Текст книги "История русской бюрократии"

Начало ХХ века

После 1861 года экономическое состояние русского крестьянина сильно ухудшилось. В 1900-м он в целом был беднее, чем в 1800-м. Прежде всего, добавление выкупных платежей к обычным податям легло на бывших крепостных невыносимым бременем, особенно в тех районах, где барщина традиционно была главным способом расчёта, а возможностей заработать было мало. Чтобы снять или прикупить ещё земли, селяне брали в долг сначала у деревенского ростовщика под огромный процент, затем у Крестьянского Банка, открытого в 1883 году.

Ряд официальных (!) исследований с несомненностью установил ужасающий факт крестьянского разорения за сорок лет, протёкших со времени освобождения крестьян. Размер надела за это время уменьшился; к началу ХХ века он составлял в среднем 54 % от прежнего (который тоже нельзя считать достаточным). Урожайность снизилась в разных местах от 6 до 38 %; сильно сократилось количество скота. Недоимки, начиная с 1871 года, выросли в среднем в пять раз, в неблагоприятной полосе в восемь, и кое-где и в двадцать раз. Бегство крестьян с насиженных мест в поисках заработка мало что давало: цена на рабочие руки почти нигде не поднялась, а в неблагоприятных местностях даже упала.

Суть в том, что крестьяне к моменту освобождения и так уже работали на грани сил. Даже сегодня фермер Запада и наш селянин, имея одинаковую механическую вооружённость, окажутся в разных условиях: у того сезон работ с февраля по декабрь, а у нашего – с апреля до середины октября. Вечный дефицит рабочего времени в условиях российского земледелия и животноводства всегда требовал концентрации в относительно сжатые сроки большей массы рабочей силы, а это означает неизбежность укрупнения сельскохозяйственного производства.

В 1913 году 29,2 % крестьян были безлошадными и 30,3 % однолошадными и едва сводили концы с концами. Около половины пахали сохой, а не плугом. В подавляющем большинстве случаев продолжали сеять вручную, жать хлеб серпом и молотить цепами. Любая механизация автоматически оставила бы значительную часть крестьян без работы и пропитания. А куда деваться крестьянину, «освободившемуся» от дел в результате механизации? Да и на какие капиталы всё это механизировать…

Одновременно падала цена вывозного хлеба, главного продукта производства и источника богатства населения. Падала так быстро, что количественный рост вывоза едва успевал за упадком его денежной ценности, чтоб хоть в общей сумме не потерять. В стране происходили периодические голодовки, что и не удивительно при нашей урожайности, – и при этом Россия оставалась крупнейшим экспортёром хлеба.

«Продавая немцу нашу пшеницу, мы продаём кровь нашу», – писал известный агроном и публицист, член организации «Земля и воля» А. Н. Энгельгардт. А министр финансов академик Вышнеградский говаривал инако: «недоедим, но вывезем». Вряд ли он лично недоедал. А вот крестьяне – да, недоедали, имея на питание 17‒20 пудов хлеба в год, при норме в 25, и при крайнем недостатке в рационе мяса.

В 1907 году под воздействием Первой русской революции правительство отменило выкупные платежи и аннулировало недоимки, но нанесённого ущерба было уже не поправить. Радикальные критики, утверждавшие, что землю надо было сразу передать крестьянам без выкупа, задним числом оказались правы, и не только в нравственном, но и в практическом смысле.

А. Н. Энгельгардт писал в своих «Письмах из деревни»:

«Наш работник не может, как немец, работать ежедневно в течение года – он работает порывами. Это уже внутреннее его свойство, качество, сложившееся под влиянием тех условий, при которых у нас производятся полевые работы, которые вследствие климатических условий должны быть произведены в очень короткий срок. Понятно, что там, где зима коротка или её вовсе нет, где полевые работы идут чуть не круглый год, где нет таких быстрых перемен в погоде, характер работ совершенно иной, чем у нас, где часто только то и возьмешь, что урвёшь!.. Люди, которые говорят, что наш работник ленив, обыкновенно не вникают в эту особенность характера нашего работника… Крестьянин, работающий на себя в покос или жнитво, делает страшно много, но зато посмотрите, как он сбивается в это время – узнать человека нельзя».

Показательно, что смертность в российской деревне была выше, чем в городе, хотя в европейских странах наблюдалась обратная картина. Короче, отмена крепостного права привела крестьянское хозяйство не к улучшению, а к ухудшению. К ХХ веку крестьянство кормило само себя и ещё больше помещиков, не давая промышленности ни людей, ни средств, а самые богатые дворяне прожигали деньги на Западе, ничего не вкладывая в Россию. Промышленность была сплошь в иностранном владении, за исключением текстильной. По большому счёту, властной «элите» надо было решить несколько задач. Сельский труд механизировать. Освободившихся таким образом лишних крестьян перевезти в города на заводы (которые надо ещё построить), чтобы они там делали трактора, с помощью которых оставшиеся в деревне произведут еды столько, чтобы хватило всем. Это дало бы толчок индустриализации. Но никто из тех, кто «наверху» определял направления развития страны, ни о чём таком не думал.

Для поднятия сельского хозяйства требовалось укрупнять хозяйства, иначе они не могли стать рентабельными. То есть надо было держаться за сельскую общину. И заметим: проведя свою реформу по освобождению крепостных, Александр II законодательно усилил права общины, юридически сделав её собственником большей части крестьянской земли. Его наследник Александр III ещё больше поддержал общину, запретив даже простой раздел крестьянского двора без её согласия. Да и Николай II до поры придерживался той же позиции. Но не потому, что все они видели перспективы на дальнейшее! Общину поддерживали, чтобы собирать выкуп за землю с неё. Выбивать средства с каждой крестьянской семьи в отдельности было бы труднее.

Когда же каждая община оказалась ячейкой коллективного протеста против политики власти, началось наступление на неё. И уж совсем она стала неинтересной дворянской «элите» после указа Николая II об отмене долгов крестьян по выкупам.

В этих условиях в июле 1905 года власть получил П. А. Столыпин (1862‒1911).

То был человек с наивными представлениями о родной стране, презиравший её, но испытывавший буквально восторг перед Западной Европой. Он писал царю, что хорошо бы создать в России класс свободных мелких землевладельцев, типа западных фермеров. И чтобы руководила бы всем влиятельная аристократия, как в Англии, и непрестанно богатела бы многочисленная зажиточная буржуазия, как во Франции и Германии. Вот с этими идеями Столыпин, который до этого был министром внутренних дел, стал главой правительства и выдвинул программу экономических преобразований (по сути, внедрения зарубежных «моделей»), а лично император предложил дополнить её законом о введении военно-полевых судов.

Поскольку главной мечтой Столыпина было создание частного землевладельца, который даст избыток продукции (и «мы получим великую Россию»), первым пунктом своих реформ он обозначил обращение земли в товар. Но большинство депутатов только что созданной Думы, наоборот, требовали признать землю общенародной собственностью, и запретить частное землевладение. Чтобы расчистить дорогу реформатору, царь Думу… распустил.

Вторым пунктом Столыпин полагал уничтожение общины на селе, чтобы мелкий фермер, как на Западе, стал бы «опорой имущественного консерватизма». Тот факт, что в России частная собственность на дворянские земли имелась уже полтора столетия, и ничего эффективного из неё не выросло, остался за скобками.

Дополнительной проблемой было то, что на всех крестьян земли не хватало. Они слишком быстро плодились; налицо был демографический кризис. Решать проблему Столыпин предполагал не через устройство «лишних» в городах, а путём вовлечения в хозяйственный оборот земель Сибири: туда предполагалось отправить часть крестьян, причём за их собственный счёт.

Столыпин своего добился: земля превратилась в товар, и слой мелких собственников возник: 22,1 % общинников купили землю. Но на этом, вопреки мечтам реформатора, успехи кончились. Зажиточных хозяев из этих «фермеров» не получилось! Ведь улучшить методы землепользования они не могли, ибо, как и раньше, не было техники, не было агрономов, не было удобрений, не было денег. Крестьяне массово нищали, а пашня концентрировалась в руках кулаков. Наш кулак – совсем не аналог европейских или американских фермеров. Он за счёт общины копил первоначальный капитал, наживаясь на ростовщичестве. Отсюда и прозвание кулаков «мироедами». А обезземеленные крестьяне массово превращались в батраков.

В итоге на селе начались конфликты, которые полыхали потом аж до 1930 года. Те, кто выделялся из общины, дрались с теми, кто оставался в ней, а последние – с властями. А власти вешали «бунтовщиков», стреляли их в стычках, десятками тысяч ссылали в ту же Сибирь.

Самые бедные и необразованные крестьяне бросали всё и отправлялись в города. Но там их никто не ждал! В итоге в городах собрались толпы никому не нужных масс люмпенов. Это их наблюдал В. Гиляровский на Хитровом рынке. Это о них писал М. Горький в пьесе «На дне». Правительство не строило для них жилья, заводов и техникумов; об индустриализации не шло и речи.

Экономические итоги реформы таковы. Средняя урожайность зерновых упала. Производство зерна на душу населения снизилось. Количество лошадей и крупного рогатого скота сократилось. И если к 1913 году денежные доходы на душу деревенского населения всё же увеличились, то благодаря прекрасным в целом погодным условиям последних лет этой эпопеи (неудачным был только 1911 год), и росту цен на сельхозпродукцию. Сказалась также отмена выкупных платежей. Так что успехи получились вопреки реформе Столыпина, а неудачи напрямую связаны с нею. Если бы Пётр Аркадьевич просто ничего не делал, результат для страны был бы лучше!

Ещё одна столыпинская задумка – массовое переселение крестьян из центральных районов в Сибирь, Казахстан и Среднюю Азию, тоже не удалась, хотя провести заселение окраин и в самом деле было совершенно необходимо с точки зрения интересов страны. Но переселение оказалось по силам лишь немногим желающим, сумевшим воспользоваться услугами Крестьянского банка, и переезжавшим в рассрочку. Остальные выгоды не нашли.

Помимо модернизации деревни, Столыпин планировал реорганизацию системы местного самоуправления; изменение законов о губернском и уездном управлении; введение бессословной самоуправляющейся волости и поселкового управления. Предполагалось принять «религиозные» законопроекты и провести реформы в области рабочего законодательства (страхование рабочих и т. п.). Все эти проекты готовились ещё до его прихода к власти: он застал их на разной стадии разработки, собрал в единый «пакет» вместе с актами по аграрной политике и чохом предложил ко внедрению. Сделано не было практически ничего.

Для тогдашних россиян Столыпин был такой же одиозной фигурой, как для нынешних – реформаторы ельцинской поры, даже более того: он озлобил не только народ, но и все «круги» власти. В конце концов, Николай II отстранил его от дел, а вскоре, в сентябре 1911 года, реформатор погиб – что символично, от руки эсеровского боевика и одновременно платного агента царской охранки Д. Г. Богрова. Ни В. Н. Коковцов, сменивший его на посту председателя Совета министров, ни затем И. Л. Горемыкин его реформ уже не продолжали.

Вспомним: в начале этой эпопеи Дума предлагала национализировать всю землю. Царь Думу распустил. В сентябре 1913 года, в противоположность задумкам и действиям Столыпина, Первый Всероссийский сельскохозяйственный съезд признал необходимым перейти к созданию в деревне коллективных хозяйств, сиречь колхозов. И то, и другое вскоре сделала Советская власть. А царское правительство и в этот раз не проснулось. Пустив проблему на самотёк, оно не стало принимать никаких мер, и кризис в сельском хозяйстве продолжал мучить людей.

Точно также никак не налаживались дела в промышленности. Там кризис, вызванный деятельностью С. Ю. Витте, шёл с конца 1890-х до 1903 года, но и следующие семь лет тоже оказались неблагоприятными. Подъём начался лишь с 1910 года, но Россия продолжала оставаться аграрной страной, и по уровню экономики и жизни населения отставала от других. Даже при столь высоких темпах, которые были характерны для 1910‒1914 годов, мы отставали! Доля России, например, в выпуске железа и стали среди индустриальных стран снизилась с 6,1 % в 1903 году до 5,6 % 1914-м. Причём наша железоделательная промышленность в значительной части работала на создание сети железных дорог, которых при наших пространствах нам нужно куда больше, чем другим странам…

Самое неприятное, что разрыв разных слоёв населения по доходам был просто чудовищным, и нарастал: высшие дворяне по-прежнему паразитствовали, рабочие и масса чиновников бедствовали, крестьянин оставался нищим. Назрела необходимость в индустриальном рывке, но ни лидера, ни политической партии, которые взяли бы на себя его осуществление, страна пока не видела.

Первая мировая война и 1917 год

В июле 1914 года началась Первая мировая война.

Экономика России развивалась быстро, но, как уже сказано, с отставанием от Европы, а особенно от Германии. Громадным было отставание и по вооружениям, что снижало шансы нашей страны на боевые победы. Но самое печальное, война с Германией так и не стала народной, в отличие от, например, войны с Наполеоном, хоть и обращался к народу царь-государь с просьбой о «консолидации» в своём манифесте:

«В грозный час испытаний да будут забыты внутренние распри. Да укрепится ещё теснее единение Царя и Его народа и да отразит Россия, поднявшаяся как один человек, дерзкий натиск врага…».

Ничего этого народ не понимал.

Политика правящей «элиты» не совпадала ни с интересами народа, ни с нуждами страны. Династия была у власти триста лет, находилась в родстве со всеми дворами Европы, и ни члены семьи, ни приближённые не видели угрозы лично себе. Экономическое отставание становилось нестерпимым, а высшие бюрократы тащили Россию в «постороннюю» войну, посылая людей погибать за чужие интересы.

В предвоенное пятилетие правительство отпустило на военные заказы, реконструкцию и строительство новых заводов около 200 млн рублей. Но принятые программы развития армии и флота могли быть выполнены лишь к 1917 году. В начале войны артиллерийских снарядов не хватало, обеспечение артиллерией было недостаточным, плохо было с винтовками. Генерал Брусилов писал:

«По сравнению с нашими врагами мы технически были значительно отсталыми, и, конечно, недостаток технических средств мог восполняться только лишним пролитием крови…»

Царская бюрократия не показала себя способной организовать производство и взять на себя руководство делом военно-экономической мобилизации. Иначе говоря, в толще закостеневшей царской бюрократии не возникло «оперативное ядро», способное генерировать новые идеи и проводить их в жизнь. Стоит ли удивляться, что начался подъём оппозиционных организаций, и прежде всего, оживился «второй эшелон» консументов властной «пищевой пирамиды». Летом 1915-го оформился Думский прогрессивный блок с целью ограничение власти самодержавия.

Из-за отвлечения на войну почти половины трудоспособных мужчин и почти четверти лошадей сбор хлеба в России сокращался. Хлеба хватило бы для нужд фронта и тыла, но деградация железнодорожного транспорта сделала проблему неразрешимой. На Дону, Урале и в Сибири запасы продовольствия лежали мёртвым грузом, а центр России голодал; Донбасс был завален углем, а столицы мёрзли. Развалилась финансовая система. Количество денег в обращении увеличилось в разы; рос государственный долг. Дорожало всё: хлеб, масло, промтовары.

И как же вели себя в этих условиях дворяне высшего круга? Судить об этом позволяют записки иностранцев, побывавших в России как раз в тот период. В январе 1917 года в Петроград прибыла делегация от стран Антанты: генералы, адмиралы, политики, экономисты. Они встречались со многими значимыми людьми и, разумеется, с Николаем II, а уехали всего за несколько дней до Февральской революции4545
  См. Аполлон Давидсон. Канун потрясений 1917-го. «Эхо планеты» – № 5, 2007.


[Закрыть].

Брюс Локкарт, британский генконсул, писал:

«Я нашёл атмосферу в Санкт-Петербурге ещё более удручающей, чем когда-либо. Шампанское лилось рекой. “Астория” и “Европа”, два лучших столичных отеля, переполнены офицерами, чьё место должно бы быть на фронте. Не считалось зазорным быть “уклоняющимися” или искать синекуру в тылу… На улицах же – длинные очереди бедно одетых мужчин и громко возмущающихся женщин, которые ждали хлеба, а его всё не подвозили».

Делегаты пробыли в России три недели, побывали не только в Петрограде, но и в Москве, и на фронте. Английский военный министр лорд Милнер во время поездки в Москву имел беседы с председателем Всероссийского земского союза князем Г. Е. Львовым, который вскоре, после отречения Николая II, стал председателем Временного правительства. Львов вручил Милнеру текст своего заявления, в котором говорилось, что, если император не проведёт конституционной реформы, революция неизбежна. Более того, Львов указал срок – через три недели. Почему такой срок? Скорее всего, потому, что через три недели должна была собраться Дума. Правда, под революцией Львов подразумевал не народное восстание, а некие события в верхах.

В целом впечатления представителей Антанты оказались невесёлыми. Тягучие многословные заседания, многочасовые приёмы и обеды, общая неэффективность бюрократии. Один из делегатов, генерал Вильсон писал в дневнике: «Они потеряли свой народ, своё дворянство, а теперь и свою армию – и я не вижу для них никакой надежды; однажды здесь произойдёт что-то ужасное… Император и императрица – на пути к свержению. Все – офицеры, купцы, женщины – открыто говорят, что надо избавляться от них».

Сразу после заключительной встречи с Николаем II посол Бьюкенен дал телеграмму в британское министерство иностранных дел: «Я мог бы резюмировать положение следующим образом. Хотя император и большинство его подданных желают продолжения войны до конца, однако Россия, по моему мнению, не будет в состоянии встретить четвёртую зимнюю кампанию, если настоящее положение будет продолжаться до конца; с другой стороны, Россия настолько богата естественными ресурсами, что не было бы никаких оснований для беспокойства, если бы император вверил ведение войны действительно способным министрам».

Уже в Лондоне, после падения царизма, Милнер в письме одному из коллег прямо возложил вину за происходящее на русский бюрократический аппарат: «Бюрократия была так насквозь пропитана стремлением своекорыстно использовать служебное положение, фаворитизмом, некомпетентностью и коррупцией, что это вело к голоду в армии и к проигрышу войны – и все это знали, в том числе и солдаты».

А в письме британскому послу Бьюкенену он отметил: «Боюсь, что теперь Россия пройдёт через все стадии революционной лихорадки и ничто не поможет ей, даже если это будет длиться годами – пока новая форма власти, вероятно, деспотической и непредсказуемой по своему характеру, не возникнет из этого хаоса».

22 февраля в Петрограде начались стихийные волнения. Шли многолюдные митинги под лозунгами «Хлеба!», «Мира!», «Свободы!»; демонстранты заполонили главные улицы города, они несли красные флаги и лозунги «Долой войну!», «Долой самодержавие!». Полиция не могла справиться, а войска не обнаруживали склонности усмирять толпу. Стачка рабочих приобретала всеобщий характер.

Оппозиционеры буржуазного толка (назовём их «либералами»), в числе которых были депутаты Думы от буржуазных партий и генералитет, предполагали преодолеть кризис через дворцовый переворот, чтобы в рамках монархии внедрить свои идеи. Царская властная верхушка («консерваторы») считали, что надо подавить буржуазную оппозицию, заодно репрессировав социалистов (которых назовём «революционерами»), и в соответствии с этой идеей провели аресты активистов революционных организаций, а некоторые демонстрации были расстреляны.

Революционеры, в число правящей элиты не входившие, на фоне этих событий возродили Советы рабочих и прочих депутатов, придумку 1905 года. Советы были тем органом, где народ мог напрямую высказывать свои чаяния и своё мнение о политике.

Совет рабочих депутатов открыл свои заседания 26 февраля в Таврическом дворце. Председателем был Н. С. Чхеидзе (меньшевик), а одним из его заместителей стал А. Ф. Керенский (трудовик). В тот же день царь распорядился о «перерыве занятий Государственной думы», то есть о её роспуске, и назавтра, 27 февраля либералы образовали Временный комитет Думы во главе с М. В. Родзянко. Это частное собрание нескольких членов распущенной Думы обратилось к населению с довольно пустым воззванием, а поскольку уверенности в поддержке населения не было, одновременно отправили телеграмму главнокомандующему ближайшего к Петрограду Северного фронта Н. В. Рузскому с сообщением, что надо бы безотлагательно призвать лицо, «которому может верить вся страна». Дескать, этому неведомому лицу будет поручено «составить правительство, пользующееся доверием всего населения».

Коллективный и индивидуальный труд должен быть определённым образом организован, чтобы стать эффективным и полезным для сообщества, а значит, нужны определённые правила, в соответствие с которыми люди взаимодействуют, а также нужны структуры, обеспечивающие выполнение этих правил. Но как образуются эти структуры? Конечно, на основе некоторой общественной практики, которая оформляется в некотором знании. Именно так, через практику и закрепление наработанного опыта, происходит формирование государственного устройства и регламентация трудовой деятельности в стране.

Нормальное государство живёт с труда своих граждан. Умение народа трудиться, и умение государства организовать этот труд – гарантия выживания сегодня и завтра. Только труд создаёт необходимые обществу ресурсы для самообеспечения.

Очевидно, что эти причастные к властным кругам люди желали собственного сохранения у власти и намекали военному командованию, что царский председатель Совета министров Н. Д. Голицын не то «лицо», которое нужно в данный момент. Это прямой призыв к перевороту! Генералитет согласился, и думские заговорщики перешли к арестам царских министров. Но Петроградский Совет тоже опубликовал своё воззвание и назначил районных комиссаров в столице.

Советы де-факто захватывали власть. А что могли противопоставить этому дворяне-заговорщики? Только захват власти де-юре, создав видимость законности овладения именно ими высшей властью в стране. Для этого им требовалось отречение от престола императора с тем, чтобы Комитет мог сформировать правительство на основе этого юридического акта. Но они планировали не переход к республике, а сохранение конституционной монархии, только не с Николаем в качестве царя. Это сейчас он объявлен святым, а тогда, по словам А. И. Деникина, «врагом народа его (царя Николая. – Авт.) считали все: Пуришкевич и Чхеидзе, объединённое дворянство и рабочие группы, великие князья и сколько-нибудь образованные солдаты…»

В конце концов, 2 марта Николай II отрёкся от престола в пользу великого князя Михаила, но тот отказался принимать корону до Учредительного собрания.

Временное правительство из октябристов и кадетов, с князем Г. Е. Львовым во главе, «либералы» формировали днём раньше, 1 (14) марта на расширенном заседании Временного комитета Думы. В заседании участвовали, кстати, представители Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов. Правительство разом заменило царя, Госсовет, Думу и Совет Министров, соединив в себе законодательную и исполнительную власть и подчинив высшие учреждения, Сенат и Синод. Для решения второстепенных вопросов создали Совещание товарищей (заместителей) министров.

Параллельно с Временным правительством, «приглядывая» за его деятельностью, продолжали функционировать Советы. Обычно эту ситуацию называют двоевластием, но на деле партии, чьи представители входили в Советы, стали активной оппозицией.