Текст книги "Мария Склодовская-Кюри"

Но вернемся к Пьеру Кюри. В 1891 году он начал заниматься изучением магнетизма материалов, обладавших разными магнитными свойствами, в разнообразных температурных условиях – от комнатной температуры до 1400 °C. Для конца XIX века это были очень непростые исследования, а условия эксперимента оказывались временами чрезвычайно сложными.

Известно, что все тела проявляют магнитные свойства в той или иной степени. Тело, которое во внешнем магнитном поле намагничивается слабо в направлении этого поля, является парамагнетиком. Если же тело проявляет склонность к сильному намагничиванию, его называют ферромагнитным. Если же во внешнем магнитном поле тело слабо намагничивается в направлении, противоположном этому полю, его называют диамагнетиком.

Пьер Кюри в труде, представленном в 1895 году естественно-математическому факультету Парижского университета в качестве докторской диссертации, писал: «На первый взгляд, это совершенно обособленные группы. Главной целью настоящего исследования было проверить, имеется ли переход между этими тремя состояниями материи и возможно ли последовательное проведение одного и того же тела через все эти состояния. С этой целью я исследовал свойства значительного количества тел по возможности при разных температурах и в магнитных полях разной напряженности. Опыты мои не выявили никакого сближения между свойствами диамагнитных и парамагнитных тел, а полученные результаты подтверждают теорию, приписывающую магнетизм и диамагнетизм причинам разной природы. Вместе с тем свойства ферромагнитных и парамагнитных тел тесно между собой связаны».

Труды молодого французского ученого быстро приобретают известность и за пределами страны. Их высоко оценили такие ученые, как великий английский физик лорд Кельвин, который лично посетил лекции Пьера Кюри в Париже.

Вот что он писал после встречи с Пьером:

«Дорогой господин Кюри, бесконечно благодарен Вам, что Вы потрудились доставить мне созданный Вами с братом прибор, который дает мне возможность так удобно наблюдать великолепное экспериментальное явление пьезоэлектричества. Я написал заметку для “Философского журнала”, уточнив, что Ваши работы предшествовали моим работам…»

Лорд Кельвин считал его Мастером, но у Кюри, проработавшего в школе пятнадцать лет, несмотря на огромный опыт и знания, несмотря на руководство занятиями тридцати студентов, месячный оклад составлял всего триста франков – примерно столько получал квалифицированный рабочий на заводе. К тому же у доктора Кюри не было ассистентов, он занимал убогое помещение, где недоставало места для всех его уникальных инструментов.

Этого жалованья с трудом хватало на скромную жизнь. Пьер никогда не заботился о карьере и не стремился выдвинуться. Более того, он чувствовал к этому какое-то неизъяснимое отвращение.

Вот отрывок из его воспоминаний (отличная иллюстрация как к его характеру, так и к отношению к науке): «Мне сказали, что один из профессоров намерен подать в отставку и что мне следует добиваться этого места. Мне это отвратительно – добиваться какой-то должности. Я не привык к такого рода аморальным маневрам и не желаю даже упоминать об этом. Полагаю, что вмешиваться в подобные дела и слушать сносимые со всех сторон сплетни весьма вредно для разума».

Как-то профессор Шутценбергер, относившийся к Пьеру с большой симпатией, решил вторично выдвинуть кандидатуру Кюри на соискание академической награды. Вот какое письмо он получил от Пьера:

«…Господин Мюзе упомянул, что Вы намерены вторично представить меня префекту для награждения. Прошу Вас не делать этого. Если бы Вам удалось исхлопотать для меня эту награду, я принужден бы был отказаться ее принять, так как решил никогда не принимать никаких наград. Полагаю, что это сделало бы меня смешным в глазах многих. Свое расположение Вы уже имели случай доказать далеко более действенным образом, предоставив мне более удобные условия для работы, чем я был весьма тронут».

Однако со временем его материальное положение все-таки меняется к лучшему, хотя сам Пьер не предпринимает для этого никаких усилий. Лучше становятся и условия его работы, когда в Городской школе индустриальной физики и химии была организована новая физическая кафедра. Так Пьер получил должность профессора.

Итак, мы вплотную подошли к моменту встречи Пьера и Марии. Это был 1894 год.

Но перед этим все же надо упомянуть о том, как Пьер, уже перешагнувший рубеж 30 лет, относился к женщинам в науке. Об этом в книге «Пьер Кюри» рассказала сама Мария: «Пьер Кюри… посвятил жизнь своей научной мечте: ему нужна была подруга, которая могла бы жить этой мечтой вместе с ним. Как он говорил мне неоднократно, он не женился до тридцати шести лет только потому, что не верил в возможность брака, соединенного с тем, что для него было абсолютной необходимостью.

Еще в двадцать два года он писал в своем дневнике: “Женщина гораздо больше нас любит жизнь ради жизни. Умственно одаренные женщины – редкость. Поэтому, если мы, увлекшись некой мистической любовью, хотим пойти новой неестественной дорогой и отдаем все наши мысли определенной творческой работе, которая отдаляет нас от окружающего человечества, то нам приходится бороться против женщин… Эта борьба почти всегда неравная, так как на стороне женщин законная причина: они стремятся обратить нас вспять во имя жизни и естества”».

А теперь вернемся в день встречи Марии и Пьера.

В 1894 году Мария получает степень лиценциата по математическим наукам, заняв при этом почетное второе место. Хотя сама она таким результатом недовольна.

В начале этого года Мария принимается за выполнение заказа Общества покровительства развитию национальной промышленности – это изучение магнитных свойств различных видов стали. Эта работа стоила Марии немалых усилий. Первоначально она занималась этим в лаборатории профессора Липпмана. Но в этой лаборатории было очень тесно.

К счастью, в это время она встретила физика Юзефа Ковальского, профессора Фрибургского университета. С его женой Мария была знакома еще с тех пор, когда работала у Зоравских. Профессор Ковальский обещал помочь и для этого пригласил к себе уже известного, несмотря на молодость, ученого Пьера Кюри.

Вот как о разговоре с Пьером при первой встрече вспоминала сама Мария: «…между его образом мыслей и моим, несмотря на то, что мы происходили из разных стран, было удивительное сходство; его можно приписать отчасти известному сходству моральной атмосферы, среди которой каждый из нас вырос в своей семье».

Молодая полячка сразу же произвела на Пьера большое впечатление. Девушка поразила его своей рассудительностью, знанием предмета, широкими научными взглядами, умением прислушиваться к мнению другого. Пьер не подбирал формулировок, употреблял технические термины, ссылался на сложные формулы, – она внимательно слушала его, в ответах звучало полное понимание сути предмета их разговора. Пьер узнал, что она приехала из Варшавы учиться в Сорбонне, в прошлом году выдержала экзамен, была признана лучшей студенткой и получила степень лиценциата по физике, а спустя несколько месяцев – по математике. Сейчас ищет лабораторию, в которой может разместиться ее аппаратура для исследования магнетизма в различных марках стали.

Неожиданно Пьер задал Марии вопрос:

– Вы собираетесь остаться во Франции?

На что получил категорический ответ:

– Помилуйте! Если я этим летом выдержу выпускной экзамен, тотчас же вернусь в Варшаву. Конечно, мне хотелось бы приехать в Париж осенью, но не знаю, найду ли на это деньги. Я собираюсь стать в Польше преподавателем, постараюсь быть полезной соотечественникам. Поляки не имеют права бросать родину.

Мария воодушевленно и страстно развивала идеи патриотизма, долга каждого гражданина, особенно поляка, отдавать своему народу все силы и знания. Но Пьера эти слова изумили и поразили.

– Как можно молодой, одаренной такими природными талантами ученой заниматься чем-то помимо науки? Тратить свою жизнь на борьбу с царизмом… Я лично ничем, кроме науки, заниматься не хотел бы.

Пьер, как известно, ни о чем, кроме физики, думать не мог, был несказанно доволен своей судьбой и усердно оберегал личную свободу и собственное понимание предназначения человека.

Однако светловолосая и сероглазая польская ученая задела в его душе струны, о которых Пьер еще и не подозревал. Пьер искал встреч с Марией, два-три раза они виделись на заседании Физического общества, где ученые делали сообщения о новых исследованиях. Он послал ей набор своей статьи «О симметрии в физических явлениях. Симметрия электрического и симметрия магнитного полей», а на первой странице написал: «Мадемуазель Склодовской в знак уважения и дружбы».

Наконец Пьер решился на смелый шаг – попросил разрешения нанести ей визит. Мария приняла его в своей квартирке на улице Фейянтинок, дом 11.

У Кюри сжалось сердце при виде невероятно спартанских условий, в которых она жила, но он ощутил гармонию, существовавшую между этой женщиной и условиями ее жизни. Никогда Мария не казалась ему такой прекрасной и привлекательной, как тогда. Ее сосредоточенное, выражающее чувство собственного достоинства и сияющее приветливостью лицо поразило его в самое сердце – и он понял: это судьба.

Тихая осада

Так между молодыми учеными завязалась дружба. Под влиянием Марии Пьер наконец защищает докторскую диссертацию, посвященную проблемам магнетизма. И защищает ее просто блестяще.

Он влюблен, но все не находит в себе сил на решающее объяснение. Как-то в июне он пришел к Марии в гости и стал ей рассказывать не о своих исследованиях, а о родителях, пригласив погостить у них в Со.

Это был совершенно новый для них обоих разговор – о близких, братьях и сестрах, о родителях. Оказалось, что у них очень много общего – любовь к родной культуре, природе, уважительное отношение к крепкой и дружной семье, ее устоям.

Пьер сильно изменился после знакомства с Марией. Теперь он в какой-то мере стал таким, каким был в годы своей молодости. Он больше не презирает «существ второго сорта», каковыми считал женщин еще совсем недавно. Встреча с «гениальной женщиной», как он сам пишет о Марии Склодовской, полностью изменила его: «Я распрощался со своими взглядами и принципами, которыми жил десять последних лет».

Но Мария думает только о поездке в Варшаву. Пьер настойчиво переспрашивает:

– Но вы в октябре вернетесь в Париж? Обещайте, что вернетесь. Если вы останетесь в Польше, вы не сможете продолжать свои занятия. Вы не имеете права бросать науку!

Мария чувствует, что Пьер сильно волнуется. Она понимает, что, говоря «Вы не имеете права бросать науку», он хочет сказать «Вы не имеете права бросать меня». После этих слов в комнате какое-то время стоит тишина. Наконец Мария решается ответить:

– Конечно вы правы. Мне очень хочется вернуться. И я постараюсь…

За оставшиеся до ее отъезда дни Пьер несколько раз возобновлял разговор о будущем, об их совместном будущем. Наконец он решился и сделал Марии предложение.

– Мария, я долго думал, почему так привязался к вам. Вы гениальная женщина, у вас блистательное будущее ученого. Вы целеустремленны и трудолюбивы. Вы бесстрашны, вы не боитесь трудностей – ни в быту, ни в научной работе…

Марии казалось, что эти слова относятся к кому-то другому. Ей нравилось слушать Пьера, была приятна его манера разговора – доверительная, мягкая. Но эти его слова просто поразили ее.

– Мария, я люблю вас. Вы моя судьба. Будьте моей женой.

Но, увы, ответ Марии оказался вовсе не таким, какого ждал Пьер. Тихо и твердо девушка сказала:

– Пьер, поймите, я не имею права выйти замуж за француза, навсегда бросить семью, расстаться с Польшей. Это было бы предательством. Я неспособна на это!

Расставаясь с опечаленным Пьером, она предлагает ему дружбу, для него уже недостаточную, и садится в поезд, так ничего и не пообещав…

И Пьер решается на осаду неприступной крепости – он пишет Марии письма, в которых настойчиво убеждает ее в том, что здесь, во Франции, женщине гораздо легче стать преподавателем лицея или школы для девочек.

Сама Мария об этих письмах рассказывает так: «Летом 1894 года Пьер Кюри писал мне письма, которые я считаю удивительными в целом. Ни одно из них не было очень длинно, так как он имел привычку кратко выражаться, но все они были написаны с очевидным желанием дать узнать себя той, кого он избрал подругой, таким, как он есть, с объективной искренностью. Само изложение мне всегда казалось исключительным: никто не умел так, как он, в нескольких строках описать душевное состояние или положение, вызвав поразительно правдивый образ при помощи очень простых средств».

Некоторые отрывки из его писем уже цитировались в этой книге, а другие будут приведены ниже. Здесь следует привести те места, где он высказывает свой взгляд на предполагаемый брак.

Вот письмо Пьера 10 августа 1894 года:

«Ничто не доставляет мне такого удовольствия, как вести о Вас. Перспектива ничего не слышать о Вас в течение двух месяцев представлялась мне крайне неприятной, а это значит, что присланное Вами письмецо было желанной вестью.

Надеюсь, что Вы хорошо отдыхаете и в октябре вернетесь к нам. Что касается меня, то я не отправился путешествовать, а остался в деревне, где целыми днями сижу у окна или в саду.

Мы дали обещание друг другу (не правда ли?) быть, по крайней мере, в большой дружбе. Только бы Вы не изменили своего намерения! Ведь прочных обещаний не бывает, такие вещи не делаются по заказу. А все-таки как было бы прекрасно то, чему я не решаюсь верить, а именно – провести нашу жизнь друг подле друга, завороженными нашими мечтами: Вашей патриотической мечтой, нашей общечеловеческой мечтой и нашей научной мечтой.

Из всех них, по моему мнению, только последняя законна. Я хочу этим сказать, что мы бессильны изменить общественный порядок, да если б и могли, не знали, что делать, и, начав действовать в том или другом направлении, никогда бы не были уверены, что не приносим больше зла, чем добра, задерживая какое-либо неизбежное развитие. В научной сфере как раз обратное: мы можем рассчитывать на возможность сделать кое-что; в этой области почва крепче и вполне доступна, и как бы мало ни было достигнутое – это приобретение. Видите, как все цепляется одно за другое. Мы условились быть близкими друзьями, но если через год Вы уедете из Франции, то дружба двух людей, которым не суждено видеться, будет слишком платонична. Не лучше ли остаться Вам со мной? Я знаю, что вопрос этот Вас раздражает, и я не стану больше говорить об этом, да и сознаю, что ни в какой степени не достоин Вас со всяких точек зрения.

У меня была мысль попросить у Вас разрешения встретиться с Вами нечаянно во Фрейбурге. Но ведь, наверно, Вы там пробудете только один день, да и весь этот день Вы будете, конечно, принадлежать нашим друзьям Ковальским.

Будьте уверены в преданности Вашего Пьера Кюри.

Я был бы счастлив, если бы Вы соблаговолили написать мне и заверить, что в октябре собираетесь вернуться. Письма доходят до меня быстрее, если написать прямо в Со: улица де Саблон, 13, Пьеру Кюри».

Через четыре дня он в другом письме добавляет:

«Полагаю, что есть немного позы в Вашем утверждении, что Вы совершенно свободны. Все мы рабы – по крайней мере наших чувств и предрассудков тех, кого любим. Всем нам приходится зарабатывать на свое содержание, а это делает нас колесиками огромной машины, и т. д. Но хуже всего те уступки, которые мы делаем предрассудкам общества, в котором живем: мы делаем этих уступок больше или меньше, в зависимости от собственной силы или слабости.

Если делаешь их слишком мало, тебя сомнут. Если слишком много – человек начинает казаться себе полным ничтожеством и чувствует отвращение к самому себе. Как же далеко я отошел от убеждений, какие имел десять лет назад…»

А вот отрывок из письма, которое Мария получила еще через три недели:

«…Мне кажется, что некоторые проблемы можно решить лишь в общем плане, и любые частичные решения тут неуместны, а вступая на безвыходный путь, можно даже причинить много зла. Кроме того, я думаю еще, что справедливость – не для нашего мира, и что победит та система, которая сильнее, а вернее – та, которая экономнее.

Человек надрывается, но все равно живет в нужде. Это возмутительное явление, но от этого оно не исчезнет. А если все-таки, в конце концов, и исчезнет, то потому только, что человек – своего рода машина, а с хозяйской точки зрения желательно использовать машины разумно, не перегружая чрезмерно.

…Когда мне было двадцать лет, я пережил большое несчастье: потерял подругу детских лет, к тому же при таких страшных обстоятельствах, что даже не смею рассказать Вам об этом… Дни и ночи напролет я жил в каком-то кошмаре, находя странное удовольствие в самоистязании. Потом я поклялся себе интересоваться уже только предметами, не думая ни о себе, ни о людях. Из наилучших побуждений я выдумал себе какую-то аскетическую жизнь. С того времени я не раз размышлял о том, не было ли это отречение от мира хитростью, подсознательно допущенной мною по отношению к самому себе, чтобы получить право забыть о случившемся…»

Пьер пытается уговорить ее не просто вернуться, а поселиться в одной с ним квартире, чтобы вместе работать, оставаясь при этом лишь соратниками, коллегами, но Мария отказывается и от этого предложения. В конце концов Пьер пишет ей, что готов переехать в Варшаву, только бы им быть вместе. Мать Пьера, Клер Кюри, Броня, сестра Марии, уговаривают ее принять предложение Пьера. Близкие убеждают Марию, что он полюбил ее глубоко и на всю жизнь, что их объединяют и наука, и взгляды на мир, и преданность родине. А помогать своим соотечественникам можно и издалека.

Тем временем Мария пытается найти в Польше место, где она могла бы заниматься научными исследованиями. Но эти поиски безуспешны – места не нашлось ни в Варшаве, принадлежащей Российской империи, ни в Кракове, находящемся на территории Австро-Венгрии, хотя Ягеллонский университет успешно развивал исследования по многим научным дисциплинам.

И Мария решает вернуться в Париж. Обрадованный Пьер ей пишет:

«…Итак, Вы все-таки возвращаетесь в Париж! Я этому очень рад. Горячо жажду, чтобы мы стали по крайней мере неразлучными друзьями. Разделяете ли Вы это стремление? Став французской гражданкой, Вы без труда могли бы преподавать в средней школе или в учительской семинарии. Устроит ли Вас такое занятие?..»

И вот Мария в Париже. Слушает лекции в Сорбонне, работает в лаборатории Липпмана. Теперь она живет не в Латинском квартале, а на улице Шатодэн, 39. Это приемный кабинет Брони, но вечерами и ночами здесь никого нет, и Мария может спокойно работать. Пьер часто навещает ее, одержимый, как и Мария, страстью к науке, не менее упорный и целеустремленный, чем она. К тому же он продолжает убеждать девушку, что их союз принесет науке плоды, которые осчастливят человечество, их научные интересы совпадают, их объединяет желание целиком погрузиться в работу.

Пьер уверяет, что согласен даже на фиктивный брак – тогда они вместе могут найти квартиру, которую легко будет разделить на два отдельных помещения…

Долгих десять месяцев Пьер искал аргументы, чтобы убедить Марию согласиться выйти за него замуж. И добился своего.

Вот письмо Марии, которое она написала своей подруге Казе:

«Когда получишь это письмо, твоя Маня уже переменит свою фамилию. Я выхожу замуж за того человека, о котором говорила тебе в Варшаве прошлым летом. Мне очень прискорбно остаться навсегда в Париже, но что поделаешь? Судьбе было угодно, чтобы мы глубоко привязались друг к другу, и мысль о разлуке для нас невыносима.

Я не писала тебе потому, что все решилось совсем недавно и очень быстро. Целый год я колебалась и не знала, на что решиться. В конце концов я примирилась с мыслью остаться здесь. Как только получишь письмо, напиши: Мадам Кюри. Школа физики и химии, улица Ломон, 42.

Так буду я зваться впредь. Мой муж – профессор в этом институте. В будущем году я привезу его в Польшу познакомить с моей родиной и представлю его непременно моей названой сестре, а ее попрошу любить его».

На велосипедах

26 июля 1895 года в мэрии Со был заключен гражданский брак, ведь Пьер не исповедовал ни одну религию, а Мария перестала ходить в церковь после смерти матери и сестры. У молодых не было даже обручальных колец, а при заключении брака не присутствовал нотариус – жениху и невесте не нужен был брачный контракт, так как делить им было нечего.

Из мэрии новоиспеченные муж и жена сразу отправились к родителям Пьера, где их уже ждали немногочисленные, но желанные гости – приехавший из Варшавы пан Склодовский с младшей дочерью, Элей, сестра Бронислава с мужем и свекровью, несколько друзей по университету.

Свадебное путешествие новобрачных тоже было необыкновенным: в подарок супруги Кюри получили от родственников жениха велосипеды и на них отправились в путь по дорогам Иль-де-Франса. Солнце, цветущие поляны, густой влажный лес, скалистые, красные от вереска холмы. Несколько франков за комнату в деревне и прогулки «в седле» велосипеда дают супругам возможность наслаждаться волшебными днями и ночами в полном уединении. Иногда в ясный день они покупали билеты на поезд и, прихватив велосипеды, уезжали на север, к морю.

Мария вспоминала: «Нам так нравилось ехать вдоль пустынного побережья Бретани от одной рыбацкой деревушки до другой, до самых подножий мыса Финистерре, которые, как острыми зубами, впивались в морскую пучину, бьющуюся вокруг них неукротимой пеной…»

Во время прогулок Пьер рассказывает о трудностях своей очередной работы по кристаллографии. Он знает, что Мария слушает его, что она ему ответит и ответ ее будет оригинальным и полезным. У нее тоже большие планы. Она намерена готовиться к конкурсу на получение звания преподавателя средней школы и почти уверена, что директор Городской школы физики и химии мсье Шутценбергер даст ей разрешение заниматься исследованиями в той же лаборатории, где работает и Пьер. Быть все время вместе! Никогда не расставаться! Они нашли друг друга!

Кюри поселились в трехкомнатной квартире на улице Гласьер, неподалеку от Городской школы индустриальной физики и химии, профессором которой был Пьер. Теперь он получает шесть тысяч франков в год, и этого жалованья хватает на скромную, но безбедную жизнь.

Вот как вспоминала об этом времени сама Мария в книге о Пьере:

«Жалованье профессора Пьера Кюри равнялось 6 тысячам франков в год, и мы хотели, чтобы он не искал дополнительных заработков, по крайней мере вначале. Что касается меня, то я стала готовиться к экзамену на должность преподавательницы женских гимназий и получила место в 1896 году. Наша жизнь была целиком построена так, чтобы была максимальная возможность заниматься научной работой, и дни наши протекали в лаборатории, где Шутценбергер разрешил мне работать вместе с мужем.

Пьер Кюри был тогда очень увлечен исследованиями, связанными с ростом кристаллов. Он желал узнать, растут ли некоторые грани кристаллов преимущественно перед другими из-за особой скорости роста или вследствие различий в растворимости. Он вскоре получил интересные результаты (которые не были опубликованы), но должен был прервать эту работу, чтобы заняться исследованием радиоактивности, и никогда уже ее не возобновлял, о чем часто сожалел. Я в то время была занята изучением намагничивания закаленной стали.

Подготовка к лекциям была одной из главных забот Пьера Кюри. Кафедра была только что основана, и никакой определенной программы курса не было. Он разбил свои лекции на два раздела: кристаллографию и электричество; потом, убедившись в полезности для будущих инженеров серьезного теоретического курса электричества, он всецело посвятил свои часы этому предмету, и ему удалось создать курс (около 120 лекций), наиболее полный и наиболее соответствующий последним выводам науки, из всех курсов лекций, прочитанных тогда в Париже. Для этого ему потребовались значительные усилия, чему я была ежедневной свидетельницей; он желал дать полное представление о явлениях и эволюцию теорий и идей и в то же время заботился о точности и ясности изложения. Он думал напечатать этот курс, но впоследствии, поглощенный многочисленными занятиями, к несчастью, не смог реализовать этот проект.

Мы жили в тесном единении, имея много общих интересов: теоретическая работа, опыты в лаборатории, подготовка к лекциям и экзаменам. В течение одиннадцати лет нашей совместной жизни мы почти не разлучались, и от этой эпохи остались лишь немногие строки. Наши дни отдыха или каникулы были посвящены прогулкам пешком или на велосипеде либо в окрестностях Парижа, либо на берегу моря или в горах. Интерес к работе был так велик у Пьера Кюри, что ему трудно было прожить долго в таком месте, где не было возможности работать. Через несколько дней он уже говорил: “Мне кажется, что мы давно ничего не делали”».

В здании, где работал Пьер, он выделил небольшую лабораторию Марии, которая продолжала заниматься измерениями магнетизма разных сталей. Он становится ее постоянным консультантом – ведь к тому времени в этой области он приобрел уже уникальный опыт.