Текст книги "Вехи русской православной истории. Крест и скипетр"

Дмитрий Иосифович Немельштейн
Крест и скипетр

Немельштейн Д.И., Крест и скипетр. Исторические драмы. Исторические поэмы. – М., 2017. – 372 с.

Литературно-художественное издание

Дмитрий Иосифович Немельштейн

Крест и скипетр

Исторические драмы Исторические поэмы

Верстка Л. Дёмина ISBN

© Немельштейн Д.И., 2017

© Московская городская организация Союза писателей России

© НП «Литературная Республика»

Болевые точки истории

Надо иметь большую смелость, приступая к созданию объёмного исторического полотна в поэтической форме. В стремительное время, когда информация вбрасывается в эфир и печать в разорванном и порубленном виде, Дмитрию Немельштейну предстояло крепко задуматься: услышит ли внешний мир выстраданное тобой слово? А если услышит, то как удержать внимание читателя, слушателя, зрителя? Автор развёрнутого симфонического сказания «Крест и скипетр» должен был обрести такую силу духа, которая позволяет отрешиться от всего суетного и сиюминутного, и при этом не замкнуться в закопчённой монашеской келье. Можно предположить, что подобное подвижничество начинается с краеугольного: «Верую во единого Бога Отца, Вседержителя, Творца небу и земли…». Поэтому печаль о будущем читателе или зрителе не является для автора первостатейной. Все помыслы и надежды отправлены на Божий суд. Иначе кто знает наверняка, кто ведает доподлинно о судьбе героев исторических драм и поэм, оказавшихся в самых болевых точках истории. Святителю Филиппу Московскому выпало не только принять эту боль, не только сохранить веру в своём сердце, но и по мере сил ограждать паству от худших бед, исходящих от раздираемого противоречиями Ивана Грозного:

 
Я – бич в руках Господних для злодеев,
Ограда и любовь для верных мне.
Достоин смерти раб, кто, зло содеяв,
Сжёг урожай Господен на гумне!
 

Заметим, что книга «Крест и скипетр» имеет свой подзаголовок – трагедии, метаморфозы и уроки этногенеза. Хотелось бы надеяться, что ключевым словом в этом перечне станет слово «уроки» и просвещённый читатель без труда продолжит ассоциативный ряд. Достаточно перенестись в другие времена, в другие смуты и мы услышим голос другого святителя – патриарха Тихона на заре ХХ века:

 
Безумцев свора в ярости безверья
На части рвёт страну. И сеет дух
Вражды смертельной и высокомерья.
 

Вчитываясь в книгу Дмитрия Немельштейна «Крест и скипетр» постепенно начинаешь улавливать звуки многоголосых регистров, исходящих из отдельных произведений. Можно разлить плач жалейки, свирели, но если подойти поближе и открыть потаённые двери – органная музыка нахлынет и мощь тысячи труб, усиленная механическими мехами, накроет с головой, подхватит и перенесёт в другую эпоху.

Владимир Бояринов

Поэт, переводчик, общественный деятель, Заслуженный работник культуры РФ, Председатель МГО Союза писателей России

«Молить всем миром – Русский Мир сберечь!..»

О новой книге поэта Дмитрия НЕМЕЛЬШТЕЙНА

К отечественному читателю пришла новая книга известного русского поэта Дмитрия Иосифовича Немельштейна. На протяжении многих лет я с большим интересом наблюдал за творческой эволюцией этого яркого и талантливого автора. Новая книга убедительно показывает, что Дмитрий Немельштейн остался верен творческим принципам, выраженным в своих предыдущих трудах, и значительно расширил диапазон поэтических интересов. Главные отличия его творчества – это, прежде всего, пытливый интерес к российской истории в её судьбоносные моменты, и высокий, искренний и неподдельный патриотический пафос, который пронизывает всё его творчество.

Уже само название новой книги – «Вехи русской православной истории. Трагедии, метаморфозы и уроки этногенеза» – даёт представление о масштабе творческих намерений автора. В своих стихотворных драмах Дмитрий Немельштейн выступает одновременно как поэт, драматург, историк и философ. Относясь к историческому материалу очень тактично, он, тем не менее, смело и, в хорошем смысле слова, дерзновенно представляет своё собственное видение истории России. В этом отношении он представитель русской стихотворной драматургии, имеющей в нашей литературе богатую традицию. Дело в том, что исторические вехи, отделённые от нас значительными промежутками времени, являются не только сухими фактами исторической науки, но и источниками для вдохновения и размышлений. Ведь общеизвестные исторические факты могут быть обоснованны разными внутренними обстоятельствами. Дмитрий Немельштейн погружается в отечественную историю и как бы заново переживает её эпизоды, опираясь на собственное поэтическое видение и патриотическое мировоззрение. И, казалось бы, знакомые исторические события предстают перед читателем в жизненной динамике и дают простор для переосмысления.

Святитель Филипп Московский, Патриарх Никон, Феофан Прокопович, Святитель Тихон – патриарх Московский, Святитель Ермоген, князь Андрей Боголюбский, Дмитрий Донской – персонажи драм и исторических поэм Дмитрия Немельштейна. Всё это фигуры поистине титанические, за каждым из них – большие исторические свершения, каждый достоин целой литературы. Но в то же время все они были людьми, со своими внутренними личными чаяниями и побуждениями, со своими мировоззрениями и личными качествами. Поэтому для литератора, драматурга они являются источниками и размышлений, и высокого творческого вдохновения. В нынешнее время, когда колеблются устои, разрушаются традиции, девальвируются ценности, становится особенно актуальной литература историческо-патриотической направленности. Поэзия Дмитрия Немельштейна, его драмы и поэмы представляют именно это направление современной российской литературы.

В отношении художественных средств Дмитрий Немельштейн был и остаётся последовательным сторонником русской литературной школы. Его поэтический язык тяготеет к классической ясности, стих обладает той степенью аристократичного благозвучия, которое не перетягивает на себя читательского внимания, но является средством для выражения мыслей и образов. Иными словами, Дмитрий Немельштейн как поэт, как мастер стиха полностью принадлежит русскому поэтическому канону, в его классическом выражении. Своим творчеством он противостоит тем разрушительным тенденциям, которые несут разного рода инородные модернистские течения, воспринимаемые многими стихотворцами механически, без понимания истории, путей и тенденций русской поэзии. При этом его авторский стиль абсолютно самодостаточен, он пишет без оглядки на «теорию», а просто пребывая самим собой – русским поэтом, патриотом России, искренне и пронзительно осмысляющим и воспевающим её великую и славную историю. Следует добавить, что его драматургия читается на одном дыхании, несмотря на относительную специфичность этого жанра.

Книга Дмитрия Немельштейна охватывает несколько пластов российской истории, каждый из которых являет собой целую эпоху. Поэту в высшей степени присущ дар повествования, герои в его драмах и поэмах живут и действуют, заставляя переживать события вместе с ними. я уверен, что в современном отечественном литературном процессе новая книга Дмитрия Немельштейна станет значительным событием и сыграет позитивную роль в укреплении нашего общенационального самосознания. Завершить это вступительное слово мне бы хотелось словами одного из его героев:

 
Молить всем миром – Русский Мир сберечь!
Наш долг служить, служить ежеминутно
Христу, народу русскому служить!
Служить единством православным! Смуту
Лишь единеньем сможем мы избыть!
 

Желаю читателям, открывшим эту книгу, увлекательного и душеполезного чтения, а русскому поэту Дмитрию Немельштейну – высокого вдохновения и новых творческих достижений.

Иван Голубничий

Секретарь Союза писателей России, Кандидат филологических наук, Заслуженный работник культуры Российской Федерации, Заслуженный работник культуры Чеченской Республики, Заслуженный работник культуры Республики Дагестан, Действительный член Петровской Академии наук и искусств

Исторические драмы

Светлой памяти блистательного актёра театра и кино Олега Янковского

Святитель Филипп Московский¹
Историческая драма в двух частях, пяти действиях

Действующие лица

Ф и л и п п (до пострига – Фёдор Степанович Колычев) – митрополит Московский и всея Руси.

И в а н IV – царь и великий государь всея Руси.

С у б б о т а – зажиточный крестьянин.

Д у н я ш а – дочь Субботы.

С п и р и д о н (до пострига – протопоп Сильвестр) – один из наставников молодого Ивана IV).

З о с и м а – монах Соловецкого монастыря.

П а и с и й – монах Соловецкого монастыря.

В я з е м с к и й – князь, ближайший сподвижник царя в первые годы опричнины.

М а л ю т а С к у р а т о в – ближайший сподвижник царя в последние годы опричнины.

М а т ь Д у н я ш и.

И г н а т и й – муж Дуняши;

Ф ё д о р – внук Дуняши;

Г о с т ь – исполнитель последней воли Филиппа;

О п р и ч н и к и, и н о к и, с п а л ь н и ч и й ц а р я.

Часть первая

Действие первое

Сцена первая

1537 год. Русский север. Поздняя осень. Полночь. Околица села. Над промёрзшей дорогой усеянное звёздами небо. У дороги – вековая сосна. Под нею силуэт привалившегося к могучему стволу человека. Над ним склоняется другой силуэт.

 
С у б б о т а
Что за один? Путя его откуда?
И как сюды добрался по зиме?
Ему, однако, бедолаге, худо.
Совсем замёрз… Свезу его ко мне.
(Поднимает незнакомца и, поддерживая, ведёт в сторону виднеющихся на фоне звёздного неба дровен)
Пойдём-ка брат. Негоже при дороге
В безвестье помирати в двух шагах
От тёплой печки. Взлезешь без подмоги?
Вот так сподручней будет. Экий страх
Ты на меня нагнал. я думал было
Лихой ли кто под сосенкой сидит?
Ещё чуток – морозцем бы прибило.
Господь, видать, тобой руководит.
Об эту пору встретить здесь кого-то,
Да в поздний час?.. Бывает по три дня
Пуста дорога. Ить кому охота
 
 
На тракте мёрзнуть. Лучше у огня
Сидеть. Молчи. Не время силы тратить.
В беспамятство ли впал найдёныш мой?
Теперь уж ни к чему и помирати…
Н-но, пегая! Беги быстрей домой!
 

Сцена вторая

В горнице Д у н я ш а.

За дверью слышится голос С у б б о т ы.

 
А вот и двор мой. Открывай хозяйка,
Да гостя, Богом данного, приветь.
А что за гость?.. ты и сама дознай-ка,
Пока я за медком спущусь в подклеть.
(В горницу входят С у б б от а, его ж е н а и н е з н а к о м е ц)
 
 
С у б б о т а
Дуняша, что застыла, как колода?
Что зришь-позришь во все свои глаза?
(Г о в о р и т с а м с е б е)
А гость наш, чую, не простого рода.
(И снова, обращаясь к Д у н я ш е)
Что замерла?.. Ну, то-то, егоза.
(С у б б о т а уходит и вскоре возвращается с кринкою медовухи. Н е з н а к о м е ц по-прежнему сидит на скамье в изнеможении)
 
 
С у б б о т а
Сними-ка кожушок с него, Дуняша,
Да расстели на лавке у печи.
Ишь зубы как у бедолаги пляшут…
А очи, словно угли, горячи.
Да сапоги давай-ка стащим с гостя;
По счастью, пальцы на ногах целы.
Хватило б лавки при таком-то росте.
Испей-ка, брат, и вознеси хвалы
Ко Господу за чудное спасенье.
На тракте этом не один замёрз.
Но таково Господне повеленье,
Чтоб я тебя от смертушки увёз.
(Н е з н а к о м е ц выпивает толику мёду. Его кладут на широкую лавку. О н то ли впадает в беспамятство, то ли забывается в тревожном сне)
 
 
С у б б о т а
Ты, матушка, прикрой его тулупом.
Пускай поспит покуда – ночь мудра.
Да оттащи от изголовья ступу.
Доведаемся, что к чему, с утра.
 
 
М а т ь
Дуняша, я опару замесила…
Смотри, не спи, доглядывай её.
За гостем тож… Эк, как его сморило.
Да попряди, деньком возьмёшь своё.
(Все укладываются спать. При мерцающем свете лучины Д у н я ш а прядёт и следит за опарой, прислушиваясь к словам, которые н е з н а к о м е ц изредка произносит во сне. Ранним утром, затемно, крестьянский дом оживает.
 
 
Первой поднимается м а т ь, дабы испечь хлебов и приготовить гостю отвар. Следом поднимается С у б б о т а и выходит на двор присмотреть за скотиной)
 
 
Д у н я ш а (шепчет)
Полночный гость наш, кажется, проснулся.
Отвар взогрейте, матушка, скорей.
Уж встал, перекрестился, улыбнулся.
 
 
М а т ь
Да ты, Дуняша, быстро и взогрей.
Ужо я баньку нашу истопила;
Попарить гостя доброго не грех.
И будет он здоров, и будет сила,
А там и доберётся без помех
В далёкий монастырь, о коем ночью
Не раз он поминал во сне своём.
Однако ж, где зимою взяться кочу²?
И ни гроша, к тому же, нет при нём.
(Входит С у б б о т а, бормоча)
Мне б молодца такого. На полатях
Лишь девки с бабкой жмутся мал-мала…
Бог сыновей не дал… Дык, может зятя?..
(Видит сидящего на лавке н е з н а к о м ц а)
Мил человек, присядем у стола.
(Н е з н а к о м е ц крестится на образа, кланяется, подсаживается к столу с краю)
 
 
С у б б о т а
Отвар испей, хлебца поешь ржаного,
Да о себе, коль хочешь, расскажи.
Что на Руси прошло, что стало ново?
Откуда родом? Как забрёл в Хижи?³
 
 
Н е з н а к о м е ц
Как звать тебя, спаситель мой нежданный?
 
 
С у б б о т а
Субботой люди кличут с первых зим, —
Явился я в сей день в сей мир престранный, —
Ну, а по святцам писан – Никодим.
 
 
Н е з н а к о м е ц
Ты мне, Суббота милый, явлен чудом.
Век за тебя молиться должен я.
Коль скоро к месту нужному прибуду,
Тебе молитва первая моя
За Богом вслед. Зовут меня Феодор.
Стремлюсь уйти из мира в монастырь.
Скарб, серебро дороги ради продал.
Язык мне был доселе поводырь.
Мой многодневен путь в страну покоя.
Бегу подале от мирских сует.
А как дошёл?.. Господь Своей рукою
Прямил мой путь и вёл на дальний свет.
Не вор я и не тать. В том будь уверен.
Работы не чураюсь хоть какой.
И тот обет я выполнить намерен,
Дабы обресть спасенье и покой.
 
 
С у б б о т а
Да где ж сыскать нам нонечи покою?
За монастырской разве что стеной.
Хотя и там забот не счесть. Зимою
Скит не согреть лучиною одной.
В монастыре не токмо же молитвой
Придётся жить. Труд тяжек чернецов.
Плоть умерщвляют не одною битвой
Духовной. Разве ты к тому готов?
 
 
Ф ё д о р
Обвыкну как-нибудь. Господь поможет.
 
 
С у б б о т а
Вот сказ те мой: иди-т-ко в найм ко мне.
Крестьянская сноровка приумножит
Твоё раденье в горней стороне.
К тому же Соловки отсель далече.
На Беломорье нонче нет пути.
Придётся ждать до лета с ними встречи.
И коч не скоро выпадет найти.
 
 
Ф ё д о р
О Соловках я не во сне ль поведал?
 
 
С у б б о т а
Во сне. Твой сон не безмятежен был.
Другой такой обители Бог не дал.
Тот монастырь давно святым прослыл.
Я старостою в этом поселенье
Ужо лет пять. Ужо лет пять Хижи
Мне доверяют суд и управленье.
И я радею безо всякой лжи.
Коров пяток, овец держу немало,
И поросята хрюкают в хлеву.
А всё один. Невмоготу уж стало,
Хоть мужиком сноровистым слыву.
 
 
Каб наперёд то знать – скорей в монахи,
Как ты, мил друг. Да что там говорить…
Подушки, сарафаны, да рубахи,
Да рушники⁴ – в приданое вся прыть
Моя уходит, всё моё богатство.
И женихов годящих подыскать…
Так что теперь ужо мне в ваше братство
Заказан путь. Кого тут попрекать?
За грех какой, не знаю сам, любезный,
Сподручников Господь мне не даёт.
Всё девки… Хороши, да бесполезны.
Прядут да ткут, да каждая поёт —
Заслушаешься. Дуня – заводила.
Я кулачищем в бороду упрусь
И плачусь сам. На всё Господня милость…
Трудись, да пой, да славь Святую Русь.
 
 
Ф ё д о р
Да если б знал ты, милый друг Суббота,
По чьей бежал я милости сюда,
Пропала б говорить со мной охота,
Привязанность исчезла б без следа.
 
 
С у б б о т а
Так повинись мне, милый друг, откройся.
Я видывал ужо лихих людей,
И так скажу: ты, брат, меня не бойся.
Чай ты не вор иль там какой злодей.
 
 
Ф ё д о р
Дядья мои – удельные бояре —
Служили честно князю своему
И головы в междоусобной сваре
Сложили не по льстивому уму⁵.
И я, на княжьей службе не угодник,
При малолетнем быв государе,
Стал виноват лишь тем, что я их сродник.
Мне жить негоже стало при дворе.
К тому же, я давным-давно решился
Уйти в обитель. Счастьем ли назвать
Несчастье рода: путь мой вдруг открылся,
И некогда мне стало горевать.
И в день один, простое взявши платье
И никому ни слова не сказав,
Сюда подался, дабы снять проклятье
С родни своей, обет святой прияв.
 
 
С у б б о т а (сам себе)
Догадлив я: он роду не простого
И малый честный – это вижу я.
Другого некичливого такого
Сосватал бы Дуняше я в мужья.
(С н о в а о б р а щ а е т с я к г о с т ю)
Великому ты князю не изменщик,
Татьбы тебе незнамо ремесло.
Так стань же сам и барин, и поденщик —
Что сам посеял, то и проросло.
Платить тебе я, Фёдор, буду справно.
Деньжат подкопишь к лету – и ходи.
Пойдёшь сейчас – погибнешь, брат, бесславно.
Да и сноровки нет в тебе, поди.
Ударим по рукам. Всё честь по чести.
А летом ты подашься в монастырь.
Ты был один, таперя станем вместе
Застраивать души твоей пустырь.
Пока что обихаживать скотину
Я научу тебя, а ввечеру
Зажжём с тобой смолистую лучину
И станем ладить всё, что ко двору
Нам надобно, а что и на продажу:
Плести корзины, сети починять,
Посуду резать… Этот промысл нажил
Я смолоду… Теперь уж не отнять.
И ты войдёшь со мною в то искусство.
Монашеские нужды хоть скромны,
Да нужды, всё ж… Наматывай на ус свой.
Тем скоротаем время до весны.
А как красна придёт, мы вольну ниву
Засеем рожью, льном… Пасти зачнём
Скотину, птицу… Нам ли нерадиву
Да праздну быть, тем более вдвоём.
 
 
Ф ё д о р
Поклон тебе глубокий и почтенье,
Опять меня ты, брат Суббота, спас.
Ты, словно кряж, который чужд сомненья,
Но выслушай же дальше мой рассказ.
Меня ведь князь Василий заприметил,
Когда я был семнадцати годов,
И ко двору призвал. И я ответил
Всем сердцем на любезный князя зов.
И быв изрядно грамоте обучен,
И в иноземных знаясь языках,
С мечом, конём, пищалью неразлучен,
В дворянских смалу служивал полках.
Мой род обширен, и богат, и знатен,
Три сотни лет в державе славен он.
 
 
Как не было на Колычевых пятен,
Так нет и ныне. я же принужён
Уйти в безвестность собственной охотой.
Служить лишь Богу, чтоб избыть свой грех
Служения мамоне⁶, и, Суббота,
Молиться в тишине за нас за всех:
За нищих ли, богатых ли, смятенных,
За веру, за державу, правый суд,
Дядьёв своих, Еленою казнённых,
За род свой древний, за безвестный люд.
И за тебя со чадами твоими.
Увы, мой путь становится длинней.
Один лишь ты моё проведал имя.
Храни же тайну, выдать не посмей.
В обитель должен я прийти безвестным
Послушником и понести свой крест
Безропотно путём молитвы тесным.
Как будет всё – не знаю. Бог же весть!
Пока ж тебе служить без уговору,
Растить в душе смирения сады,
Выказывать во всём свою покору
Готов за хлеба кус да ковш воды.
Ты спас меня, тебе я благодарен.
Учи меня метать твои стога.
Забудь о том, что родом я боярин.
Ты – мой хозяин. я тебе – слуга.
 

Сцена третья

Прошло три месяца.

Зимний день. Горница. Фёдор плетёт корзину. Рядом сидит Дуняша.

 
Д у н я ш а
Скажи-ка, Фёдор, а в Москве девицы
Такое ж платье носят, как и я?
В домах под ноги стелют половицы
Иль в избах подом служит им земля?
Москва Хижей намного ли поболе?
Хоромы на Москве ли велики?
И можно ли перечить княжьей воле?
А пользуют ли бабы там вальки⁷?
А ходят ли девицы-молодицы
По ягоды, как мы на Сытну Гарь?
И много ли в Москве-реке водицы?
И грозен ли московский государь?
А липовым ли лапти вяжут лыком?
А…
 
 
Ф ё д о р
Как горохом сыплет. Погоди.
Мой сказ тебе о князе о великом
Сегодня будет. Ты пряди, пряди.
Приятно видеть мне твоё проворство;
Ты и умна, Дуняша, и ловка.
В тебе нет ни жеманства, ни притворства…
Так вот… Наш князь великий мал пока.
Пристрастен к играм, книгам многомудрым,
Великий князь сметлив не по годам.
Поёт псалмы и с тем, прибравши кудри,
По воскресеньям чинно ходит в храм.
 
 
К покоям быв приставлен государским,
Я с ним, случалось, много говорил
О Боге, о величии о царском.
И я его, и он меня любил.
И в шахматы с ним игрывал порою…
 
 
Д у н я ш а
А что же это за игра, скажи.
 
 
Ф ё д о р
Всяк ум людской взрастает той игрою.
И твой взрастёт. Ты только прикажи.
 
 
Д у н я ш а
Мне с куклами моими нынче скучно.
Ты, Федор, не научишь ли меня
Мудрёной сей игре – я буду слушной.
 
 
Ф ё д о р
Ну что ж… Сначала вырежем коня,
Туру, пешцов, да княжескую стражу,
Да бранно поле вырежем потом.
Ну, а когда я войско то налажу,
Приступим, осеня себя крестом.
 
 
Д у н я ш а
А письменам, которые в Псалтыри,
Научишь ли меня – их сдюжу я.
 
 
Ф ё д о р
Ну, коли будет норов твой настырен,
То будешь честь про святость жития
Уже к весне.
 
 
Д у н я ш а
Уже к весне я буду
Честь и Псалтырь и многих знать святых?
 
 
Ф ё д о р
Да, будешь честь всему на диво люду
Собрание тех истин золотых.
 
 
Д у н я ш а
Рассказывай же дальше. Как одет он?
Бывает ли сердит на слуг своих?
 
 
Ф ё д о р
Во злате-серебре пред белым светом
Он предстаёт. Но дома – прост и тих.
Землёю ж правит мать его, Елена⁸,
Пока он мал. Прекрасен лик её.
Мудра, тверда, на выходах степенна.
А слово – что разящее копьё.
Скажу тебе я, Дуня: этим летом
Она меня от гибели спасла,
Велев бежать немедля, чтоб к ответу
За родичей не встать мне опосля.
 
 
Д у н я ш а
Не будь того, ты к нам бы не явился
И о тебе не ведала бы я.
Великий князь, наверно, огорчился,
Когда ты отбыл в дальние края.
 
 
Ф ё д о р
Дядьёв да мамок вкруг него немало.
Меня, быть может, он уже забыл.
 
 
Д у н я ш а
А я б тебя вовек не забывала.
Сколь буду жить, ты будешь сердцу мил.
 
 
Ф ё д о р
Ты ведь давно сосватана, Дуняша.
С младых ногтей знаком тебе жених.
В селе невесты и не сыщешь краше.
Очей твоих весёлых озорных
Нельзя не заприметить среди прочих.
 
 
Д у н я ш а
Никитка Кочнев был мне женихом…
Да и теперь немало есть охочих…
Сын мельника Антип, а то Пахом…
 
 
Ф ё д о р
Как был?
 
 
Д у н я ш а
Да так. Убился этим летом
(Господь же его душеньку спаси):
Упал с коня в ночном. Святым обетом
Я год решилась батюшку просить,
Дабы сватов к нам в дом не засылали.
 
 
Ф ё д о р (крестится)
Господь же его душу упокой.
Нам свыше все ниспосланы печали,
Да жить негоже нам одной тоской.
 

Сцена четвёртая

Прошло ещё шесть месяцев. В горнице Ф ё д о р и Д у н я ш а.

Входит С у б б о т а.

 
С у б б о т а
Пришла пора нам с гостем распрощаться.
Пришёл обоз, и завтра поутру
Тебе сподручно, Фёдор, с ним податься,
Хоть это мне совсем не по нутру.
Душа твоя величием богата,
В смирении своём не лицемер,
Ты стал для нас для всех милее брата,
В трудах земных, в молитве – нам пример —
Ты прост и ясен, многомудр и крепок.
Таким хотел бы видеть зятя я.
Коль ладишь что, то ладишь без зацепок.
Да не про нас такие-то зятья.
(П р од о л ж а е т, к а к б ы с п о х в а т и в ш и с ь)
А может, на второе лето с нами
Останешься. Дуняша подросла,
Чего решать с другими женихами,
Она с тобою не узнает зла.
Она хоть дочь крестьянская, да парой
Тебе желанной станет. Погоди,
Я подмогу. Мужик я, чай, не старый.
Не знаешь ведь, что будет впереди.
Она в тебе души своей не чает.
(С у б б о т а смотрит вопросительно на Ф ё д о р а. Ф ё д о р, приложив руку к сердцу, низко кланяется С у б б о т е, а затем Дуняше)
 
 
Ф ё д о р
Простите же меня, коль в чём не прав.
Меня ведь расставанье огорчает
Не меньше вас, но я избрал устав
Монашьей жизни и пути обратно
Мне нет. Дуняшу же люблю как брат.
За вас молил я Бога многократно.
Простите, ежли в чём был виноват.
 
 
С у б б о т а
Коль выбор твёрд, то силой не удержишь.
Прости какой и наш тебе укор.
На озеро схожу, проверю верши.
К отъезду твоему вернусь на двор.
(Уходит)
 
 
Д у н я ш а
Прошу тебя, останься, Фёдор, с нами,
Не уходи из нашего села.
Ты лучший между здешними мужами,
И я с тобою рядом весела.
Ты мне желанен стал тотчас, как только
Введён был в дом наш батюшкой моим.
Теперь же сердцем всем, и мудрым толком,
И всей душою мною ты любим.
Возьми меня женой, ведь ты же любишь
Меня. А я-то как тебя люблю.
Другую взяв, меня ты не погубишь
Останься только… я и то стерплю.
Меня возьмёшь – покорною женою
Тебе останусь до скончанья дней.
И будем жить: тобою я, ты мною,
И даст Господь нам толику детей,
И дом поставим – батюшка поможет —
Хозяйство справно заведём при нём.
А ежели тебя сумленье гложет…
Останься только… я к тебе в наём
Пойти готова. Только б любоваться
Твоею статью, добротой твоей,
Твой взор ловить, и им же согреваться
И слышать рокот ласковых речей.
 
 
Ф ё д о р
Ох, милая разумница, Дуняша.
Ты и права, и вместе неправа.
Я дал обет, и уж налита чаша,
И я уж пью. И все твои слова
Мне душу жгут, но не могу ответить
Взаимностью на чистый твой призыв.
Признаюсь: не хотелось бы мне нетить.
Я был бы лжец, живые чувства скрыв.
Люблю тебя я всей душой, не скрою,
К несчастию, Дуняша, моему.
Была ты мне до сей поры сестрою,
Так будь же ею, не влеки во тьму.
Дай я с тобой на горестях поплачу,
Мой путь иной, давным-давно иной.
И поступить не вправе я иначе.
Обитель Божья будет мне женой.
 
 
Д у н я ш а
Тогда никто моим не станет мужем.
Пойду в обитель сестринскую я.
Коли не мне, а Господу ты сужен,
Уйду и я в те горние края.
 
 
Ф ё д о р
Меня коль любишь, следуй же совету,
Что дам тебе я: не бросай отца
И мать. Не уходи за мной со свету,
Не отрицайся брачного венца.
 
 
Д у н я ш а (рыдая)
Другого, кем бы ни был, не хочу я…
Чем жить с нелюбым, лучше умереть!
 
 
Ф ё д о р
Не плачь. Минуют дни, тебя врачуя,
И снова будешь и плясать, и петь.
Так обещай же следовать покорно
Моим советам. Бог тому судья.
Приходит срок, и прорастают зёрна,
И в путь стремится новая ладья.
А я за вас за всех молиться буду.
И ты молись, Дуняша, обо мне.
Не огорчай. Молитва – это чудо.
Муж будет счастлив при такой жене.
Так обещай же твёрдо.
 
 
Д у н я ш а (всхлипнув)
Обещаю.
 
 
Ф ё д о р
Вот так-то лучше, так-то веселей.
А я пока с иными попрощаюсь.
А ты меня в молитве пожалей.
 

Часть вторая

Действие первое

Сцена первая

1566 год. Александровская слобода. В царских покоях беседуют И в а н IV и его ближайший сподвижник князь А ф а н а с и й В я з е м с к и й.

 
И в а н IV
Ослушался нас Герман⁹. Повеленья
Не выполнил. Не захотел принять,
Не взял над паствой нашей попеченье,
А стал царю перечить и пенять.
Таков ли нам митрополит потребен?
Сослать в обитель строгую его!
И там о нашем здравии молебен
Читает пусть. И всех до одного,
Кто был ему послушен, взять на дыбу.
 
 
В я з е м с к и й¹⁰
А кто же будет нам митрополит?
 
 
И в а н
Достойного сыскать мы не смогли бы
Средь всей их братьи, что меня и злит.
Сэр Ченселор¹¹ – тот аглицкий купчина —
В свой час об их мне сведал короле¹²:
Он государь, и вместе – благочинный,
И аглицкой той веры на челе.
Монастыри свои в правах урезал,
Всё злато их в казну свою забрал;
Мол, коль монах, тебе нужна аскеза,
И будь по вере беден ты и мал.
И нынче Лизавета-королева
Обычай тот сумела сохранить.
Она всему глава – затем и дева:
Ей замуж неподобно выходить.
 
 
В я з е м с к и й
И нам бы завести то не мешало.
Чай, еретик-то аглицкий не врёт.
 
 
И в а н
В опричнине попробуем сначала…
Да чувствую – взбунтуется народ.
 
 
В я з е м с к и й
А нет ли средь игуменов достойных?
Обителей немало на Руси
Богатых, и обширных, и спокойных.
 
 
И в а н
И то ведь правда. Скоро расспроси…
А впрочем, нет. Расспрашивать не надо.
Есть мних¹³, который сможет то поднять.
Он упасёт и пастырей, и стадо.
Он строг, разумен и негож пенять.
 
 
В я з е м с к и й
О ком ты, государь? Ужо я знаю
Игуменов московских. Среди них
Немало добрых пастырей, да бают:
Мягчает в граде стольном всякий мних.
 
 
И в а н
И то… Мне люб игумен соловецкий,
Тот славный стольник, что пропал тотчас,
Когда казнили Колычевых. В детской
Меня берёг он. я, разгорячась,
Его бранил, бывалочи, неловко;
Он на меня сердиться не хотел,
И разуменьем добрым и сноровкой
Был мне по нраву он. И я, пострел,
С ним в шахматы не раз играть садился;
Ужо в игре он этой был хорош…
Потом гляжу: вона́где объявился.
Быв на Стоглаве, был ко мне он вхож¹⁴.
Я отпустил тогда его с дарами
И помогал, чем мог, до сей поры.
И вскоре под полночными ветрами
Восстал храм-крепость – вот где те дары.
 
 
В я з е м с к и й
Но он из рода Колычевых будет.
Они радеют братцу твоему
Владимиру Андреичу¹⁵, Иуде…
 
 
И в а н
Я волю так. А значит, быть тому.
Отправите посланников с поклоном,
Не мешкая. Чтобы на всём пути
Его встречали колокольным звоном.
Он будет слово Божие нести
И паству этим словом обнадёжит.
А то, что он из Колычевых… Пусть
 
 
Все знают нашу милость. Нам негоже
Чураться верных слуг. Ведь я тружусь
Державы ради. А Филипп – не то же?
Державник он. Мне преданный слуга,
Он, думаю, делам моим поможет.
А там сведём державы берега.
 

Действие второе

Сцена первая

1566 год. Соловецкий монастырь. Келья Ф и л и п п а – игумена Соловецкого монастыря (до пострига – Фёдора Степановича Колычева). Ф и л и п п молится, стоя на коленях перед образами. Входит и н о к – келейник умирающего старца С п и р и д о н а, до пострига – Сильвестра¹⁶.

 
И н о к
Тя Спиридон зовёт. Пойдёшь ли отче?
Вот-вот погаснет свет его очей.
О жребии твоём счастливом хочет
Он молвить слово.
 
 
Ф и л и п п (поднимаясь с колен)
Время – казначей
Бесстрастный. Нас ссужает скупо днями
Счастливой жизни, чтобы взять потом
И нашу жизнь, и всё, что было с нами,
В свой вечный схрон. А где-то под крестом
Останки наши бренные истлеют.
О, мудрый старец, отче Спиридон,
Сильвестра помня, все тебя жалеют.
Пока ты был, в державе жил закон.
(Обращается к к е л е й н и к у)
Иду немедля, чтоб утешить душу,
Пред вечностью готовую предстать.
Указ царёв я этим не нарушу,
Да и душе сей вскоре не страдать.
 

Сцена вторая

Келья С п и р и д о н а (Сильвестра). Старец покоится на ложе. Входит Ф и л и п п.

 
С п и р и д о н (говорит слабым, но твёрдым голосом)
Я ждал тебя, Филипп. Узнал от братий —
В митрополиты царь тебя зовёт.
Мой пробил час, и мне грешно скрывати
То, что меня так много лет гнетёт.
 
 
Ф и л и п п
Знай, сыну твоему я весть отправил.
Мы ждём его уже который день.
Обители Онфим твой в дар оставил
Одну из ваших справных деревень.
Я чаю, он тебя ещё застанет.
И ты, смотри, покуда потерпи.
 
 
С п и р и д о н
Душа юна, а плоть вот-вот завянет,
Хоть медли жизнь свою, хоть торопи.
Ты был приставлен к отроку Ивану,
Я молодым царём его знавал.
Нрав государев был не без изъяну,
Теперь же бес его околдовал.
 
 
Ф и л и п п
Наш государь взыскует утешенья
Средь дел державных. Оттого меня
Зовёт к себе, чтоб не было смущенья
В народе. Не моя ли то пеня?
Его же я ослушаться не в силах.
 
 
С п и р и д о н
Он к истине неправедным путём
Стремится. Можно ль, можно ль на могилах
Невинных жертв поставить крепкий дом?
Построить нерушимую державу,
Где счастлив будет, кто бы он ни был?
Как сохранить величие и славу,
Коль честь и славу ближних истребил,
Раздрав надвое собственное царство.
Как разоряя подданных своих,
Обресть богатство. Можно ль чрез фиглярство
Восставить правый суд. Совсем затих
Глас правды и нельстивого совета?
И земщина с опричниной¹⁷ – враги?
А испоместный¹⁸ наг, и чернь раздета,
С кого взыскать державные долги?
Сомненьями пустыми одержимый,
Он истине путь лживый предпочёл.
И лестью шептунов своих даримый,
Разрушил борть, и закурил всех пчёл.
Но шершней злобных при себе оставил.
Опричники безумием своим
Готовят крах его царёвой славе,
И смуты призрак явится за сим.
 
 
Ф и л и п п
Пока делил он с Избранною Радой
Заботы о величии страны,
Высот немалых этой цели ради
Достиг, избыв пороки старины.
Дал укорот он местничеству строгий
Приказы обустроил, свод един
Законов дал Руси¹⁹ и встал на ноги
Он твёрдо как могучий властелин.
Границы царства далеко раздвинул.
Стяг веры православной водрузил
Во станах агарянских²⁰. А повинных
В изменах слуг своих, коль поразил —
На то он царь, чтоб не терпеть измены.
Князей удельных вправе он унять.
Но без расправ ужасных, постепенно,
Не изводя под корень в царстве знать.
То истина для царствия любого,
Чтоб был властитель строг и справедлив.
А что невинной крови много… Слово
Я молвлю пред царём. я не стыдлив.
 
 
С п и р и д о н
Что истина, коль к ней кривы дороги?
Повдоль же псы и морды их в крови.
И множатся по царству перелоги²¹?!
И всяк бежать из царства норовит!
Когда предстанешь пред царёвы очи,
Моли его, Филиппе, об одном:
О единенье двух державных отчин —
Да будет царство как единый дом.
Да не казнит он слуг своих вернейших,
Клеве́там злобным хода не даёт.
Пусть бережёт и бо́льших, и малейших,
Иначе царство русское умрёт.
Мой близок час. Те книги, что Онфимом
Мне присланы, обители дарю.
Скучаю я о сыне о любимом…
Прости меня. Ступай теперь к царю.
 

Сцена третья

Трапезная Соловецкого монастыря. Два пожилых монаха ведут беседу.