Текст книги "От Мировой до Гражданской войны. Воспоминания. 1914–1920"

Вместо адмирала фон Эссена 25 мая был назначен вице-адмирал В. А. Канин. При вынужденном оборонительном способе действий нашего Балтийского флота этого назначения нельзя было не приветствовать. Адмирал Канин был очень рассудительный, спокойный и опытный моряк. Он не имел в своем характере порыва, но можно было быть спокойным, что он не поставит флота в рискованное положение без крайней необходимости. К тому же флот жил заветами адмирала Эссена, а недостающий в командовании порыв олицетворялся начальником оперативной части капитаном 1-го ранга Колчаком.

С вступлением немцев в Курляндию и занятием Либавы стала все более ощущаться деятельность противника на море. Над Рижским заливом появились неприятельские аэропланы и цеппелины, которые сбрасывали бомбы на наши суда, но, по счастью, попаданий не было, хотя бомбы падали и близко. Наши суда, не имевшие в то время противоаэропланной артиллерии, выработали довольно искусные способы маневрирования, затруднявшие попадания бомб.

Около входа в Рижский залив стали появляться и неприятельские крейсера и миноносцы. 1 июня маленькая старая подводная лодка «Окунь» вышла из залива и встретила большую немецкую эскадру, причем «Окунь» подошел так близко к головному кораблю, что тот заметил его и склонился, чтобы ударить тараном. «Окунь» спешно выпустил две мины и опустился под воду, чтобы избегнуть потопления, но все же прочертил по дну прошедшего над ним броненосца и согнул свой перископ под прямым углом. На «Окуне» ясно слышался взрыв, указывающий, что мина попала в цель. С большим трудом ему удалось отойти на приличную дистанцию от неприятеля, чтобы всплыть, осмотреться и затем вернуться восвояси. Как потом оказалось, был подорван флагманский корабль адмирала Гофмана типа «Кайзер», но ему удалось задним ходом дойти до Данцига, где он был введен в док.

В первых числах июня потонул близ маяка Оденсхольм наш минный заградитель «Енисей». Его потопила подводная лодка U26, та же, что потопила «Палладу». «Енисей» держался на воде не более 8–10 минут. Миноносец «Рьяный», бывший невдалеке, через 20 минут был у места гибели, но успел подобрать только одного старшего механика и 20 матросов. Более 200 человек погибло вследствие холодной воды. Командир заградителя капитан 1-го ранга Прохоров все время стоял на мостике и в последний момент запел гимн, подхваченный командой.

7 июня английская подводная лодка Е9 отомстила за «Енисей» и потопила в море немецкий большой угольный транспорт и грузивший около него уголь миноносец.

27 июня два дивизиона наших миноносцев были высланы на разведку к Виндаве и на возвратном пути имели бой с двумя немецкими крейсерами типа «Бремен», окончившийся безрезультатно для обеих сторон.

1 июля вышла в море наша первая крейсерская бригада в составе крейсеров «Боян», «Адмирал Макаров», «Богатырь» и «Олег» под флагом контр-адмирала Бахирева. К бригаде были еще присоединены крейсер «Рюрик» и эскадренный миноносец «Новик». Цель похода была бомбардировка Мемеля и захват сторожевых судов противника. Во время похода в густом тумане «Рюрик» и «Новик» отделились от бригады, а потом разлучились и друг с другом. На рассвете 2 июля адмирал Бахирев получил телеграмму от начальника службы связи и указания его о месте неприятельских крейсеров и, отставив бомбардировку Мемеля, сейчас же пошел к ним навстречу, отдав приказание по радио «Рюрику» присоединиться к нему.

Пройдя мимо маяка Эстергарн на острове Готланд, бригада увидела при мглистой погоде пять неприятельских судов, идущих навстречу. При ближайшем рассмотрении это оказались крейсер «Аугсбург», заградитель «Альбатрос» и три миноносца. Увидя нашу бригаду, неприятель сейчас же повернул к северу и пробовал уйти, но «Альбатрос», видимо, не имевший большого хода, стал отставать и попал под сильный огонь наших судов. Крейсер «Аугсбург» сначала храбро защищал своего товарища, но, получив несколько попаданий, решил предоставить его собственной участи и, дав полный ход, быстро удалился из боя. Миноносцы также сделали попытку спасти «Альбатрос» и, выпустив дымную завесу, совершенно его скрывшую, храбро пошли в атаку на наши бронированные крейсера, выпустив мины с 25 кабельтовых. Мины прошли близко от наших судов, но ни одна не попала. Оставленный на произвол судьбы «Альбатрос», весь избитый, однако, все же имел возможность двигаться и выбросился на берег почти около самого маяка.

Не имея возможности преследовать его в шведских водах, адмирал Бахирев прекратил огонь, взял курс на север и очень скоро увидел еще двух неприятелей, один из коих был сильный броненосный крейсер «Роон». Сейчас же завязался новый бой. Опасаясь, что вслед за «Рооном» появятся новые силы, предупрежденные о нашем появлении в немецких водах, адмирал хотел заманить его далее на север, а потому приказал дать полный ход и стал понемногу увеличивать расстояние, но «Роон» не последовал за ним и повернул обратно.

Очень скоро он встретился с «Рюриком», идущим с юга, и вступил с ним в бой, но, получив несколько повреждений, быстро удалился. «Рюрик» и «Новик» скоро присоединились к бригаде, и все вместе благополучно вернулись в Ревель. При входе в Финский залив бригада подверглась атаке подводной лодки, но высланный для охраны дивизион миноносцев был уже на месте и хорошо выполнил свое назначение. Миноносец «Внимательный», будучи головным и заметив лодку, сейчас же бросился ее таранить, что ему и удалось. Он получил небольшие повреждения руля, и слегка была вогнута обшивка.

Разбирая это сражение, нельзя не сказать, что оно, несмотря на наш видимый успех, носило несколько конфузный характер. Успех наш выражается в том, что мы уничтожили заградитель и повредили два крейсера. С другой стороны, выяснились следующие недочеты. Суда эскадры не выказали должной тренировки, разойдясь во время тумана друг с другом. Оправданием до некоторой степени, впрочем, служит, что и «Новик», и «Рюрик» не принадлежали к составу бригады и привыкли ходить не в строю, а одиночным порядком. Бой в продолжение почти одного часа четырех кораблей с одним показывает, что стрельба сосредоточенным огнем по одному противнику была у нас очень плохо разработана. Несомненно, что любой из кораблей бригады, сражаясь один, достиг бы тех же результатов в 10–15 минут времени. Корабли безусловно мешали один другому. Наконец, «Роон» был нами несомненно упущен, оказавшись между бригадой и «Рюриком». Не выказали ли мы себя в этом деле чересчур осторожными?

Здесь уместно сказать несколько слов о стрельбах вообще. Мы выработали наш способ стрельбы, совершенно самостоятельный, только после Японской войны. Он базировался исключительно на пристрелках, и дальномеры у нас употреблялись только для начального ориентирования артиллерийского офицера. Немцы, наоборот, руководствовались при стрельбе, главным образом, дальномерами и благодаря этому сразу достигали хороших результатов, но когда, вследствие сотрясений корпуса корабля в бою от своей стрельбы и разрывов неприятельских снарядов, дальномеры расстраивались, стрельба начинала терять свою мощность, чего у нас не замечалось. Наш способ имел несомненные преимущества в бою с одним противником, а немецкий при сосредоточенном огне. Надо еще принять во внимание, что немецкие дальномеры были гораздо более совершенными, чем наши.

2 июля английская подводная лодка Е9 подорвала немецкий броненосец «Поммерн», но он благополучно дошел до порта.

15 июля наши войска оставили Виндаву, а 18-го неприятель уже ее занял. Чувствовалось, что приближаются решительные действия против Рижского залива. Неприятельские миноносцы часто подходили ко входу в залив и вступали в перестрелку с нашими охранными судами. Мы смогли противопоставить вторжению неприятеля только минное поле, защищенное слабым огнем 4-дюймовых и 3-дюймовых пушек наших миноносцев. Ясно, что неприятелю ничего не стоило отогнать нас орудиями крупного калибра, протралить себе проход и проникнуть в залив.

Чтобы как-нибудь помочь горю, командующий флотом решил ввести в Рижский залив старый линейный корабль «Слава», но это был паллиатив, так как 12-дюймовые орудия «Славы» не могли состязаться в дальности с немецкими орудиями новых кораблей. 1 августа «Слава» была введена под прикрытием двух дредноутов, которые в первый раз с разрешения Ставки вышли в море. Все обошлось благополучно. Пока «Слава» с тральщиками и миноносцами входила в Рижский залив, дредноуты крейсировали на параллели Виндавы и ушли только тогда, когда операция окончилась.

Наконец 9 августа к Ирбенскому проливу подошел целый немецкий флот в составе броненосцев, крейсеров, миноносцев и тральщиков, всего не менее 50 вымпелов, и приступил к тралению. Когда тральщики начали приближаться, то к позиции подошла «Слава» и открыла огонь, но ее снаряды не долетали. Ей сейчас же начали отвечать два немецких корабля типа «Дейчланд», и их снаряды начали великолепно ложиться около нее.

Чтобы помочь горю, дали ей крен в пять градусов, но из-за этого она могла стрелять только одним бортом, и броня этого борта, выйдя из воды, обнажила для неприятельского огня существенные части корабля, при нормальной осадке прикрытые водой. После часового боя «Слава» получила семь попаданий и должна была удалиться, чтобы не быть потопленной. С наступлением вечера траление прекратилось, и неприятель отошел на ночь. Видимо, он встретил большие препятствия, чем ожидал, потому что наша связь перехватила его донесение о том, что он встретил сильное сопротивление, а также потому, что вторая попытка форсирования залива совершилась только 18 августа. Вероятно, нужно было сделать новые приготовления и организовать новые средства.

Мы воспользовались передышкой, чтобы вновь закидать минами протраленные места, причем были проложены так называемые вахтенные мины, о существовании которых неприятель еще не знал. Это приспособление состояло в том, что вытраленная мина заменялась новой, которая автоматически поднималась со дна моря и становилась на место старой.

18 августа с раннего утра неприятель в больших силах начал свою работу. Колонна состояла не менее как из 25–30 тральщиков, шедших фронтом около одной мили шириной, далее следовали миноносцы, крейсера и, наконец, линейные корабли. Около полудня голова колонны настолько приблизилась, что стоило было подошедшей «Славе» открыть огонь, но в ответ посыпался целый град снарядов с дредноута, который в этот раз оказался в составе колонны. Засыпанная снарядами, «Слава» должна была быстро отступить, и работа неприятеля продолжалась беспрепятственно. К ночи неприятель прошел уже значительную часть пути и на другой день возобновил свои действия. Два неприятельских миноносца, однако, успели прорваться в залив и имели перестрелку с нашими сторожевыми миноносцами, но противники в ночной темноте быстро потеряли друг друга. На рассвете 19 августа их заметил вступивший в дозор «Новик» и немедленно открыл по ним огонь.

Неприятель, имевший превосходство в силах, принял бой, который продолжался всего 17 минут. Один миноносец должен был, чтобы не потонуть, выброситься на берег, а другой с тяжелыми повреждениями и большими потерями с трудом добрался до Виндавы, где и получил первую помощь.

Это дело было хоть и маленького масштаба, тем не менее делает большую честь личному составу «Новика». Будучи в полтора раза слабее своих противников (четыре орудия 4-дюймового калибра против шести таких же), он в короткий срок вывел из строя обоих, и можно сказать, что его командир капитан 2-го ранга Беренс[162]162
  Беренс Михаил Андреевич (1879–1943), капитан 2-го ранга. Окончил Морской кадетский корпус (1898) и Временный штурманский офицерский класс (1904). Участник Китайского похода 1900–1901 гг. и Русско-японской войны. В 1915 г. назначен командиром эсминца «Новик». В 1916–1917 гг. в чине капитана 1-го ранга командовал линкором «Петропавловск». В конце 1917 г. – и. д. начальника штаба минной обороны Балтийского флота. В 1918 г. уволен от службы. Участник Белого движения на востоке страны. С января 1920 г. и. о. командующего морскими силами на Тихом океане. Контр-адмирал (08.07.1920). 28.08.1920 прибыл в Крым в распоряжение барона П. Н. Врангеля. Комендант крепости Керчь (сентябрь 1920), начальник 2-го (Азовского) отряда судов Черноморского флота (октябрь – декабрь 1920). С января 1921 г. командующий Русской эскадрой на военно-морской базе Бизерта (Тунис).


[Закрыть] и артиллерийский офицер лейтенант Федотов[163]163
  Федотов Дмитрий Иванович (1889 —?), лейтенант (1914), Окончил Морской кадетский корпус (1910), Минный офицерский класс (1916). Флаг-офицер штаба начальника 5-го дивизиона миноносцев Балтийского моря (1911–1913). Артиллерийский офицер эсминца «Новик» (1913–1917). Старший лейтенант (28.07.1917). Перешел на службу к красным. С 1925 г. в отставке.


[Закрыть] вполне по праву заслужили полученные ими Георгиевские кресты.

К вечеру 19 августа неприятель закончил свои работы и 20-го числа вошел в залив. Наши суда отошли к Моонзунду, чтобы, действуя во фланг и тыл немцам, ведущим операции против России, по возможности отравлять им существование.

В ночь на 21-е наши маленькие канонерские лодки «Сивуч» и «Кореец», стоявшие в устье Двины, по чьему-то распоряжению были также отправлены в Моонзунд и встретились с немецким крейсером «Аугсбург» и двумя миноносцами. «Кореец» успел скрыться в темноте, а «Сивуч» был окружен и после жестокого боя потоплен неприятелем. «Кореец», идя к Моонзунду, потерял свое место и сел на мель, но ему удалось сняться своими средствами, и он укрылся в небольшой бухте вблизи Пернова.

На другой день неприятель бомбардировал Пернов и командир «Корейца», видя приближавшиеся дымы, затопил свое судно, свезя команду на берег. Это оказалось совершенно ненужным, так как неприятель его не заметил, и вообще вся эта история с канонерскими лодками носила бестолковый характер. Это были слабенькие тихоходные суда, но все же неприятно терять и такие, раз они не выполнили своего боевого назначения.

21 августа неприятель неожиданно для нас покинул Рижский залив. Как потом оказалось, неприятель потерял на минах семь тральщиков, три миноносца и один легкий крейсер, и, кроме того, оказались подорванными дредноут «Мольтке» английской подводной лодкой Е1, легкий крейсер нашей подводной лодкой «Акула» и еще один легкий крейсер на минах. Наши вахтенные мины, видимо, смутили и привели в унынье немцев, не могших понять, каким образом хорошо протраленные пространства снова оказываются минированными. Мы потеряли только «Сивуча» и «Корейца», как оказалось, из-за неуместной пунктуальности командира Рижского порта, исполнившего распоряжение штаба флота, когда его уже нельзя исполнять.

Другая конфузная история произошла в Пернове. Туда явились 20 августа два легких крейсера и несколько миноносцев, обстреляли порт и неизвестно с какой целью затопили при входе три парохода с камнями, после чего благополучно ушли. Это незначительное происшествие было раздуто местным комендантом в грандиозную высадку десанта и бой с ним, что повлекло сплошную посадку гвардии в вагоны для выручки угрожаемого Петрограда, по счастью отмененную после извещения об уходе немцев из залива.

К сожалению, подобные реляции были у нас в армии частым явлением и, кажется, виновник вышеописанной нисколько не пострадал.

Вскоре после этих событий я ездил в Ревель для согласования некоторых вопросов в Балтийском и Черноморском флотах. Я был у адмирала Канина на «Кречете» и у него обедал. Он рассказывал о событиях в Рижском заливе и был очень доволен действиями минной дивизии. Вопросом о подводных лодках он не очень беспокоился и находил, что при большом ходе и надлежащей охране подводные лодки не страшны.

В Ревеле я также видел адмирала Непенина,[164]164
  Непенин Адриан Иванович (1871–1917), вице-адмирал (1916). Окончил Морской корпус (1892). Участник Китайского похода 1900–1901 гг. и Русско-японской войны. С 1911 г. начальник службы связи штаба действующего флота Балтийского моря. В 1911–1914 г. начальник службы связи штаба командующего морскими силами Балтийского моря. С 17.07.1914 г. начальник службы связи Балтийского моря. В 1914–1915 гг. одновременно командовал морской обороной Приморского фронта. С 06.09.1916 г. командующий Балтийским флотом. После Февральской революции заявил о своей поддержке Временного правительства. Убит в порту выстрелом в спину человеком в матросской форме.


[Закрыть] который приобрел популярность прекрасной постановкой дела службы связи, чему наш флот много обязан своими успехами. В оперативном отделении мне показывали карты [неразборчиво] глубин Балтийского моря, по которым ходили наши крейсера на вылазки и где вследствие большой глубины не могло быть мин заграждения. Благодаря этим мерам наши суда ни разу не подрывались в море, но как раз во время моего пребывания в Ревеле было получено известие, что заградитель «Ладога» наткнулся на мину в наших шхерных фарватерах. Это дело, несомненно, было работой подводных заградителей, идею которых немцы заимствовали у нас, так как мы еще до начала войны начали строить в Черном море подводный заградитель «Краб». «Ладога» была посажена своим командиром на мель, и вся команда осталась на ней целой.

В Черном море за лето 1915 года не произошло никаких выдающихся событий. 2 июля подводная лодка «Морж» потопила у Босфора пароход, два больших парусника и заставила выброситься на берег буксир с двумя угольными баржами. С тех пор как в строй вступили три больших подводных лодки, получилась возможность держать беспрерывную блокаду Босфора, где лодки чередовались через каждые 10 дней. 4 июля эскадра бомбардировала Зонгулдак, батареи которого безрезультатно отвечали на наш огонь.

10 июля только что закончивший испытания наш заградитель «Краб» поставил минные заграждения в самом Босфоре, и через три дня на них подорвался крейсер «Бреслау».

12 июля вступил в строй наш первый черноморский дредноут «Императрица Мария». Он вышел из Николаева на буксире в Одессу и оттуда под прикрытием всего флота под своими машинами пришел в Севастополь. Там ему сделали торжественную встречу. С его прибытием мы сделались вдвое сильнее, но тем не менее преимущество осталось за «Гёбеном», так как скорость его хода превышала скорость «Марии» на 7 узлов. Поймать его все-таки не было возможности.

16 июля два наших миноносца потопили на пути в Босфор три парохода и несколько барж – все с углем. В тот же день подводная лодка «Морж» под огнем турецких батарей уничтожила и сожгла 9 парусных судов, также с углем.

17 июля подводная лодка «Нерпа» потопила у Босфора пароход с углем.

14 июля было снова бомбардирование Зонгулдака. В тот же день между Босфором и Константинополем потоплены миноносцами два парусных судна с керосином.

20 июля наши миноносцы нашли у берегов Анатолии скрывавшийся караван из 50 парусников – судов с припасами для турецкой армии. Весь караван был сожжен.

24 июля наши миноносцы заметили турецкий кавалерийский лагерь, расположившийся недалеко от берега в Кара-Бурну. Когда миноносцы открыли огонь, поднялась страшная паника, и лошади поскакали во все стороны от коновязи. По сообщениям агентов, турки понесли большие потери как в людях, так и в лошадях.

25 июля в угольном районе уничтожено около сорока парусных судов с углем.

27 и 28 июля миноносцы обошли всю Анатолию от Босфора до Трапезунда, причем уничтожено до 150 парусных судов.

30 июля миноносцы под самой батареей Килия у Босфора уничтожили минами стоящий пароход и, несмотря на жестокий огонь, не понесли никаких повреждений.

После этой громадной угольной гекатомбы турки совершенно отказались от перевозки угля морем и стали возить его гужевым способом, что, конечно, требовало громадной затраты труда и денежных средств. Также за большие деньги покупался уголь в Болгарии.

В Немецком море за лето не произошло ничего особенно значительного, кроме мелких стычек и потопления подводными лодками отдельных военных и коммерческих судов. Следует отметить вошедшие в привычку налеты цеппелинов на Англию, отчего страдали почти исключительно мирные жители. За 19 налетов, совершенных в течение лета, иногда по нескольку цеппелинов за раз, всего было 197 убитых и 421 раненый. В начале цеппелины терроризировали население, но потом к ним привыкли. Этот способ борьбы, по-видимому, нельзя назвать продуктивным.

С вступлением Италии в коалицию началась довольно оживленная борьба на Адриатическое море, и первые результаты были не из удачных для Италии. Она потеряла несколько легких крейсеров и миноносцев, главным образом от подводных лодок противника.

Оставление немцами Рижского залива после того, как они туда уже прорвались, следует объяснять не столько понесенными ими потерями, сколько изменением стратегического плана. Первоначально они, вероятно, предполагали занять Ригу и Двинск и остановиться на несколько десятков верст впереди, чтобы использовать Западную Двину как удобную коммуникационную линию. Стратегические условия коммуникации через Рижский залив ими, вероятно, не были точно изучены. Когда же они убедились, что для безопасности коммуникации необходимо прочно занять острова Эзель и Даго и держать большие морские силы как в заливе, так и в море, чтобы парировать наши удары из Моонзунда и с севера, от Финского залива, то, вероятно, решили, что игра не стоит свеч, тем более что у них уже назревал план активных действий в море против Англии, а потому все суда была на счету. Этим и объясняется, что Рига и Двинск остались в наших руках.

В это же приблизительно время на юге мы перешли в контрнаступление и одержали победу над австрийцами, взяв много пленных. Таким образом, на флангах немецкого наступления произошла остановка, и только центр все время продвигался. Мы возлагали большие надежды на фронт Ковно, Гродно,[165]165
  Система земляных фортов была создана вокруг Гродно в 1887–1889 гг. Императорским указом 4 августа 1912 г. начато строительство новой крепости в Гродно. Работы велись до лета 1915 г. Ни одно оборонительное сооружение к этому времени не имело степени готовности выше 50 %. В сентябре 1914 г. и феврале 1915 г. служила опорной базой русских войск, на территории крепости формировались новые части. В августе 1915 г., из-за германского наступления, упразднена, разоружена и частично взорвана. Оставлена русскими войсками после скоротечных боев 31 августа – 3 сентября 1915 г.


[Закрыть] Брест,[166]166
  Строительство Брестской крепости началось в 1833 г., основные работы проведены в 1836–1842 гг. Состояла из цитадели и трех отдельных укреплений. Модернизирована в 1864–1888 гг. по проекту Э. И. Тотлебена. В 1913 г. начато строительство второго кольца укреплений, но не завершено до начала Первой мировой войны. Готовилась к обороне, однако в ходе стремительного германского наступления 13 (26) августа 1915 г. оставлена и частично взорвана русскими войсками. С конца 1918 г. в составе Польши. Переходила из рук в руки в ходе советско-польской войны. Известна обороной польского гарнизона против немцев в сентябре 1939 г. и советского гарнизона против немцев в июне-июле 1941 г. Ныне мемориальный комплекс. Находится на территории Республики Беларусь.


[Закрыть] сильный этими тремя укрепленными пунктами, но падение Ковны[167]167
  Решение о создании Ковенской крепости было принято в 1879 г. Укрепления наращивались и совершенствовались вплоть до 1915 г. Включала цитадель и десять фортов. В ходе Первой мировой войны взята штурмом германской 10-й армией 5 (18) августа 1915 г.


[Закрыть] после трехдневного штурма разрушило эти надежды, и мы покатились дальше.

Надлежало подумывать и о переносе Ставки в более удаленное место. В начале августа были посланы квартирьеры в Борисов, Смоленск и Могилев, но, не зная, сколько еще продвинутся немцы, наметили уже следующий этап – Тверь или Калуга. Выбран был Могилев, как небольшой город, удобный для расположения штабов и охраны Ставки. За две недели до отъезда наш поезд послан был сделать пробег в Слоним, так как оси вагонов за время почти годичной стоянки заметно подзаржавели. Это было своего рода развлечением, так как мы там прогулялись по живописной местности вдоль берега реки.

Последние дни в Барановичах были очень грустные. Стояла прекрасная погода, и как там в общем ни было скучно, но все же покидать старое и привычное всегда тяжело. Конечно, настроение было бы совсем другим, если бы предстояло двигаться на запад, а не на восток. За несколько дней до отъезда около 2 часов дня нас всех всполошили несколько пушечных выстрелов. Мы все выскочили, ничего не понимая. Оказалось, что это прилетел из Новогеоргиевска наш аэроплан, привезший известие о безнадежном состоянии крепости.

Наконец 20 августа мы тронулись в путь, как и приехали сюда, пятью эшелонами. Наш вагон следовал в эшелоне дежурного генерала. Что нас ожидало в будущем? Большинство смотрело скептически и считало, что Могилев это только промежуточный пункт и мы скоро поедем дальше. Также мы думали и про Барановичи, когда ехали туда. Когда я первый раз въехал в Могилев на извозчике, направляясь в отведенное мне помещение, у меня явилось предчувствие, что здесь будет и конец войны. Самое название Могилев мне показалось символическим – это могила разбитых надежд.

Утром на следующий день меня разбудил колокольный звон. Мы так отвыкли от него в Барановичах, что он производил удивительно приятное впечатление, и мое мрачное впечатление понемногу рассеялось. Далее я с удивлением заметил, что спать на удобной мягкой кровати гораздо приятнее, чем на жестком вагонном диване. Мне отвели большую светлую комнату с удобным письменным столом и видом на площадь. Наше управление помещалось все вместе, и даже была еще общая комната, из которой мы сейчас же сделали кают-компанию для приема гостей. У подъезда нашего дома мы поставили садовую скамейку, которая получила название завалинки и куда приходили на беседу гости из всех управлений. Сейчас же за нашим домом, который раньше изображал из себя окружной суд, начинался маленький городской сад, расположенный над самым берегом Днепра. Вид оттуда был чудесный, и самый садик очень симпатичный и удобный для прогулок. Наш дом стоял на небольшой площади, на которую также выходили губернаторский дом, где поместился великий князь с начальником штаба и ближайшей свитой. Рядом с домом губернатора, в губернском правлении, разместилась квартирмейстерская часть, а еще дальше, в казенной палате, военные сообщения. Дежурный генерал со своим управлением занимал большую часть нашего дома. Общая столовая поместилась в бывшем кафе-шантане, где остался бильярд, и офицеры, любители этой игры, могли сколько угодно упражняться. Игроки в складчину завели даже маркера.

Жизнь в Могилеве сразу приняла совершенно другой характер, чем в Барановичах. Это был хотя и небольшой город, но все же губернский, с 40-тысячным населением, причем одна треть была евреи. В городе была одна хорошая улица, много приличных домов, красивый собор, построенный Растрелли, и даже музей, где было собрано много предметов, относившихся ко времени церковной унии с католиками. В губернаторском доме, между прочим, жил некоторое время маршал Даву[168]168
  Даву (д’Аву) Луи-Николя (1770–1823), французский военачальник. Маршал Империи (1804), герцог Ауэрштедтский (1808), принц Экмюльский (1809). Участник похода в Россию.


[Закрыть] во время похода на Россию.

В Барановичах мы жили очень скучно, но все же общей семьей, а здесь, в большом городе, все куда-то рассыпались. В городе была своя интеллигенция, и сейчас же завелись знакомства. Начался флирт с местными дамами, а более практичная молодежь занялась местными еврейками, которые, кажется, были очень этим довольны. Служба, я думаю, от этого не выиграла, и шпионство, как это и показало будущее, значительно облегчилось. В Барановичах про всякого офицера было известно все, а здесь, за дверями канцелярии, можно было заниматься чем угодно. Этим и объясняется, что в Ставке мог почти целый год состоять заведомый шпион, и никто об этом не подозревал.

Окрестности Могилева были очень живописные. Мы с Даниловым завели обыкновение с 4 до 6 часов ездить на прогулку в автомобиле, собирали грибы, которых было великое множество и которые шли на закуску в Морском управлении. Одной из любимых прогулок была старая мельница на поле сражения Даву с Раевским в кампанию 1812 года.[169]169
  Имеется в виду бой частей 7-го пехотного корпуса 2-й русской армии генерал-лейтенанта Раевского против войск корпуса маршала Даву 23 июля 1812 г. под Салтановкой, примерно в 10 км от Могилева.


[Закрыть] Там стоял памятник, воздвигнутый недавно исторической комиссией с надписью, именующей все наши воинские части, участвовавшие в бою. Генерал Данилов, хорошо знавший это сражение, рассказывал мне, где и какие войска стояли, и весь ход маневров.

С самого приезда в Могилев в Ставке пошли слухи о грядущих переменах, но потом они затихли, и казалось, все пойдет по-старому, но вот однажды, когда я пришел с обычным докладом к генералу Янушкевичу, он мне вдруг сообщил о своем уходе и о том, что вместо него назначается генерал Алексеев. На мой вопрос о великом князе он ответил, что великий князь, вероятно, также уйдет. На другой день все это окончательно подтвердилось. Великий князь назначался наместником Кавказа, а генерал Янушкевич его помощником.[170]170
  Смена командования произошла в августе 1915 г.


[Закрыть] Генерал Данилов получал корпус. Я пошел к Данилову и нашел его очень расстроенным. Я постарался его утешить и уверял, что он все равно выдвинется в строю и, наверное, скоро получит армию. Как жаль, что Алексеев и Данилов не смогли работать вместе. Из них двоих могла выйти прекрасная комбинация. У Алексеева был несомненный талант, но он любил делать все сам вплоть до чинения карандашей и, конечно, переутомлялся не в пользу дела. Данилов был прекрасным работником, но его воля требовала подчинения себе и младших и старших. Противоречий он ни в ком не выносил.

В Ставке почти все опечалились происшедшим переменам. Радовались только карьеристы, рассчитывавшие выдвинуться на глазах у государя, но таких, впрочем, было мало.

Государь приехал без всякой помпы и торжественной встречи, а как всегда, при посещении Ставки. За несколько дней приехал генерал Алексеев, и начальники управлений его встретили на вокзале. Речей он никаких не говорил, а со всеми поздоровался и сказал, что очень рад вместе служить.

Великий князь выехал через два дня после приезда государя. Он простился со всеми чинами Ставки в помещении дежурного генерала, где был большой зал, сказал короткую патриотическую речь и ушел, видимо, взволнованный. На вокзале его провожали начальники управлений, но проводы были очень официальными благодаря присутствию государя.

Особых нововведений в Ставке не последовало. Государь поселился в губернаторском доме, который с этого времени получил название дворца. С ним поместилась и ближайшая свита: министр двора граф Фредерикс, назначенный командующим главной квартирой, адмирал Нилов, гофмаршал князь Долгоруков, комендант главной квартиры генерал Воейков, лейб-хирург Федоров, начальник конвоя граф Граббе и флигель-адъютанты Дрентельн и Саблин.[171]171
  Саблин Николай Павлович (1880–1937), капитан 1-го ранга (1915), флигель-адъютант (1912). Окончил Морской корпус (1898). Участник Китайского похода 1900–1901 гг. и Русско-японской войны. В 1911–1914 гг. старший офицер императорской яхты «Штандарт», с 1916 г. – ее командир. Человек близкий царской семье, пользовался ее особым доверием. В августе 1914 г. был назначен состоять при Николае II во время пребывания императора на театре военных действий. Командир Отдельного батальона Гвардейского экипажа (1915). После Февральской революции уволен в отставку. Во время Гражданской войны состоял в Вооруженных силах Юга России. Эвакуировался из Одессы в 1920 г.


[Закрыть] Генерал Алексеев занял две комнаты в квартирмейстерской части.

Каждое утро в 10 часов государь ходил в оперативную часть, где принимал доклад начальника штаба, который продолжался около часа, потому возвращался во дворец и принимал приезжавших по служебным делам до завтрака. В 1 час был завтрак, на котором присутствовало около 30 человек, т. е. столько, сколько могло поместиться за столом, причем постоянными гостями были лица свиты и старшие иностранные агенты, мы приглашались по очереди. В 3 часа государь обыкновенно уезжал на автомобиле за город и там гулял пешком около двух часов. После возвращения обычно подавался чай, а потом государь читал бумаги и письма.

В 8 часов был обед на такое же количество, как и завтрак. После обеда государь занимался в кабинете, а с 11 до 1 часу пил чай и играл в домино с приближенными.

Генерал Алексеев отказался от ежедневного стола во дворце, так как это отвлекало его от занятий, и завтракал и обедал у нас в собрании за одним столом с начальниками управлений, а во дворец приходил только по воскресеньям и особо торжественным дням.

Завтрак во дворце состоял из трех блюд и обед из четырех. После завтрака и обеда государь минут двадцать беседовал с приглашенными. Нам, т. е. начальникам управлений, приходилось бывать у царского стола раза два или три в неделю, что, пожалуй, было слишком часто и потому теряло интерес. Младших офицеров обыкновенно приглашали не чаще раза в месяц, и они, конечно, очень это ценили. Со мной раз вышел такой казус, что я позабыл про приглашение и не пошел, так что пришлось надевать саблю и идти извиняться перед гофмаршалом. В общем, все церемонии по случаю военного времени были упрощены и особого этикета не соблюдалось, даже лакеев из красных кафтанов переодели в защитный цвет. Сам государь ходил всегда в защитной блузе и держался очень просто. Когда он разговаривал с кем-нибудь, то умел говорить с особым шармом, и никто не мог так обласкать, как он.

С новым командованием в Ставке появились новые лица. Вместо генерала Данилова был назначен генерал Пустовойтенко,[172]172
  Пустовойтенко Михаил Саввич (1865–?), генерал-майор (1913). Окончил Одесское пехотное юнкерское училище (1884) и Николаевскую академию Генерального штаба (1894). 19.07.1914 назначен генерал-квартирмейстером штаба армий Юго-Западного фронта, 01.04.1915 переведен на ту же должность в штаб Северо-Западного фронта. 30.08.1915 назначен и. д. генерал-квартирмейстера штаба Верховного главнокомандующего. Ближайший сотрудник генерала М. В. Алексеева в планировании операций. Генерал-лейтенант (1916). В 1918 г. эмигрировал.


[Закрыть] который играл совершенно подчиненную роль у генерала Алексеева и не пользовался никаким влиянием. Кроме него появился еще генерал Борисов[173]173
  Борисов Вячеслав Евстафьевич (1861–1941), генерал-лейтенант (1915). Окончил 2-е военное Константиновское училище (1882) и Николаевскую академию Генерального штаба (1890). Сослуживец М. В. Алексеева по 64-му Казанскому полку и его соученик по академии Генштаба. Участник Китайской кампании 1900–1901 гг. Генерал-майор (1907). Окружной генерал-квартирмейстер штаба Виленского ВО (1909–1910). С 1910 г. в отставке. Вновь поступил на службу во время Первой мировой войны. Генерал для поручений при начальнике штаба Верховного главнокомандующего (с 24.04.1916) и при Верховном главнокомандующем (с 20.05.1917). С 1918 г. в Красной армии. Уехал в командировку на Украину и в Советскую Россию не вернулся.


[Закрыть] – большой оригинал. Он все время сидел у себя в комнате, которую называл щелью, так как она была очень маленькой. Его роли при Алексееве точно никто не мог понять. По-видимому, он служил ему памятной книжкой, так как обладал большой эрудицией по военным вопросам, а также говорят, что Алексеев давал ему на критику свои проекты и зачастую исправлял их согласно его указаниям. Его в шутку называли нимфой Энрией[174]174
  По-видимому, имеются в виду эринии – богини мести в древнегреческой мифологии.


[Закрыть] Алексеева. Появилось еще много людей как военных, так и штатских. С принятием главного командования государем Ставка сделалась землей обетованной, штаты стали пухнуть и расширяться, и карьеристы всех рангов устремились туда в надежде урвать свой кусок пирога. Особенных талантов, впрочем, не появлялось. Между военными следует упомянуть полковника Генштаба Базарова,[175]175
  Базаров Павел Александрович (1871–1948), полковник (1909). Окончил Михайловское артиллерийское училище (1894) и Николаевскую академию Генерального штаба (1900). Участник Русско-японской войны. Во время Первой мировой войны старший адъютант отдела генерал-квартирмейстера штаба 9-й армии (с 4.09.1914), и. д. генерала для поручений при командующем армией (1915), штаб-офицер для делопроизводства и поручений управления генерал-квартирмейстера при Верховном главнокомандующем (с 02.10.1915). Генерал-майор (11.09.1917). Начальник 3-го отдела Управления генерал-квартирмейстера штаба Верховного главнокомандующего (с 27.09.1917). С 1918 г. в Добровольческой армии; в 1918–1919 гг. состоял в резерве чинов при штабе Главнокомандующего ВСЮР. После Гражданской войны в эмиграции.


[Закрыть] назначенного состоять при агентах, а между гражданскими чинами инженера Паукера,[176]176
  Паукер Герман Оттович (1872–1919), инженер, коллежский советник (1914). Окончил Институт инженеров путей сообщения (1897). С 1914 г. начальник Управления по сооружению железных дорог Министерства путей сообщения. В годы Первой мировой войны возглавлял управление путей сообщения в Главном управлении военных сообщений, в этом качестве постоянно находился в Ставке Верховного главнокомандующего. С мая 1916 г. – член Совета министра путей сообщения. Расстрелян в Киеве ЧК.


[Закрыть] назначенного заведовать железными дорогами прифронтовой полосы, и Базили[177]177
  Базили Николай Александрович (1883–1963), статский советник, дипломат. Окончил Александровский лицей. На дипломатической службе с 1903 г. Директор Дипломатической канцелярии при Ставке Верховного главнокомандующего (1916–1917). Во время Февральской революции участвовал в составлении акта об отречении Николая II от престола. С апреля 1917 г. – советник российского посольства во Франции. В 1919 г. принимал участие в создании и деятельности Русского политического совещания.


[Закрыть] – начальника дипломатической канцелярии.