Текст книги "20 историй о субсидиарке, которые клиенты разрешили нам рассказать"

Участие клиента

В дальнейшей работе самое непосредственное участие принимал клиентё, и его участие хочется отметить отдельно, так как оно во многом стало предпосылкой успеха.

Во-первых, Сергей рассказывал много моментов, информацию о которых мы бы замучились искать самостоятельно. Например, о том, что в 2014 г. компания получила очередной сертификат соответствия международным стандартам финансовой устойчивости. В мае 2014 г. она подтвердила участие в реестре надежных поставщиков, имеющих право выполнять государственные заказы. А через год, в мае 2015, RusRating констатировал отсутствие у компании просроченной задолженности как перед бюджетами всех уровней, так и по зарплате, и присвоил ей кредитный рейтинг по международной шкале ВВ (прогноз стабильный).

Сертификат соответствия стандартам финансовой устойчивости

Кроме того, Сергей откопал весьма ценное письмо от банка «Пересвет», в котором банкиры собственноручно написали, что «Мосстрой-17» является надежным заемщиком, исполняющим свои обязательства в срок и в полном объеме. Данное письмо датировано 19 апреля 2016 г.

Во-вторых, Сергей имел электронную базу практически всей документации предприятия. Благодаря этой базе нам удалось подкрепить наши утверждения конкретными документами в копиях. Теперь можно выходить в процесс. К этому моменту бумажная часть нашей позиции выглядела следующим образом:

Судебный процесс

В свое время «Мосстрой-17» сменил юридический адрес с г. Москвы на г. Калугу, т. к. местная администрация выдвинула условие, что налоги от подписанного контракта на строительство жилых домов должны идти в местный бюджет. Соответственно, банкротство АО «Мосстрой-17» и дело по субсидиарке Сергея рассматривались по юридическому адресу компании – в арбитражном суде Калужской области.

Региональные суды имеют отличительную особенность рассматривать дела неторопливо и дотошно. В Москве суд вынес бы опыределение о привлечении к субсидиарке после пары неявок ответчика в судебное заседание. И в судебном акте написал бы: «Отсутствие возражений воспринимается судом как согласие ответчика с предъявленными требованиями», но в регионах все идет спокойно и размеренно. За те полгода, пока Сергей не принимал участия в судебном процессе, оппоненты успели несколько раз уточнить свои исковые требования. После нашего включения в процесс дело не пошло активней: суд вникал во все детали, давал время сторонам уточниться и представить дополнительные документы, – и снова и снова откладывался.

И здесь (помимо нашей грамотной позиции) было еще два фактора, которые сыграли нам на руку:

Во-первых, банковские юристы (они же ходили от конкурсного управляющего) оказались ребятами самоуверенными и слегка ленивыми – замечательное сочетание личных качеств, если хочешь проиграть суд. Они были настолько уверены в победе, а Калуга была так далекооооооооо от Москвы, что на судебные заседания не ездили. Это, конечно, немного облегчило нам работу. Во-вторых, нас часто спрашивают клиенты: «А надо ли нам участвовать в суде?». Мы отвечаем на этот вопрос каждый раз по-разному, потому что все зависит от ситуации – иногда участие клиента только ухудшит его положение. Но в данном случае участие Сергея было просто необходимо – судья закапывался в экономику бизнеса по полной программе.

И у нас получился хороший союз: юрист выступал в части, касающейся применения закона и юридической оценки обстоятельств, а когда появлялись бизнес-вопросы, передавал слово Сергею, и тот объяснял, почему компания подписывала те или иные договоры, почему не могла сдать работы, что происходит с дебиторами и т. д.

Естественно, что в данных вопросах Сергей был как рыба в воде. А учитывая его хорошие навыки по структурированию и донесению информацию, выходило очень убедительно.

Суд первой инстанции

Спустя год после начала судебного процесса (или 6 месяцев с момента нашего включения в дело), суд счел, что достаточно изучил вопрос, и вынес судебный акт, которым освободил Сергея от субсидиарной ответственности.

Мотивировка получилась немного скомканная: суд взял не самую последнюю редакцию иска оппонентов и отразил далеко не все наши доводы, но главная цель проекта была достигнута – в документе была четко прописана нужная нам фраза. Цитирую:

«Неплатежеспособность должника … на заявленную конкурсным управляющим должника дату 01.01.2016 признается судом недоказанной» (абз. 8, стр. 9 определения).

И, естественно, нам было приятно, что справедливость восторжествовала! Оставалось только выиграть вышестоящие инстанции, куда оппоненты, судя по всему, не ожидавшие такого результата, непременно побегут. И по этому поводу мы немного переживали, учитывая некоторую размытость определения.

Вышестоящие инстанции

Как оказалось впоследствии, переживали мы зря. Да, оппоненты дошли аж до Верховного Суда, но результат был неизменным: наш доверитель освобожден от субсидиарной ответственности.

Мы участвовали и в апелляции, и в кассации, но суть этих судов нет смысла пересказывать: заявители пытались выкрутить факты, а мы били в те же места, которые наметили еще в первой инстанции. После этого суды практически полностью переписывали первоначальное определение об отказе в привлечении к субсидиарке.

После того, как дело по субсидиарке прошло апелляцию, активизировался судья, занимавшийся оспариванием личных сделок Сергея. Учитывая, что мы увеличили наши шансы на победу лишь до 50–60 %, расслабляться было еще рано. Мы понимали, что именно могут сделать оппоненты для отмены сделок, и планировали им в этом помешать.

Смена тактики оппонентов

Мы видели два потенциальных направления для атаки.

1. Банк мог доказывать, что поручителю становится известно о наличии у него долга в момент подписания (!) договора поручительства, а не когда основной заемщик уже не может платить по кредиту.

2. Также банк мог доказывать ничтожность сделок по отчуждению имущества в связи с тем, что по ним не был получен реальный результат. Иными словами, имущество осталось в пользовании и распоряжении Сергея, а сделки совершались лишь для вида (мнимые сделки).

Поговорим подробнее о первом и втором сценарии.

Сценарий № 1: долг поручителя

Мы исходим из практики, что для оспаривания сделки, совершенной со злоупотреблением правом, необходимо доказать, что реальной ЦЕЛЬЮ сделки является уклонение от уплаты имеющегося или будущего долга.

При этом мы предполагаем, что ЦЕЛЬ прятать имущество появляется в голове поручителя только в тот момент, когда он узнает, что основной заемщик неплатежеспособен (не может самостоятельно погасить долг), и кредитор будет требовать погашения лично от адромиссора (поручителя).

Пока такого понимания у поручителя нет, он физически не может иметь ЦЕЛИ (намерения / умысла) спрятать свои активы.

А нет ЦЕЛИ – нет злоупотребления – нет оснований для отмены сделок. Эта позиция отвечает здравому смыслу. Например, вы солидарно поручились по кредиту друга. Платит он или нет – вы достоверно не знаете: друг может говорить что угодно.

И вот к вам в дом приходит грустная новость от банка в виде бумажки с требованием погасить просроченный кредит друга. Общепринято, что только с этого момента у вас (как у поручителя) возникает обязательство по уплате. Все вроде бы логично, пока речь идет о третьем лице, не зависящем от вас, на которое вы влиять не можете. А как быть, если заемщик – юрлицо, которое находится под полным контролем поручителя, и от его решений и действий напрямую зависят финансовые возможности основного заемщика? Например, Вася получил на свою ООО «Ромашку» банковский кредит и выступил по нему поручителем, а через год «словил» выгорание и уехал дауншифтить в Тайланд. Вопрос: с какого момента Вася (как поручитель-физлицо) имел понимание о своей обязанности гасить кредит юрлица? С даты получения на домашний адрес требования банка о погашении просроченного долга компании? Или с момента принятия решения о смене профессии и покупки билета в Тайланд? А может, еще раньше: с даты получения кредитного транша на расчетный счет компании? Интересный момент, не правда ли?

Новейшие тренды

В случае поручителей сейчас начинает появляться опасная практика. Например, полгода назад мы завершили схожий проект по защите личных сделок поручителя и владельца бизнеса. И суд Московского округа (кассация) счел, что обязательство у нашего доверителя (как у физического лица) возникло именно в момент подписания (!) договора поручительства. Это значит, что впоследствии, переписывая квартиры и машины, он уже имел ЦЕЛЬ уклониться от уплаты долга. Суд, конечно, мы все равно выиграли, но за счет других моментов. Об этом, возможно, напишем отдельный кейс, – дело получилось весьма интересным. Сейчас же просто скажу, что судебной практики подобного рода пока еще мало, но тренд уже прослеживается. Поэтому предпринимателям, дающим поручительство за свой бизнес, я бы советовала входить в такие сделки «голенькими». В противном случае последующее отчуждение личных активов может ставиться под большой и жирный вопрос.

Итак, что мы имеем: если оппоненты смогут обосновать, что у нашего клиента личный долг на 1,2 млрд возник в момент подписания соответствующего поручительства в 2013 г., то все его сделки в 2014–2015 гг. оказываются в зоне риска. По логике банка получится, что в момент совершения сделок с имуществом Сергей уже имел личные обязательства и мог предполагать, что сумму миллиард с лишним он не выплатит, а значит, налицо наличие ЦЕЛИ уклониться от потери активов.

Риски сценария № 1

Вероятность развития событий по сценарию № 1 мы оценивали как низкую по двум причинам:

1) малое количество подобной судебной практики;

и

2) наличие у нас судебного акта, имеющего преюдициальное значение, в котором чёрным по белому написано, что на 01.01.2016 признаков неплатежеспособности у основного заемщика нет.

Исходя из такой формулировки, мы видели потенциальное противоречие существующего судебного акта с тем, который может появиться в будущем: одно определение суда будет говорить о том, что юрлицо может гасить свои долг на 01.01.2016, а во втором должно быть написано, что у поручителя обязанность гасить эти же долги возникла с 2013 г. (дата подписания поручительства).

На месте суда я бы не стала идти по столь тонкой грани и заняла бы более однозначную позицию: «Пока основной заемщик платит и не выказывает признаков финансовой несостоятельности, поручитель никому ничего не должен. А если он вел себя как дауншифтер, что привело компанию к невозможности рассчитаться по кредиту, – идите и взыскивайте с него убытки в отдельном производстве».

Тем не менее подобный сценарий развития событий мы держали в голове, чтобы не брякнуть в судебном процессе чего-нибудь лишнего, что оппоненты потом развернут против нас.

Сценарий № 2: сделки для вида

К вопросу оспаривания сделок, совершенных со злоупотреблением, можно подойти и с другой стороны. Например, доказывать, что сделки не имели реального результата: имущество не перешло к новым собственникам и осталось в распоряжении и под контролем первоначального владельца. Такие сделки считаются совершенными лишь для вида (мнимые сделки) и отменяются так же прекрасно, как и сделки, совершенные с ЦЕЛЬЮ уклонения от уплаты долга.

Простой пример: человек продает квартиру неаффилированному лицу, при этом остается прописанным в квартире, сдает ее в аренду гастарбайтерам и с личной карты оплачивает коммуналку. По мнению суда, такая ситуация невозможна в случае реальной продажи имущества. Обратное придется доказывать банкроту, в противном случае его сделка «слетит».

И такой вариант атаки был не исключен. В своей обширной практике мы сталкивались со случаями, когда грамотные кредиторы «мотивировали» участкового на выезд по бывшим квартирам должника с оформлением описи фактически проживающих и фиксацией их показаний, которые потом подтягивались в дело по оспариванию сделок с этим имуществом.

Но вернемся к нашим сделкам.

ГК и ФЗоБ – в чем разница?

Банк и финансовый управляющий оспаривали 5 сделок нашего доверителя:

1. Отчуждение земельного участка по договору дарения в пользу дочери.

2. Дарение квартиры сыну.

3. Дарение еще одной квартиры сыну.

4. Дарение сыну земельного участка с домом и с последующей продажей этого имущества неаффилированному лицу.

5. Прямая продажа еще одного земельного участка не-аффилированному лицу.

С точки зрения оспаривания все эти сделки укладывались в две самостоятельных группы:

1. Сделки № 1–4 были совершены за 4–5 лет до принятия заявления о банкротстве Сергея, а потому оспаривались кредиторами по Гражданскому кодексу, статьям 10 и 168.

2. Сделка № 5 попала в трехлетний период, и на нее распространялись нормы Закона о банкротстве. Оппоненты оспаривали ее по п. 2 ст. 61.2.

Принципиальная разница между оспариванием по Гражданскому кодексу (ГК) и Закону о банкротстве (ФЗоБ) заключается в трех моментах:

1. Срок исковой давности. По Гражданскому кодексу сделку можно оспаривать максимум в течение 10 лет после ее совершения. По ФЗоБ можно оспаривать сделки, совершенные только в течение 3 лет до принятия заявления о банкротстве.

2. Обстоятельства совершения сделки, которые нужно доказать для того, чтобы ее отменить, естественно, будут разными для ГК и ФЗоБ, но считается, что банкротные обстоятельства установить легче.

3. Сторона, на которую возлагается доказывание. Если сделка оспаривается по Гражданскому кодексу, то обязанность доказывать ее неправомерность лежит на заявителе иска. А если сделка оспаривается по Закону о банкротстве, то ряд условий заведомо предполагается и, таким образом, обязанность опровергать свою вину возлагается на ответчика. Это в теории. На практике же мы и в том и в другом случае стараемся обосновать свою невиновность и к аргументам типа «обязанность доказывать возложена на заявителя» прибегаем лишь в тех случаях, когда нам уже нечего сказать по существу.

В общем, если говорить глобально, считается, что сделки по Закону о банкротстве отменять кредитору легче, чем по Гражданскому кодексу. Ну, а должнику защищать банкротные сделки, наоборот, тяжелее. И чем ближе совершена сделка к моменту подачи заявления о банкротстве должника, тем острее будет чувствоваться разница между ГК и ФЗоБ.

Доводы оппонентов и наши возражения не сильно отличались от одной сделки к другой в рамках одной группы, поэтому далее мы не будем рассматривать каждую сделку отдельно, а пройдемся лишь по отличительным чертам каждой из групп.

Сделки 1, 2, 3 и 4

Как я писала ранее, сделки 1–4 оспаривались как совершенные со злоупотреблением правом, и для их отмены требовалось доказать, что:

1. Серей намеревался уклониться от уплаты долга;

2. по итогам сделок причинен вред кредиторам;

3. недобросовестное поведение присутствовало с обеих сторон сделки (покупатель знал о намерении продавца, указанном в п. 1).

Учитывая, что сделки были безвозмездными (дарение) и совершались с аффилированными лицами (близкие родственники), наличие вреда и недобросовестное поведение одаряемых подразумевается по умолчанию и считается доказанным.

Заявителю осталось обосновать только п. 1 – наличие у Сергея цели причинить вред банку, перед которым он выступал поручителем.

Как мы изначально и предполагали, банк пошел по наиболее очевидному пути – стал доказывать, что основной заемщик в лице АО «Мосстрой-17» был неплатежеспособным уже в 2014 г., поэтому Сергей осознавал, что ему придется отвечать, как поручителю. В пользу своей позиции банк ссылался на дату заключения первых договоров поручительства, которые впоследствии были просужены, – февраль 2013 г. А также на данные финансового анализа АО «Мосстрой-17», которые свидетельствовали о том, что признаки неплатежеспособности появились у компании уже 1 января 2014 г. Об этом не мог не знать Сергей, который являлся гендиректором организации.

Между тем, с сентября 2014 г. Сергей начал отчуждать личное имущество, заведомо понимая, что ему как поручителю придется возвращать долги банку. Позиция банка и финансового управляющего звучали складно, если бы не одно НО… Мы уже рассматривали вопрос неплатежеспособности АО «Мосстрой-17» в споре по субсидиарке. И тот суд мы выиграли, установив, что вплоть до 01.01.2016 у компании не было признаков финансовой несостоятельности. И установленные обстоятельства имеют преюдициальное значение для рассмотрения вопроса по сделкам.

Нюанс был только в том, что суд по субсидиарке рассматривался в Калуге, а дело по сделкам Сергея – в Арбитражном суде Москвы. Поэтому от нас требовалось донести свою позицию до суда, чтобы она была понята и услышана. Сделать это было несложно: мы практически в полном объеме скопировали нашу позицию по субсидиарке и подали ходатайство о приобщении калужского определения суда к материалам московского дела по сделкам. В итоге судья, надо отдать ей должное, отразила из нашей позиции даже больше фактов, чем это сделал калужский суд.

Но основной упор мы все-таки делали на другом: как я писала выше, мы предусматривали альтернативные сценарии развития событий. И если с потенциальным доводом оппонентов насчет возникновения у Сергея личного долга в момент подписания договора поручительства (сценарий № 1) мы заранее ничего сделать не могли, то насчет мнимости сделок (сценарий № 2) – мы решили сработать на опережение.

Для оспаривания сделки по мнимости (сценарий № 2) оппонентам необходимо доказать, что Сергей продолжает пользоваться и распоряжаться подаренным имуществом.

Соответственно, наша задача – наоборот, показать, что имуществом распоряжаются новые собственники. И, хотя по теории закона мы могли этого не делать, потому что обязанность доказывания в данном случае лежит на заявителе, а не на нас, мы все-таки решили подготовиться к такому развитию событий, т. к. в настоящей жизни всегда есть разница между теорией и практикой.

Для обоснования своей позиции по «реальности» сделок мы попросили ответчиков собрать определенные документы.

По итогу мы указали суду на следующие моменты:

1. Логичная причина отчуждения имущества должником:

свадьба детей / рождение внуков.

2. Надлежащее оформление сделки: согласие супруги, деление расходов на ее совершение между сторонами сделки и т. д.

3. Прописанные в жилых помещениях люди, среди которых Сергей не числится.

4. Оплата коммуналки, налогов и других расходов, связанных с содержанием недвижимости, с личных счетов новых собственников.

5. Несение расходов новыми собственниками по ремонту и обустройству помещений.

6. Прикрепление детей новых собственников к поликлиникам и детским садам в районах нахождения недвижимости и т. д.

Все это подтверждало реальность сделок и переход недвижимости в пользование и распоряжение новых собственников.

А значит, нет оснований говорить о том, что сделка совершена лишь для вида.

Мы приобщили собранные документы к своему отзыву, хотя оппоненты так и не додумались заявить о мнимости сделки. Так же, как и не додумались выдвинуть версию о наличии у Сергея обязанности гасить долг с момента подписания договора поручительства.

Суд отказал в отмене сделок № 1–4, а практически все наши доводы нашли отражение в финальном судебном акте.

Сделка 5

Сделка № 5 показательна тем, что была совершена 20.06.2016, а заявление о банкротстве поручителя было подано 30.09.2016. Таким образом, с момента совершения сделки прошло более 3-х лет.

«Каким же образом она попала в 3-летний период подозрительности и оспаривается по Закону о банкротстве?» – спросите вы.

А все просто. Если мы говорим о недвижимости, то датой совершения сделки считается не дата подписания договора, а момент его регистрации в Росреестре.

Так получилось, что Сергей продал земельный участок и получил за него деньги в июне 2016 г., а до Росреестра он с покупателем дошел лишь в октябре 2016 г. Таким образом, от момента регистрации сделки до принятия заявления о банкротстве физлиц прошло 2 года 11 месяцев, и она вполне себе удачно попала в период оспоримости.

В остальном же отмена сделки по п.2. ст. 61.2 Закона о банкротстве сильно похожа на оспаривание сделки по злоупотреблению правом. Для этого надо доказать:

1. Цель сделки – причинение вреда кредиторам.

2. Факт причинения вреда.

3. Знание стороны по сделке (одаряемого, покупателя и т. д.) о цели продавца / дарителя, указанной в п.1.

Но в данной сделке (в отличие от предыдущих) покупатель имущества не был родственником Сергея, поэтому оппонентам предстояло попотеть:

1. Логично, что п.1 они попытались доказывать по откатанной схеме: мол, АО «Мосстрой-17» не мог отдать долг банку – поручитель понял, что будут взыскивать с него, и начал «раскидывать» имущество по друзьям и родственникам.

2. Во втором пункте факт наличия вреда подразумевается, если имущество ушло ниже рыночной стоимости. Для обоснования этого факта оппоненты пошли через сравнение стоимости, указанной в договоре купли-продажи, с кадастровой оценкой земельного участка. По их расчетам получалось, что имущество было продано с занижением цены в 10 раз. Свои наблюдения они подкрепили распечатками объявлений о продажи аналогичной недвижимости с cian.ru.

3. Основные сложности у банка возникли с третьим пунктом – он, как не вертел, не мог найти признаки аффилированности Сергея с покупателем недвижимости. А без аффилированности становится весьма проблематично доказывать информированность покупателя о «плохих замыслах» продавца. Чтобы хоть как-то решить этот вопрос, банк попросил суд запросить информацию из ЗАГС о наличии родственных связей продавца Сергея и покупателя. Но ответ не порадовал: ЗАГС таких взаимоотношений не установил.

Это упрощало нашу работу:

1. По поводу наличия у Сергея цели причинить ущерб банку мы не стали придумывать велосипед и заняли такую же позицию, как и во всех остальных сделках, – мол, смотрите суд по субсидиарке, там по поводу неплатежеспособности основного заемщика все расписано.

2. Со вторым пунктом было гораздо интереснее: большинство судей настороженно относятся к применению кадастровой стоимости недвижимости, т. к. «кадастровая оценка носит массовый характер и ее целью является расчет и исчисление налогов, а не совершение сделок купли-продажи», поэтому, по-хорошему, оппонентам нужно было сделать полноценную оценку рыночной стоимости земли на момент совершения сделки – 2016 г. Заявитель же сэкономил (или поленился это делать), а мы решили, что дело и так за нами, т. к. два условия из трех мы уже отбили и нет смысла тратить деньги заказчика на ненужные работы.

Аргументируя свою позицию, мы лишь указали на то, что заявитель должен ссылаться на кадастровую стоимость земли на 2016 г. (дату совершения сделки), а не на 2018 г., как он это делал. Так было бы красивее и умнее. Да и обычные распечатки с интернет-сайтов не могут иметь доказательной силы без надлежащего оформления.

Суд принял во внимание наши доводы, и мы выиграли!