Текст книги "Русская Арктика: лед, кровь и пламя"

А между тем Новая Земля – место богатое. Здесь есть и промысловый зверь, и рыба, а уже к началу двадцатого столетия геологи предположили наличие в недрах островов запасов полезных ископаемых. Что на Урале есть – то и здесь будет, ведь горы-то одной природы и сформировались в незапамятную пору юности Земли почти одновременно…

В конце XIX – начале XX века юридический статус Новой Земли был еще не вполне определен. Формально острова числились за Россией, но претендовала на них и Норвегия – ее моряки, рыбаки и промышленники едва ли не каждый год высаживались на этих стылых берегах, охотились на морского зверя, устраивали здесь свои склады, рыбачили, вели гидрографические и картографические работы, даже строили зимовки… Российское царское правительство полагало норвежские промысловые и исследовательские экспедиции не вполне законными, поскольку русские люди пришли на эту землю гораздо раньше – еще в XV веке, из Печорского края. Когда в 1556 году острова посетила британская экспедиция во главе со Стефаном Борро, искавшим короткий путь в Азию через северные воды, англичане уже застали на Новой Земле русских подданных – охотников и рыбаков. И охотно воспользовалась их услугами в качестве проводников по неприветливым северным территориям. В XVII и в XVIII веках на островах довольно часто бывали наши поморы. Один из них, Савва Лошкин, на своем круглобоком, не боявшемся льдов коче даже обошел все острова архипелага по кругу… В следующий раз парусному кораблю удастся такой поход только столетие спустя. А другой поморский рыбак, Федот Рахманин, поставил на Новой Земле зимовище и двадцать шесть раз пережил здесь со своей артелью ледовый сезон. Кстати, и по сей день на белом свете очень немного полярников, которые могут похвастаться таким стажем заполярных зимовок…

Следующими, кто после поморов заинтересовался богатствами Новой Земли, были моряки российского военного флота. Первым побывал здесь поручик флота штурман Федор Розмыслов – по приказу тогдашнего архангельского губернатора Головцына организовал на средства, предоставленные купцом Барминым, парусную экспедицию. Губернатора интересовала съемка карты Маточкина Шара – на тот момент было известно, что пролив меж островами вроде бы есть, но карт его еще не было. Купца вела в стылые воды полученная от одного поморского «землеведа» информация, что, мол, на островах есть залежи серебра, и Бармин мечтал о собственном руднике.

Как этой экспедиции вообще хоть что-нибудь удалось изучить за полярным кругом – вопрос, без преувеличения удивительный. Купчина предоставил штурману Розмыслову старый коч – в таком состоянии, что на нем не всякий помор в ближний поход по треску пойдет… Тем не менее ладья прошла Маточкин Шар, карта пролива была составлена, зимовка на новоземельском берегу состоялась. Но следующим летом Федор Розмыслов возвратился домой, прекратив исследования, – «дабы с худым судном не привести всех к напрасной смерти, поворотить по способности ветра к проливу Маточкину Шару».

В 1821 году лейтенант Федор Литке – тоже штурман – начал серию своих плаваний к Новой Земле. Он четырежды побывал на этих островах и оставил довольно подробные их описания. После Литке на новоземельские берега отправился другой русский флотский штурман – Пахтусов, затем – прапорщики флота Циволько и Моисеев. Экспедиции парусников к Новой Земле испытывали страшные лишения, экипажи болели цингой – от нее, например, умерли и Циволько, и Пахтусов, но при этом карты островов регулярно уточнялись и обновлялись, исследовательский процесс был практически непрерывен…

Имели место и попытки основать на Новой Земле постоянные населенные пункты. Русские подданные – то флотские полярники, то гражданские промышленники, то рыбаки – поморы, якуты и ненцы – каждый год завозили на острова лес и строили теплые домишки-«балки». Но государство никак не поддерживало первопоселенцев, и вскоре прибрежные поселки пустели: то цинга жителей истребит, то они сами от невзгод подальше съедут обратно на континент…

Во второй половине XIX века наконец государь император Александр III велел разработать план по заселению Новой Земли. Да и то под давлением перспектив норвежской колонизации архипелага… По царскому приказу была построена спасательная станция в Малых Карманкулах, фельдшерский пункт и постоянные «охотницкие становища» на южном острове. В становищах обосновались несколько семей ненецких и русских промысловиков. Еще одно становище – на северном острове в Крестовой губе – было обустроено уже при Николае II, в 1910 году. В связи с этим архангельский губернатор ходатайствовал о гидрографическом исследовании этого залива, в который должны были в дальнейшем регулярно заходить пароходы. Поэтому и получил Георгий Седов распоряжение изучить гидрографические условия северного острова.

Георгий Яковлевич составил подробную карту Крестовой губы, провел с соратниками подробнейшее измерение глубин, проложил удобный для пароходов фарватер. А ведь начинать ему приходилось, располагая только старой картой, составленной исследователем Русановым по поручению архангельского губернатора… Карта грешила такими неточностями, что в своем отчете Седов не постеснялся в словах:

«В очертании берега ее нет никакого сходства с действительностью, островов вместо пяти показано четыре, и все они лежат далеко не на своих местах. Высоты гор показаны весьма ошибочно… По Русанову, ширина губы при входе восемь верст, дальше она суживается. Между тем, в действительности, при входе ширина восемь с половиной верст, а далее на восток еще больше».

Побывала экспедиция Седова и в поселке Ольгинский, основанном по распоряжению архангельского губернатора. Впрочем, «поселок» – это очень сильно сказано: всего-то четыре двора и одиннадцать душ населения! Ольгинские жители без обиняков заявили, что с первым же кораблем, который зайдет сюда, хотели бы съехать: уж очень неуклюже их здесь поселили. Дома худые построили – не протопишь в холода! Звериные лежбища расположены так далеко, что охотники не могут своими силами довезти до дому добычу. Дров и угля на острове – кот наплакал, а обещанный пароход, который должен был их завезти, все не идет и не идет. Запасов тоже не присылают: среди поселенцев свирепствует цинга. А что делать промысловикам, когда выйдет порох и ружейные припасы, вовсе неведомо… Погибать только разве?

А ведь и погибнут! Чего далеко за примерами ходить: не далее как полтора года назад, в 1909 году, купец Масленников нанял троих поморов – рыбарей и охотников – на промысел в Мелкой губе. Построил им домик, дал хорошее оружие, пороху, съестных запасов, велел бить зверя и ждать парохода. Охотнички набили медведей, моржей, заготовили и выделали десятки песцовых шкур, наморозили рыбы. А пароход с новыми припасами возьми да и не явись в нужный срок! Следующий год был для охоты неудачен, на одной мороженой рыбе и моржовом жире из прошлого запаса не продержишься. И к тому моменту, как купец вспомнил о своих работниках и все-таки послал по весне к ним пароход, все трое уже померли от цинги…

Седову пришлось поделиться запасами экспедиционного продовольствия с ольгинскими поселенцами – несмотря на перспективу самому зимовать впроголодь. Но кто не накормил бы цинготных!

После экспедиции Георгий Яковлевич вернулся с молодой женой в Петербург. Сдал отчеты по северному походу и тут же начал готовить следующий – долгожданный бросок к Северному полюсу. Но чиновникам в погонах из Адмиралтейства покорение полюса показалось преждевременным – капитану-ученому разрешили лишь разработать проект гидрографической экспедиции в восточные моря Арктики.

На проект ушло несколько месяцев, Седов сжился с мыслью, что весной он поедет на северо-восток… Но адмирал Вилькицкий совершенно неожиданно вмешался в планы: то начальника экспедиции поменял, ни с того ни с сего назначив другого офицера, то вовсе отложил старт похода на неопределенный срок – до будущих времен… Седова же распорядился отправить вовсе даже не на Север, а в совершенно противоположную сторону – на Каспий, составлять карту побережья.

Седов воспринял новое назначение чуть ли не как плевок в лицо. Как человек, добившийся офицерских погон не по протекции, он был достаточно честолюбив, чтобы не позволить собой помыкать. На Вилькицкого Георгий Яковлевич глубоко обиделся и даже написал ему письмо, где недвусмысленно намекал, что незаслуженно обойден за свои карские экспедиции наградами и элементарным уважением. Толку от этого послания не было, на Каспий ехать все же пришлось.

Вилькицкому он больше не писал. Зато, будучи разлученным с любимой супругой, часто отправлял письма ей – с пылкими объяснениями в любви, со стихами собственного сочинения, с рассказами о местных дамах, которые оказывают офицерам знаки внимания, но безуспешно пытаются завоевать его, Георгия, истосковавшееся по любимой сердце… А однажды признался: нервы на пределе, будущее их неопределенно, и он опасается, как бы чего не натворить.

«Твое письмо, в котором ты утешаешь меня и даешь наставления, – очень ценно. И благодарю, моя маленькая детка, за добрые, хорошие чувства, которые меня, безусловно, подбадривают. Благодарю, спасибо тебе, родная. Фраза моя, о которой ты спрашиваешь, значит то, что я под давлением несправедливости и обиды могу перестать владеть собой и что-нибудь сделаю такое, что будет неприятно для нас обоих, или, вернее оказать, – тяжело отразится на нашей судьбе. Хотя всеми силами стараюсь дать место в себе благоразумию и парализовать навязчивые мысли об обиде. Как ты сама видишь из письма Варнека, мне теперь ходу не будет вовсе во флоте, хоть будь я золотой человек, а быть оскорбленным я не привык и обиду никому не спускаю, вот, что хочешь, то и делай!.. Бровцын написал от себя о том, что я глубоко обижен и думаю подать в отставку… Но думаю, что и это не поможет делу, раз на меня так узко, недалеко смотрит министр».

Лишь осенью 1911 года, когда Седов возвратился в Петербург, мысли об отставке были забыты. Ему разрешили готовить новый северный поход – к полюсу. Первый русский поход…

К этому времени о том, что им удалось достичь «макушки земли», уже заявили американские полярники Фредерик Кук и Роберт Пири, ходившие по льду на лыжах и с собачьими упряжками в 1908 и в 1909 годах. Но насчет их экспедиций в среде морских офицеров ходили упорные слухи, будто ни один, ни другой американец до полюса так и не добрались. Мол, ошиблись в пути по счислению и воткнули свои флаги в снег отнюдь не в точке, где сливаются меридианы. Ни подтверждения, ни опровержения этим слухам не было – разве что самому пройти их маршрутом и посмотреть, уцелели ли флаги и где они на самом деле стоят.

Был у Седова и еще один конкурент – прославленный норвежский полярник Руаль Амундсен. Но тот еще только готовился к броску на север, и Седов поставил себе цель во что бы то не стало его опередить.

9 марта 1912 года Седов написал в Гидрографическое управление письмо следующего содержания:

«Горячие порывы у русских людей к открытию Северного полюса проявлялись еще во времена Ломоносова и не угасли до сих пор. Амундсен желает во что бы то ни стало оставить честь открытия за Норвегией и Северного полюса. Он хочет идти в 1913 году, а мы пойдем в этом году и докажем всему миру, что и русские способны на этот подвиг…»

Кроме того, в 1913 году Россия намеревалась праздновать трехсотлетие правления династии Романовых. И немало путешественников намерены были к державному юбилею преподнести подарок императорскому дому – в виде новых географических открытий и рекордных достижений. Седов тоже полагал, что русский флаг на полюсе может стать подобным подарком. В очерке, напечатанном в «Синем журнале» и без ложной скромности названном «Как я открою Северный полюс», он честно признался: экспедиция на полюс имеет более спортивную, нежели научную, цель: побывать на «макушке мира», установить там русский флаг, заявить о российском приоритете на заполярные исследования…

Итак, чтобы опередить Амундсена, поставить рекорд в лыжном походе и сделать императору подарок к юбилею династии, следовало выйти в поход уже в текущем 1912 году… И желательно – к началу лета. То есть на всю подготовку похода Седов отвел себе и своим потенциальным соратникам всего пару месяцев!

Из плана экспедиции, представленного в Адмиралтейство и сохранившегося в Российском государственном архиве Военно-морского флота:

«1. Экспедиция выходит из Архангельска в Северный Ледовитый океан около 1 июля 1912 г.

2. Первый курс экспедиция держит к берегам Земли Франца-Иосифа, где и зимует.

3. Во время зимовки на Земле Франца-Иосифа экспедиция по возможности исследует берега этой земли, описывает бухты и находит якорные стоянки, а также изучает острова в промысловом отношении; собирает всевозможные коллекции, могущие встретиться здесь по различным отраслям науки; определяет астрономические пункты и делает целый ряд магнитных наблюдений; организует метеорологическую и гидрологическую станции; сооружает маяк на видном месте, у наилучшей якорной бухты.

4. С первыми лучами солнца в 1913 г. экспедиция идет дальше к северу или на судне, или пешком по льду со шлюпками и собаками, в зависимости от состояния океана. На Земле Франца-Иосифа оставляется запас провизии в домике, который экспедиция имеет в виду построить. Если судно будет оставлено на Земле Франца-Иосифа и экспедиция пойдет к полюсу пешком, то вместе с ним будет оставлена и часть экипажа, которая до возвращения полюсной партии будет заниматься беспрерывными метеорологическими, гидрологическими и другими наблюдениями.

5. Полюсная партия во главе с начальником экспедиции идет с необходимым запасом провизии и инструментами к полюсу с таким расчетом, чтобы в течение всего светлого времени года (с марта по октябрь, приблизительно около 6 месяцев) достигнуть полюса и вернуться обратно к своему судну или в Гренландию, в зависимости от состояния океана и обстоятельств, а затем уже и в Россию.

6. В полюсную партию войдут четыре человека, собаки, шлюпки, сани, нарты, палатка и двуколки, в которых вместо колес будут лыжи или полозья в зависимости от дороги. Партия также будет хорошо снабжена охотничьими ружьями и съедобными лепешками для людей и собак.

7. Если понадобится идти на судне и севернее Земли Франца-Иосифа, то тогда экспедиция оставляет судно с частью экипажа у границы льдов, а сама пешком идет дальше. От полюса обратно экспедиция возвращается, по возможности, к судну. Если выгоднее будет пробиться к ближайшему берегу Гренландии, то экспедиция к судну не вернется. Судно в обоих случаях, будет ли оно ждать возвращения партии на Землю Франца-Иосифа или у границы льдов, по заранее составленному условию, выждав известный срок, уходит без партии домой, если она к этому сроку не подоспеет.

8. Во все время путешествия экспедиция будет вести метеорологические, гидрологические и другие наблюдения.

9. Экспедиция предполагает вернуться обратно: ранее – осенью 1913 г. и позднее – летом 1914.»

Честно говоря, хорошо организовать подобную экспедицию, подобрать корабль, подготовить экипаж и снабдить полярников всем необходимым за два месяца – задача вряд ли решаемая в реалиях 1912 года. Даже если иметь большие деньги на закупку всего необходимого.

А денег как раз и не было. На офицерское жалованье, как говорится, не разгуляешься… Георгий Яковлевич уповал на поддержку Адмиралтейства, на государственное финансирование похода. Но, ознакомившись с проектом на бумаге, комиссия Гидрографического управления его отвергла. Мол, много непродуманного, непонятно, как рассчитаны сроки похода, нормы потребления пайка участниками, уровни физических нагрузок на людей и собак… Вот, скажите на милость, уважаемый Георгий Яковлевич, почему у вас написано, что каюр с нартами будет идти не менее 15 километров в день? А если – оттепель и снег на лыжи липнет? А если торосы? А пурга? Эти факторы, снижающие ход пешего путника с собачьей упряжкой, в вашем проекте учтены? Когда штурмовая партия двинется на полюс, корабль должен ждать ее у кромки плотных льдов. А льды дрейфуют. Вы уверены, что ваши каюры, даже если им удастся совершить задуманное, найдут потом свое судно и не ошибутся в пути по счислению? Экипаж корабля в ожидании пешей партии должен заниматься метеорологическими исследованиями, гидрографией и охотой. Ладно, а если охотничий сезон не удастся – и моряки оголодают, подхватят цингу и чахотку, перемрут… Не велика ли будет цена вашего юбилейного рекорда?..

В комиссию, рассматривавшую проект, входили друзья Седова – Варнек и Федор Дриженко. Но и им в успех похода не очень-то верилось… Адмиралтейство финансировать авантюрную экспедицию не согласилось. Тогда Седов направил запрос на выделение 50 тысяч рублей в Государственную думу. Уповал на то, что среди думских депутатов много купцов, а их можно соблазнить выгодой от прославления их имен как меценатов рекордного путешествия, а попутно большой и важной исследовательской работы. Но и купцы с депутатскими розетками на лацканах что-то не спешили раскошеливаться.

Единственное, чем смог помочь Седову генерал Дриженко, так это выбить ему двухгодичный отпуск по службе с сохранением содержания – «ради самостоятельной научной работы». Сможешь, друг дорогой, найти средства на свой поход – иди. А не сможешь – так хоть напиши за это время хорошую научную диссертацию, знаний должно хватить…

Но Седов уже твердо решил идти на полюс в этом году. И поднял… журналистов. При поддержке редакции «Нового времени» и ее издателя М. Суворина организован был сбор средств в виде добровольных пожертвований. Сам издатель пожертвовал 20 тысяч ассигнациями – правда, на условиях долгосрочного кредита. Двенадцать тысяч собрали народными взносами – «с миру». А еще 10 тысяч рублей частным порядком подарил лично император Николай II.

Каждому донатору – участнику сбора средств – вручался специально отчеканенный по этому поводу значок мецената экспедиции. На темном бронзовом кругляше выбит был северный пейзаж с ледяными горами, в центре – идущий на лыжах полярник весьма атлетического вида, по кругу шла надпись: «Участнику сбора на экспедицию лейтенанта Седова к Северному полюсу». Три аналогичного вида медальки даже исполнили в золоте – для издателя Суворина и консультантов Седова – капитана 1-го ранга П. И. Белавенца и полярного путешественника Фритьофа Нансена.

И вот, к двадцатым числам июля 1912 года сбор пожертвований был завершен. Теперь следовало найти подходящий корабль.

Корабля тоже не было. Военный флот от участия в подготовке экспедиции отказался. Частные судовладельцы тоже авантюру не жаловали. Насилу удалось уговорить одного зверопромышленника, В. Е. Дикина, дать в аренду какое-нибудь из его судов…

Вот так и пересеклись на этом свете дороги лейтенанта Седова и бывшего норвежского тюленебоя по имени «Святой мученик Фока».

Когда Георгий Яковлевич увидел, что за кораблик предлагает ему купец Дикин, гневу и разочарованию начальника экспедиции предела не было. Перед ним предстал старый, короткий в корпусе, медлительный и неповоротливый увалень с закопченной трубой, в ржавых пятнах на наложенной поверх дубовых досок корпуса железной обшивке, с обвисшим такелажем… В ремонт? Но на это нет ни денег, ни времени. При попытке грузить на «Фоку» запасы экспедиции выяснилось к тому же, что у него – течи в грузовом трюме. Чинили своими силами…

На собранные народные пожертвования Седов приобрел для «Фоки» радиостанцию. Однако Морское министерство радиста в экспедицию не дало. Нанять «спеца» частным порядком прямо в Архангельске Седову не удалось. Обучить радиоделу кого-то из экипажа? Опять же времени нет! В результате с таким трудом приобретенный «Телефункен» так и остался лежать нераспакованным в ящике на берегу – на складе Архангельского порта.

Настала пора привезти и разместить на борту корабля ездовых собак – основных помощников штурмовой группы. Седов рассчитывал, что для похода ему нужно не менее 85 лаек. Из Тобольска по его заказу доставили лишь 35. Где прикажете взять остальных?.. Купец, помогавший с приобретением собачьей санно-тягловой силы, пообещал, что «не пройдет и трех дней – песики будут». И слово вроде бы даже сдержал.

Но боже, что это были за «песики»!.. По приказу подрядчика архангельские мальчишки, получившие кое-какую плату на карманные расходы, переловили на улицах города всех бродячих шавок. Согласитесь, есть разница меж привыкшим ходить в упряжке сильным породистым ездовым псом и оголодавшей за зиму и весну блохастой городской дворнягой, которая не то что санных постромок – приличного ошейника никогда не надевала! А купцу что? Ничего. Он заявляет, что условия договоренности выполнил: сказано «доставить собак» – он и доставил. Разве же это не собаки?.. 19 августа 1912 года, принимая экспедиционные запасы, «Фока» преподнес Седову новый сюрприз: сел в воду так глубоко, что едва не черпал бортами. Перегруз!.. Выходить в море в таком состоянии ни один портовый комендант не даст, пришлось решать, что из оборудования и запасов экспедиции придется оставить на берегу. Жертвовать научными приборами и превращать поход в чисто спортивный? Урезать дневной паек и оставить часть продовольствия? Отказаться от некоторых удобств нехитрого походного быта и не брать с собой термосы и примусы?.. В конце концов, пришлось выгрузить и часть продовольственного запаса, и львиную долю пресной воды, и дополнительное лыжно-санное снаряжение, и половину угольного и дровяного запаса. Да и примусы остались на берегу.

24 августа 1912 года судовладелец и по совместительству капитан «Фоки» Дикин заявил, что сам никуда не пойдет и команде своей пойти не даст. Мол, «чую, что ты, Георгий Яковлевич, только морячков зазря погубишь». Вместе с капитаном с корабля списались и старпом, и штурман, и старший механик, и боцман… Фактически Седову пришлось заново набирать половину экипажа.

Участник экспедиции В. Ю. Визе писал:

«Многое из заказанного снаряжения не было готово в срок… Наспех была набрана команда, профессиональных моряков в ней было мало. Наспех было закуплено продовольствие, причем архангельские купцы воспользовались спешкой и подсунули недоброкачественные продукты. Наспех в Архангельске были закуплены по сильно завышенной цене собаки – простые дворняжки. К счастью, вовремя подоспела свора прекрасных ездовых собак, заблаговременно закупленных в Западной Сибири».

В большинстве дальних морских походов начала XX века в качестве мясного пайка для экипажей использовалась солонина. Правда, в северные экспедиции солонины брали мало – мясо можно добывать и охотой, а с собой взять побольше продуктов, предотвращающих цингу, этот вечный бич полярников и моряков, путешествующих по северам долее пары месяцев. Происходит цинга от недостатка витамина С – аскорбиновой кислоты – и проявляется весьма характерными симптомами. Человек легче простужается, в его организме нарушается выработка коллагена – белка, связующего живые ткани, что приводит к кровотечениям и кровоизлияниям, разрушению сухожильно-связочного аппарата. У цинготного дряблеет кожа, отекают конечности, опухают десны, выпадают зубы, по телу идет характерная красно-синяя сыпь из-за разрушения подкожных кровеносных капилляров, его преследуют боль в мускулах и суставах, тяжелая слабость, ознобы… Когда от разрушения коллагена нарушается работа сердца – приходит смерть. А между тем бороться с цингой не так уж и трудно, только в рационе путешественника непременно должны быть свежие овощи, лимоны, клюква, морошка, квашеная капуста. Седову многие спутники советовали отказаться от большей части солонины в пользу ящиков с лимонами и бочек с моченой морошкой и квашеной капустой. Но закупить достаточно противоцинготной пищи экспедиция просто не успела. А часть солонины, которой, по первоначальным оценкам, приобретено было вдоволь, оказалась еще и протухшей…

В результате, пока чинили злосчастного «Фоку», искали недостающих специалистов в его экипаж, ждали собак и сани, принимали продовольственные запасы и топливо – короткое северное лето почти закончилось. А это значит, что одним сезоном поход совершить было нельзя. Теперь Седову с товарищами точно пришлось бы зимовать у берегов Новой Земли, а к полюсу двигаться только следующей весной.

Кстати, о товарищах. В состав экспедиции вошли помимо самого Седова новый капитан «Фоки» Николай Захаров со своими матросами, штурман Николай Сахаров, два брата-механика, латыши по национальности Янис и Мартин Зандерсы, двое вчерашних петербургских студентов Владимир Визе и Михаил Павлов, фотограф Николай Пинегин и врач Петр Кушаков. Последний очень быстро приобрел у товарищей заглазное прозвище Собачий доктор. А по злобе и просто Сукина – по образованию Кушаков был ветеринаром, да к тому же имел скверный характер и с трудом сходился с людьми. Радиста нет, проводников из местных нет, человеческого доктора тоже раздобыть не удалось…

И вот наконец в середине августа 1912 года «Святой мученик Фока» пустился в путь, имея на борту запас угля всего на 25 дней пути. Как только корабль покинул Архангельск, Георгий Яковлевич поменял ему имя. Нет, древний святой епископ ничем не провинился перед начальником экспедиции, но, видите ли, имя «Фока» похоже на латинское звучание слова «тюлень». А Тюлень в этих водах – традиционное прозвище тупицы и лодыря. С таким имечком удачи не жди! Поэтому теперь «Фоку» велено было называть «Михаилом Сувориным» – в честь известного русского журналиста из «Нового времени». Но новое имя приживалось с трудом. Во-первых, моряки суеверны и не любят переименований в походе, а во-вторых, сам Михаил Алексеевич еще здравствовал, а в честь живого человека вообще нарекать корабли как-то не комильфо… Так что, в сущности, в обиходном общении «Фока» остался «Фокой».

В пути почти сразу же обнаружилось, что экспедиции предстоят многие лишения. «Собачий доктор» Кушаков писал в своем путевом дневнике:

«Искали все время фонарей, ламп – но ничего этого не нашли. Не нашли также ни одного чайника, ни одной походной кастрюли… Седов говорит, что все это было заказано, но, по всей вероятности, так и не выслано… Солонина оказывается гнилой, ее нельзя совершенно есть. Когда ее варишь, то в камбузе и каютах стоит такой трупный запах, что мы должны все убегать. Треска оказалась тоже гнилой».

Первый же шторм лишил «Фоку» двух шлюпок, с палубы улетели в море плохо закрепленные ящики с экспедиционным имуществом. Седов перед отъездом писал начальнику Гидрографического управления просьбы организовать для «Фоки» дополнительную бункеровку углем на Новой Земле, но все эти письма пропали втуне. Когда «Фока» прибыл в Ольгинский поселок в бухте Крестовая губа, угольщика там не оказалось. Зато пятеро моряков из экспедиционной команды заявили, что в успех дела не верят и хотели бы остаться в Ольгинском до прибытия парохода, снабжавшего поселок. Седов их отпустил, и в дальнейший путь «Фока» отправился с неполным комплектом экипажа.

На 77-й параллели «Фоку» ждали сплошные льды. Пробиться к Земле Франца-Иосифа не удалось, планы похода пришлось пересматривать. Устроив краткий совет в кают-компании, порешили зимовать на Новой Земле, в бухте около полуострова Панкратьева, а к полюсу двигаться по весне, когда позволит погода. При этом капитан Захаров не преминул заметить, что наличествующая у команды теплая одежда для зимовки недостаточна.

Вынужденный простой Седов собирался использовать для метеорологических исследований и картографии острова. Пешая партия в составе Визе, Павлова и матросов Коноплева и Линника пересекла Северный остров от стоянки корабля до берега залива Власьева на стороне Карского моря. А сам Седов с матросом Инютиным обогнул на санях северную оконечность Новой Земли от полуострова Панкратьева до мыса Флиссингер-Гофт. Обе команды в пути занимались уточнением карт и метеорологией. Кроме того, зазимовавшая экспедиция картографировала остров Панкратьевых, Горбовые острова, Северный Крестовый остров, Архангельскую губу и ледник Таисии. Поход, задуманный поначалу более как спортивный, оказался вполне исследовательским.

Цинга не заставила себя долго ждать. Летом 1913 года экипаж «Фоки» лишился еще пятерых членов экипажа – пришлось отправить в Ольгинский поселок заболевших капитана Захарова, младшего механика Мартина Зандерса, плотника Карзина и матросов Томиссара и Катарина – пока они еще могли путешествовать и не обессилели. Седов передал с Захаровым результаты картографической работы и письмо в Адмиралтейство, в котором содержалась просьба выслать к Земле Франца-Иосифа судно с углем и припасами, закупить для экспедиции побольше обученных ездовых собак…

Партия капитана Захарова сначала волокла шлюпку по льду, как сани, а потом шла на веслах по открытой воде. Причем с маршрута путники сбились, проехав Крестовую губу и выйдя в пролив Маточкин Шар. Просто удивительно, как день ото дня слабеющие «цинготники» ухитрились пройти на веслах без малого 450 километров! Здесь их подобрал рейсовый пароход и доставил в Архангельск. Исследовательские материалы были отправлены в Адмиралтейство, цинготников повезли на лечение. Но один из них – матрос Катарин – все же скончался на ялтинском курорте, не помогли ни усиленное питание, ни южное солнце, ни обилие цитрусовых в рационе.

Захаров передал по назначению просьбу Седова об угольщике для «Фоки», запасах на новый поход и ездовых собаках. Но пожертвования в кассе экспедиции уже иссякли, а вопрос с государственным финансированием так и не был решен. Так что парохода с припасами «Фока» не дождался и на этот раз – несмотря на то что с требованием помочь Седову на государственном уровне выступили даже полярники-иностранцы во главе с самим Фритьофом Нансеном.

Пока в Архангельске и Питере адмиралтейские чины решали, имеет ли смысл посылать «Фоке» уголь, Георгий Седов нанес на карту новооткрытый мыс Дриженко – в честь своего учителя – и не исследованную ранее северную оконечность Новой Земли со стороны Баренцева моря…

В сентябре 1913 года льды наконец отпустили «Фоку». Старый зверобой отправился на остров Нортбрук архипелага Земли Франца-Иосифа и нашел там оставленную стоянку британской экспедиции Фредерика Джексона. Ветхие постройки базы были разобраны на дрова, но часть припасов из английского склада уцелела – оленину, тюленье сало и рыбу, «упакованные» в вечную мерзлоту, вполне можно было кушать – в отличие от архангельской солонины…

Погода портилась, дело шло к сезону ледовых штормов, и Седов решился на вторую подряд зимовку – на сей раз в бухте острова Гукера. Безымянную бухту назвали Тихой – здесь почти не чувствовалось ни бурь, ни пурги, ни течений, способных подвижкой льда раздавить корабль.