Текст книги "Слишком много щупалец"

– Говорил я, что «Торов замок» – плохое место, – пробормотал на английском стоявший рядом с ним седоусый и лысый дядька.

И тут воспоминания вернулись, обрушились на меня, точно маленький цветастый водопад: события последних дней, приезд на Готланд, поездка по острову и прогулка к белому камню.

Только вот почему вокруг так сыро?

– Не ори, Антон, – повторил я. – Не сошел. Было бы с чего сходить. Так, ошалел маленько. Скажи лучше, что со мной происходило? И откуда этот шведский баклан взялся? Он же в машине сидел.

Небо, еще недавно радовавшее голубизной, было серым, как наждак, и из низко ползущих туч моросил дождь.

– Уф, как здорово! – Бартоломью облегченно вздохнул. – А то я уж испугался.

Выяснилось, что я вошел в круг из раукаров, вытащил из кармана цацку, а когда коснулся алтаря, на мгновение замер, а затем упал наземь и забился в самых натуральных корчах. Наш доблестный худред попытался привести меня в чувство, а когда понял, что не справляется, помчался за подмогой.

Уж как они объяснялись с Хенриком, не знаю, ведь один не говорит по-русски, а другой – по-английски.

– Ну, этот швед меня понял. Аптечку из машины захватил, и сюда, – сказал Антон, – а ты уже не бьешься, просто лежишь. Это что, ты инфекционную эпилепсию подхватил?

– Вряд ли, – покачал я головой.

– Господин Романов, вы в порядке? – осведомился Хенрик, и я не сразу сообразил, что он обращается ко мне.

– В порядке, – ответил я, попытался подняться, и вот тут-то выяснилось, что это неправда.

Ноги меня не держали, словно я за короткое время разучился ими пользоваться.

– Пат-пат-патрясающе, – пробормотал я, шлепнувшись задницей на сырую землю. – Надо чуток передохнуть. Что-то, похоже, случилось с моим героическим и привлекательным организмом.

Интересно, что могло породить ту яркую галлюцинацию, судороги и нарушение двигательной функции? Выход какого-либо ядовитого газа из-под земли, как в тех же Дельфах?

Понятно тогда, почему у этого «Торова замка» дурная слава…

Со второй попытки мне удалось встать на ноги, и я, поддерживаемый добросердечным Бартоломью, заковылял к машине. К тому моменту, когда очутился на заднем сиденье «Форда», несколько пришел в себя.

– Так что с тобой случилось? – полюбопытствовал Антон, расположившийся рядом с водилой.

– Глюки, – сообщил я и выдал теорию насчет ядовитого газа. – Ты далеко от плиты стоял, поэтому на тебя и не повлияло. А я глотнул как следует. Или ты думал, что мы и вправду нашли «один из Кругов, который оставила пята того, чье имя мертво?»

Судя по разочарованному сопению, дело именно так и обстояло.

– Господа, что будем делать? – вмешался в нашу беседу Хенрик. – Неразумно оставаться здесь.

– Возвращаемся в отель, – сказал я. – Двигай, извозчик.

Наш бравый нешвед облегченно вздохнул, и мы покатили прочь от «Торова замка». Вскоре я осознал, что визит в это негостеприимное местечко принес нам немалую пользу.

Напуганный моим обмороком Хенрик стал на диво молчалив.

Под дождем, выглядевшим так, словно он шел с прошлой зимы, мы добрались до Висбю. Расплатились с таксистом, после чего он пожелал нам «отличного путешествия» и поспешно уехал.

– Ты как, очухался? – спросил Бартоломью, когда мы поднялись в номер.

– А то, конечно, – бодро ответил я. – Если бы не погода, можно было бы отправиться погулять, снять пару местных блондинок, поболтать с ними о том, чем отличался секс во времена викингов от современного…

На самом деле бодрость моя была натужной, впечатление от видения не рассеялось, чувствовал я себя довольно неуютно, где-то внутри дрожали отголоски рева «Кхтул-лу», и полагаю, что Антон это заметил.

Но говорить ничего не стал.

Я проковылял в ванную и залез под душ, включив самую горячую воду, какую мог вынести. Разглядел болевшие до сих пор ладони и обнаружил, что на каждой имеется красная полоска, похожая на след ожога.

«Это еще откуда? – мысленно спросил я сам себя. – Схватился за «жгучую» тему для статьи?»

Шутка вышла не особенно смешной – я даже не улыбнулся.

Я помылся, несколько раз сменил воду с горячей на холодную и обратно, чтобы взбодрить организм, и вылез из душевой кабины. Едва взялся за джинсы, как навалилось головокружение, такое сильное, что показалось – сейчас шлепнусь, башкой прямо об унитаз.

Все зарокотало, закружилось и исчезло.

Я стоял на дне глубокой расщелины, а надо мной клубились водоросли; солнечные лучи проникали сквозь воду, скользили блескучие силуэты рыб; по дну, под ногами, ползали какие-то твари.

И вновь я слышал низкий, мощный голос, выпевавший: «Кхтул-лу, Кхтул-лу…»

На этот раз я понял, что это не просто слово, а имя, и что зов идет снизу, точно из-под земли.

Вода вокруг меня пришла в движение, взвихрились потоки, заколыхались водоросли. Дно расщелины оказалось вершиной горы, стоящей на дне морском, и та плавно заскользила вперед.

Из тьмы надвинулись очертания исполинских сооружений, и меня начал колотить озноб.

Видно было плохо, но я понимал, что это строили не люди. Исполинские каменные глыбы громоздились друг на друга, впадины и углы состыковывались причудливым образом, стены изгибались так, что взгляд на них причинял боль. Похожие на надгробия башни соприкасались вершинами, и темные провалы казались злобными алчными глазами.

И все тут, каждый камень, любая прядь скользких и холодных водорослей – все просто вопило, исторгало клич: «Хтул-лу! Хтул-лу! Хтул-лу!» Это напоминало скандирование обезумевших футбольных фанатов или рык экзальтированной толпы на митинге.

Меж прочих зданий выделялось одно – самое большое и наклоненное так, что оно почти лежало. В нем имелась дверь, непонятно, вертикальная или горизонтальная, и на ней – некое изображение.

Я попытался рассмотреть его, но вода стала мутной, точно в ней поднялся туман.

А затем раздался голос, очень четкий и строгий, монотонный, как у автомата.

Говорил он на незнакомом мне языке, полном щелкающих и чмокающих звуков, но я понял каждое слово:

– Не мертво то, что в вечности пребудет. Со смертью времени и смерть умрет.

И, услышав это, я осознал, что передо мной гробница, проведшая на морском дне неведомо сколько тысячелетий, и что внутри лежит один из тех, кого Твардовский именовал Древнейшими. И что я непонятно почему стал слышать его «мысли», улавливать его мерзостные, исполненные воспоминаний о кровавых и чудовищных событиях «сны».

Я попытался дернуться, чтобы вырваться из видения, ущипнуть себя и… очутился в санузле гостиничного номера.

– Вот зараза… – сказал я и понял, что голос мой самым позорным образом дрожит. – Это что, правда?..

Ну да, ядовитому газу с галлюциногенными свойствами взяться тут неоткуда. Значит, этот яркий бред с голосами и древними монстрами вызван чем-то иным. Или это вообще не бред… А что тогда? Ясновидение? А я – новый Нострадамус и скоро начну пророчествовать – и придет конь глад с харей блед, и будет очень много жрат, и наступит всем пипет…

Верится с трудом.

Чтобы убедиться хотя бы в реальности собственного существования, я глянул в зеркало. Отражение мне не понравилось – перекошенное, изнуренное, со страхом в темных глазах.

– Соберись, Пат! – сказал я ему. – Не из таких передряг выбирался и тут вылезешь!

Отражение ничего не ответило, даже не улыбнулось – вот и трать на него слова после этого.

Я вышел из душа, и сидевший перед телевизором Бартоломью кинул на меня озабоченный взгляд.

– С тобой все в порядке? – спросил он.

– А то как же, – отозвался я. – Как с юным пионером, только что повязавшим на шею красный галстук и готовым целый день переводить старушек через улицу и собирать металлолом.

– А выглядишь хреново, – сказал Антон и, подумав, добавил: – Как старая дева, увидевшая под кроватью мышь.

Мда, похоже, это про меня сказано – душа нараспашку, сердце на рукаве, а мозги в багажнике.

– Тогда уж лягушку в сливном бачке, – хмыкнул я. – Большую и зубастую, вроде тех, что в Кракове были.

– Что, правда?

Иногда наш худред, взрослый и разумный вроде человек, бывает наивным, точно ребенок.

– Нет конечно, – я поглядел на него с легким осуждением. – Ты…

Договорить я не успел, поскольку лежавший на тумбочке около моей кровати телефон издал пронзительную трель. Я подошел к нему, взял и обнаружил на экранчике надпись: «Ангелика Вирхов».

– О, это наша белокурая бестия, – сказал я, и Бартоломью помрачнел – расстроился, должно быть, что она позвонила не ему. – Наверняка хочет сообщить, что она уже замариновала Джавана Сингха в бочке с уксусом. – Я приложил трубку к уху. – Привет, о прекрасная фройляйн. Доблестные, хотя и слегка пожеванные судьбой рыцари из твоего ордена приветствуют тебя.

– Добрый день, – поздоровалась Ангелика. – Вы где? Что нового?

– В гостинице «Один» в Висбю. Целый день катались, смотрели достопримечательности. И кое-что усмотрели… – тут голос мой дрогнул, и наша шпионка наверняка это уловила. – А у тебя что?

– Есть результаты, – дипломатично ответила она. – Завтра планирую появиться в Стокгольме. Думаю, что на острове мне делать нечего. Когда сможете прибыть?

Я подумал, что мне вовсе не хочется оставаться на Готланде с его раукарами, холодными ветрами, переменчивой погодой, мертвыми викингами и яркими, ввергающими в оторопь видениями.

– Завтра, – сказал я. – Утренний паром уходит в восемь, если не ошибаюсь. Где встречаемся?

Ангелика предложила центральный вокзал, я спорить не стал.

– Антон передает тебе привет, – сказал я напоследок, – машет рукой, посылает воздушные поцелуи, капает на койку слюной и еще кое-какими выделениями, какими именно – уточнять не буду.

Бартоломью сделал страшные глаза и погрозил мне кулаком.

– Да? – спросила белокурая бестия совершенно равнодушно. – Это он зря. Завтра увидимся.

И Ангелика отключилась.

– Что она? – поинтересовался Антон.

– Э… тоже передала тебе привет, – решил я взять на душу небольшой грех. – Говорит, что любит, ждет, надеется. Всю подушку проплакала и купила три пачки разных презервативов.

– Да ну тебя! – Бартоломью махнул рукой. – Врун.

И я не стал возражать. Врун и есть. Профессиональный и высокооплачиваемый.

Попытался набрать номер шефа, но ничего из этого не вышло – было занято. Через полчаса повторил попытку, а на ночь глядя еще раз – и все с тем же результатом, а точнее – без него.

И писем от Арнольда Тарасовича в этот день не было.

Глава 7
Маленький крестовый поход

Истина где-то рядом.

Будда

В Стокгольм мы прибыли в полдень.

– Здравствуйте, – сказала Ангелика, когда мы встретились в центральном зале вокзала, и быстро, но внимательно оглядела сначала меня, а потом Бартоломью. И осмотром, похоже, осталась сильно недовольна. – Надеюсь, вы в состоянии разговаривать?

Я хоть и спал этой ночью нормально, и видения меня больше не посещали, чувствовал себя все равно как-то неуверенно. Боялся, что в любой момент привычный мир исчезнет, и я вновь окажусь неведомо где непонятно когда и увижу нечто мерзкое и странное.

Я, как и положено мужчине, со страхом боролся, но пока безуспешно.

Антон же пялился на белокурую бестию со слюнявым восхищением, от которого в воздухе разливался аромат намазанной вареньем халвы. Ничего, такое бывает, и хотя бы раз в жизни – с каждым мужчиной.

– Мы в состоянии, – подтвердил я. – И готовы отправиться за тобой, о доблестная Хильда, прямо в Вальхаллу!

Ангелика посмотрела на меня, как на несмышленыша, а затем развернулась и пошла прочь. Нам же ничего не оставалось, как поспешить следом, утешаясь лицезрением красивой попы и стройных ног.

Шпионка привела нас в крохотную кафешку, затерянную где-то в недрах вокзала.

– Что это такое? – разочарованно спросил Бартоломью, разглядывая обшарпанные столы, грязный пол и пожилую лесбиянку за стойкой.

– Надежное место, – объяснила Ангелика. – Тут никто не сможет подслушать наш разговор.

В этом она была права – нормальный человек в этой тусовальне для местных бомжей не появится.

Мы взяли три чашки растворимого кофе и уселись за тот столик, что выглядел почище. Выбранный Антоном стул едва не сломался под ним, и пришлось его менять, и все под свирепым взглядом лесбиянки.

– Ну что, кто первый? – спросил я, когда Бартоломью утвердил мощное седалище на надежной опоре.

Честно говоря, мне не хотелось рассказывать про пережитое на Готланде, и я надеялся, что смогу отвертеться. Но удастся такой план или нет – во многом зависело от Ангелики.

– Я начну, – сказала она и выложила на стол черную пластиковую папку. – Вот что я нашла…

В папке обнаружились фотокопии старых документов: печатный шрифт, немецкие буквы и знакомые каждому европейцу символы: раскинувший крылья орел со свастикой в когтях и сдвоенная руна Сиг.

Третий рейх и СС.

Имелся тут еще значок, куда менее известный, но тоже весьма красноречивый – две стилизованные переплетенные руны «Эйваз»: герб «Аненэрбе», печально известного «Наследия предков», техномагической академии дядюшки Гиммлера.

– Человек, которого мы знаем как Джавана Сингха или как Джованни Ризотто, – Ангелика говорила неспешно и обстоятельно, как преподаватель на лекции, – пятьдесят шесть лет назад носил имя Хаим Шоррот.

На стол легла черно-белая фотография: двое мужчин, стоя у письменного стола, улыбаются в объектив. Один высокий, с хорошей выправкой, с правильным лицом интеллектуала, ну а второй – наш лысый и холеный «друг», точно такой же, как на снимках Бартоломью.

Это что, старый засранец более чем за полвека совсем не изменился?

– Это Вальтер Вюст, имперский руководитель «Аненэрбе», – сообщила белокурая бестия. – А рядом с ним – сами видите кто. В штате общества он числился как консультант.

– Ух ты. Неплохо сохранился, – буркнул Антон.

– Это мягко сказано, – заметила Ангелика. – Хаим Шоррот занимался неким проектом, носившим название «Врата», и в его рамках общался в основном с эсэсовскими археологами – Асином Бомерсом, Гербертом Янкуном, Гансом Шляйфом… Все документы, относившиеся непосредственно к «Вратам», пропали, остались только те, что связаны с ним косвенно: бухгалтерская отчетность, запросы на материалы. По ним видно…

Дальше она рассказала, что лысый перец тратил рейхсмарки направо и налево, плюс мотался по всей Германии и оккупированным территориям. Он бывал в Крыму, посещал Грецию, Италию, Данию и проводил много времени на побережье Балтийского моря.

А летом сорок четвертого года, когда союзники высадились в Нормандии, исчез.

– Хитрый, гад, – сказал я. – Почуял, что запахло жареным, и удрал. Жаль, что от этих «Врат» ничего не осталось.

– На самом деле осталось, – Ангелика сдержанно улыбнулась. – Эрик Брокдорф, один из ассистентов отдела раскопок «Аненэрбе», жив до сих пор. Ему восемьдесят девять лет, но он пребывает в здравом уме и твердой памяти. И еще, – она сделала паузу, – он живет в Кварнхолмене, одном из пригородов Стокгольма.

– Ай-яй-яй! – радостно воскликнул Бартоломью.

– Да, – я подвигал бровями и выпучил глаза, изображая восхищение. – Если бы вам, о достойная наследница Шерлока Холмса, в свое время поручили отыскать Бормана или Мюллера, вы с этим легко справились бы.

Но даже это ее не проняло – как есть железная дева, только шипы не внутри, а снаружи.

– Помимо того, на Ирге О’Дила есть информация в отделе, занимающемся трафиком оружия, – продолжила Ангелика. – Отмечены следующие сделки: покупка большой партии штурмовых винтовок MD-3 IMBEL в Бразилии летом прошлого года, приобретение через Эквадор нескольких минометов английского производства L9A1, а также многоходовая операция в этой же стране, направленная на комплекс береговой обороны «Берег»…

Про винтовки эти я слышал впервые, у минометов знал только основные характеристики – калибр пятьдесят один миллиметр, дальность стрельбы восемьсот метров, вес шесть с небольшим кило, а вот про «Берег» мне было известно достаточно, чтобы забеспокоиться.

Шесть самоходных артустановок, способных палить на двадцать с лишним километров, мобильный центральный пост, и машины обеспечения. И все это с помощью системы управления МР-195 «Подача» может в полностью автоматическом режиме эффективно поражать цели, двигающиеся со скоростью до ста морских узлов, причем на каждую цель уходит две минуты.

Вещь эффективная, современная и жутко дорогая.

Зачем она Ирге О’Дилу, то есть Джавану Сингху, то есть Хаиму Шорроту?

– Не совсем ясно, – призналась Ангелика, когда я озвучил этот вопрос. – По всем данным выходит, что комплекс «Берег» наш «друг» приобрел, после чего вывез из Эквадора. Куда и под каким соусом – это нужно выяснять на месте, у нас сведений не имеется.

Это что, еще и через океан лететь? Хотя в Эквадор виза не нужна, денег на карточке, выданной шефом, не то что вагон, а целый состав, так что чего бы не мотануться по следам Колумба и всяких конкистадоров?

– А у вас что? Удалось что-нибудь узнать? – спросила белокурая бестия, требовательно глядя на меня.

Вот и все, попал. Придется открывать рот и чего-то говорить. Но что?

– Мы объехали весь Готланд! – похвастался Бартоломью. – Добрались до этого… как его? «Торова замка»! Там столбы каменные и между ними жертвенник, и тут Пат в обморок шлепнулся и задергался. Наглотался какого-то ядовитого газа, что из-под земли выходит.

По глазам Ангелики видно было, насколько ее устраивает эта версия.

Нет, эту младшую сестру Джеймса Бонда не обманешь, она мигом почует ложь, так что придется говорить правду.

– Был газ или нет – не знаю, но я кое-что видел, – с неохотой пробормотал я.

Рассказ о видении давался тяжело – я словно вытаскивал из себя его куски, вспоминал забытые детали, путался и сбивался. И это при том, что я, особенно не напрягаясь, могу трепать языком сколько угодно и на любую тему.

Услышав про вторую галлюцинацию, посетившую меня в ванной, Бартоломью удивленно поглядел на меня. Ангелика же не выказала признаков ни изумления, ни сомнения в моем здравом рассудке.

– Похоже, вы нашли тот круг, о котором говорил Твардовский, – сказала она.

– Ты в это веришь?! – рявкнул я.

– А что мне остается? – в голубых глазах блеснуло сомнение. – А ты веришь в свою выдумку о ядовитом газе?

– Нет. Конечно нет.

Самообман – худшая форма обмана.

– Йог-Согот? Кхтул-лу? Подводный город? Змеелюди? – Ангелика словно пробовала каждое слово на вкус. – Нет, я не представляю, что это означает и чем может нам помочь.

– А, еще! – воскликнул Бартоломью. – Мы видели новость… Из Турции! Там, ух ты, точно как у нас было!

Пришлось мне доставать ноут и разыскивать в Сети то сообщение из Трабзона.

– И это мне не совсем ясно, – резюмировала наша шпионка, усвоив информацию. – Может быть, Эрик Брокдорф сумеет нам помочь? Самое время нанести ему дружеский визит…

Но прежде чем отправиться в гости к бывшему эсэсовцу, мы поселились в отеле «Бест вестерн моргнингтон», находящемся вроде бы и недалеко от центра, но в то же время в довольно тихом месте.

Определившись с жилищем, мы вызвали такси и покатили на Кварнхолмен, островок, расположенный на самой окраине Большого Стокгольма. Чтобы добраться до находящейся в его пределах улицы Тре Крунур, то бишь Трех Корон, мы потратили почти час.

– Вас подождать? – спросил водила, по виду – типичный уроженец Конго или Нигера.

Настоящий швед – особенно если отмыть его в семи щелоках.

– Да, братишка, – сказал я. – Только надеюсь, что рядом нет баскетбольной площадки.

– Что? – не понял водила.

Ясное дело, этот тип никогда не слышал песенки о том, что «даже мертвый негр идет играть в баскетбол».

Ангелика кинула на меня уничтожающий взгляд. Мы покинули машину и оказались у калитки в заборе, окружавшем участок с непритязательным двухэтажным домиком.

Непритязательным на скандинавский взгляд, у нас за такой особняк кто угодно удавится.

Ангелика позвонила, и на крыльцо вышла старушка – божий одуванчик: седые пушистые волосы, кроткий взгляд, передник в стиле кантри и мягкие тапочки в виде пушистых зайчиков.

– Год миддаг! – поздоровалась она.

– Гутен таг, – отозвалась белокурая бестия, и они принялись балакать на дойчландской мове.

Как я понял, Ангелика настаивала, что мы хотим видеть герра Брокдорфа, а старушка упрямо твердила, что сей герр ввиду слабости здоровья не может нас принять. Выглядела она при этом решительно, словно тигрица, защищающая собственный выводок.

Когда раздосадованная нашей настойчивостью бабуленция пригрозила, что вызовет полицию, боевая валькирия холодно улыбнулась и предъявила удостоверение Интерпола. Этот аргумент оказался решающим, и, по-моему, с него и следовало начать беседу.

– Идем, – сказала Ангелика. – Нас пустили.

Старушка, бросая на незваных гостей сердитые взгляды, провела нас в просторную гостиную: рояль в углу, большая картина на стене – что-то вроде Айвазовского, а ниже – «плазма» с диагональю в метр.

Некисло живут шведские пенсионеры!

Не успели мы рассесться на неудобных старинных стульях, как в комнату вошел высокий сухощавый старик. Блеснули под кустистыми седыми бровями серые глаза, и я понял, что дедушка наш не только в здравом уме и твердой памяти, но еще и в отличной форме.

Темно-зеленый халат сидел на нем, как мундир, движения были четкими и уверенными. Морщины и крупный нос придавали бывшему нацисту облик старого, но еще свирепого орла.

– Прошу простить за мое одеяние, – сказал Брокдорф на отличном английском: и как только догадался, фриц недобитый, что мы с Бартоломью ни по-шведски, ни по-немецки – ни бум-бум. – Я прихворнул и по совету врача вынужден оставаться в постели. Чем обязан?

Охотно верю, что когда этот тип не болен, он тягает штангу и бегает кроссы.

– Меня зовут Ангелика Вирхов, – сообщила наша предводительница. – Мои коллеги – Александр и Антон, – каждый из нас удостоился взгляда и кивка хозяина. – Нам крайне нужна ваша помощь. Необходима информация об этом человеке…

Зашуршала извлеченная из папки фотография – та самая, с Вальтером Вюстом, имперским руководителем «Аненэрбе». Опустившийся в кресло Эрик Брокдорф взял ее недрогнувшей рукой, и не следи я за ним в этот момент, ни за что бы не заметил, как предательский страх вспыхнул в его глазах.

– Хм, да, глубоко вы копнули, – сказал бывший эсэсовец после паузы. – Но с чего вы взяли, что я знаю что-то о нем? Кроме того, этот человек наверняка давно умер, и я не вижу смысла тревожить его имя.

– Я видел его четыре дня назад, – сообщил я, – и был он здоров, как слон.

– Вот как? Но это ничего не меняет, – Брокдорф упрямо покачал головой и вернул снимок. – Не вижу причины, из-за которой я стану вспоминать то, о чем вспоминать не хочу.

Видно было, что он удивлен, испуган, но вовсе не сбит с толку и не сломлен.

– Из-за того, кто ранее именовал себя Хаимом Шорротом, а ныне называется Джаваном Сингхом, за последние дни погибли как минимум шесть человек, – сказал я, глядя в глаза цвета крупповской стали. – И не просто так, а были принесены в жертву. Их распотрошили, как цыплят, а еще у каждого вытащили селезенку. Я сам чуть не умер, я видел странные, чудовищные вещи. Вы, и только вы можете помочь нам разобраться в том, что происходит. Расскажите, что за сила стоит за этим типом и как с ней бороться?

Бывший эсэсовец пожевал бледными губами, а затем горько улыбнулся, и эта улыбка обнажила весь его возраст.

– Все далеко зашло… – проговорил он. – А я надеялся, что эти вещи… они остались в тех временах… Я смог избежать преследования, прожил не такую плохую жизнь… но греховную память не убьешь, она живуча, точно плесень… да… – Брокдорф погладил висок, и лицо его вновь отвердело. – Расскажите мне все, что вы знаете, и я пойму, чем смогу вам помочь.

Пришлось мне опять поработать языком, вспомнить московские, краковские и готландские приключения. Напоследок я вытащил из кармана находку Бартоломью, и тут старик едва не подпрыгнул.

– И вы таскаете это с собой?! – возбужденно воскликнул он.

В гостиную заглянула озабоченная старушка, посмотрела на нас свирепо, но Брокдорф нетерпеливо махнул рукой, и она исчезла.

– Да, а что такого? – вскинул я брови. – Запас карман не тянет.

– Эта… вещь, – бывший эсэсовец смотрел на узорчатый диск из белесо-желтого металла, словно на ядовитую гадину, – она обладает «запахом»… определение не совсем верное, но другого нет. Его чувствуют все, как-то связанные с… – он щелкнул пальцами, подыскивая слово, – все, имеющие чуждость… те, кто пришел через врата в глубине или в вышине…

В этот момент мне вспомнился пан Твардовский, и я невольно глянул на макушку нашего хозяина – не копошатся ли в седой шевелюре червячки?

– Те твари в гостинице пришли на «запах», – продолжал объяснять Брокдорф. – Боюсь, что будут и другие. Мы держали подобные предметы в особых контейнерах… Помню, один нашли на раскопках в Хайтхебю, только там был нож, покрытый засохшей кровью… С рукояткой в полметра, никак не для человеческой руки. Он ожил, и в первую ночь мы едва не сошли с ума… – Он вдруг хлопнул ладонями по подлокотникам. – Ладно, я отвлекаюсь. Дальше только о деле и только о деле. Проект «Врата», кодовое обозначение…

Он говорил, глядя в стену, мимо нас, точно рассказывал сам себе, вспоминал то, что надеялся похоронить в памяти. Мы слушали, и я записывал все на крохотный диктофон.

Для журналиста – незаменимая вещь.

Человек по имени Хаим Шоррот объявился в «Аненэрбе» летом сорокового.

Откуда он взялся – из рядовых сотрудников не знал никто, но поговаривали, что лысый старик с пронзительными черными глазами помогал СС и НСДАП деньгами еще в конце двадцатых годов, когда Гитлер только шел к власти. Как бы то ни было, даже Гиммлер относился к Шорроту с почтением, не говоря уже о руководителях «Наследия предков» – Вюсте и Зиверсе.

Сам проект «Врата» начал воплощаться в жизнь зимой сорок первого, когда стало ясно, что блицкриг на востоке провалился, а США вступили в войну. В те дни молодой Эрик Брокдорф, ассистент отдела раскопок, получил соответствующий допуск и ознакомился с материалами.

Поначалу он решил, что сошел с ума.

Хаим Шоррот и поверившие ему эсэсовцы собрались призвать на помощь тех, кого разные тайные учения именовали Древнейшими, Спящими или Властителями Древности – то ли богов дочеловеческих времен, то ли просто могущественных существ, появившихся на Земле миллионы лет назад. Для этого предполагалось восстановить позабытые ритуалы, добыть кое-что из археологических редкостей и принести обильные человеческие жертвы.

Последнее в Третьем рейхе решалось проще всего.

– Мы учили эти имена, – говорил Брокдорф, и голос его дрожал. – Хастурр, странствующий меж звезд, Йог-Согот, который сам есть врата, Кхтул-лу, что спит на дне моря… Мы изучали обряды, придуманные не людьми, и пытались воспроизводить их, и Шоррот был нашим наставником. Он знал и умел такое, что мы диву давались… Он внушал страх, и если бы не он, у нас бы вообще ничего не вышло. Но даже с его помощью мало что получилось. Мы работали как проклятые, мы… приносили жертвы, но Древнейшие не отвечали нам…

Как выяснилось дальше, Шоррота эти неудачи не очень-то расстраивали, так что в «Аненэрбе» начали потихоньку задумываться – кто кого использует, общество консультанта или наоборот?

Но наступило лето сорок четвертого, военная катастрофа стала неминуемой, Шоррот исчез, без него проект «Врата» закрыли, а бо́льшую часть документов уничтожили.

– И вот теперь он оказался жив, – старый эсэсовец покачал головой. – И, похоже, снова взялся за старое. Наверняка он пытается разбудить Древнейших… вот только зачем?

Поняв, что рассказ окончен, я выключил диктофон.

Да, теперь, с одной стороны, кое-что прояснилось, а с другой – еще больше запуталось.

– Ну и хренота! – заявил я, испытывая сильное желание вмазать грамм сто водки, чтобы в башке зазвенело. – Ни в жизни не верил в бредни насчет магии, сгинувших в прошлом цивилизаций типа Атлантиды и всего прочего, а теперь что, придется?

– Если хотите выжить и победить – то да. – Брокдорф протянул руку, осторожно взял металлический диск и перевернул его. – Это знак Кхтул-лу, Великого Жреца, Пожирателя Душ. И та статуэтка, которую вы видели в офисе Церкви Святой Воды, изображала его.

Я вспомнил фигурку – чешуйчатая башка, щупальца, когти и крылья, злобные глазищи – и вздрогнул.

– И этому… этому они молятся? – спросила Ангелика.

– Да, – старик брезгливо положил диск. – Подробностей я не знаю. Полагаю, что Шоррот сознательно нам их не сообщал. Все записи, относящиеся к «Вратам», я сжег сразу после войны, а подробности ритуалов просто не помню – это происходило очень давно, никакой памяти не хватит.

Тут Брокдорф не лгал – я готов был поклясться чем угодно.

– Если я еще чего вспомню… – сказал он. – Мне бы пригодился ваш телефонный номер.

– Нет, вы сообщили вполне достаточно, – ответила наша шпионка, и я понял, что она осторожничает. – Извините, что потревожили вас, герр Брокдорф, и огромное спасибо за помощь.

Она поднялась, и нам с Бартоломью достался ее красноречивый взгляд – чего, мол, сидите, как удоды на яйцах?

Темнокожий швед ждал нас, преспокойно почитывая газетку.

А чего ему – время идет, денежки потихоньку капают.

Мы сели в такси и покатили на запад, в сторону центра. Когда проехали мост, ведущий на Содермальм, то бишь Южный остров, сидевшая спереди Ангелика повернулась к нам:

– Сейчас я вас высажу в центре, а сама отправлюсь в наше посольство. Мне обещали переслать кое-какие документы из Берлина. Ближе к вечеру увидимся в отеле и решим, что делать дальше.

Антон грустно вздохнул, показывая, что не желает расставаться со столь очаровательной особой даже на несколько часов, а я ехидно улыбнулся и невинным голосом спросил:

– И благородная фройляйн бросит двоих мужчин на произвол судьбы? Посреди города, известного чуть ли не как мировая столица педерастии?

– Насколько я понимаю ситуацию, – сказала Ангелика, – это местным гомосексуалистам стоит тебя бояться, а не наоборот.

Вот это номер! Что, железная валькирия потихоньку учится шутить?

Нас высадили из такси неподалеку от Гамла Стана – Старого города, в самом центре, и мы, будто обычные туристы, отправились разглядывать достопримечательности. Заглянули на Рыцарский остров, где находится ратуша, могила ярла Биргера и небольшой барельеф, посвященный злому богу Локи, обошли вокруг дворцов.

Выбрались на Дроттинггата, или улицу Королевы, – главную пешеходную улицу Стокгольма, и тут Бартоломью заявил, что голоден.

– Нет проблем, – сказал я. – Заведений здесь уйма, денег у нас много, так что выбирай то, что нравится.

Мы прошли улицу почти до конца, и тут Антону глянулся бар под названием «Аполлон». Я посмотрел на висевший над входом радужный флажок, но говорить ничего не стал, и мы вошли внутрь.

Спустились по короткой лесенке и оказались в полутемном зале: громадные столы коричневого дерева, никаких скатертей, на стенах – картины на древнегреческую тему, а в углах – обломки якобы древних колонн и гипсовые статуи богов и богинь из олимпийской дюжины.