Текст книги "Воспоминания о службе в Финляндии во время Первой мировой войны. 1914–1917"

Телеграмма разъясняет, почему командующий флотом не торопился с объявлением манифеста.

Все отпуска из казарм и судов были воспрещены. Ходили в город только посыльные и артельщики. Крепость была на осадном положении, и ответственность за разговоры о революции на основании ряда обязательных постановлений была слишком велика, чтобы кто-нибудь из подрядчиков решился это сделать. Кроме того, все подрядчики были вполне благонадежные лица, которые не допустили бы никаких разговоров в этом направлении. Но тут произошло одно непредвиденное обстоятельство. В 7 часов утра пришел из Петрограда поезд, который привез массу отпускных нижних чинов, задержавшихся там из-за революции в течение нескольких дней и теперь явившихся в свои части. Они-то и рассказали всем о том, что видели или слышали.

С этим же поездом вернулся и контр-адмирал Небольсин. После переговоров по телефону с командующим флотом адмирал проехал на свой флагманский корабль «Андрей Первозванный», который вместе с «Полтавой» начали сейчас же подготовлять к походу на Петроград. Корабли начали погрузку угля.

После полудня уже весь флот знал об отречении государя императора от престола. На корабли успели проникнуть (не на все) агитаторы и германские эмиссары.

В Сернэсе (предместье города Гельсингфорса, теперь совершенно слившееся с ним) на горе Весилинна (Водопроводная) собралось на митинге около пяти тысяч русских рабочих, солдат и матросов, последние были с вспомогательных судов и Минной дивизии. Разогнать его местный комендант города генерал-майор Кетхудов не только не решился, но даже не доложил о нем коменданту крепости, который узнал об этом от чинов отдельного корпуса жандармов около 12 часов дня. На митинге было решено ввиду неясности позиции, занятой высшим командованием по отношению к революции, выступить в воскресенье 5 марта всему флоту и войскам для поддержки Временного правительства Государственной думы, а пока будить казарму и флот.

Нужно было действовать и сообщить что-либо войскам и флоту для их успокоения. В типографии штаба командующего был отпечатан бюллетень, текст которого приводится ниже, а начальникам отдельных частей послана телеграмма: «Приказываю всемерно поддерживать Временное правительство. № 291. Непенин». Телеграмма в частях войск была получена ранее, чем вышел бюллетень. Этим обстоятельством воспользовались все те, кто прибыл в Гельсингфорс со специальной целью произвести волнения в армии и флоте, и они в этом успели.

Около двух часов дня, когда погрузка на «Андрее Первозванном» была закончена, было приказано собраться команде для объявления полученных телеграмм. Я останавливаюсь на «Андрее», так как именно с этого корабля начались волнения во флоте, перебросившиеся затем на другие суда флота. Утром на корабль вернулось несколько отпускных матросов, а с ними вместе двое переодетых матросами рабочих с завода «Сокол», отличавшегося особой революционностью. Даже среди инженеров завода были лица, в свое время высланные за границу за свои политические убеждения. Рабочие эти были Голованов (Андрей)[6]6
  Здесь и далее в оригинале некоторые имена и инициалы даются в скобках. (Примеч. ред.)


[Закрыть] и Комаров (оба из местных уроженцев). Никто из команды, за исключением отдельных личностей, ничего не знал. К высшему начальству обратиться не смели, а ближайшее само ничего не знало. До прихода агитаторов, нам думается, что едва ли и корабельная социал-демократическая ячейка что-либо понимала и правильно уясняла себе сущность происходивших событий. Агитаторы начали с того, что стали разжигать среди команды недовольство офицерским составом за утайку тех телеграмм и приказов, которые якобы давно подлежат оглашению.

В вышедшей 10 лет назад книге Г. Графа «На «Новике»[7]7
  Имеется в виду: Граф Г. На «Новике». Балтийский флот в войну и революцию. Мюнхен, 1922.


[Закрыть] события, произошедшие на «Андрее», рассказаны самим командиром корабля, капитаном 1-го ранга Гадцом, и положены не совсем так, как они были на самом деле, что и естественно. Он многое в тот момент пережил и не мог воспроизвести цельности всей картины, представлявшейся яснее лицам, наблюдавшим за развитием бунта со стороны. Когда команда «Андрея» была собрана, то поднявшийся на палубу старший офицер, капитан 2-го ранга Лодыженский прочел уже отпечатанный бюллетень, ограничивавшийся в общем, воззванием Государственной думы.

Заметив по лицам собранных матросов, что они ждали большего, старший офицер добавил, что получена еще одна телеграмма, и вскоре принес уже упомянутую мною телеграмму адмирала Непенина… Команду было приказано распустить. Стоявший тут же телеграфист сказал матросам, что капитан 2-го ранга Лодыженский прочитал не все телеграммы, и рассказал про отречение государя императора. Команда заволновалась. Какой-то смуглый матрос, подойдя к борту, стал зычным голосом вызывать стоявшую рядом «Славу», а появившиеся на мостике сигнальщики начали семафорить.

Вахтенным начальником в этот день был лейтенант Бубнов (Геннадий Александрович), незаменимый в бою по знаниям, опытности и хладнокровности артиллерийский офицер, редкий по нравственным качествам человек.

Выбежав на палубу, он спросил: «Почему семафорят? Кто разрешил?» И не дожидаясь ответа, приказал вахтенному отвести ближайших и, по его мнению, вероятно, наиболее виновных людей к старшему офицеру, куда вслед за ними и сам направился.

Старший офицер, уже успевший разобраться в настроении команды, сейчас же отпустил обоих матросов и этим, несомненно, спас себе жизнь.

После ухода вниз лейтенанта Бубнова на палубе раздались крики, призывавшие команду к разгрому арсенала. Вне всякого сомнения это были голоса агитаторов. На решетчатый люк арсенала посыпались удары, и он вскоре был открыт. Команда, вооружившись, отобрала от караула патроны. Когда вахтенный начальник узнал о разгроме арсенала, то он, вбежав в караульное помещение, вызвал караул «в ружье».

На это послышались голоса: «Уходи, пока цел!»

Лейтенант Бубнов схватил ближайшую винтовку из пирамиды, желая заставить караул повиноваться, но не успел сделать и шага, как был окружен матросами. Агитаторы требовали расправы. Слышались крики: «Бей! Лупи! Смерть ему!» Одновременно грянуло несколько выстрелов, и вахтенный офицер упал на пол каземата, сраженный насмерть, продолжая сжимать в мертвых руках винтовку. Это была первая жертва революции…

Лейтенант Бубнов храбро встретил смерть, но не менее храбро ее приняли и другие убитые.

В этот момент как раз сигнальщики на «Андрее» приняли сигнал, вызывавший контр-адмирала Небольсина на «Кречет». Адмирал спокойно прошел мимо отдельных групп собравшихся на палубе матросов, обсуждавших случившееся, и, спустившись на лед, направился в штаб командующего флотом. Его, однако, заметили с бака агитаторы, науськавшие на него матросов, которые открыли по нему огонь. Стреляли трусливо, по-воровски. Пули пролетали мимо, взрывая снег. Заметив, что стреляют по нему, адмирал остановился и сделал знак, чтобы прекратили стрельбу. Поднявшись по трапу, контр-адмирал Небольсин сказал матросам, что объявит им сейчас манифест, но те же агитаторы начали кричать: «Стреляй! Бей его!» – и он, не успев сделать и трех шагов по палубе, упал под выстрелами матросов. Тело сейчас же было сброшено с корабля на лед. Оказалось, однако, что тяжело раненный адмирал был в глубоком обмороке, когда его вечером увезли в морской госпиталь, где за неимением места в покойницкой все тела убитых были сложены под аркой, соединяющей дворы Софиевской и Екатерининской улиц. Ночью он очнулся и сказал лежавшему на нем, тоже тяжело раненному офицеру, что умирает… Убийцей его был матрос Дмитрий Курганов.

Офицеры в момент разгрома арсенала находились в кают-компании. Когда же стало известно об убийстве лейтенанта Бубнова и контр-адмирала Небольсина, то перешли вместе с командиром корабля капитаном 1-го ранга Г. О. Гаддом в кормовое помещение, предварительно вооружившись револьверами. Оно имело люк на палубу. Когда это заметили матросы, то со льда открыли огонь по иллюминаторам и люку. Во время обстрела на бак прибежал от командира ординарец, прочитавший манифест об отречении. Капитан 1-го ранга Гадд правильно понял корень бунта, и хотя в ошалевшем матросском мозгу еще сидела идея расправы, но все же у многих явилась охота к обсуждению прочитанного.

Когда ординарец закончил читать, то по кораблю прокатилось могучее «ура».

В это время на «Павле I» взвился красный флаг. Вслед за ним подняли флаги «Слава», «Севастополь» и «Полтава».

Сумерки сгущались. Команда приказала зажечь красный огонь, а сигнальщики передали по линии: «Андрей» восстал, товарищи, присоединяйтесь!»

Не все, однако, растерялись. Среди кондукторов нашлись такие, которые советовали матросам разойтись, успокоиться и вспомнить 1907 год. На старых матросов это подействовало, и был момент, когда бы все успокоились, но, к несчастью, на корабле было много молодых матросов, очень распущенных и уже сильно смущенных агитаторами, затесавшимися в их среду. Особенно выделялся кондуктор электрик Дроздов. Унтер-офицер Матюшкин произнес следующую речь: «Товарищи, корабль в опасности! Объединимся! Я предлагаю поставить часовых у погребов, машин и прочих, чтобы офицеры с отчаяния не потопили корабль. Пусть каждый специалист охраняет свою часть. Потом надо выбрать из своей среды командира. Товарищи, я скажу вам несколько слов про офицеров. Не подумайте, что я их защищаю или их сторонник. Вы хотите их перебить. По-моему, это неправильно. Не забывайте, в какое время мы останемся без офицеров, ведь у нас еще есть внешний враг. Перед нами война. Офицеры еще нам нужны: мы не можем сами управлять кораблями в бою. Мы пропадем без офицеров. Кто из нас понимает или, можно сказать, знает артиллерийское дело как настоящий артиллерист или штурман? Они этому каждый по несколько лет учились. На них затрачены наши народные деньги. Я со своей стороны предлагаю оставить мичмана Р.»

Так оставили мичмана Е, затем Б., Ш. и П., вызвав их наверх из кормового помещения, кроме одного, оказавшегося случайно на берегу. Ему на квартиру доставили матросские шинель и фуражку, так как идти в офицерской форме было уже небезопасно.

Оправдывали почти единогласно, только один раз здоровенный кочегар, бледно-синий от возбуждения, зарычал: «Этак вы всех выпустите на свободу!» Решили оставить и командира капитана 1-го ранга Гадда.

Во время выборов разнеслась по кораблю весть, что офицеры убили вестового из кают-компании Казирова (мусульманина). Опять то была работа агитаторов, которым не нравилось успокоение команды.

На самом деле Казиров был убит самой же командой во время обстрела иллюминаторов, что видели многие матросы. Казиров, получив тяжелую рану в живот, помешался от ужаса. Он смог еще пробежать десятка два шагов, безумным голосом крича: «Снимите с меня скорее перчатки!»

Более всех неистовствовал Николаев. Бегая между матросами с бледно-зеленым лицом, брызжа слюнями и захлебываясь, он науськивал команду продолжать избиение офицерства. Он в этом успел. Случай этот дал новый простор бешенству. Стали кричать: «Командира на шанцы! Арестовать всех офицеров!» и т. п.

Тогда же был тяжело ранен случайной пулей Воробьев (Тимофей Тимофеевич).

Командир, медленно поднимаясь по трапу, показался на палубе. Наружно он был совершенно спокоен, но это, видимо, ему стоило больших усилий.

Николаев выстрелил в него, но рядом стоявший старый матрос толкнул винтовку, и пуля пролетела высоко над головой. Командир корабля остановился и, обведя взором команду, медленно стал спускаться назад.

Раздались крики: «Не стрелять в командира! Назад командира на шанцы! Хотим говорить!»

Побежали за командиром.

Вскоре он снова показался на палубе, но уже из другого люка. Поднявшись на палубу, капитан 1-го ранга Гадд предложил матросам высказать, чего они, собственно, хотят, а затем обратился к команде со словом увещания.

Речь эта у меня записана от слова до слова, но она не имеет для читателя никакого значения уже потому, что сделала свое дело. Скажу только, что она мало похожа на ту, которую привел в своей книге «На «Новике» Г. Граф. Его речь наэлектризовала команду, и хотя агитаторы продолжали подзадоривать наиболее недовольных (машинную команду), но, видимо, среди матросов уже совершился перелом. Кто-то крикнул: «Ура! Да здравствует командир!» Вызванный еще ранее наверх командой мичман Б., стоявший рядом с командиром, предложил качать командира. Командира подхватили и начали качать. Капитан 1-го ранга Гадд горячо убеждал матросов успокоиться, образумиться и не трогать офицеров. По-видимому, его защита оказала свое действие. Офицеры понемногу стали выходить на палубу. Одним из первых пришел старший офицер капитан 2-го ранга Лодыженский. Его тотчас же разоружили. Отношение к нему команды было вначале самое враждебное. Была минута, когда он стоял буквально на волосок от могилы. Однако он не растерялся и, обратясь к команде, сказал: «Вы хотите меня убить? Ну, что же, убивайте. Смерти я не боюсь, но только скажу, что обидно умирать ни за что, ни про что… Вы только и знаете, что я капитан 2-го ранга Лодыженский и ничего более. Пошлите людей на «Стройный» узнать про меня. Если окажется, что я плох, то я готов умереть».

Его слова всем понравились, и несколько человек матросов побежали на миноносец, откуда старший офицер незадолго до революции был переведен на «Андрея». Скоро они вернулись с «Андрея» не только с положительными, но даже хвалебными вестями.

На палубе было холодно, все продрогли, а потому все перешли в каземат, куда вскоре по предложению командира перешли и все офицеры. Пришел и раненный через люк в грудь и живот мичман Воробьев. Он плохо себя чувствовал, и командир приказал отправить его в лазарет, назначив для сопровождения младшего врача. По дороге кучка негодяев вместо лазарета отвела его в кондукторскую каюту, где агитаторы успели собрать суд, который должен был судить всех офицеров. Его усадили в углу на стул и потребовали револьвер, но мичман отдать его отказался, заявив, что отдаст его только командиру. Один из членов суда стал перечислять мичману его вины. Офицер, страдая от раны, безразлично относился к обвинениям. Под конец попросил воды. Ему подали. Когда он брал стакан, то один из матросов, изловчившись, вытащил у мичмана револьвер, а когда тот поднес стакан ко рту, то матрос, быстро приставив револьвер к переносице Т. Т. Воробьева, спустил курок…

Суд постановил арестовать всех офицеров. Все офицеры перешли в адмиральскую столовую вместе с командиром. У дверей был поставлен часовой с приказанием никого из помещения не выпускать, кроме командира, которому разрешили быть в его каюте и посещать офицеров. На помощь пришедшим утром агитаторам подошли старые революционеры, принесшие указания, и в том числе распоряжение произвести выборы в судовой комитет. Выбранным в председатели оказался унтер-офицер М.

Агитаторы, видя, что с офицерами уже больше ничего нельзя сделать, принялись за кондукторов и боцманов.

Когда убивали адмирала Небольсина, то стоявшие рядом «Слава» и «Павел I» просили помощи. На их просьбу тотчас же отправилось 30 человек матросов, самых отъявленных негодяев. Вместе с ними сбежал на лед боцман Христов. Его заметил часовой, стоявший у сходни «Павла I», догнал и заколол штыком. Совершив убийство, негодяй поднялся на палубу «Андрея» и развязно сообщил команде о своем подвиге: «Уберите там, на льду, свою шкуру, я его заколол!» – и стал спрашивать, прикончили ли уже офицеров, но его быстро выставили.

Особое озлобление было на кондукторов Нефедова, Дроздова и боцмана Графчева, которые затем и погибли.

Нефедова вытащили для самосуда на палубу. Кто-то ударил его прикладом по голове. Нефедов упал и пополз под орудие, но его оттуда сейчас же вытащили за ноги и произвели в лежавшего в упор несколько выстрелов. Кондуктор вскрикнул от боли и затем затих. Команде показалось, что он прикинулся мертвым, и стрельба возобновилась. Нефедов вскочил на ноги и стал просить убить его сразу, но не мучить. В ответ послышались крики: «Бей, лупи!» и т. д., и выстрелы посыпались в него безостановочно. Страшен был этот самосуд по своей дьявольской жестокости. Стреляли долго. Живучесть его раздражала людей; наконец кондуктор перестал шевелиться и вытянулся. Его взяли за ноги, приволокли к борту и выкинули на лед, ударившись о который Нефедов поднялся и сел. Тогда часовой у борта подошел к нему и выстрелил в голову, окончательно уложив этого живого мертвеца. В покойницкой госпиталя на его теле было обнаружено 59 пулевых ранений…

Затем стали искать кондуктора Дроздова. Его вспомнили потому, что он уговаривал матросов разойтись и не бунтовать. Во время погрузки угля записал нескольких матросов за леность. Они вспомнили его, и начались поиски. О том, что его ищут и хотят убить, он узнал в телеграфной – и по совету старшего телеграфного унтер-офицера поспешил скрыться. Его искали всюду до глубокой ночи и, наконец, найдя на рассвете, зверски убили.

Несколько ранее убили старшего боцмана Графчева. Этот старый служака записал фамилии матросов, участвовавших в убийстве адмирала и офицеров, и выяснил присутствие агитаторов. Надев форму, он явился к командиру с докладом, но последний его не принял. Об этом узнали, и около полуночи пришли к нему в каюту несколько матросов. Графчев спокойно спал на койке, когда его разбудили. «Делайте, что знаете…», – спокойно сказал он и сел на койке. Его спокойствие раздражало убийц, и несколькими выстрелами в голову они прикончили его.

К утру на корабле наступило успокоение, но шайка негодяев не захотела так легко и просто перейти к обыкновенной жизни. Когда на утро произошли выборы в судовой суд, то последний вынес смертный приговор пяти офицерам и потребовал их ареста. Исполнение приговора было назначено на 3 часа дня. Спасены они от гибели были только прибытием на корабль члена Государственной думы Родичева, который горячим словом увещания успокоил страсти и добился немедленного освобождения офицеров.

Трупы убитых на «Андрее» были выброшены на лед. Когда за ними приехал грузовой автомобиль из штаба крепости, то и тут дело не обошлось без глумления и издевательств. По правилам чинопочитания, как говорили матросы, был положен на самое дно адмирал Небольсин, на него – лейтенант Бубнов, затем мичман Воробьев, а затем на самый верх боцман Графчев…

На «Славе» не было никаких инцидентов, и все обошлось благополучно. Команда не пустила к себе на борт немецких агитаторов, заставив их уйти под угрозой открытия огня.

На «Павла I» успели проникнуть агитаторы. Когда они увидели, что команда корабля настроена очень спокойно и им с ней ничего не сделать, то потребовали помощи от «Андрея». Их приходу на корабль воспротивился вахтенный офицер лейтенант Ланге (Владимир Карлович), и прибывшие матросы, подзадориваемые агитаторами, подняли офицера на штыки. Выскочивший на шум старший офицер, старший лейтенант Яновский (В. А.) пытался остановить самосуд, но был жестоко избит прикладами и сброшен на лед. Затем на корабле совершено было еще несколько убийств, руководимых кочегаром Руденком, наносившим удары кувалдой, подкрадываясь сзади к своим жертвам. Так погибли лейтенант Савинский (Н. Н.), мичман Булич (П. А.) и Шиманский (М. R).

Очень неспокойно было на «Петропавловском», где команде все время приходилось бороться с агитаторами, успевшими также проникнуть на корабль. Особенно острую форму это приняло 4 марта, что было ликвидировано лишь с приездом на корабль, прямо с вокзала, депутата Родичева.

Вначале команда хотела выкинуть красный флаг, но начальник 1-й бригады, имевший свой флаг на корабле, этого не разрешил, и ему помогли в том офицеры.

Вообще эксцессы были на всех тех кораблях, куда удалось пробраться агитаторам. Особенно много было убито офицеров на 5-м дивизионе эскадронных миноносцев.

Эскадронным миноносцем «Уссуриец» командовал капитан 2-го ранга Поливанов (М. М.). Командир «Гайдамака» капитан 2-го ранга Политковский (С. С.) отправил мичмана

Биттенбиндера (Г. В.) предупредить командира «Уссурийца» о состоявшемся уже отречении государя. Мичман подошел в тот момент, когда капитан 2-го ранга Поливанов вступил в борьбу с напавшим на него матросом, и ударом кулака сшиб последнего с ног. Матрос завопил о помощи. Команда «Гайдамака» повернула пулемет, бывший наготове, так как в этот день ожидался налет аэропланов, и открыла огонь. Из одиннадцати выпущенных пуль семь попали в Биттенбиндера. Когда к нему подбежали его матросы, он сказал, что, кажется, ранен, и тут же упал. С «Гайдамака» потребовали носилки, и перенесенный на миноносец он через два часа умер, страшно мучаясь от раны в живот. Команда «Гайдамака», любившая своего офицера, сильно горевала о случайной жертве и устроила ему торжественные похороны. Команда «Уссурийца» тем временем успела расправиться со своим командиром и выскочившим к нему на помощь старшим инженер-механиком, старшим лейтенантом Плешковым (А. Н.).

Когда через несколько дней вдова М. М. Поливанова (урожденная Фигнер) собиралась похоронить своего мужа, то к ней на квартиру явилась депутация от команды с изъявлением сожаления о случившемся и просила как милости в знак их раскаяния, разрешить и им присутствовать на похоронах. Вдове ничего не оставалось делать, как согласиться. Матросы действительно явились на похороны, но вместо того, чтобы отдать последний долг уважения телу погибшего офицера, они позволили себе вновь надругаться над ним, вывалив его из гроба и перевернув паникадила… Вдове пришлось три раза одевать тело мужа, которое три раза матросы раздевали.

Около 10 часов вечера произошли убийства офицеров в дивизии траления.

Командир тральщика «Взрыв» капитан 2-го ранга Гильтебрандт (Кирилл Платонович) был убит в тот момент, когда, разъяснив команде официальное сообщение о событиях в Петрограде, спускался вместе с командой вниз. Убит не своей командой, а выстрелом с берега, произведенным германским наемником. Труп был перенесен писарями в морской госпиталь. На этом же тральщике был ранен двумя пулями мичман Колен, успевший скрыться вовремя вниз.

При таких же обстоятельствах были убиты: командир тральщика № 2 капитан 2-го ранга барон Майдель (Христиан Гвидович), командиры тральщиков «Ретивый» лейтенант Репнинский (Антон Николаевич) и мичман Чайковский (Д. М.) и «Минреп» лейтенант Бойе-аф-Геннес (А. Г.); командир тральщика № 218 старший лейтенант Львов (Л. К.). Тяжело ранен командир тральщика «Рьяный» старший лейтенант Кулибин (В. Н.) машинистом с «Ретивого» Корюкиным, который был сам убит одной из рикошетировавших пуль, выпущенных в офицера.

Командир «Ретивого» и его офицер были убиты тем же Корюкиным.

Корюкин вместе с Казировым были похоронены как жертвы революции, в красных гробах, в городе Гельсингфорсе. В 1925 году большевики вырыли тела и увезли в Петербург для погребения на Марсовом поле.

На сторожевом дивизионе погиб командир эскадренного миноносца «Меткий» старший лейтенант Витт тоже от пули, выпущенной с берега…

В городе были убиты толпой рабочих случайно встреченные на улице штабс-капитан по адмиралтейству Попов (П. А.), подпоручик Бяков и прапорщик Гепферт. Выехавший на Скатудцен[8]8
  Полуостров в составе Хельсинки, на территории которого находились комплекс зданий командования Балтийского флота и тюрьма.


[Закрыть] на выстрелы Гельсингфорсский полицмейстер полковник Вальмквист был ранен в руку матросами и вынужден был возвратиться обратно.

Эти массовые убийства вынудили командующего флотом войти в сношения с образовавшимся в порту Исполнительным комитетом солдатских, матросских и рабочих депутатов Свеаборгского порта. На «Кречет» прибыли депутаты во главе с машинистом линейного корабля «Полтава» Сакманом около 9 часов вечера 3 марта, который и вступил по прямому проводу в переговоры с Керенским.

Исполнительный комитет обещал адмиралу Непенину сделать все от него зависящее, приложив весь свой авторитет для спасения офицерского состава.

Следует заметить, что члены этого комитета, несмотря на целый ряд серьезных противодействий, сделали все от них зависящее и, пожалуй, большего бы сделать и не могли. Жизнь в этот вечер на «Кречете» успокоилась лишь к утру. Вице-адмирал Непенин был в беспрерывных переговорах с Петроградом. Около полуночи немецкими наемниками была нарушена телефонная связь морской централи, однако вскоре ее удалось наладить.

Положение требовало принятия срочных решительных мер, тем более что половина членов самого Исполнительного комитета выражала полное доверие командующему флотом, а другая, наоборот, подстрекаемая немецкими агентами, подыскивала ему заместителя и притом такого, которым можно было бы помыкать как угодно.

Наутро эти искания вылились в определенную форму благодаря указаниям, данным штаб-офицером при командующем флотом капитаном 2-го ранга Муравьевым, вошедшим в тесный контакт, из личных, конечно, выгод, с некоторыми членами Исполнительного комитета. Непенин долго говорил в командной палубе с депутатами, которые, пережевывая все время одно и то же на разные лады, не давали ему и без того душевно и физически уставшему за истекший день покоя.

Требования, предъявленные депутатами, в общем были пустяковые и сводились к тому, чтобы низшим чинам говорилось на «вы», а не на «ты», дали бы им большую свободу, разрешив курить на улицах и пр.

Переговоры Сакмана с Керенским свелись к тому, что последний, прося матросов успокоиться и прекратить разгромы флота, нужного свободной России, обещал прислать для успокоения флота членов Государственной думы. С курьерским поездом в 12 часов ночи в Гельсингфорс выехали комиссар Временного правительства по делам Финляндии, член Государственной думы Ф. И. Родичев и от Петроградского совета солдатских и рабочих депутатов М. П. Скобелев, солдат и два матроса. Последние имели еще и другую цель: установление связи между армией и флотом.

Ночь прошла необычайно тревожно и полна была всяких ужасов.

Здесь необходимо будет рассказать о том, какие же меры были приняты командующим флотом для парирования беспорядков в городе.

Я уже упомянул, что еще задолго до революции была выработана и утверждена особая инструкция на случай беспорядков.

Когда вспыхнули беспорядки во флоте, то комендант крепости, по приказанию командующего флотом усилив патрулирования в городе, приказал выслать во все штабы и учреждения города караулы. Такие же караулы были наряжены и в офицерские дома на Бульварной, Банской и Высокогорной улицах, где в общей сложности находилось около 200 квартир для господ офицеров, чиновников и сверхсрочнослужащих. В городе Гельсингфорсе и районе крепости (на островах Комендантском и Лагерном) были расквартированы: 428-й пехотный Лодейнопольский полк, Свеаборгский крепостной пехотный полк, 128-я пехотная дивизия (четыре полка), два полка крепостной артиллерии, электротехнический батальон, минный и саперный батальоны, телеграфная рота, подвижной артиллерийский резерв и дивизион 2-го Ревельского конного полка, не считая тыловых частей и учреждений. В общем насчитывалось около 30 тысяч нижних чинов. В настроении нижних чинов сухопутных войск решительно не было заметно каких-либо перемен. Занятия в частях войск велись по расписанию и шли нормальным порядком. Исключением являлось присутствие в казармах каждого района города дежурной части и прекращение всяких увольнений нижних чинов в город одиночным порядком. Вообще нижние чины до вечера 3 марта ровно ничего или почти ничего не знали о событиях в Петрограде. Сухопутное начальство умело лучше оградить казарму от влияния извне, и я скажу, что не будь в Гельсингфорсе флота, быть может, революция протекла бы совершенно иначе во всем крае.

Около 5 часов вечера на заводе «Сокол»[9]9
  Судоремонтный завод.


[Закрыть], вблизи Хагнэсской площади, ныне это завод Ahjo, был устроен многолюдный митинг, привлекший почти всех рабочих Гельсингфорса. Были на нем и матросы, и солдаты, и германские эмиссары. Рабочие решили объявить забастовку для поддержки флота. К ним присоединились рабочие завода Усберга (ныне Machin och bro actiebolaget[10]10
  Точнее – Maskin och brobyggnads actiebolaget. Это акционерное общество, специализировавшееся на строительстве железнодорожных мостов в 1892 г., приобрело механический завод Усберга.


[Закрыть]), общества городских трамваев и других фабричных предприятий.

Финляндские политические круги имели между собой ряд совещаний, в результате которых командующий флотом в 5 часов вечера принял у себя на «Кречете» представителей местного населения и имел с ними продолжительную беседу касательно положения Финляндии в связи с революцией. Департамент полиции сообщил об освобождении чернью при разгроме Дома предварительного заключения содержавшихся там финских активистов, прибывших теперь в Финляндию.

Сообщая фамилии освобожденных, Департамент телеграммой от 2 марта требовал их задержания. Я упоминаю об этом обстоятельстве потому только, что 3 марта все розыскные учреждения империи в Финляндии еще функционировали и дали в силу требований этой телеграммы соответствующие инструкции подлежащим губернаторам. Прибывшие на «Кречет» представители активистских кругов, или, скажем точнее, близких к ним, заверили командующего флотом, что население края останется вполне лояльным, поэтому ожидать каких-либо беспорядков внутри края не придется. В тот же вечер от Шведской партии, активистских кругов и Сената выехали трое представителей, и в их числе инженер Энкель (К. К.), призванный из запаса на службу и оставленный для наблюдения за заказами Военного ведомства в Гельсингфорсе. От социалистов уехали в Петроград тальман Сейма О. Токой, К. Н. Вийк и В. Таннер.

Вечером получены сведения о разгроме финскими активистами контрразведывательного отделения штаба Петроградского военного округа на Знаменской улице и Морского генерального штаба на Каменноостровском проспекте. Кроме того, имелись сведения о предполагавшемся налете на Финляндское жандармское управление. Так как в империи вообще шли аресты чинов полиции и корпуса жандармов, то комендант крепости приказал начальнику Финляндского жандармского управления уложить архив управления в ящики и отправить его для хранения в Густавсвердский равелин[11]11
  Буквальный перевод – «меч Густава» (имеется в виду король Швеции Густав III). Равелин имел и русское название – Артиллерийский.


[Закрыть] крепости. Архив был уложен в ящики, но отправить его в крепость не успели, так как лошади расположенного в Гвардейских казармах 428-го Лодейнопольского пехотного полка были заняты перевозкой дров для нужд полка в течение целого дня. После 6 часов вечера на улицах появились экстренные листки о Петроградских событиях в виде обзора, данного еще днем Особой финляндской военно-цензурной комиссии, один экземпляр которого начальник Главного управления по делам печати действительный статский советник Каннинен лично отдал метранпажу для напечатания в утреннем выпуске «Финляндской газеты». Кроме того, появились номера газет из Таммерфорса и Выборга, которые подробно описывали события в России, позаимствовав таковые из петроградских газет.

Около 10 часов вечера поднялась сильная метель со снегом. Она разогнала с улиц публику, но в театрах и кинематографах народу было достаточно. Стрельба в Северной гавани затихла. Лишь горевшие на мачтах всех кораблей красные фонари неприятно поражали взгляд. Около 10 часов вечера рабочие Сандвикской верфи устроили митинг около стенки, у которой стояла часть судов флота, результатом чего был выход на улицу матросов, вооруженных, что называется, до зубов, тащивших за собой на лямках десантные орудия и пулеметы. Это были большей частью молодые матросы со стоявшего в Сандвикене транспорта «Русь», служившего им временной казармой.