Текст книги "Этика Райдера"

1.9
Новосибирск
октябрь, 2030

Прошедший дождь разбросал по асфальту рваные лужи. В отражённом небе плавали сбитые с почерневших деревьев, жёлтые и красные листья, скапливаясь по краям, как вернувшиеся домой рыбацкие лодочки. День становился короче.

Водитель маршрутки зажёг тусклый свет, и в пустом салоне небольшого автобуса сделалось уютно, как в палатке у костра. До очередного выхода в рейс оставалось ещё полчаса, и он решил подбить выручку за день. Мятые, грязные бумажки ловко расползались в его руках по неопрятным кучкам, расправлялись, возвращаясь к привычной форме. Разбив купюры по стопкам, он набросил на них по тонкой резинке и запихнул в бардачок. Затем достал пластиковую рамку с тремя изображениями Будды, украшенную разноцветными лампочками, и стал примерять её к приборной панели. Найдя место над часами, он отодрал с липучки защитную ленту и прижал рамку к чёрному пластику. В этот момент двери дома напротив открылись, и на крыльце начали появляться люди. Одни выходили не торопясь, застревали на каждой ступеньке, поправляя одежду, другие выкатывались, как бильярдные шары, быстро и шумно уносились прочь, в меркнущую вечернюю улицу. Наконец на лестнице остались две девушки. Одна была одета в чёрный плащ и длинную, как у гномика, шапку, а вторая в розовую ветровку с острым большим капюшоном, как у средневекового европейского монаха.

– У меня дома сегодня никого не будет, могу тебя угостить чем-нибудь, хочешь? – предложила девушка с острым капюшоном.

– Даже не знаю… – замялась другая.

– Пойдём, не бойся, у меня есть много вкусняшек, которых у вас ещё не продают. Нам недавно прислали. Пока ещё свежие, – уговаривала первая.

Ксения обернулась по сторонам, поправила на запястье часы и кивнула. Они сели в машину и уехали.

Подскочив на очередном спидбрейкере, Сичире спросила:

– А зачем нужно делать дорогу неровной?

– Чтобы водители соблюдали правила и не гоняли во дворах.

– А без этих штук гоняют?

– У! Ещё как!

– Значит, они нарушают правила?

– Ну да.

– Странно.

– Что странно?

– Странно, как у вас всё работает. Правила есть, но их нарушают, а чтобы не нарушали – делают дорогу хуже. Ведь если правила не будут нарушать, дорога будет ровнее.

– Верно.

– Получается, что из-за того, что кто-то один нарушает правила, хуже делают всем.

В ответ Ксения внимательно посмотрела на инопланетянку.

– Извини, – отозвалась Сичире.

– А у вас разве не так?

– Нет. У нас если есть правила, их соблюдают все и всегда.

– Здорово, вот бы у нас так.

Они проехали очередной светофор, Ксения решила сменить тему.

– А зачем ты ходишь на курсы по психологии?

– Мне нужно для работы, я учусь на переводчицу. Чтобы хорошо переводить, я должна разобраться с вашей психологией.

– На переводчицу? А вам разве не вживляют какой-нибудь… – Ксения запнулась, она не могла вспомнить нужное слово. В голове крутились всякие мерзости из фильмов, вроде паразитов и червей, или что-то техногенное: чипы, процессоры. Всё это звучало так глупо, что она никак не решалась произнести.

– Нет, – улыбнулась Сичире, – я учу сама, по учебникам. Это очень трудно и долго.

Ксения бросила взгляд в зеркало заднего вида, где постоянно висела одна и та же маршрутка.

– А курсы помогают?

– Да! Ещё как! Только вот сегодня я была сильно удивлена.

– Чему?

– Людмила рассказывала о гуманизме. Мне кажется, сейчас это уже не актуально.

Ксения с интересом посмотрела в карие глаза Сичире. Та продолжила:

– Ну да, это хорошо работает в условиях изоляции, когда на планете обитает единственный разумный вид. Но со временем ситуация меняется, цивилизация развивается, и видов становится больше. Происходит смешение большого количества разных культур, и база для философских умозаключений претерпевает значительные изменения. В нашем обществе, например, подобные вещи рассматриваются только в контексте истории развития научной мысли. Сейчас, когда на Окуле проживает больше ста разных видов, утверждать о превосходстве одного вида над другим… это как минимум не этично. А на других планетах, в некоторых странах за это предусмотрены суровые наказания.

– Наказания? Почему?

– Потому что это опасно для общества и может привести к насилию одного вида по отношению к другому, к другим. Я очень надеюсь, что на Земле этого не произойдёт. Люди очень добрые и очень разные. Я видела в вашем городе много разных людей.

– Это ты иммигрантов что ли имеешь в ввиду?

– Иммигрантов?

– Ну да, тех, что понаехали со всего мира.

– Со всего мира? Это так здорово!

– Чего же хорошего? Большинство едва три слова может связать по-русски.

– Но это нормально! Это пройдёт. Это здорово! Когда я можешь контакт с разный человек.

Ксения подозрительно нахмурилась. Обычно Сичире говорила без ошибок.

– Извини, я волнуюсь. Это позитивно, когда ты можешь контактировать с разными людьми, носителями разных культур, это обогащает тебя и их и, – она сделал вдох, – это развивает ваш вид.

Ксения задумалась. Позитивно? Развивает? Европейцы, не важно откуда, – испанцы, французы, итальянцы, греки – смотрели на неё как-то свысока. Будто не они убежали с родины, и не они живут, побираясь крохами со стола выстоявшей страны, а она – удостоилась великой чести жить с ними в одном городе. С другой стороны, жизнь действительно во многом стала интересней: много разных ресторанов: индийских, китайских, арабских, мексиканских, и город от присутствия иностранцев сделался как-то красочнее, оброс магазинами со всевозможными удивительными товарами, наполнился необычными звуками, словами, событиями.

На светофоре, моргнув на прощанье жёлтым, ушла влево маршрутка. Ещё пару кварталов девушки ехали молча. Каждая думала о своём.

У Сичире оказалась вместительная трёхкомнатная квартира на сорок пятом этаже. На пороге Ксению встретил незнакомый запах, безумная гора одежды и обуви в прихожей и совершенно дикая обстановка. Стены, двери и даже потолок были так тщательно завешены, что ей на секунду показалось, что она попала в кладовую старьёвщика, свихнувшегося на почве скупки всего ненужного, что есть на свете. Здесь было всё: с потолка свисали разноцветные шнурки и скакалки, на стенах, цепляясь бантиками друг за друга, громоздились дракончики, зайчики, ослики, мышки, белочки и другие детские игрушки самых невероятных форм и расцветок. Между ними, налезая одна на другую, теснились картины в замысловатых рамках. С ручек и полок гроздьями свисали разнообразные брелоки, фенечки, флаги, веера, гаечные ключи, очки, галстуки. Ксении почудился даже огромный топор с красной ручкой, но она потеряла его из виду, как только разулась. С нового ракурса топор растворился на ярко-плюшевом фоне.

– Ты одна здесь живешь? – спросила Ксения, продолжая изучать содержимое пространства.

– Нет, ещё две девушки, но их сегодня не будет, они поехали к озеру.

– Это ваша квартира? Сами купили?

– Нет, снимаем, Комитет оплачивает.

– Здорово.

– Да. – Сичире сбросила сапожки и в носках кинулась на кухню. Вещи, как живые, возбуждённые возвращением хозяйки, задвигались, затрещали, пошли волной. Звук голоса Сичире едва не утонул в этом перезвоне:

– Смотри, что у меня есть!

Через секунду девушка вернулась и сунула в руки изумлённой Ксении серый, бесформенный и бородавчатый, как жаба, фрукт. Размером с большое яблоко.

– Это нам из Тичипинаоситаки прислали! – радостно сообщила Сичире.

– Что это?

– Это эм… спора! Да, спора. Это спора!

Ксения недоверчиво посмотрела на серые пупырышки.

– Тебе можно её съесть, она прошла карантин, – успокоила Сичире. – Попробуй! Вам можно их есть.

Ксения повертела спору, взвесила в руке и спросила чем.

– Зубами, просто кусай, не бойся.

– А можно я не буду?

– Это вкусно, честно, последняя осталась, подружки все съели.

Но, несмотря на все убеждения Сичире, Ксения не смогла пересилить себя, фрукт-спора вызывал скорее брезгливость, чем аппетит.

– Как хочешь. – Гостеприимная хозяйка снова убежала на кухню. – Может, попить?

– Да, водички, – крикнула Ксения, но подумав, добавила: – Хотя нет, не надо!

В комнате пришелицы оказалось ещё больше барахла, чем в прихожей. К поверхностям, где можно было его разместить, добавился огромный стол, заваленный фигурками, похожими на сувениры, и кровать. Деревянные верблюды, медные кувшины, пластиковые башни, дворцы из кокосовой скорлупы. На полу – бумажки, монетки, календарики, рекламные листовки и гора другого мусора.

– А зачем тебе столько всего? Откуда это?

– Я знакомлюсь с культурой! Мне друзья дарят.

– Но это же какой-то безумный, ужасный беспорядок!

– Я знаю, но места так мало, класть некуда.

Ксения снова осмотрелась по сторонам. «Интересно, какое представление о нашей культуре сможет получить инопланетный гость, завалив свой дом дешёвым, безвкусным барахлом?» Среди мусора, собранного Сичире, мелькнула знакомая картинка. Ксения осторожно подошла рассмотреть – маленькая бутылочка, обернутая чёрной этикеткой с белым черепом.

– А это что? – обратилась она к погрузившейся в шкаф Сичире.

– Это не трогай, тебе нельзя, это бактерии. Яд.

– А тебе он зачем?

– Для мозга.

– Это как?

Не прекращая копаться в шкафу, где она что-то увлечённо искала, Сичире рассказала Ксении, что мозг её вида – фламов – относится к типу бактериальных. Где роль нейронов, характерных для мозга человека, выполняет колония бактерий «ноку». Чтобы популяция была постоянной, а память и моторика не давали сбоя, им необходимо пить примерно по одной такой бутылочке в неделю.

– Это как витамины для вас, – уточнила Сичире, – только для вас ноку – яд. Если выпить их слишком много, они образуют колонию в голове и начнут вытеснять мозг.

Ксению едва не передёрнуло.

– Жуть какая.

– Да, жуть, – спокойно согласилась Сичире. – Смотри какое платье!

Она вынула из шкафа нечто синее и вытянула в руке прямо перед лицом Ксении.

– Это у меня от мамы осталось!

– А где мама?

– Мама погибла, – Сичире бросила платье на пол и снова погрузилась в шкаф.

– Извини.

– За что? Ты же не виновата. Это было перед тем, как нас привезли сюда. Ой, это так здорово, что мы здесь останемся, мне здесь так нравится!

– В Новосибирске?

– Да, на Земле. Здесь так здорово, все такие добрые! Да где же оно? – Сичире продолжала рыться в шкафу.

Дверцу шкафа покрывали фотографии, Ксения пригляделась: люди (одни, парами, группой), пейзажи, куски зданий, машины, синее небо с белыми облаками – всё подряд. На одной фотографии было что-то неразборчивое. Она подошла ближе, присмотрелась. По спине пробежались мурашки. На фоне обычного сибирского сруба, каких много осталось в деревнях вокруг города, стояло два существа, сложением как люди, но с совершенно чудовищными лицами.

– А это что такое? – обратилась она к Сичире, ткнув пальцем в фотографию. Девушка отвлеклась от шкафа, повернула дверь к себе, присмотрелась и, вернув дверь в прежнее положение, продолжила поиски:

– Это наш дом в лагере. Мы там жили с сестрой, потом я переехала сюда, а ей дали работу в Комитете.

– Это ты на фотке?

– Да, слева. Или нет, справа. Да, справа от сестры, если смотреть спереди. А так я стояла слева.

Ксения попыталась сопоставить изображение на карточке с той девушкой, которая сейчас рылась в шкафу. Руки, ноги – всё на месте. Но лицо! Правильнее было бы назвать его мордой. Её передёрнуло.

– Ты так выглядишь?

– Да, но сейчас моё лицо – это голограмма.

– Да, я знаю. И ты можешь её в любой момент снять, или как там это… выключить?

– Нет, не могу. Нужен код. Запрещено.

– Почему?

Сичире выглянула из-за дверцы, как тушканчик из норы, и Ксения увидела красивое лицо пришелицы.

– А тебе не нравится моё лицо?

– Нет, что ты, нравится, очень нравится, хорошенькое.

Сичире вновь скрылась за дверцей. Ксения отступила. Какие ещё потрясения ждут её в жилище инши? Она вспомнила, как первый раз оказалась в квартире Антона – лёгкий шок, испытанный в коридоре. Его коллекция… Вся стена была отдана фотографиям. Она назвала коллекцию Антона: «Что вы делаете?» – вопрос, который задавали детские глаза на снимках. Фотографии детей на фоне катастроф, со взглядом в камеру. Жизнь и смерть. Начало и крах. Жуткие мемы, которые любят эксплуатировать средства массовой информации. Последствия взрыва цистерны со сжиженным газом на железнодорожной станции в Италии. Крушения самолётов, поездов. Корабль, выброшенный на бетонную сушь. Эхо землетрясений, пожаров, наводнений. Атомная катастрофа в Японии. Африканские равнины ночью, залитые кровью войны – за спиной ребёнка ничего не было видно, только переливы чёрного, серого, но она знала, что там везде трупы, много тел, как погибших машин на свалке, Антон рассказал. Трое чернокожих ребят на одном ржавом самокате, а за ними – расшвырянная бомбами деревня. Девочка с культёй вместо правой руки, прижимающая к груди оранжевый мячик… На переднем плане трагедий всегда стояла детвора, смотрела по-особому в объектив, как умеют смотреть лишь дети: с интересом, с надеждой, без притворства, без оценки. Смотрела только вперёд – в будущее, а не назад – в прошлое, как взрослые.

На столе у Сичире стоял небольшой глобус Земли с единственной кнопкой на подставке. Ксения не удержалась и нажала. Материки перемешались, изменили форму и размер. Она нажала ещё раз – Африка и Евразия вернулись на шар.

– Это ваша планета?

– Да что же такое! Нипиричи причинепоку вариричиилак, никак не могу найти! – Сичире снова выглянула из-за дверцы и посмотрела на глобус. – Нет, это – ваша.

– Ну да, я знаю, а если нажать…

– Тогда Окула. А если ещё нажать – будет Батани.

Ксения нажала, материки снова разъехались, приобрели розовый оттенок и заняли места на полюсах. Экваториальная часть замкнулась широкой белой полосой. Сичире продолжила:

– Там мой папа.

– А что он там делает?

– Работает. Я его уже очень давно не видела. Надо ему позвонить, но отсюда пока нельзя. Пустяк.

Ксения посмотрела на синее платье, лежавшее тряпкой на покрывавших пол бумажках, и вспомнила, что мама Сичире погибла.

– Знаешь, у меня тоже мама погибла.

Пришелица неожиданно бросила свою возню, махнула дверцей шкафа и села на край кровати, чем-то хрустнув.

– Сожалею. Как это произошло?

Ксения не ожидала такого внимания, обычно люди реагировали по-другому, когда она говорила про маму. В том, как повела себя Сичире, просматривалось что-то ненатуральное, заученное.

– Я была ещё маленькая, мы тогда жили в Израиле. Началась война. – Ксения вздохнула, произносить это слово перед существом с другой планеты почему-то было стыдно. Стыдное, глупое слово. – Мы проигрывали, началась эвакуация. Я помню только толпу, страшные лица людей, вспышки, потом самолёт… папа говорит, что она не смогла улететь вместе с нами. Но потом было много других самолётов с беженцами. Но мама так и не прилетела. Скорее всего, она погибла при эвакуации. В Тель-Авиве.

– Это так грустно. Так печально. Война – это всегда так плохо.

– А что с твоей мамой случилось?

– Когда нас везли на Уакуяку, и мы вышли из… такой переход между размерностями… нет, между пространством… ой, извини, не знаю, как у вас это называется. В общем, мы появились рядом с Уакуяку, а оказалось, что планета разрушена взрывом звезды. Страшная невезуха. От неё остались только осколки. Они задели наш корабль…

– Космический?

– Да, очень большой – космический корабль. Так правильно?

Ксения кивнула. Перед глазами вдруг стало вертеться истинное лицо Сичире.

– Корабль пробило, всё стало летать, биться об стены, начался пожар, беготня. Ужас. Нас стало вытаскивать из комнаты в космос. Космос, он же пустой, и всё стремится занять пустоту. Вещи стали летать и биться о стены, устремились туда. Мы побежали, схватились за что-то, не помню, а когда нас вытащили, мамы уже не было. Я думаю, что её утянуло в космос. Так печально.

– Мне очень жаль. Это очень тяжело, терять родного человека.

– Да. Тяжело. – Сичире скрестила ноги. – Зато сейчас у нас всё хорошо! Сестра уже работает, я тоже скоро начну. Мы купим себе большущий дом с огромным полем вокруг. Знаешь, у нас в Тектумоне так мало места. Мы живём в таких высоченных… м-м… домах. Намного выше, чем у вас, чем этот. Они такие высокие, что на верхних этажах холодно даже летом. А здесь столько места. Когда я первый раз увидела тайгу! – Сичире произнесла это слово особенно, будто сказала волшебное заклинание. – Я просто не могла поверить своему счастью! А озеро! Я не видела раньше таких озёр! Оно совершенно пустое!

Ксения подняла брови.

– У нас вся вода используется, везде м-м… не знаю слова… парпипищещен… как же это? Подожди, я словарь посмотрю. – Сичире вскочила с кровати и вытащила откуда-то смартфон, – Вапичиненефы чичи парпипищещен.

В ответ смартфон предложил три варианта перевода: «Фабрика», «Колония» и «Организм». Сичире задумалась.

– Фабрика первая, наверное, лучше подходит? Да?

– Ну… пожалуй, – согласилась Ксения, – «Организм» так уж точно нет.

– Кругом фабрика… – Сичире подсмотрела в экран и исправилась: – Фабрики. Всё занято, пустых мест совсем нет.

– Да, это плохо. Человеку необходимо пространство.

– Да, да! Здесь очень много пространства. И мы останемся! Я так рада. Спасибо людям, они такие добрые! Я – ваш фанат! Честно! Мы все – ваши фанаты! Спасибо! – Пришелица протянула руку.

Ксения даже смутилась. Пожала руку Сичире, поблагодарила за такое искреннее признание. Неожиданно она вспомнила недавние новости, случай в метро, где ины устроили между собой драку и едва не забили до смерти какого-то парня, пытавшегося их разнять.

– Извини, а можно тебя спросить, случайно не знаешь, вот эти драки, беспорядки разные, которые ваши вытворяют…

– Это не мы, это другие, у-тектумы, а мы о-тектумы. Разница очень большая, они живут на севере, а мы на юге.

– Где?

– В Тектумоне, – объяснила Сичире. – Они на севере, а мы на юге. Это большая проблема. Они немного агрессивные, им всегда всего мало, всегда нужно больше. Мне за них стыдно, потому что я понимаю, что для тебя мы выглядим одинаково, но на самом деле они сильно от нас отличаются. Они думают по-другому, не как мы.

– На севере? – Ксения нахмурилась. Слишком много информации, слишком много всего.

Она собралась с духом и решила, что делает это не только ради праздного любопытства. В кармане работал диктофон Антона. «Ничего постыдного и подлого в этом нет, – вспомнила она слова Антона. – Всю информацию не удержать в голове, а порой самый сок в упущенных нюансах. Обещаю, что не опубликую ни слова без твоего ведома. А посчитаешь правильным удалить какой-то кусок – редактор записей никто не отменял».

– Да, на севере. Тектумона – страна маленькая, вокруг одной большой горы. Мы живём на южном склоне, а у-тектумы на северном. У нас с ними постоянные проблемы. То они победят на выборах, то мы.

– Но ты правильно сказала, что для нас вы выглядите одинаково.

– Да! Это печально! Я знаю! И мы собираемся рассказать об этом всем людям. Мы устроим демонстрацию! Это все увидят.

– Но это не решит проблему.

– Нет. Но людям будет о ней известно. У нас говорят, что часть силы зла заключается в том, что оно не сразу заметно. Да, примерно так. Хорошо перевела! Я уже скоро стану переводчицей, сдам экзамен и буду работать. Правда, у меня уже хорошо получается?

– Да, очень хорошо! Ты – молодец, из тебя выйдет отличная переводчица. А что ты будешь переводить? Новости? Книги?

– Книги? – Сичире едва привстала, – Ой, нет! Только не книги! Я не знаю, как можно перевести фламскую книгу! Ты посмотри.

Сичире быстро прошла мимо Ксении, севшей на единственное не заваленное безделушками место – жёсткий кривой стул с тонкими ножками и неудобной спинкой. Сичире вытащила из ящика книгу и дала Ксении. Обложка содержала четыре ряда закорючек, текст внутри был также разбит на газетные колонки.

– А что тут ужасного?

– Ну как же? Четыре колонки. Мы же читаем их одновременно!

– Как это?

– Четыре глаза, четыре колонки, каждый глаз читает свою колонку. Одновременно. Восприятие событий происходит совершенно не так, как у вас. Перевести очень сложно. Нужно будет перемешивать текст, от этого пострадает изложение, последовательность событий. Нет, переводить книги очень сложно, я не смогу. Техническую литературу, может быть, но художественную – очень-очень тяжело.

В прихожей заиграла мелодия.

– Это мой! – Сказала Ксения и, внимательно глядя под ноги, отправилась отвечать. Она вернулась с телефоном и застала Сичире за прежним занятием – рытьём в шкафу.

– Да, я уже выхожу, мы заболтались, тут так интересно. Хорошо. Конечно. Обязательно. Пока. – С мобильным в руке, она повернулась к Сичире. – Извини, мне пора, уже поздно.

– Да. Подожди, у меня для тебя подарок. Никак не могу найти. Столько всего здесь лежит. Уф. – Сичире стала выбрасывать из шкафа одну за другой вещи: на пол посыпались ремни, галстуки, зажигалки, синий заяц, пушистая белка с фиолетовым носом, бледная пластмассовая крепость с выдавленными кирпичами, шарики, пенопластовая кегля и облезлый перочинный ножик. Наконец, Сичире остановилась.

– Нет, не могу найти. Здесь лежало, но я могла ошибиться.

– А что было-то?

– Подарок. Хотела подарить тебе кое-что. Из дома, из Тектумоны. Ты не обидишься, если я потом принесу? Я найду и принесу на занятия. В четверг.

– Не обижусь, – улыбнулась Ксения, – только у нас каникулы до весны, сегодня было последнее.

– Ой, забыла. Тогда, если хочешь, приходи на демонстрацию. Будет очень весело и интересно. Там будет много фламов и людей. Тебе понравится. Мы будем петь песни, танцевать и играть в хоккей.

– Играть в хоккей? – Ксения по-доброму усмехнулась. – Звучит заманчиво. И фрукты тоже будут, или у вас… эти огромные споры?

– Конечно! Мы соберёмся сразу после нового года. Минутку. – Сичире метнулась в сторону и, подобрав с пола листочек, вручила Ксении. – Вот тут всё написано. Вот. А с другой стороны по-русски. Да. Обязательно приходи.

Ксения сказала, что постарается, сунула листовку в сумочку, попрощалась и вышла.

Пока ждала лифт, стала размышлять обо всём, что ей говорила Сичире. Её образ представился таким свежим, искренним и чистым. Как ребёнок. «Может, она и была ребёнком, я же не спросила, сколько ей лет». Общение с ней оставило на душе странное ощущение несоответствия людей, изъеденных червями пороков, и Сичире – светлой, весёлой, искренней, открытой для нового, бесстрашно смотрящей с оптимизмом в будущее. Яркий светлячок на фоне тёмного леса. «Зря ушла, можно было ещё посидеть». Неприятный осадок недосказанности и противное, едкое чувство проявленной неблагодарности остались в душе. «Ещё этот дурацкий диктофон».

Ксения зашла в лифт, сунула руку в карман, достала диктофон и решила удалить запись. «Вы уверены?» – спросил диктофон. – «Нет». – Ответила Ксения.

Она решила обязательно пойти на демонстрацию инов. Обязательно.