Текст книги "Воспоминания о службе в Финляндии во время Первой мировой войны. 1914–1917"

Кормили батальон хотя и сытно, но желудок рекрута не привык к той жизни, которая выдавалась, кроме того, ни у кого не было денег. Началось глухое брожение, вызвавшее намерение немецкого командования расформировать батальон. Активному комитету стоило громадных усилий сохранить батальон. Пришлось обратиться к великому врагу России и всего славянства доктору Павлу Рорбаху (уроженец города Риги), тому самому, который впоследствии подал мысль разложить страну при помощи большевизма.

Рорбах пользовался огромным влиянием в Берлинских политических кругах. Его вмешательство вызвало известную речь канцлера фон Бетмана Хольвега на заседании рейхстага 5 апреля 1916 года в защиту финляндцев. Используя последнее средство сохранения батальона, активисты ввиду недостатка у германцев живой силы должны были согласиться на отправку своих земляков на фронт под Ригу и доказать, с одной стороны, свою преданность Германии в боях с русскими, а с другой – усугубить ту ответственность перед Россией, которая по отношению к ним теперь возникала как к лицам, перешедшим на службу к неприятелю.

31 мая 1916 года егеря выступили на фронт. В тот же день батальон принял участие в параде, принятом императором Вильгельмом II. Вскоре после прихода батальона на фронт трем егерям – Туоминену, Риссинену и Викстрену – удалось перебежать к русским и просить о помиловании, изъявив свое полное раскаяние.

В общем батальон пробыл на фронте недолго, так как командующий 8-й германской армией, почему-то с самого начала предубежденный против финляндцев, резко отрицательно высказался против дальнейшего пребывания на фронте и в начале августа 1916 года. Эту часть увели в резерв сперва на побережье Рижского залива, а потом в г. Либаву.

Во время июльско боев под Шмерденом батальон потерял нескольких человек убитыми и ранеными.

Увод батальона в резерв был несомненно желателен для Комитета. Между тем брожение в батальоне опять вспыхнуло. Главной причиной, конечно, была тоска по родине, обманутость ожиданий быстрого возвращения домой (контракты с вербовщиками подписывались на полгода), безденежье и пр.

Кто был завербован в батальон? Добровольно пошли лишь идейные люди – в большинстве это были люди с высшим образованием. Они, конечно, не роптали, но их было меньше половины, допустим даже, что в тот момент была и половина, значит, другая половина приходилась на крестьян или безработных батраков. Наибольший процент людей второй категории дало население Эстерботнии и приходов Лаппо и Хермч, где население всегда враждебно относилось к русским, к чему, может быть, и были основания.

На время Великой Северной войны население жестоко пострадало от условий ведения войны в те времена, когда взятые селения подвергались разгрому, а население угонялось в плен. История сохранила до настоящего времени поименные списки погибших и угнанных в Россию. За всю войну при Эстерботнии было угнано свыше 4 тысяч мужчин и женщин в Тобольскую губернию, откуда они никогда не вернулись домой. То же случилось в 1808–1809 годах, когда этот район явился центром крестьянского восстания и работы финских партизан, что было подавлено крутыми беспощадными мерами, а несколько деревень было выжжено дотла…

ОБЯЗАТЕЛЬНОЕ ПОСТАНОВЛЕНИЕ

о некоторых мероприятиях,

вызванных военным временем

Ввиду объявления Финляндии на военном положении сим, на основании статьи 19 Правил о местностях, состоящих на означенном положении (Сб. пост. В. К. Ф. 1909 года № 73), постановляется на время действия в крае военного положения нижеследующее:

1. Впредь до особого распоряжения воспрещается без разрешения генерал-губернатора:

1) платеж, выдача, пересылка или перевод каких бы то ни было денежных сумм, ценных бумаг, серебра, золота, платины и всякого рода драгоценных камней, а равно изделий из упомянутых металлов и камней находящимся вне пределов России как австрийским, венгерским, германским и турецким учреждениям, обществам и товариществам, так и подданным Австрии, Венгрии, Германии и Турции, непосредственно или через посредство других лиц и учреждений, где бы таковые ни находились и в каких бы правовых отношениях к ним ни состояли;

2) вывоз за границу денег и ценных бумаг, серебра, золота и платины всего на сумму более пятисот рублей, или одной тысячи трехсот финских марок, на каждое лицо с исчислением притом стоимости означенных бумаг по нарицательной их цене, а равно серебряных, золотых и иных драгоценных вещей, в количестве свыше указанного в примечании к сей статье;

3) допуск к нанятым в кредитных установлениях безопасным ящикам по доверенностям от поименованных в пункте 1 сей статьи учреждений, обществ, товариществ и лиц, находящихся вне пределов России.

2. Примечание: Вывозить за границу согласно пункту 2 сей статьи 1 дозволяется: 1) золотые и серебряные вещи для домашнего употребления в количестве до трех фунтов на каждое лицо; 2) галантерейные вещи, золотые, серебряные и др. по две штуки каждого наименования на каждое лицо; мелочные же вещи для туалета, как то кольца, булавки, запонки и т. п., сколько окажется при пассажире, если оные очевидно предназначены не для продажи.

3. Платежи денежных сумм, причитающихся находящимся вне пределов России австрийским, венгерским, германским и турецким подданным, буде им принадлежат в Финляндии торговые или промышленные предприятия или недвижимые имения, производятся в пределах Финляндии законоуполномоченным на то до начала войны управляющим означенными предприятиями или имениями.

4. Виновные в нарушении правил настоящего постановления подвергаются в административном порядке заключению в тюрьму на срок до трех месяцев или денежному штрафу до восьми тысяч марок. Сверх того деньги или вещи, в отношении коих нарушены или сделано покушение нарушить правила пунктов 1 и 2 статьи 1 сего постановления, отбираются и на них, на все время действия военного положения, налагается арест.

5. На разрешение дел по сему постановлению уполномочиваю губернаторов подлежащих губерний в Финляндии, кои о наложении ареста на отбираемые у виновных деньги и вещи имеют входить с представлениями ко мне.

6. Настоящее обязательное постановление вступает в силу немедленно по его обнародовании.

Финляндский генерал-губернатор,

генерал-лейтенант Зейн

г. Гельсингфорс, 24 ноября (7 декабря) 1914 года № 15

Следует оговориться, что алахермские парни всегда стояли за беспокойных драчунов, где поножовщина процветала вовсю, и сокращение числа их было даже приятно для деревенской полиции. Наиболее деятельными вербовщиками были врач психиатрической больницы «Камио» в Гельсингфорсе В. О. Сивено и магистр Г. Стенберг.

Казначеем организации состоял небезызвестный последователь сибирских инородцев магистр Кай Доннер.

Для поднятия духа у рекрутов в батальон разновременно ездили Конни Цильякус, Фриц Ветергоф (принято произносить эту фамилию Ветероф), Самуил Сарио и члены заграничной делегации Активного комитета.

Денег у активистов было мало, а если они и были, то их трудно было получить, не обратив на это внимания властей. Нужно было прибегнуть к помощи общества. За это дело взялся доктор Цильякус, собравший среди банков, учреждений, обществ и частных лиц около 1 300 000 марок. Кроме того, его женой и магистром Эльзой Врун было приступлено к изготовлению в Швеции подарков для батальона, что прошло довольно удачно. К батальону выписали из Финляндии пастора, затем начали издавать газету, так как провозить местные газеты (благодаря строгости пограничного надзора) нечего было и думать. Редактировали газету ректор Эйрик Хурнборг и магистр Баккула, оказавшиеся непригодными к военной службе.

К концу 1916 года в Берлине вместо Ветергофского бюро появилось нечто вроде официального финляндского представительства в Германии «Das Finlandische Bureau».

Известный германофил, лектор немецкого языка в Александровском университете Иоганнес Эквист, эмигрировавший еще ранее в Мюнхен, принимал деятельное участие в работе бюро и особенно в немецкой прессе в защиту финляндцев, другими словами, ведал политической пропагандой в германской печати. Сношения с домом были затруднены. Это вынудило Активный комитет озаботиться изысканием способов связи, что вскоре и удалось с помощью курьеров, ходивших по льду из Швеции в город Кеми.

Во время стоянки на позициях у Рижского залива германское командование разрешило командировать в Финляндию несколько егерей со специальными целями. Услугами их, конечно, пользовался не Активный комитет, а германское командование.

В канун 1916 года в Хапаранде капитаном 27-го егерского батальона Хельдтом была создана прочная организация, в которой работали егеря Валенице[3]3
  Должно быть – Валлениус.


[Закрыть], У Сихво, Хейкель и др.

Доктор Гуммерус продолжал руководить германо-финской частью прессы в Швеции, а дело вербовки было возложено на А. Фабрициуса. Читатель, наверное, заинтересуется вопросом: как боролось, и боролось ли русское командование с этим движением?

Несомненно, боролось, и следствие, производившееся статским советником Машкевичем, было возложено по высочайшему повелению в канун декабря 1916 года на сенатора Трегубова, коему было предложено закончить таковое в кратчайший срок, а командиру отделения 42-го армейского корпуса повелено ликвидировать егерское движение к весне 1917 года, и, не будь революции, оно бы было исполнено в срок.

Причиной того, что движение это разрослось и приняло большие размеры, служила неналаженность нашей военной разведки в Финляндии. Восемь различных учреждений работали в Финляндии по розыску неприятельских агентов, затрудняя только друг другу работу, так как агенты одного являлись в то же время агентами двух или трех других, что объяснялось мизерностью вообще казенных отпусков на дело разведки. Были случаи, когда агенты работали на два лагеря…

Совсем не то было у немцев. За каждым офицером, работавшим в разведке, германцы установили в Гельсингфорсе наблюдение, и им был известен чуть ли не каждый их шаг. Как, например, укажу на следующий случай. В канун января 1917 года, когда обвинительный акт по делу о егерском движении уже был закончен, следователь статский советник Машкевич, возвращаясь из Гельсингфорса, сделал остановку в Выборге в гостинице «Cociememcxysem»[4]4
  Societetshuset (шведск.), Seurahoune (финск.) – отель в центре Хельсинки.


[Закрыть]. Оставив в номере два объемистых чемодана с делами, он пошел в штаб корпуса. Вернувшись от обер-квартирмейстера часа через два, он не нашел обоих чемоданов в своей комнате. Тотчас же были поставлены на ноги все разведывательные учреждения (они тогда уже были реформированы) и выборгская полиция. Розыски продолжались целый день, и агент А. А. Чистов к вечеру напал на след и чемоданы. В результате разговора Чистова с организацией, их укравшей, они были поставлены на то же самое место, так же ловко и незаметно, как были украдены. Одним словом, когда Машкевич вечером пришел к себе в гостиницу, совершенно обескураженный произошедшим, то он к своему глубокому изумлению нашел оба чемодана на том самом месте, на котором их поставил по приезде. Чистов был чрезвычайно ценный агент, оказавший в прошлом, еще во времена Японской войны, ряд ценных услуг и раскрывший даже заговор с целью покушения на жизнь государя императора, а потому к его просьбе не отвечать на вопрос, как он нашел чемоданы, отнеслись со вниманием и не настаивали на объяснениях. Тем более что, по его словам, этот осведомитель будет тогда потерян в будущем. Организация, укравшая дела, не успела, однако, ознакомиться с их содержанием…

В Швеции к активистам официально относились строго, а неофициально им мироволили. Таким образом, Бюро печати доктора Германа Гуммеруса со временем выросло в Стокгольме в неофициальное Финляндское представительство, в состав которого вошла вся заграничная делегация.

В таком положении дело застала Мартовская революция.

Глава 2

Мартовская революция в Гельсингфорсе и других городах края, избиение и отвод от должностей офицеров и указания на источники, вызвавшие эти прискорбные события. Образование совета солдатских и матросских депутатов. Список убитых при революции

ОБЯЗАТЕЛЬНОЕ ПОСТАНОВЛЕНИЕ

командующего армией от 22 ноября 1915 года, изданное на основании п. 1 ст. 19 приложения к ст. 23

Св. губернск. учрежд. (Св. зак., т. II, изд. 1892 г.)

1. Всем лицам, следующим за границу или в Финляндию, а равно из-за границы или из Финляндии, воспрещается провоз или передача всякого рода частной корреспонденции, записных книжек, заметок и рукописей.

2. Виновные в нарушении указанного правила подвергаются в административном порядке заключению в тюрьме или крепости до трех месяцев либо денежному штрафу до трех тысяч рублей.

3. Пограничным властям надлежит виновных в нарушении указанного правила немедленно задерживать и передавать гражданским властям для наложения взыскания.

4. Все лица, едущие за границу и из-за границы по официальным поручениям и везущие частную корреспонденцию и рукописи, должны иметь удостоверение подлежащего ведомства на право провоза точно определенных в удостоверении корреспонденции, записных книжек и рукописей.

5. Настоящее обязательное постановление вступает в силу с 5 декабря 1915 года.

О событиях в Петрограде высшие военные власти в крае знали, конечно, с самого возникновения таковых, но широкая публика о них узнала от пассажиров курьерского поезда, прибывшего в Гельсингфорс из Швеции (через Торнео) днем в воскресенье 26 февраля.

Многие пассажиры привезли с собой издающуюся в маленьком пограничном городке Хапаранда газелу «Norrbottens Kurir»[5]5
  Газета «Norrbottens Kuriren» была основана в 1861 г., редакция находилась в г. Лулео.


[Закрыть], в которой определенно говорилось, что в Петрограде революция.

С самого начала войны существовало распоряжение, в силу которого от пассажиров подлежали безусловному отобранию все иностранные газеты. Раз этого в Торнео сделано не было, то, естественно, что о революции узнали все население Финляндии, войска и флот. Было выяснено, что газетка эта субсидировалась германским командованием, и сведения, помещенные в ней, сильно преувеличенные, были рассчитаны на то, что могут вызвать известное смущение. Так оно и было в действительности, раз жандармский пограничный надзор в Торнео прозевал газету конфисковать. Город Гельсингфорс с его крепостным районом, как вообще вся береговая полоса, был подчинен командующему флотом Балтийского моря, а внутри края войска подчинялись командиру отдельного 42-го армейского корпуса, штаб которого помещался в крепости Выборг.

Вечером в воскресенье оборвалась связь с Петроградом по имперскому телефону, которым могли пользоваться исключительно военные власти, так как частные разговоры были запрещены тоже почти с самого начала войны.

Распоряжение о прекращении телефонной связи было отдано комиссаром Временного правительства на телефонной станции в Петрограде.

В понедельник 27 февраля я был по делам службы в штабе командующего флотом и долго разговаривал с начальником Оперативной канцелярии, которому я тогда был подчинен. Он передал мне, что, по его мнению, в Петрограде самая настоящая революция, и одному богу известно, во что она может вылиться. Командующий флотом вице-адмирал Непенин был очень озабочен развивавшимися там событиями и признал необходимым командировать в Петроград своего человека для ориентации его в происходящем там. Выбор пал на бывшего командира Свеаборгского порта, состоявшего командиром 2-й бригады линейных кораблей и имевшего свой флаг на «Андрее Первозванном», контр-адмирала Небольсина, который в тот же день выехал в Петроград с последним поездом из Гельсингфорса, так как в дальнейшем поезда ходили уже только до границы в Белоостров. Распоряжение это было сделано финляндским генерал-губернатором по совету начальника Финляндского жандармского управления генерал-майора Еремина, чтобы изолировать край от проникновения заразы. Около полудня Петроградское телеграфное агентство передало телеграмму об образовании Временного комитета Государственной думы. Старший военный цензор телеграфа в городе Гельсингфорсе, он же и начальник телеграфного округа, инженер Коузов распорядился передать эту телеграмму всем адресатам, в числе которых были и частные подписчики, получавшие на дом бюллетени агентства, как, например, Finslce Notes byra (Финское бюро известий), обслуживавшее все газеты края. Конечно, содержание этой телеграммы быстро сделалось известным всему краю, как переданное на словах, так и по телефону. Начальник телеграфной конторы в Гельсингфорсе статский советник Алексеев пытался остановить инженера Коузова от этого шага, предложив ему сначала запросить мнение председателя Особой финляндской военно-цензурной комиссии. Надо заметить, что председатель комиссии подполковник Гольмберг и его помощник капитан Оболенский выехали срочно в Петроград еще 26 февраля, и заместителем председателя комиссии оставался старший военный цензор в Гельсингфорсе генерал-майор Ермолов. Исчерпав все средства остановить своего начальника от неосторожного шага, статский советник Алексеев позвонил по телефону в цензурную комиссию и доложил о полученном им распоряжении от старшего цензора телеграфа. Генерал Ермолов, приказав принять срочные меры к тому, чтобы телеграмма эта не была допущена в печать, и запретив рассылку ее адресатам, отстранил инженера Коузова от должности старшего военного цензора телеграфа, предложив статскому советнику Алексееву взять на себя обязанности старшего цензора. Телеграмма оказалась уже разосланной почти всем адресатам, а потому генерал Ермолов счел необходимым лично доложить о случившемся и принятых мерах коменданту Свеаборгской крепости генерал-лейтенанту Пащенко.

Военная цензура печати находилась только в трех пунктах Финляндии: Гельсингфорсе, Выборге и Або, а весь материал из прочих городов края присылался на предварительную цензуру в Гельсингфорс. Бывало, однако, что провинциальные газеты, вообще существовавшие лишь перепечаткой материала из столичных газет, не представляли некоторые статьи на просмотр военной цензуры, мало считаясь с репрессивными мерами, хотя бы таковые и сопровождались закрытием газеты, так как каждый издатель имел заранее разрешение на другую газету с видоизмененным названием. Так случилось и теперь. Город Таммерфорс, где выходило две шведских и две финских газеты, оттиснул телеграмму председателя Государственной думы в тот же день и пустил ее в продажу.

Почти одновременно вице-адмирал Непенин получил телеграмму от шталмейстера Родзянко с просьбой о поддержке Временного правительства.

Командующий флотом признал необходимым созвать совещание из высших начальствующих лиц флота и военно-сухопутного управления, на котором после объяснения обстановки в Петрограде он заявил, что признал необходимым поддержать Временный комитет Государственной думы. На совещании было решено немедленно провести в жизнь те секретные инструкции, которые давно были выработаны на случай могущих возникнуть в краю беспорядков. Гарнизон города вице-адмирал Непенин признал необходимым усилить конницей, а Свеаборгскую крепость объявить на осадном положении.

Распоряжение это было отдано в приказе по крепости 28 февраля, а 1 марта около полудня об этом было извещено население города в виде объявления финляндского генерал-губернатора. Местные газеты напечатали его только 2 марта. Не только население Гельсингфорса, но и войска совершенно еще не отдавали себе отчета о причинах этого приказа, отданного в следующих выражениях: «По приказанию командующего Балтийским флотом объявляю Высочайше вверенную мне крепость с крепостным районом на осадном положении. Комендант крепости генерал-лейтенант Пащенко».

В городе было в общем совершенно спокойно, но обращало на себя внимание отсутствие офицеров на улицах, так как в силу инструкции все офицеры должны были с 7 часов вечера находиться в казармах при своих частях, а увольнение со двора нижних чинов было запрещено.

Утром 1 марта стало известно о восстании в Кронштадте и убийстве главного командующего адмирала Вирена.

Одновременно с отъездом в Петроград контр-адмирала Небольсина в Кронштадт выехал состоявший при штабе командующего флотом ротмистр отдельного корпуса жандармов Владимиров, который утром 1 марта по телефону (через форт Ино) доложил о событиях в Кронштадте.

Адмирал Непенин приказал немедленно подготовить к походу на Кронштадт 2-ю бригаду линейных крейсеров. Вызывалось это, вероятно, тем, что бригада была хорошо известна только что назначенному комендантом крепости и военным губернатором Кронштадта контр-адмиралу Курошу. Бригаду начали подготовлять к походу. Днем из Ревеля прибыли ледоколы и транспорт и привезли дивизион 2-го Ревельского пограничного конного полка, сейчас же начавшего службу в городе.

Прибывший из Выборга поезд доставил нескольких офицеров и чиновников столичной полиции и начальника железнодорожного полицейского управления на Финляндском вокзале в Петрограде подполковника Дексбаха. Эти лица осветили истинное положение дел в столице. Всем им счастливо удалось бежать из Петрограда, несмотря на энергичное преследование рабочих, занявших еще вечером 27 февраля Финляндский вокзал и разобравших рельсы. Около полудня в Северной гавани загорелся один из угольщиков при весьма подозрительной обстановке, пожар наконец успели заглушить лишь только к вечеру.

Расследование выяснило наличие поджога с целью затруднить погрузку угля для судов, предназначенных к походу Около 3 часов дня были получены следующие телеграммы в штабе командующего флотом:

1. «Ввиду переживаемого момента временно подчиняю финляндского генерал-губернатора командиру отдельного 42-го армейского корпуса, а береговой полк командующему флотом Балтийского моря с правом давать указания по управлению краем. Подписал генерал-адъютант Рузский». В связи с этой телеграммой был поднят вопрос о переезде управления генерал-губернатора в город Куопио.

2. «По обстоятельствам текущего момента я счел необходимым подчинить Николаевский форт Кронштадтской крепости коменданту Выборгской крепости. Генерал от инфантерии Гулевич».

Вице-адмирал Непенин ответил на эту телеграмму: «На подчинение Николаевского форта согласен, ибо из-за льда прийти туда с флотом не могу. № 242/оп.».

1 марта генерал от инфантерии Гулевич решил восстановить связь Выборга со столицей. Из состава гарнизона крепости был выделен особый отряд, который под начальством коменданта крепости генерал-лейтенанта Петрова выступил на Петроград. Предприятие это было мало продумано, отряд был слабого состава, а самое главное, генерал Петров оказался не на должной высоте. Обладая высокими административными дарованиями, он в боевой обстановке растерялся. Нарвавшись около Шувалова на высланные из Петрограда броневые автомобили, он не смог исправить путь и вернулся обратно в Выборг, не выполнив возложенной на него задачи. Через несколько дней при аресте и отправлении в Таврический дворец генерал Петров проявил редкое малодушие…

Следствием этого неудачного похода на Петроград явилось открытие границы в Белоостров. Прибывшим из Петербурга членом Солдатского комитета, или правильнее Совета солдатских и рабочих депутатов, были сняты, арестованы и увезены в столицу начальник тылового пограничного участка полковник Тюфяев и чины жандармского пограничного надзора. Благодаря этому обстоятельству в течение нескольких часов некому было производить проверки документов у лиц, следовавших из Петрограда в Финляндию, так как Дом предварительного заключения к этому времени был разгромлен, то в Финляндию успело прорваться около 300 человек освобожденных германских агентов, шпионов и финских активистов. Опасными для нас, как увидит дальше читатель, оказались лица первых двух категорий.

В войсках и флоте было пока спокойно, так как определенного о событиях в Петрограде не знали ничего даже начальники отдельных частей.

2 марта с утра стало известно, что в Торнео сорвана охрана головного участка финляндской пограничной охраны. Дело это не обошлось без содействия германских агентств, проникших туда из шведской Хапаранды подробнее об этом мы расскажем далее. Граница в Торнео несколько часов оставалась совершенно открытой, и благодаря этому в Финляндию прорвалось много германских эмиссаров, которые и явились виновниками произошедших на следующий день в Гельсингфорсе кровавых событий.

Здесь я уклонюсь немного назад и коснусь обстоятельств, при которых был произведен арест финляндского генерал-губернатора.

1 марта под влиянием начальника Финляндского жандармского управления генерал-майора Еремина генерал-лейтенант Зейн послал в Псков телеграмму с выражением верноподданнических чувств государю императору от войск и населения Финляндии. Телеграмма эта была перехвачена в Кронштадте и передана в Таврический дворец. Так как в Гельсингфорсе уже находились прибывшие из

Петрограда германские эмиссары, и наша контрразведка имела сведения о серьезной угрозе для лиц, занимающих высшие административные посты, то в целях ограждения генерала Зейна и вице-председателя Императорского финляндского сената камергера Боровитинова от возможной с ними расправы адмирал Непенин после переговоров с Таврическим дворцом получил от шталмейстера Родзянко телеграмму с просьбой об их аресте.

Арест генерал-губернатора произошел при следующих обстоятельствах.

До полуночи у генерала Зейна находился с докладом генерал-майор Еремин, с непонятным для автора этих строк упорством, до самой последней минуты смотревший на Петроградские события как на обыкновенные волнения и веривший в то, что они будут быстро подавлены.

Едва генерал Еремин уехал домой, успокоив главного начальника края, который, к слову сказать, совершенно правильно смотрел на развертывавшиеся события, как в кабинете генерала зазвонил телефон с «Кречета» (посыльное судно, на котором помещался штаб командующего флотом), и контр-адмирал Григорьев просил генерал-губернатора срочно прибыть в штаб.

Генерал уже ложился спать. Было решено, что сопровождать начальника края на «Кречет» будет чиновник особых поручений Яухци. Около 3 часов ночи Яухци позвонил в дом генерал-губернатора и сообщил, что генерал Зейн арестован и отправлен на линейный корабль «Слава».

Туда же был доставлен вскоре и камергер Боровитинов, арестованный у себя на квартире штаб-офицером флота.

Сообщение об их аресте сейчас же облетело весь город, и так как оба сановника не пользовались симпатиями даже русской части общества города Гельсингфорса, то многие выражали злорадство по поводу их ареста. После генерала Зейна остался чрезвычайно ценный архив, который позже разбирали специально для этого прибывшие из Петрограда прокурор Судебной палаты Случевский и товарищ прокурора Давыдов.

Камергер Боровитинов предвидел свой арест и весь день просидел в Сенате, уничтожая свой личный архив.

О произошедшей перемене Сенат получил следующее уведомление: «Имею честь довести в Сенат, что я сего числа вступил во временно исполняющего должность финляндского генерал-губернатора. Подписал сенатор А. Линский. Скрепил директор канцелярии камергер Н. Горлов».

В газеты об этом было сообщено в следующих выражениях: «2 марта генерал-губернатор, генерал-лейтенант Зейн подписал прошение об отставке и уехал с вечерним поездом в Петроград». 3 марта сообщение это было напечатано в столичных газетах края.

О замещении камергера Боровитинова старейшим по чину и званию сенатором вице-адмиралом Вирениусом было отдано следующее распоряжение в виде официального письма на имя названного адмирала: «По приказанию командующего флотом и согласно § 36 Положения об Императорском финляндском сенате предлагаю вам, господин сенатор, вступить во временно исполняющего должность вице-председателя Хозяйственного департамента Императорского финляндского сената. Подписал сенатор, тайный советник А. Линский».

2 марта штаб-офицером для поручений при штабе командующего флотом были наложены печати на двери кабинета бывшего вице-председателя Сената и поставлен караул.

В общем и день 2 марта прошел в городе спокойно. Население, войска и флот продолжали пребывать в неведении относительно всего происходящего в Петрограде…

Германия имела много покровителей в Швеции, особенно из числа лиц, принадлежащих к королевскому двору, и поэтому ей не стоило большого труда развить там ряд разведывательных организаций, имевших нити не только в Финляндии, но даже в Закавказье, которые все, однако, сходились в Стокгольме.

Германским посланником в Швеции был бывший советник посольства в Санкт-Петербурге фон Луциус. По отзыву покойного статс-секретаря Сазонова, «этот господин не принадлежал к числу людей, которые располагают в свою пользу и внушают к себе доверие, даже по довольно продолжительном знакомстве».

Поэтому лишь только в Швеции стало известно об образовании в России Временного правительства и разгроме правительственных учреждений, то 1 марта фон Луциус созвал в Стокгольме совещание из представителей разведки, на которое были приглашены и русские политические эмигранты.

Результатом этого совещания был немедленный выход в Финляндию целого ряда германских эмиссаров (около 80 человек). Они-то и сорвали 2 марта охрану нашей государственной границы в Торнео и просочились во все значительные пункты края. Специально для антимилитаристической пропаганды был отправлен русский политический эмигрант, уроженец Гельсингфорса, и вступил в связь с местными революционными организациями.

Убийство адмирала Вирена в Кронштадте и других офицеров, оставшееся совершенно безнаказанным, бесплодность попыток даже самого Временного правительства восстановить в должности коменданта Кронштадтской крепости контр-адмирала Куроша, переговоры о чем велись с Петроградом все утро 2 марта, дали повод прибывшим устроить нечто подобное и в Гельсингфорсе.

Собравшись на конспиративной квартире одного из германских агентств в Гельсингфорсе, эти лица вскоре после полудня выработали план действий, заключавшийся в общем в следующем:

1. Войти немедленно в связь с революционными организациями флота и сухопутных войск через рабочих.

2. Устроить общий митинг среди портовых и заводских рабочих (число которых, состоявших на особом учете как работавшие на оборону, достигало шести тысяч человек) для ознакомления с обстановкой и при их помощи разложить армию и флот в Гельсингфорсе.

3. Составить список лиц, которые по своим личным и служебным качествам могли бы быть опасны в развитии революции.

4. Приступить немедленно к уничтожению этих лиц офицерского состава армии и флота.

5. Для облегчения работы переодеть всех эмиссаров в военную и матросскую форму.

6. Сорвать полицейский и жандармский подход.

Весь день 2 марта и 3 марта прошел в оживленном обмене телеграммами по поводу отречения от престола государя императора, что достаточно хорошо известно. Для объяснения действий вице-адмирала Непенина прибавлю, что утром 3 марта была принята на службе связи из Ставки следующая телеграмма: «Председатель Государственной думы Родзянко убедительно просит задержать всеми мерами и способами объявление того манифеста, который сообщен ночью, ввиду особых условий, которые я вам сообщу дополнительно. Прошу сделать соответствующие распоряжения, ознакомив с материалом только старших начальствующих лиц. Прошу ответить. 3 марта 1917 года. 6 часов 45 минут. № 1913. Алексеев».