Текст книги "Сталинские репрессии. «Черные мифы» и факты"

Глава 9. Лаврентий Берия

Вряд ли в отечественной истории найдется более демоническая фигура. Это имя четко ассоциируется со сталинским произволом, причем на всем его протяжении. «Документы обличают прямую причастность Л. Берии начиная с 20-х годов к абсолютно незаконным репрессиям от “Большого (всесоюзного) террора” до личного участия в убийствах и избиениях», – сообщает в 2003 году информагентство «Культура» в статье, приуроченной к 50-й годовщине со дня смерти Л. Берии.

Никита Петров, исследователь общества «Мемориал», говорит в интервью, которое публикует «Библиотека центра экстремальной журналистики»: «Преступления Советской власти не заключаются только в преступлениях Берии, все гораздо шире. Берию и его сообщников обвиняли в проведении репрессий 1937–1938 гг., и, вне всякого сомнения, в материалах дела это есть, в этом он повинен – в репрессиях на территории Грузии».

Обвинялся Берия и в разгроме советской военной разведки накануне Великой Отечественной. Так, Овидий Горчаков, разведчик, писатель и кинорежиссер, автор телефильма «Вызываем огонь на себя», писал в предисловии к русскому изданию глав из книги Джона Ле Карре «Шпион, который вернулся с холода»: «Мы еще не воздали по-настоящему Сталину, Берии и присным за разгром нашей военной разведки и контрразведки в канун величайшей из войн».

В печати можно встретить такие упоминания: «По указанию Берии к середине 1938 года почти все резиденты внешней разведки были отозваны в Москву, многим из них выражено недоверие, и назад они не вернулись». Или о репрессиях в РККА: в отношении «Тухачевского и других военачальников, дела которых были состряпаны Берией и его подручными».

Образ палача настолько емок, что многие с искренним недоумением встречают информацию о том, что Берия никак не мог «состряпать дело Тухачевского», нести ответственность за «Большой террор» 1937 года и разгромить советскую военную разведку в середине 1938-го. В это время Лаврентий Павлович вообще не имел отношения к НКВД, занимаясь партийной работой в Закавказье. Первым заместителем наркома внутренних дел он был назначен лишь 22 августа 1938 года, а наркомом внутренних дел – 25 ноября 1938 года, сменив на этом посту Ежова.

В цитировавшемся выше интервью исследователя «Мемориала» Никиты Петрова есть важная оговорка, которая касается участия Л. Берии в репрессиях 1937–1938 годов: «В этом он повинен – в репрессиях на территории Грузии». Оставим за скобками тот факт, что в таком случае в репрессиях на всех советских территориях повинны десятки людей, в том числе и Н.С. Хрущев – и в Москве, и на Украине.

Как известно, «ежовщина» (а именно к ней относятся репрессии 1937 года и «Большой террор») была осуждена еще при Сталине, причем Лаврентий Берия воспринимался на посту главы НКВД как полная противоположность Ежова. Так, Константин Симонов в книге «Глазами человека моего поколения. Размышления о И.В. Сталине» писал[36]36
  К. Симонов «Глазами человека моего поколения. Размышления о И.В. Сталине» URL: http://www.flibusta.net/b/131263/read (дата обращения 22.05.15)


[Закрыть]: «В свое время, в конце тридцать восьмого года, Сталин назначил его вместо Ежова, и начало деятельности Берии в Москве было связано с многочисленными реабилитациями, прекращением дел и возвращением из лагерей и тюрем десятков, если не сотен тысяч людей».

Не менее интересна биография Л. Берии, публикуемая современной электронной энциклопедией «Кругосвет»[37]37
  URL: http://www.krugosvet.ru/enc/istoriya/BERIYA_LAVRENTI_ PAVLOVICH.html (дата обращения 22.05.15)


[Закрыть]: «Получив назначение, Берия, в отличие от Ежова, отнюдь не был бесцветной и несамостоятельной фигурой. Берия изгнал из карательных органов множество работников, участвовавших в репрессиях 1937 года. Первоначально его приход к руководству НКВД вызвал ослабление массового террора. “На свою должность, – вспоминал видный политический деятель 1930–1960-х годов Анастас Микоян, – он заступил дипломатично. Первым делом заявил: хватит «чисток», пора заняться настоящей работой. От таких речей с облегчением вздохнули многие…”. Некоторая часть репрессированных была освобождена. В ноябре 1939 года вышел приказ “О недостатках в следственной работе органов НКВД”, требовавший строго соблюдать уголовно-процессуальные нормы».

Безусловно, не подпадающие под жесткие рамки черного мифа действия Л. Берии можно трактовать как тонкий политический маневр, своеобразную игру в «доброго следователя». Однако в архивах хранятся документы, способные еще более запутать сложившуюся на сегодняшний день картину.

После смерти И.В. Сталина в 1953 году Л. Берия развил бурную деятельность, о которой нам известно преимущественно как о попытке узурпировать власть и ввергнуть страну в пучину нового террора. Якобы предотвращая такое развитие событий, группа реформаторов во главе с Хрущевым произвела арест Берии, вскоре он был расстрелян.

Однако с момента смерти Сталина и до своего ареста Л. Берия успел подготовить ряд постановлений, которые по объективным причинам так и остались в виде проектов. Среди них «Приказ министра внутренних дел Л.П. Берии “О запрещении применения к арестованным каких-либо мер физического воздействия”» от 4 апреля 1953 г., «Об упразднении паспортных ограничений и режимных местностей» от 13 мая 1953 г., многочисленные записки о реабилитации партийных и советских деятелей.

Не меньше выпадает из сложившегося стереотипа и поведение Л. Берии во время берлинского кризиса 1953 года, известного в отечественной историографии как «Мармеладный бунт». В обширном исследовании «Советский Союз в локальных конфликтах»[38]38
  Лавренов С.Я, Попов И.М. «Советский Союз в локальных войнах и конфликтах» URL: http://militera.lib.ru/h/lavrenov_popov/index.html (дата обращения 22.05.15)


[Закрыть] так описана эта ситуация:

«27 мая 1953 г. министр иностранных дел СССР В. Молотов, курировавший ситуацию в ГДР, вынес вопрос о положении в Германии на заседание Президиума Совета Министров СССР. На этом заседании был сделан решительный вывод: без наличия советских войск существующий в ГДР режим неустойчив.

Мидовцы предлагали “не проводить форсированную политику строительства социализма в ГДР”. Но еще более неожиданным стало выступление на заседании нового министра внутренних дел Л. Берии, предложившего вообще выбросить из решения слово “форсированный”. На вопрос, почему он так считает, Берия ответил: “Потому что нам нужна только мирная Германия, а будет там социализм или не будет, нам все равно”. Для Советского Союза, продолжал Л. Берия, будет достаточно, если Германия воссоединится – пусть даже на буржуазных началах. Свою позицию он мотивировал частично и тем, что единая, сильная Германия станет серьезным противовесом американскому влиянию в Западной Европе.

Но подобная позиция вызвала жесткую реакцию В. Молотова. Он подчеркнул, что вопрос, по какому пути пойдет страна в самом центре Европы, очень важен. Хотя это и “неполная Германия”, но от нее многое зависит. Следовательно, надо “взять твердую линию” на построение социализма в ГДР, но не торопиться с этим».

Кто знает, прислушайся тогда Совмин к словам Берии, как повернулись бы отношения в Европе много лет спустя. Уж точно не было бы Берлинской стены и длительного противостояния СССР и США по линии, разделившей Германию.

С другой стороны, не стоит сбрасывать со счетов обоснования Молотова[39]39
  Там же.


[Закрыть]: «По словам руководителя МИДа, “отказ от создания социалистического государства в Германии будет означать дезориентацию партийных сил не только Восточной Германии, но и во всей Восточной Европе в целом. А это, в свою очередь, откроет перспективу капитуляции восточноевропейских государств перед американцами”».

Исключить такое развитие событий также было нельзя. Впрочем, их развитие зависело от гибкости советской дипломатии.

Не стоит забывать и о сути реформ, которые готовил Л. Берия. Основной их смысл сводился к передаче власти от партийных органов Совету министров СССР, то есть правительству. Фактически Л. Берия готовил частичную деидеологизацию управляющих механизмов, рассредоточение властных полномочий, широкую амнистию заключенных и реформирование системы госбезопасности и правоохранительных органов.

* * *

Читателю может показаться, что перед ним предстал совсем другой Берия, а автор всеми силами пытается обелить «кровавого палача». Признаться, я не ставил перед собой такой цели, но не сыграть на контрастах оказалось невозможно.

Без сомнения, Л. Берия несет ответственность за послевоенные репрессии, а одним из первых его приказов на посту главы НКВД, наряду с реабилитацией и требованиями о соблюдении законности, стала отмена системы досрочного освобождения за ударный труд. С именем Берии принято связывать расширение полномочий ОСО – Особого совещания, на Лаврентия Берию принято возлагать ответственность за депортацию народов 1944 года. Последняя тема, впрочем, требует отдельного рассмотрения, и ее мы поднимем позже.

Одновременно нельзя не упомянуть вклад Л. Берии в создание советского ядерного оружия. Атомный проект, реализованный под его непосредственным контролем (причем назначить его на эту работу просил лично Курчатов), показал блестящие организаторские способности Л. Берии, вдумчивое понимание стоящих перед учеными задач. Что неудивительно: в молодости Л. Берия окончил техническое училище, учился в Политехническом институте.

На примере этой главы мы видели, насколько нетрудно представить одного и того же человека в черном или белом свете. Естественно, в реальности не бывает столь четких градаций, выпячивание одной стороны характера или деятельности, огульное очернение (демонизация) или превращение в ангела во плоти – классический признак работы пропагандистов. Нередко случается, что они перевыполняют план, создавая вместо негативного персонажа карикатурного абсолютного злодея из комиксов.

Что-то подобное произошло и с образом Л. Берии. Если перечислить в одном абзаце все преступления, в которых он был обвинен начиная с 1953 года, не забывая и многочисленные изнасилования девушек, которых якобы ловили по его приказу на улицах Москвы, выглядеть это будет если не комично, то заставит задуматься.

Конечно, Л. Берия был неоднозначной фигурой, вряд ли он был добряком-дедушкой, и, скорее всего, у людей были основания опасаться перейти ему дорогу. Профессиональная деформация не могла не сказаться на характере человека, многие годы возглавлявшего спецслужбы огромной страны.

Однако образ кровавого монстра, малообразованного, без следа человечности, мало соответствует действительности, являясь очередным элементом черного мифа о сталинских репрессиях.

Глава 10. О внесудебных органах и других преступлениях большевиков

В числе непреложных доказательств преступлений советского периода обычно приводят широкое использование в первой половине XX века чрезвычайных мер и внесудебных органов. Отвлечемся на время от истории формирования образа сталинских репрессий и рассмотрим подробнее этот важный для темы книги вопрос.

Чрезвычайная комиссия (ЧК, ВЧК), созданная в 1917 году как специальный орган по борьбе с контрреволюцией и саботажем, первоначально имела полномочия лишь на предание саботажников и контрреволюционеров суду Военно-революционного трибунала. Но уже в 1918 году, с началом Гражданской войны и общим обострением ситуации, ВЧК была наделена внесудебными функциями: получила право непосредственно расстреливать шпионов, диверсантов и других активных врагов революции.

Такое положение, впрочем, просуществовало лишь один год. Уже в 1919-м постановлением ВЦИК внесудебные полномочия ВЧК были отменены, а рассмотрение всех дел ВЧК было передано трибуналам. За чекистами оставалось лишь право на применение наказания в областях, объявленных на военном положении, и только за преступления, особо оговоренные в постановлении о военном положении.

Конечно, в условиях военного времени и послереволюционной разрухи это не могло предотвратить всех злоупотреблений, но налицо стремление большевиков четко регламентировать действия главной спецслужбы.

Но и сама ВЧК просуществовала лишь до 1922 года, то есть 5 лет, из которых только год была наделена широкими внесудебными полномочиями. С окончанием Гражданской войны необходимость в чрезвычайном органе, по мнению большевиков, отпала. 9-й Всероссийский съезд Советов, отметив заслуги органов ВЧК в деле охраны и укрепления завоеваний революции, принял решение о сужении компетенции органов ВЧК и ее реорганизации в Государственное политическое управление (ГПУ). Новая структура была лишена судебных функций, ее полномочия строго ограничивались: она имела право лишь на розыск, дознание, предварительное следствие. Задержание подследственных на срок свыше двух месяцев не допускалось.

Глядя из сегодняшнего дня и представляя себе не просто разгул бандитизма и вседозволенности, в которые страна погрузилась по итогам Гражданской войны, но и продолжающиеся еще кое-где к 22 году столкновения этой войны, такому решению можно только удивляться. Но большевики активно строили мирную жизнь, руководствуясь подчас совершенно идеалистическими принципами и представлениями.

Тем не менее, для того чтобы страна зажила мирной жизнью, недостаточно большого желания и либерализации законодательства. Последнее, напротив, существенно вредит в ситуации, когда в стране существует политическая и общественная нестабильность. Как следствие – в условиях разгула преступности, несовершенства правоохранительных и судебных органов и судебной системы уже в конце 1922 года ГПУ были вновь предоставлены внесудебные полномочия. Их осуществление возлагалось не на всю организацию, а на отдельный орган – Особое совещание при ОГПУ, в задачу которого входило рассмотрение дел по государственным преступлениям. Позже внесудебные полномочия были предоставлены также Судебной коллегии ОГПУ и межведомственным органам, так называемым «тройкам».

В 1934 году Сталин упразднил все внесудебные органы ОГПУ – Судебную коллегию, Особое совещание при ОГПУ и «тройки». Их функции были централизованы и отходили к только что созданному Особому совещанию при НКВД СССР, в задачи которого входило рассмотрение дел о государственных преступлениях.

Попытка возродить многочисленные внесудебные органы прошлых лет – «тройки» (глава НКВД области, секретарь обкома и прокурор области), «двойки» (глава НКВД и прокурор) была предпринята в августе 1937 года, но уже 17 ноября 1938 года постановлением СНК СССР и ЦК ВКП(б) они были вновь упразднены. Таким образом, широко известные по беллетристике и публицистике «тройки» просуществовали чуть более года (точнее, 14 месяцев). Они были структурами краевого или областного масштаба.

Основным внесудебным органом, действовавшим весь период репрессий (вплоть до 1953 года), было Особое совещание при НКВД СССР (впоследствии при МГБ СССР) – ОСО. В его полномочия входило рассмотрение уголовных дел и вынесение приговоров по контрреволюционным преступлениям в рамках существующего Уголовного кодекса. Выносить приговоры о высшей мере наказания ОСО права не имело, за исключением периода ВОВ 1941–1945 годов.

Интересно, что и ОСО (как и его предшественники «тройки») не является исключительным изобретением большевиков. Их история прослеживается со времен Петра I, когда были созданы наделенные внесудебными полномочиями «Особые комиссии по расследованию», состоящие из трех офицеров гвардии. В XIX веке при Министерстве внутренних дел царской России действовало Особое совещание, в полномочия которого входило рассмотрение дел по положению о государственной охране. Дела революционеров, будущих руководителей Советского государства, также рассматривало царское ОСО.

Отдельно отметим «скорострельные» столыпинские суды, или военно-полевые суды, которые ввел в Российской империи в 1906 году премьер Петр Столыпин. Эти внесудебные органы состояли из трех офицеров, которые выносили приговор быстро и без особых прений-разбирательств, вплоть до высшей меры – расстрела.

Как мы видим, ничего специфически нового большевики не изобретали, предпочтя подстраивать под свои нужды исторически сложившиеся в России институты.

Еще одно важное замечание, касающееся применения внесудебных органов. Мало кто ставит под сомнение право царского ОСО выносить приговоры российским революционерам XIX – начала XX веков. И почему-то Петр Столыпин с его «тройками» у нас национальный герой. Однако в случае с аналогичными органами Советской России все приговоры коллегий, «троек» и ОСО априори считаются политическими и отметаются как сфабрикованные.

Ремарка. В ходе работы над этой книгой мною не был рассмотрен важный вопрос, на что мне впоследствии неоднократно указывали. Дело в том, что в дореволюционной России не существовало системы разделения властей (по крайней мере, четкого де-юре разделения) на законодательную, исполнительную и судебную, во главе всего стоял государь-император, «царь божьей милостью», «хозяин земли русской», способный по своей воле и своему усмотрению возносить, награждать, карать и миловать и, кроме прочего, издавать любые законы. Собственно, император и был единственным законодателем, все остальные органы, включая Госдуму, были лишь законосовещательными. Одним словом – абсолютный монарх. И все органы – судебные, внесудебные, карательные, «скорострельные» и любые другие, – созданные царем или с его одобрения, были априори законны. Ну, с точки зрения примата права.

В СССР же существовала Конституция, высший закон, который в статье 102 провозглашал: «Правосудие в СССР осуществляется Верховным Судом СССР, Верховными судами союзных республик, краевыми и областными судами, судами автономных республик и автономных областей, окружными судами, специальными судами СССР, создаваемыми по постановлению Верховного Совета СССР, народными судами»[40]40
  КОНСТИТУЦИЯ (ОСНОВНОЙ ЗАКОН) СОЮЗА СОВЕТСКИХ СОЦИАЛИСТИЧЕСКИХ РЕСПУБЛИК; Утверждена Чрезвычайным VIII съездом Советов Союза ССР 5 декабря 1936 года (с последующими изменениями и дополнениями) // Исторический факультет Московского государственного университета имени М.В. Ломоносова URL: http://www.hist.msu.ru/ER/Etext/cnst1936.htm#9 (дата обращения 25.05.15)


[Закрыть].

Соответственно, все наделенные правом выносить приговоры, т. е. судебными функциями органы, не перечисленные в конституции СССР, являются неконституционными, а следовательно – незаконными. Это главное отличие ситуации Советского Союза от царской России.

Первый же вопрос, который возникает в этой связи: в статье 102 нигде нет слова «только». И в Конституции нигде нет современной формулировки «только по судебному решению». Это существенный пробел для основного закона, формулировки которого не должны допускать двоякого толкования, но в данном случае, будем объективны, этот пробел существует и статью можно при желании трактовать в любую сторону. Просто сегодня, в зависимости от взгляда на события прошлого, одним удобнее трактовать конституционное положение СССР как жестко ограничительное, а другим удобнее трактовать его расширительно.

Второй важный вопрос: статья 102, регламентирующая судебные органы страны Советов, появилась в Конституции 1936 года. Означает ли это, что ранее действовавшие внесудебные органы следует считать вполне законными? Почему же тогда подсчет жертв репрессий с обязательным упоминанием «в том числе внесудебными органами» ведется с 1921 года?

Почему горбачевский указ от 13 августа 1990 года, положивший начало массовой реабилитации, называется «О восстановлении прав всех жертв политических репрессий 20–50-х годов» и в нем, дабы не было сомнений, прямо говорится: «Тяжелым наследием прошлого явились массовые репрессии, произвол и беззаконие, которые совершались сталинским руководством от имени революции, партии, народа. Начатое с середины 20-х годов надругательство над честью и самой жизнью соотечественников продолжалось с жесточайшей последовательностью несколько десятилетий…». «Массовые репрессии осуществлялись большей частью путем внесудебных расправ через так называемые особые совещания, коллегии, “тройки” и “двойки”…»

Вопросы, вопросы…

Но и с самой Конституцией СССР, даже трактуя ее положения как жестко ограничительные, не все так просто. Предоставлю слово ведущему британскому советологу Э. Карру, оставившему нам монументальное исследование «История Советской России»[41]41
  Э. Карр «История Советской России // «Научно-просветительский журнал “Скепсис”» URL: http://scepsis.net/library/id_2122.html (дата обращения 25.05.15)


[Закрыть] – серьезный памятник политологии, искреннюю попытку без идеологических клише разобраться в Советском строе и понять его. Вот некоторые его размышления о советском конституционном строительстве начиная с 1918 года:

«Понятие конституционного закона для западного мира означало закон, которому подчиняется само государство. Это понятие несовместимо с доктриной, считающей закон творением государства. Большинство конституций Запада основывалось на представлении, что власть государства есть нечто такое, что надо ограничить, чему надо положить пределы, чтобы не допустить злоупотребления. Конституция была уступкой, вырванной у монарха…

В буржуазных конституциях такие ограничения еще могли иметь какое-то значение, поскольку давали рабочим определенную защиту от буржуазного государства. Но в Советской Конституции подобным компромиссам не было места. По словам Сталина, она “пришла в свет не в результате сделки с буржуазией, а в результате победоносной революции”. Это означало не равновесие или соглашение между противоборствующими силами, а диктатуру пролетариата…

Каждое государство и каждое правительство есть орудие господства правящего класса. Диктатура пролетариата, как любая другая форма государства, была, по выражению Ленина, “особой дубинкой, rien de plus” (“ничего более”), цель которой – сломить и подавить эксплуататорские классы. Отсюда следовало, что власть, которой конституция облекает такое государство, по сути своей неограниченна, безраздельна и абсолютна.

Именно исходя из таких взглядов, Советская Конституция не содержала признания «конституционных гарантий» или прав граждан на защиту от государства… Марксизм отвергал буржуазное представление о том, что свобода индивидуума может быть гарантирована невмешательством государства в его дела; такая свобода в условиях классового правления была формальной и неэффективной. Чтобы дать рабочим подлинную свободу, нужны позитивные действия. Так, Конституция РСФСР обеспечивала рабочим свободу совести путем отделения церкви от государства и школы от церкви; свободу мнений – предоставляя рабочим “все технические и материальные средства к изданию газет, брошюр, книг и всяких других произведений печати” и для их распространения по всей стране; доступ к знаниям – предоставив “полное всестороннее и бесплатное образование”. Свободу рабочего следовало защищать не от государства, а с помощью государства. Конституция как раз и давала обещание и гарантию такой защиты. Представление о противоположности интересов личности и государства было естественным для классового государства. Интересы отдельного рабочего совпадали с интересами рабочего класса как целого; было бы нелогично и нелепо противопоставлять его рабочему государству».

Но если признавать, что именно эти принципы, прямо вытекающие из марксистской теории и работ Ленина, были положены в основу советского конституционного строительства – а лично у меня нет оснований в этом сомневаться, – то это означает, что советская конституционная система была принципиально отлична от западной, что осуществляющая диктатуру пролетариата верховная власть была надконституционна, если угодно – имела полномочия коллективного монарха.

И как же тогда при анализе событий 20–50 годов XX века, а конкретно в вопросе внесудебных органов, появились утверждения об их незаконности в связи с антиконституционностью? Ну ладно со стороны современных исследователей XXI века, но со стороны верхушки ЦК КПСС конца 80-х годов? В записке Комиссии Политбюро ЦК КПСС по дополнительному изучению материалов, связанных с репрессиями (с этой записки началась горбачевская кампания по реабилитации), сказано: «Имела место антиконституционная практика, носившая организованный характер. Ее крайним выражением стали… массовые репрессии, произвол, депортации». В какой же, интересно, системе координат мыслило Политбюро и последний генеральный секретарь ЦК КПСС и что они знали о системе, которую возглавляли?