Текст книги "Мария Склодовская-Кюри"

Дом и «Вольный университет»

В сентябре 1884 года в Варшаву после долгого отсутствия вернулся совсем другой человек – веселая, пышущая здоровьем девушка с ровным румянцем на щеках, с огромными серыми глазами. Ей шестнадцать, и она настоящая красавица.

Дадим слово любящей дочери, как делали это уже не раз: «Она здорова, честна, чувствительна и весела. У нее любящее сердце. По словам учителей, она очень даровита. Но никакие особые способности не выделяют Маню из среды других детей, ее подруг и сверстниц. Еще ничто не указывает на особенный талант.

А вот другой ее портрет, уже взрослой девушки. Он более значителен. За это время в ее жизни сглаживаются черты любимых лиц, и только нежное воспоминание о них останется у Мани до конца жизни. Мало-помалу меняются дружеские связи.

Уходят в прошлое пансион, гимназия, товарищеские узы, на вид такие крепкие, но слабеющие очень быстро, как только исчезает то ежедневное общение, которое поддерживало их. Призвание Мани выявляется благодаря двум личностям, проникнутым добром и пониманием, самым близким и родным, – отцу и старшей сестре.

Мне бы хотелось показать, как под влиянием этих двух друзей зарождались у Мани мысли о своем будущем. Большинству людей в подобных случаях свойственны чрезмерные желания, но как же скромны, при всей их смелости, мечты будущей Мари Кюри.

В сентябре 1884 года, упоенная своим четырнадцатимесячным бродяжничеством, Маня возвращается в Варшаву, в новую семейную квартиру рядом с гимназией, где училась в детстве».

Семья снова переезжает: на этот раз с улицы Лешно на Новолипскую. Теперь Мария гораздо больше времени проводит с отцом. Многие годы преподавания в самых разных учебных заведениях сделали этого полного, невысокого человека спокойным и достойным, по нему сразу было видно, что он настоящий педагог, великолепный учитель: скупые и точные жесты и богатая и выразительная речь. Отец носит одежду темных тонов, безукоризненно чистую и выглаженную. Все его действия неторопливые и до конца продуманные. Фразы логичны, почерк четкий. На любой прогулке его рассказы содержательны, точны и красочны, маршрут давно известен, он проложен по интересным местам, и каждое из них заслуживает обширного рассказа, на которые отец большой мастер.

Маня нежно любит отца – он ее покровитель, ее учитель. Она уверена, что отец знает все, – и во многом права: пан Владислав обладал энциклопедическими знаниями, которые старался передать всем своим слушателям и, конечно, в первую очередь детям.

Семья теперь живет по соседству с Новолипками, неподалеку от гимназии, в которой некогда отец служил инспектором. В саду у дома цветут азалии и ирисы, шумят кроны старых деревьев. Квартирантов больше нет. Доходы заметно уменьшились, но теперь в доме стало спокойнее, уютнее.

Несмотря на удары судьбы, отец проявляет кипучую энергию: он много трудится, чтобы содержать четверых детей. Ведь из своей скромной зарплаты учителя он должен платить за квартиру, платить кухарке и одевать-обувать-кормить семью. Но, несмотря на это, он продолжает пополнять собственные знания. Его интересы не ограничиваются только предметами, которые преподает, – математикой и физикой. Пан Владислав изучает как современные языки – французский, немецкий и английский, так и древние – греческий и латинский.

Атмосфера постоянной работы мысли и неустанного углубления знаний благотворно влияет и на развитие способностей Марии.

Чтобы помочь отцу, дочери и Юзеф решают давать частные уроки и становятся репетиторами французского языка, математики, биологии, естественных наук.

Ученицы Марии жили в разных концах Варшавы. Девушка узнала, как неблагодарен и унизителен труд репетитора. Ей приходилось преодолевать длинный путь по городу в любую погоду. Ее ждали капризные, ленивые ученики и их родители, которые частенько заставляли ее стоять в холодной передней: «Пусть панна Склодовская подождет…» или «Через четверть часа ваша ученица будет готова!»

К сожалению, случалось, что в конце месяца ей забывали заплатить, хотя на эти несколько рублей Мария очень рассчитывала. Бывало, что ученицы ленились, но виноватой в своей лени выставляли Марию. Все это она терпит не только потому, что, увы, является прагматичной бесприданницей, думавшей только о заработке.

Вот что в эти дни записывает Мария в своем дневнике:

«В доме все по-прежнему. Растения чувствуют себя хорошо, азалии цветут. Лансе спит на половичке. Наша поденная служанка Гуся переделывает мое платье, которое я хочу отдать перекрасить: оно будет вполне приличное и даже миленькое. Платье Брони уже готово и вышло очень хорошо. Не пишу никому. У меня очень мало времени, а еще меньше денег. Некая особа, узнавшая о нас от общих знакомых, явилась справиться, сколько мы берем за урок. Когда Броня сказала ей, что пятьдесят копеек за час, дама убежала как ошпаренная!»

Девушка решительно вступает на трудный и временами унизительный путь частных уроков не только из-за нужды. Как и многие молодые люди ее круга, она стремится служить своей стране, прекрасной Польше. У нее устанавливаются многочисленные дружеские связи с молодыми «позитивистами» – ими руководит учительница Бронислава Пясецкая (ей и самой едва за двадцать). Вместе с сестрами Броней и Элей Мария посещает лекции «Вольного университета».

Несколько слов об этом учебном заведении. Оно было нелегальным, ставило себе целью восполнение пробелов в образовании молодого поколения поляков. Основали его польские ученые-позитивисты, прежде всего Ядвига Давидова. В течение первого года в эту нелегальную академию поступило более двухсот студенток. Но через несколько месяцев имперские власти узнали об этом и почти все профессора были изгнаны из Польши.

А через три года академия под названием «Вольный университет» снова стала принимать студенток, среди них были Маня, Броня и Эля Склодовские. В университете читали анатомию, социологию, естественную историю. Студентки по восемь-десять человек собирались вместе на чьей-нибудь квартире и занимались. Вот что об этом писала сама Мария Склодовская спустя сорок лет:

«Я живо помню теплую атмосферу умственного и общественного братства, которая царила между нами. Мы не были свободны в наших действиях, а потому и наши достижения не могли быть значительными. Но все же я продолжаю верить в идеи, руководившие в то время нами, в то, что лишь они способны привести к настоящему прогрессу общества. Не усовершенствовав личность, нельзя построить лучший мир. Для этого каждый из нас должен работать над собой, над совершенствованием своей личности, возлагая на себя часть ответственности за жизнь человечества. Наш личный долг помогать тем, кому мы можем быть наиболее полезны».

В 1889–1890 годах в «Вольном университете» учится уже тысяча девушек, группы не помещаются в домах у знакомых, теперь им дают приют некоторые высшие учебные заведения.

Само же движение позитивизма внушает молодому поколению преклонение перед точными науками, необходимыми для развития производственной сферы. Оно направляло интересы молодежи в сторону естествознания. Позитивистский эмпиризм и увлечение естественными науками зачастую становились переходом к материалистическим взглядам на природу. Формировавшееся в этих условиях мировоззрение Марии Склодовской стало плодотворной почвой для появления материализма.

Такое сформировавшееся материалистическое отношение к природе стало для Марии Склодовской указателем пути на всю жизнь. Несмотря на то, что в науке конца XIX столетия, особенно в естественных науках, превалировала идеалистическая философия, будущая великая ученая с первых своих шагов в науке решительно отмежевывается от всех форм метафизики. Теория и опыт навсегда станут для Марии Кюри неразрывными звеньями в цепи исследовательской работы. Она ни на минуту не усомнилась в объективности наблюдаемых природных явлений, а будущее науки видела прежде всего в том, чтобы давать человеку все более мощные орудия покорения сил природы.

Атмосфере «Вольного университета» Мария обязана рационалистическим отношением к миру и природе. Всю жизнь она руководствовалась общественными интересами и оставалась настоящим патриотом.

Мария учится, работает репетитором и много читает. Это уже не «жалкие романы», а произведения Достоевского, Пруса, Луи Бланка и Ренана. Ее увлекает поэзия Красинского и Словацкого, Франсуа Коппе, Мюссе, Гейне.

Так как в высшие учебные заведения Российской империи не принимали женщин, Мария начинает думать, что предпринять, чтобы получить высшее образование. Как поступить, чтобы и Броня смогла приобрести профессию медика в Париже, вернуться домой, стать земским врачом? Ведь жалкие заработки обеспечат ей учебу в Сорбонне в лучшем случае на год. А что будет потом?

Как самой Мане добиться своей цели – заниматься физикой и математикой, стать настоящим ученым? И выход найден!

Маня заявляет сестре, что она нашла место гувернантки с жалованьем в 500 рублей. Деньги она будет отсылать сестре в Париж, пока та будет учиться. А потом приедет в Сорбонну и сама – и тогда Броня будет помогать ей.

Бронислава отправляется в Париж, поступает в Сорбонну и находит жилье в Латинском квартале, самом бедном. Но все-таки это выход и возможность выучиться любимому делу и потом помочь решительной младшей сестре.

Гувернантка

Итак, Мария стала гувернанткой. Ее первым нанимателем была семья адвоката. И вот что об этом времени своей жизни 10 января 1885 года писала Мария двоюродной сестре, Хенрике Михайловской:

«Дорогая Хенрика, со времени нашей разлуки я веду жизнь пленницы. Как тебе известно, я взяла место в семье адвоката Б. Не пожелаю и злейшему моему врагу жить в таком аду! Мои отношения с самой Б. в конце концов сделались такими натянутыми, что я не вынесла и все ей высказала. А так как и она была в таком же восторге от меня, как я от нее, то мы отлично поняли друг друга.

Их дом принадлежит к числу тех богатых домов, где при гостях говорят по-французски – языком французских трубочистов, где по счетам платят раз в полгода, но вместе с тем бросают деньги на ветер и при этом скаредно экономят керосин для ламп.

Имеют пять человек прислуги, играют в либерализм, а на самом деле в доме царит беспросветная тупость. Приторно подслащенное злословие заливает всех, не оставляя на ближнем ни одной сухой нитки.

Здесь я постигла лучше, каков род человеческий. Я узнала, что личности, описанные в романах, существуют и в действительности, а также то, что нельзя иметь дела с людьми, испорченными своим богатством».

Это был первый горький опыт. К тому же место гувернантки в Варшаве не давало хоть сколько-нибудь значительных доходов. Да, труд полегче, дом ближе, да и наниматели должны быть, как представлялось Марии, людьми весьма интеллигентными и просвещенными. Но, увы, все было не так. Наниматели чаще «люди, испорченные своим богатством», жизнь в столице недешева – заработки расходятся по мелочам. Как же сдержать слово, которое Маня дала сестре?

И она решается занять предложенное ей пару недель назад место гувернантки в семье Зоравских, которые жили в своем поместье в 50 км от Варшавы. Ее решение вполне осознанное, и она понимает, насколько сильно закабаляет себя. Вот цитата из ее письма подруге:

«Я буду надолго лишена свободы, так как решила после некоторых колебаний взять место в Плоцкой губернии с оплатой в пятьсот рублей в год, начиная с первого января. То самое место, которое мне предлагали не так давно и которое я упустила. Хозяева недовольны теперешней гувернанткой и хотят меня. Впрочем, весьма возможно, что я им не понравлюсь точно так же, как прежняя…»

Отъезд из дома, расставание с отцом и сестрами Мане дались тяжело – ее беспокоило то, что она оставляет отца. К тому же ее тревожила неизвестность – как примут ее совершенно чужие люди, что ждет ее там? Ведь работа гувернантки – не просто умение вести себя с хозяевами, нужно еще и обладать терпением и знаниями, чтобы воспитывать детей. Но это еще и осознание, что ты человек, по сути, второго сорта – прислуга. Каково ей будет постоянно чувствовать это?

И вот она на месте, в Щуках. На удивление, хозяева приняли ее весьма радушно. Она старается завоевать доверие детей, привыкнуть к новому положению, ритму жизни, окружению.

Мария предполагала, что едет в провинцию, а значит, в деревню, что перед ней будут простираться леса, поля, озера. На деле из трубы сахарной фабрики, находившейся неподалеку, валил густой черный дым, проникая и в окна дома, где жила семья Зоравских, а вокруг раскинулись поля свеклы, ведь старший Зоравский был промышленником – изготавливал свекловичный сахар.

А это письмо Хенрике Михайловской Маня написала 3 февраля 1886 года:

«Вот уже месяц, как я живу у 3. Время достаточное, чтобы привыкнуть к новому месту. 3. – отличные люди. Со старшей дочерью, Бронкой, у меня завязались дружеские отношения, которые способствуют приятности моей здешней жизни. Что касается моей ученицы Андзи, которой исполнится скоро десять лет, то это ребенок послушный, но избалованный и взбалмошный. Но, в конце концов, нельзя же требовать совершенства! В этой местности все бездельничают, думают только об удовольствиях, а так как семья 3. держится несколько в стороне от этих хороводников, то является «притчей во языцех». Представь себе, что через неделю после моего прибытия обо мне говорили уже неодобрительно, и только потому, что я, еще не зная никого, отказалась ехать на бал в Карвач, центр всех здешних сплетен. Мне не пришлось жалеть об этом, так как мои хозяева вернулись с бала лишь в час дня; я была рада, что избежала такого испытания, да еще в то время, когда я чувствую себя далеко не совсем здоровой…»

Старшая дочь Зоравских, восемнадцатилетняя Бронка, отнеслась к ней поначалу очень тепло – ведь Маня почти ее ровесница, подружка! С ней можно будет секретничать, ездить на балы и приемы к соседям. Но Мария здесь чувствовала себя совершенно чужой, к тому же досужие пересуды и сплетни она никогда не любила, а на балы и приемы ехать отказывалась по одной простой причине: не было подходящих нарядов. Но в целом Мария своим положением довольна. Она пишет подруге, что и с хозяевами установились хорошие отношения, а со старшей из детей – даже дружеские. Да и ученица ей досталась неплохая. Вот интересная цитата из ее письма Хенрике:

«В Рождественский сочельник состоялся у нас бал. Я очень развлекалась, наблюдая за гостями, достойными карандаша карикатуриста. Молодежь неинтересна: барышни бессловесные гусыни, открывают рот только тогда, когда с громадными усилиями их вынуждают говорить. Наверно, есть тут и другие, более умные и образованные. Но пока что Бронка (дочь моих хозяев) представляется мне редкой жемчужиной и по своему здравому уму, и по своим взглядам на жизнь.

Я занята семь часов в день: четыре часа с Андзей, три с Бронкой. Немножко много, но что поделаешь! Комната моя наверху, большая, тихая, приятная. Детей у З. целая куча: три сына в Варшаве (один в университете, два в пансионе); дома Бронка (18 лет), Андзя (10 лет), Стась трех лет и Маричка – малютка шести месяцев. Стась очень забавный. Няня сказала ему, что Бог везде. Стась с тревогой спрашивает: “А он меня не схватит? Не укусит?” Вообще, он потешает нас неимоверно!»

Маня старается быть безукоризненной гувернанткой: каждое воскресенье и по праздникам она с детьми отправляется к заутрене в костел, не делится своими мыслями о равенстве мужчин и женщин, не утверждает, что девушки имеют право получать высшее образование, идти в обществе своим путем, не готовиться только к роли покорной жены и матери.

Маня пишет письма часто, она переписывается с обожаемым отцом, любимым братом Юзефом, с Броней, устраивающейся в далеком Париже. Пишет и своей подруге по гимназии Казе Пржиборовской, кузине Хенрике, которая уже вышла замуж во Львов и живет в деревне нелюдимой «позитивисткой». Именно Хенрике Мария в письмах высказывает самые значительные свои мысли, повествует об огорчениях и надеждах.

Письмо от 5 апреля 1886 года. В нем Маня пишет Хенрике вот что:

«Я живу так, как обычно живут люди в моем положении. Даю уроки, немного читаю, но и это не всегда возможно, так как прибытие новых гостей все время нарушает нормальный распорядок жизни. Иногда это сильно раздражает меня, потому что Андзя принадлежит к числу тех детей, которые с восторгом пользуются любым поводом оторваться от занятий, и тогда ее уже ничем не образумишь. Сегодня мы с ней опять повздорили из-за того, что ей не захотелось вставать с постели в обычный час. В конце концов мне пришлось взять ее за руку и стащить с кровати; я это сделала спокойно, но внутри меня все кипело. Ты не можешь себе представить, чего мне стоят такие мелочи: от одной нелепости, как эта, я делаюсь больной на несколько часов. Но я должна была настоять на своем!..

Какие разговоры в обществе? Сплетни, сплетни и еще раз сплетни. Темы обсуждений: соседи, балы, вечеринки и т. п. Если взять танцевальное искусство, то лучших танцовщиц, чем здешние девицы, еще придется поискать, и где-нибудь не близко. Они танцуют в совершенстве. Впрочем, они неплохи и как люди, есть даже умные, но воспитание не развивало их умственных способностей, а здешние бессмысленные и беспрестанные увеселения рассеяли и данный от природы ум. Что же касается молодых людей, то среди них немного милых, а еще меньше умных. Для них и для девиц такие слова, как «позитивизм», «рабочий вопрос» и тому подобное, кажутся чем-то ужасным, да и то, если предположить, в виде исключений, что кто-нибудь из них слышал их раньше. Семейство 3. по сравнению с другими можно назвать культурным. Сам 3. – человек старомодный, но умный, симпатичный, здравомыслящий. Его супруга – женщина неуживчивая, но, если уметь к ней подойти, она бывает милой. Меня, мне думается, она любит.

Если бы ты видела, до какой степени я веду себя примерно! Каждое воскресенье и каждый праздник хожу в костел, ни разу не сославшись на простуду или головную боль, чтобы остаться дома. Никогда не говорю о высшем образовании для женщин. Вообще в своих высказываниях соблюдаю сдержанность, требуемую тем положением, какое я занимаю в доме.

В пасхальные каникулы приеду на несколько дней в Варшаву. При одной мысли об этом вся моя душа трепещет от радости, и я с большим трудом сдерживаюсь, чтобы не закричать от счастья».

Но все же она решает и в Щуках претворять в жизнь свои взгляды «позитивистки» и начинает давать крестьянским детям бесплатные уроки. В августе она пишет, что могла бы получить отпуск, но, так как не знает, куда ехать, то осталась у Зоравских и вместе с Бронкой стала давать уроки.

Вот это письмо Хенрике:

«На лето я могла бы получить отпуск, но не знала, куда ехать, поэтому осталась в Щуках. Мне не хотелось тратить деньги на поездку в Карпаты. У меня много часов занимают уроки с Андзей, чтение с Бронкой, ежедневно занимаюсь по часу с сыном здешнего рабочего, подготовляя его к школе. Кроме того, мы с Бронкой по два часа в день даем уроки крестьянским детям. У нас десять учеников, своего рода маленький класс. Учатся с большой охотой, а все-таки нам временами бывает трудно. Утешает меня то, что наши достижения растут, и даже очень быстро. Таким образом, дни у меня достаточно заполнены, а сверх того немного занимаюсь и собственным образованием».

В августе учеников всего десять человек. К декабрю учеников уже восемнадцать человек. И удовольствие от этой работы Мария не скрывает в очередном своем письме:

«Много радости и утешения дают мне эти ребятишки. Дети прислуги, заводских рабочих бедно одеты, часто упрямятся, шумят, но как они стараются научиться читать и писать!»

Маня отлично понимает, что рискует, – ведь власти не позволяют никаких отклонений от условий, которые поставили полякам, так что ее самостоятельность может закончиться тюрьмой или даже ссылкой в Сибирь…

Мария все чаще приходит к мысли о том, как нереальны ее мечты поступить в университет. Ведь из глухой провинции, где она зарабатывает гроши, попасть в Париж нереально. Чтобы гувернантка поступила в Сорбонну?!

Однако целеустремленность и сила воли усаживают Марию за письменный стол. Девушка берет из библиотеки книги по социологии и физике, решает задачи по математике, которые ей присылает отец, Владислав Склодовский. Не только математика и физика интересны Марии, но и литература, и социология. Правда, годы работы гувернанткой все-таки заострили ее внимание именно на естественных науках – физике и математике.

Вот письмо, которое Маня пишет в декабре 1886 года Хенрике, описывая свой рабочий день:

«При всех моих обязанностях у меня бывают дни, когда я занята все время с восьми утра до половины двенадцатого, а затем с двух до половины восьмого. В перерыве – с половины двенадцатого до двух – прогулка и завтрак. После чая мы с Андзей читаем, если она в благоразумном настроении, если же нет, то болтаем или я принимаюсь за рукоделие, впрочем, я с ним не расстаюсь и на уроках. С девяти вечера я погружаюсь в свет книги и работаю, если, конечно, не помешает какое-нибудь непредвиденное обстоятельство.

Я приучила себя вставать в шесть утра, чтобы работать для себя больше, но это не всегда мне удается. В настоящее время здесь гостит очень милый старичок, крестный отец Андзи, и для его развлечения я должна была, по просьбе пани В., уговорить его, чтоб он учил меня играть в шахматы. Приходится бывать четвертым партнером и в карточной игре, а все это отрывает меня от книг.

В данное время я читаю: 1) физику Даниэля, 2) социологию Спенсера во французском переводе, 3) курс анатомии и физиологии Поля Бера в русском переводе.

Я читаю сразу несколько книг: последовательное изучение какого-нибудь одного предмета может утомить мой мозг, уже достаточно перегруженный. Когда я чувствую себя совершенно неспособной читать книгу плодотворно, я начинаю решать алгебраические и тригонометрические задачи, так как они не терпят невнимания и мобилизуют ум.

Бедняжка Броня пишет, что у нее какие-то затруднения с экзаменами, что она много работает, а состояние ее здоровья внушает опасение.

Каковы мои планы на будущее? Их нет, или, точнее, они есть, но до такой степени незатейливы и просты, что и говорить о них нет смысла: выпутаться из создавшегося положения, насколько я смогу, а если не смогу, то проститься со здешним миром – потеря невелика, а сожалеть обо мне будут так же недолго, как и о других людях.

В настоящее время никаких иных перспектив у меня нет. Кое-кто высказывает мысль, что, несмотря на все, мне надо переболеть той лихорадкой, которую зовут любовью. Но это совсем не входит в мои планы. Если когда-то у меня и были другие планы, то я их погребла, замкнула, запечатала и позабыла – тебе хорошо известно, что стены всегда оказываются крепче лбов, которые пытаются пробить их…»

А вот что напишет она через сорок лет:

«Литература меня интересовала в такой же степени, как социология и точные науки. Но за эти несколько лет работы, когда пыталась я определить свои действительные склонности, в конце концов я избрала математику и физику.

Мои самостоятельные занятия сопровождались многими досадными затруднениями. Образование, полученное мной в гимназии, оказалось крайне недостаточным – гораздо ниже знаний, требуемых во Франции для получения степени бакалавра. Я попыталась их восполнить из книг, взятых наудачу. Такой способ был малопродуктивен. Тем не менее я привыкла самостоятельно работать и накопила некоторый объем знаний, которые впоследствии мне пригодились…»

Весна. Из Варшавы возвращается Казимир Зоравский, старший сын семьи Зоравских. В родительском доме он встречает стройную светловолосую девушку. Это гувернантка сестры. Она прекрасно образованна, весела, умеет танцевать и грести, катается на коньках. А как прекрасно она читает стихи! А какая бесстрашная наездница!

Конечно, в нее нельзя не влюбиться. И Казимир влюбляется. Маня отвечает ему взаимностью. Как-то вечером юноша встречает в саду юную гувернантку, которая прогуливается со своей воспитанницей. Он решается на объяснение и предлагает девушке стать его женой. Милая гувернантка, покраснев, соглашается.

И молодые стали думать о венчании. Зоравские относились к гувернантке вполне благосклонно, правда, были недовольны тем, что она не любит выезды «в свет» и предпочитает свободное время проводить в одиночестве. В определенной степени хозяева даже привязались к высокой светловолосой девушке: Бронка видела в ней приятельницу и наперсницу, даже старший Зоравский временами прогуливался с девушкой по полям, беседуя на различные темы.

Поэтому Казимир был уверен в том, что родители благословят этот союз. Но каково же было его разочарование, когда они категорически запретили даже думать об этом браке! Отец разразился гневным монологом, мать едва не лишилась чувств.

Как он посмел думать о браке с девицей, у которой нет ни гроша, которая работает «в людях»! Она не из их круга, и Казимир должен выкинуть из головы мысли о ней и о свадьбе!

И Казимир послушно выкинул эти мысли из головы, не подумав о том, как же теперь вести себя Мане.

Конечно, для девушки лучшим выходом стал бы немедленный отъезд домой – это уберегло бы ее от болезненного удара по самолюбию, да и просто от многих вечеров отчаяния. Но сделать так она не может – ведь надо же отсылать деньги Броне в Париж. И Маня остается в Щуках. Она по-прежнему занимается с детьми, много читает. Да, ей запрещено видеться с Казимиром, да, хозяева теперь расположены к ней куда менее тепло. Хорошо хотя бы, что особого объяснения со старшими Зоравскими удалось избежать.