Текст книги "Сын зари"

Посуду отмывали, условно-съедобное проверяли на съедобность.

Кроме того, сам Федор, и еще двое мужчин по очереди ходили на охоту – ружья и боеприпасы нашли там, где их держали сгинувшие хозяева, а дичи вокруг имелось предостаточно. Заготавливали дрова – время в России всегда меряется от зимы до зимы, и до очередной, если судить по длине дня, оставалось не так много.

Дом был достаточно велик, чтобы почти два десятка человек разместились тут с комфортом – два этажа, гаражи, сараи, обширный подвал, и участок вокруг соток в двадцать. Ранее тут обитали небедные люди, то ли погибшие, то ли проснувшиеся слишком далеко от своего жилья, чтобы вернуться к нему.

– Кто не работает, тот не ест, – сказал Кирилл, когда они побывали на кухне, где женщины разделывали оленью тушу.

– Так ты раненый, тебе лежать надо, сил набираться, – заметил Серега.

– Но какое-то занятие мне можно подобрать?

Бывший десантник поскреб в затылке, и они вместе отправились к Федору.

Тот поначалу и слышать не хотел, чтобы Сын Зари трудился наравне с остальными, но потом сдался, и Кирилла приставили к делу – сортировать принесенные из вчерашней «экспедиции» вещи. Как оказалось, занимались этим в одном из гаражей мальчишки под руководством старейшего из мужчин, Арсения Викторовича, сурового и морщинистого, в очках и с бородой.

– Еще один помощник? – проворчал он, а пацаны вытаращились на Сына Зари с восторгом.

Копаться в грязных, испачканных в земле и крысином дерьме вещах было не особенно приятно, но Кирилл терпел, понимая, что помогает людям, приютившим его, раненого.

Серега немного покрутился рядом, а затем ушел, его голос донесся со двора.

Они рассортировали груду заплесневелой, частью сгнившей одежды – большая часть отправилась в угол, где собирался хлам, а кое-что Арсений Викторович оставил на протянувшемся вдоль стены верстаке.

– Это девкам отдадим, мож пошьют чего, – сказал он. – Так, тащи вон тот рюкзак!

Во время «молебна» он вел себя так же, как и остальные, но сейчас обращался с Сыном Зари без особого пиетета, именовал на «ты», не стеснялся на него покрикивать, хотя порой в его взгляде сквозила опаска. Похоже, старик не мог решить, с кем он имеет дело – с обычным молодым человеком, или с кем-то и в самом деле непростым.

Мальчишки же, Тимоха и Антон, смотрели на Кирилла, открыв рты, и едва не забывали про работу.

– Так, на пол это вываливай, вот сюда, – командовал Арсений Викторович. – Гаврики гараж распотрошили…

Из рюкзака высыпалась куча железного хлама, проржавевшие инструменты, какие-то детали, и среди прочего – тиски, покрытые краской, и поэтому не так пострадавшие от времени.

– У нас такие в детском доме были, – сказал Кирилл, поднимая их. – В мастерской.

Вспомнилось низкое, душное помещение, куда их водили на уроки труда, и желчный учитель, честно пытавшийся научить подопечных хоть чему-то помимо обычного «не верь, не бойся, не проси…», токарный станок, запах железной стружки, пронзительный визг фрезы.

Осознав, что задумался, Кирилл завертел головой, и обнаружил, что и мальчишки, и Арсений Викторович таращатся на него, а в глазах у Тимохи с Антоном разочарование.

– Вы чего, на самом деле верили, что я родился несколько дней назад? – спросил он. – Из рассвета?

Старик закряхтел, мальчишки отвели взгляды.

– А как взаправду? – несмело спросил Тимоха, тот самый, что все записывал.

Он был старше приятеля, и выглядел куда серьезнее – этакий маленький мужчина.

– Я не знал родителей, – сказал Кирилл, – ни отца, ни матери, и рос в детском доме…

Как и все соседи по комнате, да и по этажу, он время от времени гадал – кто они, давшие ему жизнь и оставившие его в одиночестве, и почему они так поступили? Вместе с другими грезил, что к воротам подъедет машина, из нее выйдут мужчина и женщина, похожие на него…

Мечта умерла годам к двенадцати.

– То же, что было недавно – это второе рождение, – добавил Кирилл. – Ясно?

Мальчишки закивали, а Арсений Викторович закряхтел вновь, на этот раз недоверчиво.

Они работали вместе еще какое-то время, но потом явилась Клавдия Петровна, и заявила, что достаточно. Кирилл и в самом деле устал, и поэтому не стал спорить, позволил отвести себя в отведенную для него комнату.

А вечером Серега опять вывел его в гостиную, заполненную народом, и указал на красное кресло.

– Я буду говорить стоя, а вы слушать сидя, – сказал Кирилл. – Во имя Отца, Единственного и Несотворенного, да будет мое именование с сего момента «посланник», и никаким другим.

Лежа в одиночестве, он тщательно продумал речь – первое впечатление всегда самое сильное, и сегодня он должен выложиться по максимуму, показать все, на что способен.

Последователям надо его как-то называть, «Сын Зари» звучит пафосно, «пророк» или «мессия» – глупо, а «учитель», «гуру» или «наставник» – банально, и не совсем удачно. Зато слово «посланник», что на греческом библейских времен звучало как «ангел», хорошо походит к ситуации.

Он всего лишь вестник, и не более того.

– Во имя Отца, Единственного и Несотворенного, – повторил Кирилл, – того, кто прислал меня сюда, того, кто есть Единое, выше которого нет ничего, тот, кто есть Бог истинный и Отец всего, Дух незримый, кто надо всем, кто в нерушимости, кто в свете чистом, тот, кого никакой свет глаза не может узреть…

И вновь на помощь ему пришел «Апокриф Иоанна», сочиненный безымянным гностиком.

– …не подобает думать о нем, как о богах, ибо он больше бога, ведь нет никого выше него…

Кирилл всегда легко управлялся со словами, это обнаружилось еще в детском доме, и позже, в универе, он этот талант отшлифовал, специально вступив в дискуссионный клуб и пройдя спецкурс по ораторскому мастерству. Думал, умение говорить пригодится при построении карьеры, но никогда не подозревал, что придется выступать перед такой аудиторией.

– …у него нет в чем-либо недостатка, нет того, чем он мог бы быть пополнен, но все время он полностью совершенен в свете, и все, что есть зло, нечистота и непорядок, не могут быть произведены от него…

Его слушали, Тимоха записывал, прочие морщили лбы, пытаясь понять, что же такое говорит «посланник», а Кирилл думал, что подобные проповеди не звучали на Земле лет семьсот, с тех пор, как сгорели на кострах последние альбигойцы. Они исповедовали схожее учение – мир есть зло, грех и грязь, и благой бог не имеет к его созданию никакого отношения.

– … и что мы видим вокруг, добро ли и свет, или разрушение и гнусность? – он вскинул руку, приковывая к ней внимание слушателей, ломая монотонность, убийцу интереса. – Каждый видит для себя, каждый видит, что есть наш мир, и что есть Отец! Достаточно!

И Кирилл отвернулся, сделав вид, что собирается уйти – но если он все сделал правильно, его должны остановить.

– Но как же… это все? – подал голос толстяк с приплюснутым носом, откликавшийся на Стаса.

Кирилл обернулся:

– Дальше я буду говорить лишь для тех, кто готов принять знание, кто способен понять Иисуса, сказавшего, «тот кто не возненавидит своего отца и свою мать, не сможет быть моим учеником, и тот, кто не возненавидит своих братьев и своих сестер, и не понес свой крест, как я, не станет достойным меня», – а это уже из «Евангелия от Фомы», апокрифического, тайного сочинения, многие века числившегося в списках запретных книг и католической и православной церкви. – Но вы готовы, вы способны?

Первым отозвался, как и следовало ожидать, Серега.

– Конечно, – сказал он.

– И я, и я! – воскликнул Тимоха, Дина склонила голову, ну а следом зазвучал нестройный хор одобрения.

– Тогда клянитесь! – сказал Кирилл. – Если хотите знать то, что глаз не видел, и ухо не слышало, и на сердце человеку не пришло, знать верховное благо, возвышающееся надо всем…

Эту клятву придумал гностик по имени Иустин, и до двадцать первого века от его сочинений дошли лишь обрывки.

Они повторяли, послушно шептали то, что он говорил, от тринадцатилетнего Тимохи до Арсения Викторовича, которому вряд ли было меньше семидесяти. Вроде бы разумные, образованные люди воспроизводили бредни, отброшенные как интеллектуальный и религиозный сор еще в древности.

Нельзя сказать, что Кирилл испытывал какую-то особенную симпатию к учению гностиков, нет, просто он знал о нем достаточно, чтобы создать нечто удобоваримое, и помнил множество «священных» текстов. Кроме того, он понимал, что использующиеся в нем христианские термины и упоминание имени Иисуса вызовут доверие к новой идеологии.

Не особенно умный человек может даже подумать, что это разновидность православия.

– Вы произнесли это, – сказал он, когда немного отстававшая Клавдия Петровна замолкла, – и теперь вы принадлежите к числу тех, кто, как сказал апостол Фома, «блаженны единственные и избранные, ибо вы найдете царствие. Ибо вы от него, и вы снова туда возвратитесь».

Умение видеть и чувствовать, что происходит со слушателями, относится к числу качеств, необходимых оратору, Кирилл владел им в полной мере, и поэтому он понял – его «последователи» устали и ошеломлены, и дальнейшие речи будут столь же бессмысленны, как полив бархана.

– На сегодня достаточно, – проговорил он, – приступим же к трапезе.

Ужин прошел в необычайном молчании, все усваивали «пищу духовную».

А после того, как он закончился, в комнату Кирилла проскользнула Дина и, не успел он сказать хотя бы слово, опустилась на колени.

– Я пришла покаяться, – сказала девушка, глядя в пол.

– Э… в чем же? – спросил бывший журналист, чувствуя себя на редкость неловко.

Одно дело – произносить речи, и совсем другое – принимать исповедь, выслушивать рассказ о грехах, точнее о том, что другой человек считает грехами, и снимать тем самым тяжесть с его души. Нет, он не был готов к такому повороту событий.

– Я грешна, – Дина стрельнула глазами, вновь опустила их, но Кирилл понял, что краснеет, он ощущал идущее от девушки мягкое притягательное тепло, ему было приятно даже смотреть на нее.

– До того, до того как все это случилось, я жила неправильно, тусовки, парни, дорогие тачки, вечеринки в клубах, золотые цацки… – продолжила она.

– Так, стоп! – поспешно сказал он. – Ты хочешь мне поведать о делах этого мира?

– Ну, да…

– Но ведь этот мир не стоит ничего, – Кирилл покачал головой. – И как сказал тот же апостол Фома – «кто нашел мир – нашел труп, и тот, кто нашел труп – мир недостоин его».

– Но как же… – Дина выглядела ошеломленной и недовольной.

– Рассказывая о делах, причастных к этому миру, ты умножаешь их, – сказал он. – Мира нужно бежать, избавляться от всего, что тебя с ним связывает, так что иди и подумай над этим.

Она помялась немного, но затем поднялась и вышла.

Она наверняка хотела остаться, побыть с Кириллом наедине, да и он был не против, только не мог этого себе позволить – только что изрекал высокие истины, а через полчаса заманил в комнату сексуальную девицу.

Это вызовет не почтение и уважение, а разочарование и злобу.

– Иначе никак, – проговорил Кирилл негромко, едва за Диной закрылась дверь.

Эх, если бы они встретились при других обстоятельствах… если бы они встретились при других обстоятельствах, такая цаца, привыкшая к хорошей жизни и богатым мужикам, на него даже бы и не взглянула. Да, это не Мила, разглядевшая что-то в тощем детдомовце, и вышедшая за него, несмотря на протесты родителей.

То ли оттого, что вспомнил о жене, то ли по какой еще причине, но этой ночью Кириллу явился сон, что снился долгое время после ее гибели – пустая дорога, переходящая ее женщина, и несущаяся с диким ревом машина, похожая на болиды «Формулы‑1».

Он знал, что все произошло не так, но видел почему-то именно это.

Проснулся в холодном поту, а затем долго не мог уснуть, лежа в полной темноте, вслушиваясь, как шумят за окном деревья, завывает вдали собака и ходит около ворот позевывающий часовой.

А утром, после завтрака, Кирилл заявил, что хочет пойти «на добычу».

– Но вы… ты же ранен, – сказал Федор, услышав эту просьбу.

– Не настолько и сильно, вон, Клавдия Петровна подтвердит.

Бывшая врачиха заявила, что рана зарастает хорошо, и что «больному» ходить можно, разве что вот таскать тяжести не рекомендуется.

– Я с тобой пойду, – заявил Серега. – Одного не отпущу, и еще пару человек нам дайте.

Федор почесал нос, и вскоре они уже выходили из ворот, и впереди шагал кудрявый Дима, а прямо перед Кириллом – рыжая Ирка, и оба с рюкзаками. Бывший десантник оказался позади, и за спиной его тоже болтался рюкзак, большой, туристический, с каркасом.

Без груза остался только «Сын Зари».

Двинулись в сторону поднимавшихся над зарослями высоток.

– Мы там почти все осмотрели, – рассказывал на ходу Дима, – но один дом остался. Сегодня в него заглянем, и счастье еще, что этот район мало пострадал от пожаров, только отдельные квартиры сгорели.

За поворотом уткнулись в груду ржавого железа, некогда бывшую двумя автомобилями. Водители уснули вместе со всеми, и погибли, когда машины столкнулись, ну а тем, что уцелело после пожара, занялись падальщики.

«Но почему звери не трогали тех, кто спал? – подумал Кирилл, глядя на белые кости. – Тогда бы сожрали всех, ведь от мух, тараканов и муравьев не укроешься нигде, разве что в подводной лодке. Это и вправду похоже на чудо, и не удивительно, что моим бредням верят».

Главное – допустить возможность того, что чудо возможно в принципе, а дальше все идет намного легче.

Дорога пошла вверх, они миновали небольшой стадион, заросший густым кустарником, из которого торчали футбольные ворота и фермы с остатками баскетбольных щитов. Прошагали через арку в выстроенном буквой «П» доме, и оказались в просторном дворе.

– Вон тот, – сказал Дима, указывая вперед, где виднелась одноподъездная высотка. – Начнем сверху, как обычно.

– Во имя Отца, Единственного и Несотворенного, – добавил Кирилл.

– Это всегда н-надо г-говорить? – спросила Ирка, поглядев на него с опаской.

– Когда приступаете к важному делу, – сказал он. – Ну что, пошли?

Чтобы попасть в дом, пришлось выломать покосившуюся и намертво заклиненную дверь. В подъезде окунулись в запах плесени, сырости и тот неприятный дух, что обыкновенно возникает там, где долго не жили и не появлялись люди.

Подъем по лестнице дался Кириллу тяжелее, чем он ожидал – навалилась дурнота, закружилась голова, тупой болью напомнила о себе рана, так что он даже приостановился. Но тут же поспешил дальше, понимая, что стоит лишь показать слабость, как Серега потащит его обратно.

И тут не помогут никакие цитаты из апокрифических евангелий.

На верхней лестничной площадке их встретили крысы, при виде людей неохотно разбежавшиеся.

– Давай вот в эту, – сказал Дима, вновь поднимая топор.

Проржавевший замок не выдержал первого же удара, и дверь с хрустом распахнулась. Бывший десантник проскользнул внутрь первым, вскинув автомат, но почти тут же сообщил:

– Чисто. Никого.

Как вскоре выяснилось, он сказал не совсем правду – в обгорелом кресле у окна сидел костяк с давними следами огня. По всему выходило, что хозяин квартиры заснул с горящей сигаретой в руке, та выпала и случился пожар, оставшийся, к счастью, локальным.

– Отчего-то все б-быстро п-потухло, – заметила Ирка, шмыгая носом.

Заикалась она, похоже, не от страха перед Сыном Зари, а просто так.

– На наше счастье, – Димка хмыкнул. – Давай, ты на кухню, а мы в комнатах пошарим…

Рыться в заброшенной, грязной квартире было неприятно – всюду пыль и грязь, в углах лежит крысиный помет, кое-где на потолке плесень, в одной из стен красуются трещины, а обои висят неопрятными лохмотьями. Кирилл особенно не напрягался, берег себя, только помогал Сереге, деловито потрошившему шкафы.

– Вот, смотрите, что я нашел, – сказал Димка, выбираясь из соседней комнаты. – Вещь!

В руках он держал прямоугольную коробку из черного пластика, некогда бывшую дорогим ноутбуком последнего поколения, а ныне ставшую куском бесполезного, мертвого хлама.

– Да, неплохо бы, чтобы они опять работали, – сказал Серега.

– Нет, ни в коем случае! – воскликнул Кирилл с неожиданной даже для себя самого горячностью, а когда оба повернулись к нему, продолжим. – Мир стремится уловить вас в свои сети, те, кто создал и поддерживают его, веками создавали все более сложные ловушки для частиц Предвечного Света, что стали душами человеческими, и это – ловушка наиболее совершенная! Да не сотворишь никогда ты машины с подобием разума человеческого!

Дима почесал в затылке и с видимым сожалением отбросил ноутбук в угол.

Из кухни выглянула привлеченная шумом Ирка, проговорила недоуменно:

– Чего это вы т-тут ш-шумите?

– Рабочий момент, – сказал Кирилл. – Не обращай внимания.

В этой квартире не нашли ничего интересного, и перебрались в следующую, где наткнулись на змеиное гнездо. Дима едва успел отскочить, когда из-под дивана, злобно шипя, выползла гадюка длиной чуть ли не в метр, и тут же вторая выбралась из темного санузла.

– Отступаем, только медленно, и без резких движений, – велел Серега, водя стволом из стороны в сторону.

Кирилл испытал немалое облегчение, вновь очутившись на лестничной клетке, вспомнилось самое первое «пророчество», сделанное, когда он еще не пришел в себя, ничего не соображал. Змея того мужика с охотничьим ружьем все же укусила, и счастье, если он выжил, ведь противоядие сейчас взять негде.

Да, и все же интересно, что это все-таки за облако желтого света, посреди которой ему «повезло» проснуться?

Третья квартира оказалась «урожайной», ее хозяин, похоже, основательно готовился к голодным временам. На антресолях нашли железные банки с разной крупой, на балконе – ящик тушенки, а в шкафу – настоящий склад брезентовых рабочих комбинезонов и резиновых сапог.

– Загружаемся, – сказал Дима, – Федя будет доволен, жаль только, что остальное сгнило…

Помимо тушенки имелись там и рыбные консервы, но когда вскрыли одну из банок, наружу полезла гнилостно-желтая слизь, а вонь продемонстрировала, что есть это не станет и очень голодный шакал.

– Может, я все же возьму что-нибудь? – предложил Кирилл. – Одежду хотя бы… Кто не работает, тот не ест.

– Ты работаешь, и делаешь то, что никто больше не может, – непреклонно заявил Серега, – ты говоришь то, что нужно и это, как бы объясняешь все дела, а таскать тяжести оставь людям попроще.

С этим спорить было сложно.

Набитые рюкзаки гремели, когда спускались по лестнице, но они заглянули во все квартиры: везде одно и то же, грязь, пыль и запустение, пауки и ящерицы, осколки прежней жизни. Трижды натыкались на трупы, причем один раз на свежий – пожилая женщина, проснувшаяся после многолетнего сна, просто не смогла выбраться из квартиры.

– Она одна тут была, что ли? – задумчиво сказал Дима, когда они выбрались из подъезда на свежий воздух. – Жутко ей пришлось, должно быть – кричишь, а никто не слышит, и вокруг запустение… Я-то хоть в супермаркете очнулся, ну где охранником работал, и был там не один, и продавщицы, и покупатель, вместе мозгами шевелили, друг друга успокаивали.

– И куда они все делись? – спросил Кирилл.

– Не знаю, – курчавый пожал плечами. – Решили до дома добираться, и сгинули, наверное.

В кустах зашуршало, и из них выбралась собака, крупная и лохматая, похожая на помесь кавказской овчарки и лабрадора. При виде людей зарычала, прижала уши, а губы ее раздвинулись, обнажая клыки, белые и необычайно острые.

Рядом с первой псиной объявилась вторая, третья, но нападать не спешили – хищники, выросшие из домашних животных, за последние дни выучились уважать огнестрельное оружие.

– А ну-ка идите сюда, – сказал Серега. – Будет у нас свежее мясо на обед…

Он не успел закончить фразу, издалека, откуда-то из‑за домов донесся выстрел, и собаки кинулись прочь.

– К-кто это там палит? – поинтересовалась Ирка.

– Это за Родионова, ближе к берегу, – сообщил Дима, задумчиво почесывая в затылке. – Давно хотим туда на разведку сходить, но все никак не соберемся, время не выберем.

– Ничего, теперь соберетесь, – Серега улыбнулся. – Я и один могу.

– Можешь? – засомневался Дима. – Хотя сейчас не до того, надо добычу обратно тащить…

На обратном пути не встретили никого и ничего интересного, и вскоре были на месте. Добытые продукты и шмотки потащили в гараж на сортировку, а Кирилл отправился к себе.

Вылазка далась куда тяжелее, чем хотелось бы, и отдохнуть не помешает.

Ну а кроме того, надо подумать, о чем говорить вечером.

Глава 4

Новый кабинет нравился Дериеву куда меньше старого, и не в последнюю очередь из‑за того, что тут дуло из окон. Что только ни делали – меняли стекла, осматривали рамы, ничего не помогало, гнусные сквозняки все равно отыскивали невидимые щели, и отравляли майору жизнь.

Если бы не та неприятность во время грозы, он бы ни за что сюда не перебрался.

– Ну что, товарищи, начнем, – сказал глава коммуны, отгоняя желание встать и прикрыть окно поплотнее. – Так, что там у нас в повестке дня?.. Кто хотел говорить первым? Василич, ты?

Широколицый, коротко стриженный командир разведчиков кивнул и принялся докладывать.

Территория до Панина под их полным контролем, в здании бывшего военкомата устроен опорный пункт, надо перебросить туда одну из новых бригад, чтобы навести порядок в окрестностях. Дальше ходят только патрули, но на Свободе и на Сенной их уже дважды обстреливали, причем безо всяких разговоров.

– Вот так-то, да, недруги там какие-то? – сказал майор, когда Василич замолк. – Пускай. Отставим пока расширение, будем осваивать то, что есть. Что у нас с процессом?

И он перевел взгляд на Александра Александровича, некогда трудившегося прорабом на стройке в Кузнечихе, а теперь координирующего действия всех бригад под началом Дериева.

Тот рассказывал, как всегда, обстоятельно и занудно, упоминал чуть ли не каждый кирпич и тачку вывезенной земли. Чтобы понять, как идут дела в целом, и как движутся работы на разных объектах, приходилось шевелить мозгами, и складывать мозаику из отдельных деталей.

– То есть с храмом Владимирской Божией Матери вы закончили? – не выдержал, спросил отец Павел, появившийся в коммуне недавно и не успевший еще привыкнуть к манере бывшего прораба.

– Так я о чем и говорю! – обиженно воскликнул тот. – Проведена очистка территории…

– Закончили-закончили, – вмешался Дериев. – Завтра можно службу проводить.

– А надо ли? – мрачно спросил Александр Александрович.

– Это не обсуждается, – отрезал майор. – Мы кормим людей, выдаем одежду и вещи первой необходимости, защищаем, даем работу, но этого мало. Есть духовные потребности, и их необходимо удовлетворять, и для этого религия подходит лучше всего. Ведь так, отец Павел?

– Истину говорите, Артур Егорович, – священник, дородный и бородатый, кивнул. – Окормление верующих – первейший долг всякого пастыря, а тако же утешение тех, кто в сокрушении духа пребывает, вне зависимости от того, считают они себя православными или нет.

– Так, можно еще я скажу? – вмешался Василич. – Тут дело такое…

– Давай, – Дериев покосился на командира разведчиков удивленно: тот выглядел до странности неуверенным, мялся и смотрел в сторону.

– Вы помните, что у нас один из бойцов сбежал, Сергей Матвеев? – спросил Василич.

– Тот, что помог удрать одному из работников бригады Саленко? – уточнил Александр Александрович.

– Да, – майор заскрипел зубами.

Он хорошо помнил того молодого нахала, и слова, произнесенные еще в старом кабинете – «ничто и никто не поможет тебе, когда пламя явится во мраке, и кров над твоей головой рухнет!». Старался убедить себя, что все это совпадение, ведь не мог же доходяга из интеллигентов и вправду знать, что во время грозы молния ударит в крышу?

Но нет-нет, а закрадывались мыслишки, что тогда Дериев столкнулся с необычным человеком.

– Так этот Матвеев опять появился, – сказал Василич. – Ночью выследил патруль, и скрутил одного из наших, Славку Морпеха…

– Что у тебя за бойцы, если их так легко взять можно? – с неудовольствием пробормотал майор.

Настала очередь обижаться командиру разведчиков.

– Дело не в них, дело в Матвееве, – сердито проговорил он. – Этот из боевых, он такую подготовку прошел, что роты обычных дуболомов стоит или взвода иного спецназа… Так вот он Славку скрутил, и допрашивал, а потом ему лапшу всякую на уши вешал.

– И про что? – поинтересовался Александр Александрович.

– А про Сына Зари.

– Я слышал о нем, ваши люди передают из уст в уста рассказы о его чудесах, – протянул отец Павел. – Якобы он видит будущее, имеет власть над животными, обладает способностью исцелять.

– Вот именно, что «якобы»! – резко сказал Дериев. – Мы собрались тут, чтобы обсуждать серьезные дела, а не фантастику. Сказки и бредни не нужны, чтобы возродить цивилизацию, для этого необходима правильно организованная идеология, и она у нас будет.

– Истинно так, – кивнул священник. – Учение Христово одолеет любой соблазн, всякое измышление диавольское, а то, что говорит этот «Сын Зари», внушено ему врагом рода человеческого.

– Ну, как хотите, только мы еще намучаемся с этим Сыном Зари, вот увидите, – пробурчал Василич, и с недовольным видом сложил руки на груди.

– Так сделай, чтобы не намучались, – майор посмотрел на командира разведчиков так, как он умел – чтобы тот почувствовал вину, а потом забегал, точно ужаленный. – Отыщи логово, где он прячется, оно не может быть далеко, и притащи сюда. Так, что еще?

– Я не закончил, – поднял руку бывший прораб.

Пришлось дослушать его нудный доклад, и лишь затем перейти к делам более веселым. Первый молебен в восстановленной церкви назначили на завтра, для чего отменили утренние работы, да еще на полдень определили время для показательной казни – расстрела троих преступников.

– Может быть, проявите милосердие? – осторожно поинтересовался отец Павел.

– Нет, – Дериев покачал головой. – Сейчас время не милосердия, а жесточайшей дисциплины.

Один из тех, кто завтра лишится жизни, попытался бежать, другие двое отказались работать. Если позволить таким поступкам остаться безнаказанными, то коммуну охватит хаос, и они никогда не возродят цивилизацию.

– Новые люди есть? – спросил майор у Василича, когда обсудили вопрос насчет бани за Советским рынком.

Если не запустить ее в ход, то неизбежно возникнут эпидемии.

– Трое, – сообщил глава разведчиков. – Две женщины, и еще один… батюшка.

И он иронично глянул в сторону отца Павла.

– Неужели Господь посылает мне собрата по духовной брани? – спросил тот, и перекрестился.

Дериев в очередной раз напомнил себе, что пусть этот поп ему не нравится, без него не обойтись. Что нельзя содрать с него рясу и загнать в созданную несколько дней назад команду ассенизаторов.

– Ладно, это без меня, через Панкратова, – он кивнул на заместителя, ответственного за «кадровую политику», после чего поднялся, давая всем понять, что совещание закончено.

Хватит на сегодня работать, пора отправиться к себе, туда, где его ждет бутылка выдержанного коньяка, и девчонка из особой «бригады», красивая, вымытая, умелая и на все готовая.

Цивилизация цивилизацией, а отдыхать тоже нужно.

* * *

– Во имя Отца, Единственного и Несотворенного – проговорил Кирилл, и фразу эту повторили остальные.

Все, кроме одного.

Смолчал пришедший сегодня со стороны площади Сенной грязный и заросший щетиной мужик по имени Григорий. Около магазина «Евро» он наткнулся на Федора, и после короткого разговора попросился к ним, сказав «ну его в задницу, надо жить как человек».

Как выяснилось позже, время после пробуждения он провел, перебираясь из дома в дом, из квартиры в квартиру, прячась от хищников и выискивая что-то съедобное. Похудел, одичал, несколько раз встретил других людей, но не обрадовался, а предпочел укрыться.

Как показалось Кириллу, Григорий слегка тронулся умом.

Сейчас он сидел, оторопело моргая и пытаясь понять, что за ерунда творится вокруг, и мысли его читались на лице – они все что, с ума сошли, и чего за ересь несет этот молодой хрен, и кто он вообще такой, на батюшку вроде не похож…

– Тот же, кто отпал от Отца, преисполненный силы, родился от Осознания и Материи, родился извивающимся, подобно зарнице, отраженной в бесконечных водах неизмеримой глубины, – продолжал говорить Кирилл.

Сегодня ему предстояло рассказать о Демиурге, злом творце гностических текстов, создавшем мир и человека. Что самое неприятное – относящиеся к нему знания в голове перемешались, подходящих цитат вспомнить не удалось, и поэтому он импровизировал, сочинял на ходу, отталкиваясь от того, что помнил.

Тимоха шуршал карандашом по бумаге, прочие слушали с напряженными физиономиями, щетинистая челюсть Григория отвисала все больше и больше, а лоб усиленно морщился.

– Проникните же в смысл речи апостола Филиппа, некогда написавшего – «мир произошел из‑за ошибки», – говорил Кирилл, изображая полную увлеченность собственной речью, и в то же время внимательно наблюдая за слушателями, – ибо ошибка эта есть на самом деле грех, ведь тварь пожелала сравняться с творцом, Отраженный завистливо возмечтал стать вровень с Первым Светом, с тем, кто создал его. Он сотворил тюрьму для детей света, и облек их в одежды кожаные, он, тот, кого именуют Вторым Светом, сказал тем властям, что были с ним: «пойдем, создадим человека по образу и подобию Бога, дабы его образ мог стать светом для нас». И они создали общими силами по знакам, что были даны им, и каждая из властей дала знак и вид образа, увиденного в своей душе…

И снова он цитировал «Апокриф Иоанна», и про себя смеялся, как должно быть забавно выглядит – вроде бы нормальный, разумный молодой человек несет что-то очень похожее на бред сумасшедшего.

Что за «власти» или «архонты» помогали Демиургу, он объяснит в следующий раз, а сегодня пусть поломают головы.

– Но ничего не происходит вне воли Отца, – тут Кирилл покачал головой и изобразил торжествующую улыбку, – и как говорит апостол: «архонты думали, что они делали то, что они делали, своей силой и своей волей. Но Дух святой втайне совершал все через их посредство, как он желал»…

А это уже «Евангелие от Филиппа», заумная и невнятная писанина, где можно отыскать цитату на любой случай, да и растолковать ее так, как нужно тебе. Вряд ли хоть один из учеников Христа имел отношение к ее созданию, тут постарался кто-то, желавший примазаться к славе того, кто был распят на кресте.

И, пожалуй, хватит высокомудрых рассуждений, народ начинает скучать.

Пора перейти к вещам конкретным, и тут лучше всего подойдет другое поддельное евангелие – от Фомы.

– Но злоба их велика! – Кирилл указал вверх, затем повел взглядом по сторонам, показывая, что «архонты», они же «власти», прячутся вокруг, и только ждут случая устроить какую-нибудь гадость. – Поэтому блажен человек, который знает, в какую пору приходят разбойники, поэтому он встанет, соберет силы и препояшет свои чресла, прежде чем они придут.