Текст книги "Без права на прошлое. Часть 1"

***

– Поздно вы, сударь, – хозяин гостиницы тер заспанное лицо. – Или рано, мож быть? Бурная ночь приключилась?

– Комнату освобожу сегодня, часов в восемь-девять, – Охотник проигнорировал вопрос. – Деньги получишь за три следующих дня. Благодарностей не надо, обойдусь. На завтрак съем омлет с сыром и томатами, черный хлеб и чай. Скажи своим, пусть приготовят.

– Супу не желаете откушать? Хороший суп, наваристый, рыбный…

– Для счастья мне только супа не хватало… Все понял?

– Ага. Уезжаете из Арабая?

Охотник всмотрелся в припухшее ото сна лицо.

– С какой целью интересуешься?

– Да просто, – нисколько не смутился кабачник. – Любопытствую. Ничо с собой, сударь, не могу поделать. Уж такой я любопытый!

– Ну-ну, – нахмурился Охотник. – Любопытный… А может жадный? Небось с докладами бегаешь по вечерам? В Серую Башню?

– Я вас умоляю! – кабачник прижал ладони к груди. – Да если б деньгу там какуй-никакую приличную давали, может и бегал бы! А так, шиш соленый на масле! Скупердяи эти сыщики, жмоты алче.. алча… Алчущные! Я на пиве больше заработаю. На недолитом. Зато и голова целее будет. И эта, как ее там… ремпутация! А в трактирном ремесле без энтой ремпутации никак нельзя. По миру пойдешь!

– Молодец, – кивнул Охотник. – Крепче за нее держись. Двумя руками.

– Как скажете, сударь. Вам виднее. Вы спать?

Охотник не ответил. Демонстративно отвернулся и пошел вверх по крутой лестнице. В самый дальний номер – маленькую комнату с умерено чистой постелью и минимальным количеством клопов. Так заверил кабачник, обладатель ремпутации, заломив за постой полуторную цену. Его имени Охотник не узнал или не пожелал запомнить. В первую же ночь оказалось, что ремпутация подвела. Клопов было много.

Дверь приветствовала старика скрипом, комната – полумраком. Охотник зажег лучину. Повесил плащ, стащил сапоги и рубаху. Распахнул окно, вдохнул утренний воздух. Светало. Спать можно было и не ложиться, но старик счел нужным дать себе час-другой отдыха.

Он умылся в деревянном тазу. Сбросил на пол цветастое покрывало и не обтираясь лег на кровать с умеренно чистым бельем. Пристроил посох в изголовье, блаженно вытянул ноги и закрыл глаза…

Он почти уснул, когда со стороны полуоткрытого окна раздался тихий скрежет. Что-то упало, разбилось. Затрещало, словно портной разодрал кусок ткани. Кто-то приглушенно ойкнул.

Охотник моментально поднялся. Неслышно подошел, встал с боку и выглянул наружу.

Это была та самая девчонка. Маленькая бандитка из портового проулка, хозяйка кинжала и арбалета. Удивительно, но она не убежала, радуясь, что осталась цела, а пошла следом. Зачем?! Ограбить, убить, продать себя?

Охотника не интересовали мотивы и побуждения. Мысли, что блуждали в головке этого порочного создания, интереса не представляли. Тем более, в настоящий момент юной преступнице вряд ли удалось бы осуществить задуманное.

Тоненькая и гибкая, похожая на цирковую акробатку, она легко преодолела барьер первого этажа, но после случилось непредвиденное. Полы курточки зацепились за ржавый крюк, торчащий из стены чуть ниже окна. Его предназначение для старика оставалось загадкой. Девица висела и болтала ногами на высоте второго этажа. На брусчатке мостовой валялись осколки цветочного горшка.

– Помоги мне, пожалуйста, я зацепилась, – голосок звучал самой невинностью, и не знай Охотник, что еще недавно девчонка стреляла в него и тыкала ножиком, мог решить, что за окном – маленькая герцогиня.

– Чего ты здесь забыла? – он не собирался снимать эту рыбку с крючка. – Убирайся к шайтану, я сплю.

Девчонка сделала несчастное лицо. Качнулась, забарахталась, попыталась закинуть ногу на подоконник… Раздался треск рвущейся материи.

– Ой-ой! – пискнула бандитка. – Дядечка Охотник!

Упасть она не успела. Жилистая рука бывшего Гвардейца ухватила за талию и втащила в комнату.

– Спасибо, дяденька Охотник! – она стояла перед ним и с сожалением рассматривала порванную курточку.

– Сядь, – он указал на расправленную кровать. – Сядь и поясни, для чего эти гимнастические выкрутасы тебе понадобилась? Так сильно монет не хватает?!

Девчонка глянула на кровать, но присела на краешек табурета. Милое лицо, чуть вздернутый носик и грязные белокурые волосы, слипшиеся от пота. Надутые губки, сложенные на коленках изящные ладошки. Охотник мог дать ей одновременно и пятнадцать, и двадцать пять лет.

– Я пришла за помощью.

Он ухмыльнулся.

– Друзей позвать не забыла? Ах да, я же им уже помог…

– Я пришла за помощью, – повторила бандитка. – Одна, а эти парни… Они просто парни и больше ничего! Я их почти не знаю!

– Я так сразу и понял. Еще там, в переулке. С чего ты взяла, что меня зовут Охотником?

– Знаю и все. Долгая история.

– Ну уж будь любезна, поведай! А я послушаю. Может и помогу, по доброте душевной. Я ведь так похож на филантропа, мецената или служителя Творца из приюта для брошенных малышей. Это сарказм, если тебе знакомо такое слово! Спускайся обратно. Живо! И не по лестнице, а как пришла! Пойдешь через парадный вход – еще хозяин «Свечи» заметит и непонятно что нафантазирует. Спать потом не сможет.

Девчонка скорбно шмыгнула носом.

– Мне некуда идти, дяденька Охотник…

– Никакой я тебе не дяденька и тем более не охотник! Я торговец редкими травами. Собиратель и гербарист. Еду домой, в Гонт, пропивать заработанное. Честным трудом, в отличии от некоторых…

– Ты можешь называться кем угодно, но ты – Охотник! – убедительно пискнула бандитка. – Герой Разлома, один из двенадцати Гвардейцев Старого Императора. Ты один из тех, кто спас нашу страну. И только ты можешь мне помочь!

Последние слова звучали так проникновенно и жалобно, что старику стало не по себе.

– С чего ты решила, милая, что я тот самый Охотник?

Девчонка вновь шмыгнула, вытерла нос пятерней.

– Мне рассказывала о тебе бабушка. Моя бабушка Талия. Ты спас ее во время осады Киарска, города в Восточной Усилии, если забыл. Ты смелый, Охотник. И добрый. Ты вытащил бабушку из-под рухнувшего дома и на руках вынес из огня.

Охотник нахмурился.

– Не помню такого.

– А она запомнила на всю жизнь! И тебя запомнила. Бабуля всегда, даже когда на вас объявили Ловлю, утверждала, что вы герои. За слова ее и повесили…, – девчонка всхлипнула. – Отца выгнали со службы. Он запил и однажды его зарезали собутыльники. Мать умерла от чахотки. Еще раньше, за полгода до этого. Брат записался в рекруты. Воевал, гонялся за контрабандистами и пропал где-то на границе с Катарской Федерацией. Так я осталась совсем одна.

Охотник почесал клеймо, багровеющее на солнечном сплетении.

– Трогательно, я едва не прослезился. Часом не Патрик Дидо сочинял? Насколько знаю, он мастер душещипательных историй.

– Я не знаю никакого Патрика! – на глазах девчонки выступили слезы. – И это не история, а правда. Я из Восточной Усилии. Из Киарска. Моя семья жила там, на улице Башмачников, в маленьком доме с крышей из рыжей черепицы. Но теперь в этом доме живут другие люди…

Она замолчала, как-то вся сжалась, скукожилась, став похожей на мокрого котенка. И выглядело это до того трагично, что Охотнику захотелось обнять девчонку. Погладить по голове, успокоить. Но он не двинулся с места.

– Как тебя зовут?

– Валери.

– Фамилия?

– Просто Валери.

– Ладно, просто Валери… Чего ты от меня хочешь?

Девчонка хлюпнула носом.

– Помощи.

– И чем я, старый торговец травами и этот… гербарист могу тебе помочь?

Она отстранилась, откинулась на стуле, едва не свалившись.

– Почему ты мне не веришь, Охотник?!

– Потому, что ты врешь.

– Не вру!

– Врешь.

– Нет, не вру!

– Врешь.

– А я говорю, не вру, не вру, не вру!!!

Он рассмеялся.

– Ладно-ладно, убедила! Так чем я могу тебе помочь, беженка из Усилии?

Она взглянула на него снизу вверх. Уставилась своими блюдцами цвета прибрежной волны, так похожими на глаза потерянной любви. Охотник почувствовал, как по спине пробежали мурашки.

– Ты можешь проводить меня домой, в Киарск… Ведь правда можешь?! – голос бандитки искрил надеждой. – Я здесь совсем одна… Я запуталась, связалась с компанией негодяев, тебе знакомых… Мне страшно… А ведь ты герой! Настоящий! Моя бабушка никогда не лгала. Она тебя хорошо запомнила. На всю жизнь. Даже портрет твой нарисовала. Маленький, по памяти.

Девчонка залезла во внутренний карманчик. Нащупала и протянула старику миниатюрку… Нет, медальон. Безвкусный, из позеленевшей от времени бронзы, поцарапанный и потертый. Он ногтем подцепил одну из половинок, открыл…

На Охотника смотрело его собственное лицо. Строгое, чуть более молодое, но знакомое лицо, искусно написанное выцветшей акварелью на овале плотной бумаги. Пронзительные желто-зеленые глаза смотрели куда-то вдаль, в непонятную для непосвященных точку, а на заднем плане полыхало пламя….Нет, лишь намек на пламя, на отблеск невидимого пожарища…

«Что за день сегодня? – подумал Охотник, вертя медальон, всматриваясь в знакомые черты. – Что за дерьмо происходит?!»

– Неплохо нарисовано, – он вернул миниатюрку девушке. – Для неизвестной бабушки, видевшей меня лишь раз в жизни.

– Я не вру, Охотник! – бандитка спрятала медальон в лохмотья курточки. – Правда-правда! Ты поможешь? Поможешь?!

«Выкинуть ее в окно или спустить по лестнице?» – подумал старик, но неожиданно для себя спросил:

– Ты голодна небось? Кушать хочешь?

Девчонка снова хлюпнула носом, распахнула сапфировые глазищи и… улыбнулась. Показалось, или полумрак убогой комнатушки просветлел? Точно так же, как расцветал, загорался мир, когда густой аквамарин глаз Амели проливался с улыбкой на сутулого Гвардейца.

– Хочу немного, – она скромно потупилась, вновь изобразив юную герцогиню. – Но не беспокойся, я потерплю сколько надо. Я привыкшая…

– Ты будешь есть или нет?

– Да, дядечка Охотник.

«Какой я тебе дядечка, – думал он, спускаясь по лестнице в большой зал „Черной свечи“, подзывая кабачника и давая распоряжения о еде и питье. – Скорее уж дедушка! Или прадедушка, а то и прапрадедушка».

«Может она крадет сейчас, – думал он, поднимаясь по лестнице, неся тарелку с куском холодной говядины, четвертиной сыра, краюхой белого хлеба и стаканом клюквенного морса. – Я ведь не прятал ничего, а кошели с монетами просто запихал под кровать».

Маленькая бандитка ничего не украла. Спала, сидя на табурете и свесив на грудь белокурую головку.

Он поставил тарелку на столик. Взял девочку на руки и бережно, боясь разбудить, перенес на кровать с умеренно чистым бельем. Поправил подушку, накинул покрывало.

Сам устроился на оставленном стуле, подпер голову кулаком. Удивительно, но присутствие маленькой лгуньи совершенно не раздражало. Наоборот, было приятно слушать ее мирное посапывание, улавливать запахи молодости и представлять, фантазировать, что в мире стариковского одиночества появился кто-то, для кого он важен. Дочка… внучка, для которой никому не нужный старик что-то значит. Которой этот старик может помочь…

Охотник улыбнулся. Иллюзия, конечно, примитивный самообман. Девчонка профессионал. Трудится, следит по чьей-то указке. Но неважно, работает она на Имперский Сыск, компаньонов Патрика Дидо или кого-то еще. Пусть остается. Пока. Ведь стоит прогнать синеглазую лгунью, и на ее место придет кто-то другой. Быть может, не такой беззащитный и трогательный…

Охотник вновь глянул на лже-бандитку. Спать совершенно не хотелось, но спустя десять ударов сердца он провалился в черноту.

Глава 5

Он проснулся спустя два часа. Отдохнувший и бодрый, несмотря на сидячее, походное положение и крохи времени, врученные Маэстро Забытья. Бандитка спала, свернувшись калачиком и мягко, по-домашнему, посапывала. Она казалась такой невинной и милой, что Охотник невольно залюбовался, засмотрелся на эту девочку, почти ребенка, заблудившуюся во взрослых играх.

Старик вздохнул. Сполоснул лицо остатками воды в тазу. Обтерся, оделся и спустился в большой зал, прихватив в качестве компаньона верный посох. Невзирая на ранний час, в дальнем углу залы сидело двое мужиков, красномордых и неряшливых. Уткнувшись в миски, они поглощали суп, чавкая и бесцеремонно отрыгивая. Прислонившись к кухонной двери, за едоками наблюдал повар «Черной свечи». Круглое лицо под белым колпаком улыбалось хитро и загадочно. Кабачника с ремпутацией видно не было.

Охотник съел приготовленный завтрак. Выпил чай и вышел из гостиницы, провожаемый взглядами неряшливых и красномордых, перешедших от супа к пиву. Наперекор предположениям мрачные мужики к сыскарской братии отношения не имели.

Трудолюбивый Арабай давно проснулся. Или вовсе не засыпал, похожий на древнего деда, страшащегося упустить песчинки ускользающего времени. Этого божественного кредита, которого не хватает при оплате последнего счета, но который мы так неразумно инвестируем на протяжении всей жизни.

В чем в чем, а в вопросах рационального вложения времени Арабай держал марку. Катили повозки, шумели торговцы, голосили служаки, кузнецы, ремесленники и прочие горожане неопределенного рода занятий. Люди куда-то бежали, спешили, опаздывали. Неслись, толкались и ругались, такие деловитые, сосредоточенные и скучные, замотанные, как большие грустные куколки, в плотный кокон повседневности.

Проскрипела телега, провалилась в лужу с омерзительной жижей. Жижа хлюпнула, залила юбку круглой как сдобная плюшка торговки безделушками. Женщина обложила возницу бранью, тот не остался в долгу. К ссоре присоединился субъект в живописных лохмотьях и подозрительная личность с покрасневшими глазами. Кричали, махали руками, поминая родичей оппонентов и посылая в гиблые места, куда не стоит заглядывать приличным людям.

Охотник постоял, понаблюдал за перепалкой, но спешащий к месту дискуссии патруль Лунной стражи вынудил продолжить путь. Роль свидетеля конфликта старика нисколько не прельщала.

Стучал посох, скрипели подошвы. Город гудел потревоженным ульем.

Охотнику нравилось наблюдать маленькие человеческие трагедии. Украдкой, стыдясь своего подсматривания. Людей он презирал, ненавидел даже. Считал говорящим зверьем со скотскими инстинктами, желаниями и потребностями, но одновременно преклонялся перед стойкостью Человека. Восхищался способностью личности изменяться и преображаться, за считанные дни эволюционировать или переживать мутацию, стоило только показаться у порога лику истинного несчастья.

Таким преображающим безобразием выступил для многих Разлом. Разорвал Империю. Породил героев и мучеников.

Старик вздохнул, сплюнул. Он не понимал людей – противоречивых и непостоянных, балансирующих над пропастью между добродетелью и пороком. Ежечасно падающих в эту пропасть, но всякий раз выкарабкивающихся на невидимый канат, сплетенный из минут, недель и лет… Вновь идущих по этому канату, готовому в любой миг лопнуть и увлечь мечущуюся душу в бездну непознанного…

Над ухом заржала лошадь, оборвала мысль. Наездник – безусый франт в бирюзово-желтом камзоле занес над головой плеть, готовясь стегнуть угодившего под копыта растяпу… Занес и опустил, встретившись нахальным взглядом с желто-зелеными глазами хозяина мятого плаща-хамелеона. Отвернулся, выругался, хлестнул с плеча несчастную кобылу. Помчался дальше, под аккомпанемент возмущенных криков и страдальческое ржание.

Охотник покачал головой. Поступки людей. Их движущие мотивы. Они по сей день оставались загадкой. Много пожив и еще больше повидав, Охотник не понимал, отчего, ступая по канату жизни, люди так редко выбирают сторону условного «добра». Почему хамят, сквернословят, воруют, предают, обманывают… Не понимал с недоумением юности, забывая о прожитых годах и пережитых испытаниях…

Он шел той самой дорогой, которой возвращался в «Черную свечу» после ночных приключений. На площади Королевского осетра, недалеко от позеленевшей рыбьей статуи собралась толпа. Двое плотных, вспотевших Лунных стражей в черных одеждах и с серебряными нашивками на рукавах грузили на телегу тело. Зеваки щелкали орехи, галдели и давали советы. Стражники лениво огрызались и еще больше потели. Их смена, ограниченная ночными часами, подходила к концу, а незапланированный труп мог стать причиной задержки. Поэтому с телом несчастного не церемонились, крутя и переворачивая точно куль картофеля.

– Да что ж это творится, люди сердешные?! – причитала тетка без возраста. – Убили же, насмерть убили и опять под моими окнами!

– Ночью хто-то всю морду ему разбил! – слышалось из толпы. – Со страшной силищей шибанули, аж нос в голову вмялся!

– Кувалдой, наверное. Мож кузнец какой? От храбителей отбивался да перестарался?

– Или это и не храбитель, а охрабленный? Вон и одежда приличная, сам бы такую носил.

– По-твоему душегубы в лохмотье ходют? Не, братец! Щеголяют нарядами, сучьи сыны, будто какий-нить дворяне блахородные!

– Ну я и блахородных встречал, что хляделись как пьянь да рвань.

– Да уж, бывают всякие…

– Под моими окнами!

Раздался колокольный бой. Головы в толпе на миг умолкли, завертелись, но с места не тронулись. Продолжали грызть орехи, глазеть и сплетничать. «Бычье яйцо» отсчитало восемь ударов-часов. Разбудило приверженцев валянья в кровати. Поторопило опаздывавших на службу. Замолчало, довольное произведенным эффектом.

Охотник тоже заторопился, хотя постоял бы еще, послушал всезнающих комментаторов. Вдруг это одного из дружков Валери укладывали на телегу? Впрочем, личность убитого не особо интересовала. Пусть даже и так. Чувства вины старик не испытывал.

Он покинул Осетровую через узкий проулок. Покружил, попетлял в лабиринте домов и хозяйственных построек. Отказался от шапки-неведимки, бальзама от облысения и снадобья для молодецкой потенции, предложенных вертким малым с бегающими глазками. Наступил в кучу овощной гнили и вышел на Второй проспект Наковальни, ругаясь под нос и обтирая сапоги о бугристую спину мостовой. Протопал по Наковальному пару кварталов, в запахах дыма, пота и железной окалины. Трижды воздержался от примерки брони, дважды – от испытаний на деревянном манекене остроты новенького меча. Купил засахаренное яблоко у рыжего мальчишки-лоточника. Свернул на тихую, ухоженную аллею, по непонятным причинам до сих пор не вырубленную. Прошагал немного, вдыхая зеленые запахи и наслаждаясь хрустом ракушечника под успешно оттертыми сапогами, и добрался, наконец, до цели незапланированной прогулки.

Он стоял перед знакомой дверью из первосортной усилийской сосны. Воротца, покрытые блестящим лаком, узорами и резьбой, пристроились с торца двухэтажного особняка, окруженного аккуратным садиком с дикими грушами, жимолостью и сиренью.

Охотник тихонько постучал. Обождал немного и что есть сил дернул за язычок массивного колокольчика.

– Кого там шайтан притащил в такую рань? – раздался из-за двери голос. Голос был стар и сипл.

– Друг, – назвался Охотник.

– Нет у меня никаких друзей! – огрызнулся голос. – А которые таковыми числятся, спят сейчас, как все приличные люди. Проваливай к шайтану или собак спущу!

– Открывай, приличный Карло, – Охотник усмехнулся. – Собак у тебя отродясь не водилось, а господину, к которому меня посылаешь, будет любопытно о твоих проделках поведать. Долго рассказывать придется, но он послушает, послушает…

Через секунду-другую дверь шумно распахнулась. Карло Муцио – вор и фальшивомонетчик, личность неординарная, творческая и в определенных кругах легендарная, стоял в ночной пижаме и островерхом колпаке.

***

Охотник знал Муцио давно, с событий Разлома, временам которого принадлежало большинство его старых связей. В те годы Карло – молодой, но подающий надежды вор получил по поддельным документам целый обоз провианта, предназначенного для Западной Армии. Да так ловко спрятал награбленное, что армейские сыщики лишь разводили руками. Был обоз и нет, словно в воздухе растворился!

Охотник лично занялся расследованием. И нашел, конечно, и само похищенное, и исполнителя аферы. Карло пытался бежать, но был пойман и посажен под замок. Имея причины и доказательства, Охотник собирался передать жулика в руки палача, но вмешался Гвардеец по прозвищу Аналитик. Всевидящий Аналитик уговорил Охотника повременить с наказанием. И, как в большинстве случаев, оказался прав. В будущем Муцио не раз содействовал Империи в войне. Делился информацией, снабжал поддельными документами и пропусками, а однажды вместе с Аналитиком и Финансистом провернул дело с фальшивыми векселями, едва не обанкротив тем самым враждебное в те годы Королевство Фария.

Карло Муцио был негодяем, беспринципным и аморальным, но, невзирая на душевные качества, дело свое любил и достиг в нем невиданного мастерства, граничащего с гениальностью…