Текст книги "Социальное неравенство. Альтернативный взгляд"

Если неравенство (в том числе наследственное) во владении капиталом в целом оказывает позитивное влияние на качество принимаемых по системе экономических решений, то можно признать все остальные связанные с ним проблемы необходимыми издержками. Если же это влияние не столь очевидно, то концепции, рассматривающие неравенство как безусловное зло, могут быть более оправданными.

Прежде чем начать разговор о влиянии неравенства во владении капиталом на качество принимаемых решений, необходимо сделать два отступления.

Одно из них связано с противопоставлением предпринимателей и наследственных собственников капитала. Первых принято считать хорошими и полезными для экономики и прогресса, а вторых – пользующимися унаследованными ресурсами незаслуженно и неэффективно.

Однако в данном случае возникает одна большая проблема: большинство предпринимателей занимается этой рискованной деятельностью именно для того, чтобы впоследствии стать собственником капитала и передать его детям. Успешный бизнесмен, как правило, зарабатывает свой капитал достаточно быстро, и при невозможности передать состояние по наследству, он в довольно раннем возрасте потеряет стимулы к труду, вносящему существенный вклад в общее благосостояние.

Без сомнения, мне могут возразить, что многие настоящие предприниматели – это трудоголики, часто готовые работать и без материальных стимулов. Но подобные возражения поступят от тех же людей, которые несколькими страницами ранее стали бы мне доказывать, что «идеальные миллиардеры» – незначительное исключение в мире богатых людей.

Если предположить, что «идеальные миллиардеры» станут массовым явлением, то у нас не должно возникать вообще никаких рациональных стимулов, чтобы как-то ограничивать рост их состояний. Если же не верить в будущее преобладание такой группы богатых людей, то логически надо принять тезис о том, что большинство предпринимателей продолжит работать во многом для того, чтобы завещать свой капитал детям.

В некотором смысле наследственные собственники крупных состояний являются следствием и одновременно причиной существования предпринимателей, и нет никакой реалистичной возможности сохранить полезные функции предпринимателей, избавившись при этом от их богатых наследников. Поэтому далее в данном разделе, чтобы не перегружать текст постоянными оговорками, под словом «собственники» я буду объединять и людей, заработавших капитал самостоятельно, и тех, кто его унаследовал. И хотя логически очевидно, что качество решений первых, скорее всего, выше качества решений вторых, в силу неразрывной диалектической связи этих двух групп их невозможно разделить, а, следовательно, разумно говорить о некотором среднем качестве их решений.

Вторая оговорка связана с неоднократно высказанным ранее тезисом о том, что если человек самостоятельно создал свое состояние, это с определенной степенью вероятности означает, что он последовательно в течение жизни принял много продуктивных экономических решений.

Проблема данного тезиса состоит в том, что реальный мир полон множества «черных лебедей» и капризов фортуны. Существует огромное количество предпринимателей, случайно разбогатевших благодаря фортуне, равно как и предпринимателей, разорившихся, действуя на основе разумных расчетов, учитывавших все возможные обстоятельства. Но даже самый развитый человеческий разум не способен предвидеть всего разнообразия жизни.

Кто-то идет на неоправданный риск, и ему все равно везет, а кто-то рискует по минимуму и много работает, но прилетает «черный лебедь» и все идет прахом. Основатели Google, Amazon или Facebook вряд ли делали свой проект в 10 раз усерднее и умнее, чем их конкуренты, занимавшиеся тем же самым, однако они заработали в тысячи и миллионы раз больше, чем их конкуренты. Знаменитые певцы или футболисты могут самостоятельно заработать огромные деньги, хотя вряд ли накопленный ими опыт подскажет правильные экономические решения. И подобные примеры можно приводить долго.

В полной мере представление о капитале как накопленном результате большого числа правильных решений может быть применимо к бизнесменам, долго и успешно работавшим на высококонкурентном рынке, или к серийным предпринимателям, последовательно создававшим большое количество успешных бизнесов. Однако заметная часть самостоятельно заработавших такой капитал, на самом деле, не будет отличаться по качеству принимаемых ими экономических решений от случайной выборки победителей лотереи.

В этом смысле вновь созданное состояние известного рэпера или сотрудника выстрелившего IT-стартапа, которому на ранней стадии дали небольшой пакет акций, вдруг превратившийся в сотню миллионов долларов, по влиянию на качество решений никак не отличаются от наследников крупных состояний. И часто тратят и инвестируют заработанное гораздо менее разумно, нежели наследники завещанное, просто потому, что получают эти деньги в более раннем возрасте.

Однако утверждение, что люди, совершающие последовательно неправильные экономические решения, постепенно состояний лишаются, действует на всех в одинаковой мере.

Таким образом, часть попадающих в группу «собственников» оказываются там благодаря способности принимать качественные экономические решения, другая – случайно, но все те, кто впоследствии постоянно принимает экономические решения качества ниже среднего из этой группы, выбывает или спускается по этажам этой группы вниз.

В результате такого постоянного отбора и выбраковки принимающих плохие решения, средняя способность представителей группы «собственников» принимать качественные экономические решения выше, чем подобная способность в среднем по населению.

Тем не менее это не означает, что в населении не может быть других групп, сформированных по иному принципу, чья способность принимать качественные экономические решения еще выше. Поэтому не бессмысленно подумать над тем, какие альтернативы решениям собственников существуют в принципе.

В принятие значимых экономических решений во все исторические эпохи было вовлечено абсолютное меньшинство населения. В подавляющем большинстве случаев экономические решения являются результатом воли единиц. Если эта воля ограничена какими-то формальными процедурами или широкими голосованиями, то в большинстве случаев подобные процедуры и голосования по факту лишь одобряют уже принятые решения. Если в рамках подобных процедур вдруг возникают серьезные разногласия, то, как правило, они все равно по итогу разрешаются компромиссом среди двух-трех лиц, по факту принимающих решение.

И даже в тех редчайших случаях, когда в соответствии с процедурой или законом какое-то решение реально принимается посредством голосования среди широкого круга лиц с заранее неочевидным результатом, альтернативные варианты решения все равно готовит очень ограниченная группа людей, некоторые из которых его же потом и осуществляют.

То есть в принципе бессмысленно и нереалистично говорить о каких-то коллегиальных началах или вовлечении в решения широкого круга лиц. Речь всегда идет о единицах, и расхождения могут быть только в том, из кого данные единицы рекрутируются и в условиях каких ограничений принимаются решения.

Со времени возникновения первых государств существовало две условные категории людей, принимающих значимые экономические решения, в разных пропорциях сочетавшиеся в обществах различных времен. Это чиновники – т. е. люди, так или иначе уполномоченные политической властью, и собственники – группа, распоряжающаяся неким объемом ресурсов не по праву назначаемой должности, а по праву наследуемого владения или взаимной договоренности.

Именно чиновники (в эту категорию я в данном случае включаю жрецов или партийных функционеров в определенных обществах) решали, как и где правильно строить каналы в Древнем Египте или Китае, сколько людей нужно согнать для их строительства и каким образом обеспечить снабжение стройки. Назначенные верховной властью люди принимали все возможные экономические решения в СССР и принимают некоторые из них в современных развитых странах с рыночной экономикой.

Дискуссия о том, кто эффективнее выполняет свои задачи – чиновники или собственники, была исключительно масштабной и продолжительной. Только во второй половине ХХ в. на эту тему были написаны тысячи страниц текста и приведено бесчисленное количество аргументов. Ограничимся изложением трех базовых выводов по данной теме, с которыми сегодня вряд ли кто-то будет спорить: 1) в большинстве случаев управление экономическим процессом собственником обеспечивает большую эффективность данного процесса на микроуровне, в сравнении с управлением данным процессом чиновником; 2) существуют сферы и обстоятельства, в которых свобода деятельности собственников, не ограниченная регулированием со стороны чиновников, может вести к неоправданным издержкам на макроуровне, а равно отрасли экономики и процессы, прямое управление которых чиновниками может быть оправдано, ибо выгоды от этого на макроуровне превышают издержки от потери эффективности на микроуровне. Перечень таких сфер и отраслей сильно разнится от автора к автору; 3) при выборе между свободным рынком и регулированием практически все авторы сходятся в необходимости разумного сочетания этих двух начал, правда, весьма по-разному определяют практическую точку их «разумного» баланса.

Все вышесказанное, по сути, сводится к тому, что, за исключением редких маргиналов, большинство современных авторов сходится на том, что для экономики наиболее эффективно некоторое сочетание чиновников и собственников, пусть и видят его несколько по-разному.

К описанным выше тезисам я бы добавил еще один. Независимо от того, стоит ли во главе государства монарх или избираемый народом парламент, абсолютное большинство действующих чиновников принимается в состав бюрократии методом кооптации со стороны чиновников более высокого ранга. В стране могут существовать множественные формальные ограничения для обеспечения меритократического подхода при выборе чиновников, и они даже могут реально работать, однако это все равно кооптация, которая всегда способствует преимущественному отбору и продвижению людей с определенными качествами/навыками/взглядами.

Поощрения и наказания чиновников за правильные/неправильные экономические решения, а также критерии оценки подобных решений почти всегда носят субъективный характер. Неважно, относится ли это к субъективным оценкам абсолютного монарха или народных масс, на предпочтения которых ориентируются политики. Для чиновника субъективная оценка правильности его решения вышестоящими инстанциями всегда важнее объективного экономического результата принятого решения. Поэтому ресурс (должность) чиновников довольно слабо зависит от реального экономического результата принятого ими решения, но сильно – от субъективного мнения иных чиновников.

Результаты оценки эффективности экономических решений собственников носят более объективный характер. Собственник, сделавший правильные предположения, получает на вложенные ресурсы больше ресурсов, а тот, что сделал неправильные предположения, ресурсы теряет.

При этом по своим личностным и прочим качествам собственники гораздо более разнородны, нежели чиновники. Определенное число состояний наследуется, а в разных экономических ситуациях эффективными могут оказаться различные качества и способности, что приводит к тому, что в меняющихся обстоятельствах богатеют и беднеют люди совершенно разного типа и склада.

Чиновничьи должности также иногда наследуются, но в среднем заметно реже, и главное последующее продвижение унаследовавшего должность чиновника по службе всегда сильно зависит от совпадения его личных качеств и взглядов с преобладающими в чиновничьей корпорации на данный момент. Бюрократия всегда стремится к определенному единообразию действий и даже единомыслию, каковое наблюдается среди собственников гораздо реже.

Данное различие ведет к разной концентрации рисков принимаемых решений. У собственников мы наблюдаем разнообразие поведения при наличии обратной связи между адекватностью принимаемых решений и количеством ресурсов, а у чиновников – относительное единообразие и единомыслие при весьма ограниченной обратной связи между экономической адекватностью решений и объемом властных ресурсов.

Если несколько богатых наследников или предпринимателей, исповедующих устаревшую парадигму, начнут принимать откровенно неадекватные решения, объем ресурсов в их руках и возможность принимать дальнейшие решения сократятся и перераспределятся в иные руки, а экономическая система в целом не пострадает. Если же единомыслящая бюрократия будет последовательно реализовывать экономически неадекватные решения, которые по каким-то внутренним причинам кажутся ей правильными, то систему ждет катастрофа. Подобных кризисов немало случалось в экономической истории древности, но можно вспомнить и поздний СССР, и сегодняшнюю Венесуэлу[39]39
  У решений собственников существуют свои издержки, и излишнее сосредоточение экономической власти в их руках также может привести к катастрофе, правда, не экономического, а политического свойства.


[Закрыть].

Мелкие неэффективные экономические решения некоторых наследников капитала – очевидная издержка, размазанная во времени и незначительная по масштабу. Риск катастрофических последствий государственной политики гораздо более концентрирован, хоть и не обязательно реализуется.

Исторически недавно сложилась третья группа людей, принимающих значимые экономические решения, – профессиональный менеджмент.

Специалисты, занимающиеся управлением имуществом собственников, существовали еще в древности, однако становление профессионального менеджмента как самостоятельной социальной группы произошло совсем недавно и связано в первую очередь с развитием фондового рынка и систем корпоративного управления. И в Древнем Египте, и в Европе XIX в., и сегодня в небольших семейных компаниях профессиональный наемный менеджер целиком и полностью зависел от собственника капитала, и одной из главных необходимых ему компетенций была способность выстраивать с собственником личные отношения.

С появлением множественных мелких акционеров, инвестиционных фондов и прочих институциональных инвесторов, усилением налогового контроля, развитием профсоюзов и многими другими явлениями, корпорация стала гораздо менее зависимой от своих основных владельцев сущностью, вынужденной отчитываться (вплоть до уголовной ответственности топ-менеджеров) перед кредиторами, аудиторами, государственными контролерами, представителями профсоюзов и т. д. Появились советы директоров с большим количеством независимых членов (многие из которых в прошлом – такие же профессиональные менеджеры), пришлось учитывать, как фондовый рынок отреагирует на назначение того или иного топ-менеджера, что скажут рейтинговые агентства и т. п.

Все это сформировало систему, в которой профессиональные менеджеры, сидящие в пенсионных или инвестиционных фондах, избирают в советы директоров компаний других таких же менеджеров (часто бывших), которые нанимают на высшие руководящие должности корпораций третьих профессиональных менеджеров, последние, в свою очередь, нанимают профессиональных менеджеров более низкого ранга, мечтающих в перспективе перейти в первые три категории. И над всем этим довлеет «мнение фондового рынка», которое во многом формируется действующими и «отставными» специалистами.

Перед нами очень похожая на бюрократическую модель самовоспроизводства корпорации людей определенного типа методом кооптации, с той существенной разницей, что степень обратной связи между адекватностью экономических решений и ресурсами профессиональных менеджеров несколько выше, чем в случае с бюрократией. Конечно, и на этом поприще есть множество примеров того, как отдельные топ-менеджеры принимали краткосрочно эффективные, но долгосрочно пагубные для компании решения, и на волне их высокой оценки рынком переходили в компанию покрупнее, однако это скорее исключения, нежели правило.

Корпорация профессиональных менеджеров многим хороша, она действительно позволила повысить эффективность принимаемых экономических решений в целом и сильно ограничила произвольные неадекватные решения собственников капитала, снизив этот тип издержек в масштабах экономики. И в случае людей, заработавших свои состояния самостоятельно, и в случае наследников качество значительной части экономических решений в развитых странах сегодня во многом определяется качеством инфраструктуры корпоративного управления и финансового рынка. При наличии карьерных менеджеров, аудиторов и необходимости учитывать реакцию финансовых рынков, делать крупномасштабные экстравагантные глупости, как минимум, затруднительно.

Теоретически можно представить себе мир без крупных состояний, где большая часть капитала распределена между мелкими и институциональными инвесторами, а функцию предпринимателей выполняют профессиональные менеджеры, нанятые другими профессиональными менеджерами, избранными третьими профессиональными менеджерами. Однако данной модели сопутствуют как минимум три серьезных недостатка.

Во-первых, корпорация профессиональных менеджеров очень хорошо умеет покупать перспективные стартапы и правильно применять/развивать их, однако гораздо хуже справляется с созданием новых идей в собственной среде. Пока с функцией создания и развития «с нуля» новых идей лучше справляются предприниматели, а как я говорил выше, наследники крупных состояний – неизбежная издержка от наличия предпринимателей.

Во-вторых, в отсутствии предпринимательской альтернативы, предлагающей нетрадиционные модели управления в виде разнообразных Бренсонов и Масков, корпорация профессиональных менеджеров быстро дрейфует в сторону единообразия и единомыслия присущего бюрократической корпорации. Мир, где все решения не только принимаются карьерными менеджерами, но и оцениваются другими карьерными менеджерами (сидящими на уровень выше либо в институтах финансового рынка), – это мир, где ошибки будут накапливаться, а конкуренция подходов и решений будет ограничена. Менеджер изначально имеет меньше прав на нестандартные и рискованные решения, нежели предприниматель.

В-третьих, следует обратить внимание на хорошо описанный в экономической науке эффект влияния крупного пакета акций в руках одного частного инвестора на результаты деятельности публичной компании.

Теория гласит, что если в крупной публично торгуемой компании, наряду с большим количеством мелких и институциональных инвесторов, есть один большой частный инвестор со значимым (например, 5–20 %) портфелем акций, то это оказывает существенный положительный эффект на некоторые показатели деятельности компании, в частности, на объемы ее чистой прибыли.

Подобное влияние наличия крупного акционера обуславливается тем, что у каждого мелкого акционера слишком мало ресурсов, чтобы он мог осуществлять подробный системный контроль за менеджментом компании. Издержки на такой контроль заведомо выше возможной выгоды от изменения объема получаемых дивидендов, а для крупного акционера издержки контроля заметно ниже возможной выгоды от его результатов. Наличие крупного собственника снижает вероятность злоупотреблений со стороны менеджмента и заставляет последнего работать более усердно. В данном случае под злоупотреблениями понимается не обязательно воровство. Например, менеджменту может быть просто спокойнее держать на счетах фирмы избыточные финансовые средства, чтобы легко справиться со сбоями и форс-мажорами, а акционерам подобная политика долгосрочно не выгодна[40]40
  Справедливости ради, стоит сказать, что исследования выявляли и негативные эффекты от наличия крупного акционера, однако абсолютное большинство подобных эффектов связано не с чистой прибылью (показателем, в наибольшей степени отражающим экономическую эффективность принимаемых решений) самой корпорации, а с эффектами, возникающими на рынке ее акций. На эффективность экономической системы в целом первый фактор влияет гораздо больше, нежели второй.


[Закрыть].

Ситуация, когда менеджер подотчетен только перед большим количеством абстрактных мелких инвесторов, очень похожа на ситуацию, когда политик подотчетен большому числу абстрактных избирателей. В подобных случаях контроль за менеджером/политиком не только ослабляется, но и прямо провоцирует их на некоторые злоупотребления.

Таким образом, именно наличие крупных частных собственников задает важнейшие ограничители для злоупотреблений со стороны профессиональных менеджеров и тем самым позволяет экономике быть более эффективной.

Как это ни странно звучит, но за несколько тысяч лет письменной истории человечества каких-то других существенных групп людей, по факту принимавших экономические решения, не наблюдалось. И поскольку любая придуманная группа – это всегда натяжка, на практике выбор той немногочисленной категории людей, кому суждено принимать экономические решения в современном обществе, сталкивается лишь с различным соотношением представителей собственников, чиновников и профессиональных менеджеров.

При этом из рассуждений, приведенных выше, следует, что: а) наличие прослойки собственников необходимо для нормального функционирования демократической системы и лучшего контроля над чиновниками; б) передача решений от чиновников к собственникам способствует снижению общих рисков по системе и улучшает микроменеджмент; в) крупные собственники способствуют лучшему контролю над менеджментом, а предприниматели создают инновации и дополнительную конкуренцию в стремящейся к единообразию среде профессиональных менеджеров.

Несмотря на то, что история знала общественные системы, где собственники как класс отсутствовали, и теоретически можно было бы придумать систему, состоящую только из чиновников и профессиональных менеджеров, наличие собственников в данном треугольнике не просто позволяет принимать некоторые решения более эффективно, но главное, в целом способствует большей эффективности и тех решений, которые принимаются чиновниками или профессиональными менеджерами.

Даже в том случае, если попадание в категорию крупных собственников является абсолютно случайным и происходит на основании лотереи, сам факт наличия крупных собственников создает правильные стимулы для чиновников и менеджеров, а с течением времени даже среди выбранных по итогам лотереи собственников будет происходить выбраковка тех из них, кто принимает наименее эффективные решения, следовательно, и ресурсы будут перераспределяться в пользу принимающих лучшие решения.

С учетом того, что значимые экономические решения всегда принимаются ограниченным кругом людей, эффективно было бы, чтобы в состав данного круга входили крупные собственники, присутствие которых положительно повлияет на объективные выгоды, производство экономикой объективно большего объема благ. В то время как издержки от их существования носят преимущественно субъективный характер.

В завершение первой части приведем основные выводы.

1. Рост неравенства в денежных доходах, наблюдающийся в последние десятилетия в развитых странах, не сопровождается ростом неравенства в потреблении реальных благ. Доля людей, не имеющих доступа к питанию, крову и минимальной медицине, а также разница между объемом реально потребляемых благ верхнего и нижнего среднего класса сегодня гораздо меньше, чем 50 или 100 лет назад.

2. Значительная часть неравенства в потреблении благ заведомо не устранима. Мы можем изменить принципы распределения некоторых благ, но не можем ликвидировать неравенство в их потреблении. Изменение таких принципов всегда создает риски снижения стимулов и общей производительности экономики.

3. Другая часть неравенств переведена в символическую плоскость и почти не влияет на практические свойства потребляемых товаров. Данная символическая разница является значимым стимулом для того, чтобы верхний средний класс работал на благо нижнего среднего класса, практически не отличаясь от последнего по реальному качеству жизни.

4. С ростом богатства общества и его отрывом от уровня, необходимого для обеспечения простого выживания, растет как возможный максимум неравенства, так и его возможный минимум. Чем больший объем благ обеспечивается обществом для всех, тем большее неравенство символической составляющей необходимо для создания достаточных стимулов к труду.

5. Рост неравенства доходов в развитых странах сопровождался снижением неравенства в масштабах человечества и сокращением разрыва в зарплатах между низкоквалифицированными рабочими богатых и бедных стран. В целом тенденции изменения неравенства в области доходов и потребления не настолько очевидны, как это обычно преподносится левыми авторами.

6. Неравенство в объеме времени, затрачиваемом на работу, между богатыми и бедными, как минимум, сократилось. В большинстве развитых стран сегодня можно утверждать, что высший класс и представители верхнего среднего класса работают больше часов, чем представители нижнего среднего класса. В то же время в составе рабочей силы изменился баланс между теми профессиями, в которых вклад более талантливых сотрудников заведомо сильно отличается от вклада менее талантливых, и теми, где эта разница заведомо незначительна. Изменение баланса привело к тому, что объективно вырос разрыв в реальной производительности труда на единицу отработанного времени между высоко– и низкоквалифицированными работниками. По совокупности эти две тенденции привели к тому, что неравенство вклада богатых и бедных в общественное благосостояние сильно возросло, скорее всего, гораздо сильнее, чем, собственно, неравенство денежных доходов в богатых странах. Богатые своим трудом создают все больше реальных благ, бедные – все меньше.

7. Издержки роскошного сверхпотребления или существования прослойки рантье тотально преувеличены в сознании современного общества. Объемы реально расходуемых на них ресурсов человечества несопоставимы с положительными стимулирующими эффектами. При этом даже те негативные эффекты роскошного сверхпотребления, которые несет современное общество, являются следствием скорее культурных норм, нежели экономического неравенства. Снижение этих издержек может быть достигнуто скорее и с меньшими издержками в результате эволюции культурных норм, нежели вследствие выравнивания доходов.

8. Проблема сверхкрупных состояний воспринимается сегодня излишне односторонне. Состояния сверхбогатых людей в большей своей части не про владение самолетами и яхтами – сегодня это концентрированные права на принятие значимых экономических, технологических и социальных решений. Полезно ли наличие сверхкрупных состояний для человечества в целом или нет, зависит лишь от того, насколько компетентны и эффективны эти сверхбогатые люди, а также от господствующих в обществе культурных норм, стимулирующих появление «идеальных миллиардеров».

9. Наследуемые состояния – оборотная сторона и неотъемлемое условие предпринимательства. Помимо этого, есть все основания полагать, что система, где право на принятие решений распределено между чиновниками, профессиональными менеджерами и собственниками крупных состояний, подвержена меньшим рискам и способна принимать в среднем более эффективные решения, нежели система, где влияние крупных собственников на принятие значимых решений ограничено.