Текст книги "Русская Арктика: лед, кровь и пламя"

Тем временем ветер засвежел, пошла волна, «Олега» стало на мели мотать и бить о камни, вскрывшие обшивку с правого борта. Затоплено было два котельных отделения из трех. Кроме того, когда повреждения осмотрели с водолазами, выяснилось, что правый винт крейсера переломан и на четверть площади лишился всех лопастей.

И тут явился «Ермак». Напомним, самый мощный на тот момент среди российских ледоколов. С ним вместе пришла большая транспортная пароходина «Анадырь» и посыльный корабль «Воевода», доставивший к месту происшествия… аварийную следственную комиссию во главе с дипломированным юристом, капитаном 1-го ранга Шмидтом.

Пока «Олег» с помощью команд либавских транспортников сгружал остатки боезапаса, угля и провизии, спасатели, посовещавшись несколько часов, разработали новый план его съемки с мели. Через носовые клюзы крейсера завели три перлиня, в которые впряглись «Ермак», ледокол «Могучий» и пароход «Владимир». Причем тянуть им предписывалось под разными углами, чтобы развернуть его в правую сторону. Крейсер же, сохраняя под парами котлы в оставшемся незатопленном отделении, должен был немного подрабатывать левой машиной на малом ходу. Первая попытка была предпринята 2 октября, но результата не дала – «Олег» только получил крен в 6°, но с места не двинулся.

На следующий день прибыл еще один пароход – «Метеор» из Кронштадского спасательного общества. Потом – еще один рейдовый ледокол, доставивший из Либавы самого адмирала Григоровича, возглавившего работы. Вокруг несчастного «Олега» скопилось уже больше десятка спасателей! Половине из них, у кого осадка поменьше, Григорович поручил окружить крейсер и, удерживаясь на якорях, размывать винтами мель – вдруг «посыплется»… А «Ермак» и «Владимир» тянули… К середине следующего дня удалось наконец сдвинуть крейсер с места и развернуть вправо на 10°, при этом лопнул 9-дюймовый стальной перлинь, поданный на «Ермак» из правого клюза, и едва не убил палубного матроса.

Только вечером 4 октября «Ермаку» удалось освободить «Олега» от камней. Крейсером тут же занялись водоотливники и буксиры, до Либавы было всего 20 миль, так что за судьбу пострадавшего можно было более не опасаться. Уже 6 октября «Олег» был в доке, где обнаружились обширные повреждения обшивки, деформация килевой коробки, смещение котельных фундаментов и еще куча всего, что обещало ремонт как минимум на полгода. Как писал командир «Ермака» Р. К. Фельман, «…не будь “Ермака”, крейсер был бы разбит волнением о камни ранее, нежели спасательному обществу удалось бы его снять».

«Ермака» в числе других спасателей представили к премии за спасение корабля. Отличную работу ледокола отметил в своем рапорте на Высочайшее имя министр торговли и промышленности Шипов:

«Нынешняя кампания “Ермака” ясно свидетельствует о той несомненной пользе, которую он приносит не только торговым интересам России, но и военному ее флоту. Деятельность его осенью сего года началась с экстренной командировки к месту аварии крейсера “Олег”, снятие с мели которого в значительной мере зависело от усиленной работы “Ермака”. Кроме отмеченной выше работы, ледокол “Ермак” вывел из Кронштадта канонерские лодки “Бобр” и “Сивуч”. В заключение считаю долгом доложить, что ледокол “Ермак” найден мною в образцовом порядке. Командир и команда его работают с большою сноровкой, скоростью и любовью, несмотря на тяжелые условия зимнего плавания».

Но из-за громкого освещения в прессе судебного процесса над командиром «Олега» капитаном 1-го ранга Гирсом, старшим штурманским офицером лейтенантом Ренненкампфом и вахтенным начальником лейтенантом Вырубовым награды спасателям так и зажали в штабе.

Офицеры «Олега», кстати, отделались в суде сущими пустяками: Гирса списали с должности, и вместо него командование крейсером принял капитан 1-го ранга К. А. Плансон, Ренненкампфа отправили к миноносцам, а Вырубова просто оправдали.

Не было бы счастья, да несчастье помогло: во время спасения «Олега» Григорович обратил внимание на то, что лучший балтийский ледокол до сих пор не располагает радиостанцией. А ведь если бы она была, «Ермак» оказался бы на месте аварии намного раньше! В результате ледокол к осени 1909 года получил хороший, довольно дальнобойный для своего времени радиотелеграф.

«Ермак» продолжал зимой и летом заниматься спасательными работами на Балтике, о северных экспедициях уже никто и не вспоминал. С началом Первой мировой войны ледокол был мобилизован и зачислен в состав Балтийского флота.

Приказ о мобилизации застал «Ермака» в ремонте. На этот раз – плановом. Не будем забывать, что ледокол прослужил уже 15 лет, а это для парового корабля – не такой уж и юный возраст. 10 октября 1914 г. командир ледокола Фельман докладывал командиру Петроградского порта:

«…все работы, выполняемые судовым составом, будут закончены недели через две и не задержали бы готовности ледокола. Что же касается работ, выполняемых Франко-Русским заводом, а именно: исправление главных котлов, пригонка новых латок и установка нового холодильника, то эти работы при всей спешке не могут быть закончены ранее второй половины ноября. И то только в том случае, если при испытании каждого котла в отдельности в них не окажется каких-либо новых серьезных дефектов. Следует иметь в виду, что котлы ледокола служат 16-й год, при очень серьезной работе в течение всего этого времени».

24 ноября 1914 года на верфи собралась комиссия под председательством капитана 1-го ранга Свешникова, подробно осмотрела «Ермак» и, убедившись в его годности к воинской службе, выдала ему транспортный флаг Морского ведомства – зеленый, с Андреевским крестом на белом фоне в верхнем правом углу. Но при этом Свешников сопроводил протокол комиссии частным мнением:

«котлы ледокола старые, постройки 1899 г., в настоящем году котлам произведен некоторый ремонт, и они допущены к дальнейшей службе лишь по обстоятельствам военного времени».

Круг задач ему определили «по специализации». Проще говоря, ледокол должен работать ледоколом: осуществлять зимние рейсы на балтийских коммуникациях, как во главе транспортного каравана, так и самостоятельно – при необходимости срочной доставки небольших партий военного груза, а также поддерживать свободными ото льда фарватеры на линии Петроград – Гельсингфорс – Ревель. В качестве дополнительных задач предполагались «пастьба тральщиков» и участие в водоотливных, буксировочных и иных спасательных работах, в том числе и непосредственно на театре боевых действий.

Осенью первого военного года в туманной и дождливой ночи напоролся на мель возле острова Оденсхольм немецкий разведчик – легкий крейсер «Магдебург». До утра дергался на камнях всем изувеченным корпусом, пока не надорвал машины, но сняться так и не смог. А потом его, как и следовало ожидать, нашли наши крейсера. Даже пострелять немного пришлось: правильные немцы легко не капитулируют. Исчерпав возможности сопротивляться русским кораблям и глупым природным обстоятельствам, «Магдебург» попытался кончить счеты с этой жизнью путем самоподрыва на остатках боезапаса. Но поговорка «Глубже дна не утонешь» и тут оказалась справедливой… При досмотре уцелевший экипаж был взят в плен, а в числе документов, которые не успели уничтожить немецкие офицеры, найдены были шифровальные книги с радиокодами, используемыми всем Гохзеефлотте. Такие находки бесценны в условиях войны: теперь хоть тридцать раз поменяй сам код, если неприятелю известна математика шифровки – все радиопереговоры будут услышаны и поняты. А Россия еще и со всей Антантой этими шифровальными книгами поделилась…

Командир «Магдебурга» фрегаттен-капитан Густав Генрих Хабенихт, контуженный в ходе недолгой перестрелки, скончался в плену. Его команда большей частью пребывала в береговом тюремном госпитале для военнопленных. А что теперь делать с самим крейсером? Может, хотя бы снять и изучить?..

Для этой работы начальник Кронштадтского жандармского управления полковник Котляр предлагал: «…снятие его [“Магдебурга”] предполагается осуществить в ближайшие дни при помощи ледокола „Ермак”». Но командующий Балтийским флотом адмирал Н. О. фон Эссен запретил «Ермаку» появляться у места аварии крейсера на Оденсхольме, поскольку в этом квадрате моря разведка обнаружила регулярные проникновения подводных лодок. Еще не хватало, чтобы лучший на Балтике ледокол торпеду от них получил! Когда же субмарины были изгнаны, шторм доконал «Магдебург», и спасать было там уже нечего. Зато «Ермаку» пришлось участвовать в крупномасштабных спасательных работах по совершенно другому поводу…

Когда в начале 1915 года германский маршал Гинденбург пошел в наступление, перед Балтийским флотом была поставлена задача нарушить снабжение его армии через порт Данциг. Русские крейсера занялись минными постановками на германских коммуникациях. 1 февраля ранним мглистым утром отряд крейсеров во главе с флагманом Балтийского флота «Рюриком» – младшим шел на очередную минную постановку. И «Рюрик» заметил сквозь пургу огни маяка Хальмудден на северном мысе Готланда. По колонне был дан приказ принять курс 190°. Сосед «Рюрика» по строю крейсер «Адмирал Макаров», шедший впереди форзейлем, заявил, что тоже видит слабый свет маячного фонаря. И предположил, что на самом деле эскадра находится к берегу значительно ближе, чем рассчитывалось по первоначальной прокладке курса. Штурман «Рюрика» старший лейтенант Б. Страхов был вполне согласен с предположением головного в строю. И адмирал Бахирев, руководивший походом, распорядился довернуть еще на 30° влево.

Отряд начал уже поворачивать, когда в 4 ч. 7 мин. «Рюрик», по-прежнему следующий в кильватер «Адмиралу Макарову», что-то зацепил на дне. В нижних отсеках команда услышала скрип металла по камню, впрочем настолько легкий, что поначалу его приняли за шорох льдины у борта. «Рюрик» дал сигнал отряду разворачиваться синхронно, сломав строй, и уменьшить ход с 16 до 12 узлов. Маневр должен был завершиться минуты за три.

В это время резкий порыв ветра отогнал черную снеговую тучу. И прямо по оптике флагмана ударил внезапно открывшийся мощный луч маячного фонаря. Прав был «Макаров»! Остров оказался на добрый десяток миль ближе, чем рассчитывалось. Крейсера сбрасывали ход. Но скорость была еще не менее 15 узлов, когда под днищем «Рюрика» – между прочим, самого крупного в отряде – раздался жуткий скрежет. Могучая сила инерции бросила огромный корпус в сторону, послышался оглушительный, рокочущий удар в борт – и сотряс все шпангоуты…

Рванувшись машинами, крейсер буквально содрал себя с мели, оставляя на коварном камне клочья обшивки. Необозначенная на карте каменная гряда осталась позади. Но десять минут спустя третье котельное отделение «Рюрика» было уже полностью затоплено. В первом и втором котельных отделениях тоже появилась вода. Но здесь хотя бы удалось стравить пар из котлов! А третья кочегарка оказалась затоплена по горячему, с неспущенным давлением. Естественно, несколько котлов просто разнесло на контрасте температуры. К тому же вода в отсеках быстро нагрелась почти до кипения, и многие отделения выше затопленных через эвакуационные люки наполнились паром. Старший офицер «Рюрика» через 15 минут после аварии доложил адмиралу, что в междудонном пространстве вода стоит на протяжении… от 8-го до 222-го шпангоута! Затоплено два десятка угольных ям как нижнего, так и верхнего яруса. Общее количество воды в отсеках достигает 3000 тонн.

Связавшись с командующим флотом, адмирал Бахирев попросил выслать на помощь водоотливные буксиры и ледоколы. Примерно через полчаса после аварии трюмной партии «Рюрика» удалось ввести в действие несколько неповрежденных котлов в единственном оставшемся полностью сухим отделении. Крейсер стал понемногу «приходить в себя» и сразу же… снова приступил к исполнению флагманских обязанностей. Для начала определен был ордер строя: головным «Рюрик», за ним в кильватер «Адмирал Макаров», «Олег» и «Богатырь». К половине седьмого отряд смог двинуться и шестиузловым ходом потащился в сторону от готландских мелей.

Через льды и туманы к вечеру 2 февраля крейсерский отряд добрался до Ревельского рейда. Сразу же по прибытии «Рюрику» учинили осмотр с водолазами. Это только кажется просто – в безопасной акватории родной гавани спуститься под воду и изучить корпус корабля снизу. Но, думается, стоит вспомнить и о том, что температура воды в зимние дни не превышает четырех «подледных» градусов по Цельсию, а теплоизоляционные свойства жесткого скафандра оставляют желать много лучшего. Ревельские и кронштадтские водолазы работали в общей сложности сутки. В этом уже есть что-то от настоящего подвига…

То, что эти водолазы доложили, повергло адмирала Бахирева в шок. Длинная сквозная царапина с расходящимися, зияющими краями рваного металла простиралась почти на две трети длины корпуса огромного крейсера. Немедленное докование могло снизить нагрузку на деформированные части набора и исключить нарастание вторичных повреждений. Но в Ревеле не было дока, способного принять столь крупный корабль. Спасение возможно было только в Кронштадте. А туда еще надо попасть – по ледовым фарватерам, в февральскую вьюгу, под угрозой вероятной атаки неприятеля!

На разгрузку крейсера, демонтаж части его вооружения и временное закрытие пробоин просмоленными пластырями ушло почти две недели. Только 17 февраля командующий дал разрешение на попытку перевода тяжело пострадавшего корабля в Кронштадт. Для сопровождения флагмана в ремонт выделены были ледоколы «Ермак», «Царь Михаил Федорович» и «Петр Великий» под общим командованием начальника 2-й бригады крейсеров контр-адмирала П. Н. Лескова. «Ермак» среди ледоколов был самым мощным.

В 7 часов утра 17 февраля ледоколы подняли якоря и вышли на внешний рейд. Здесь они стали ждать, пока портовые буксиры аккуратно выведут на рейд «Рюрика». К 9 часам буксиры наконец справились. Взяв побитого флагмана на буксир, «Ермак» повел отряд к створу Екатеринентальских маяков.

В открытом море ледоколы «Царь Михаил Федорович» и «Петр Великий» вышли фронтом в голову ордера. Льда было немного, и три ледокола расчищали достаточно широкий фарватер, чтобы «Рюрик» не испытывал проблем даже от мелко крошеных льдин. Но за Вульфским фарватерным буем ледовое поле оказалось сплошным. И достаточно толстым. Скорость отряда, с трудом пробивающегося через торосистый пласт, значительно упала. К тому же ветер достиг 8 баллов, а видимость из-за снежных зарядов упала до 5 кабельтовых. При этом «Рюрик» освободился от буксирного конца, не желая мешать ледоколам делать свое дело, и попытался ползти самостоятельно. Впрочем, больше чем на 3–4 узла хода его не хватило. Чтобы флагман не отстал, с той же скоростью пришлось бы идти и ледоколам. Честно говоря, для эффективного проламывания льда надо иметь несколько больший ход. Обыкновенно ледокол с разбегу наваливается на ледовое поле и раздавливает его весом своего мощного форштевня. По расчетам «Ермака», ломать конкретно это поле удобно было бы как минимум с десятиузлового хода. Поэтому ледоколы периодически отрывались от «Рюрика» на довольно большое расстояние и потом возвращались, чтобы отогнать обломки льда от бортов медленно ползущего в пурге крейсера.

Шли весь день и всю ночь. Правда, в одиннадцать вечера пришлось ненадолго остановиться. Впереди было ледовое поле вдвое толще предыдущего, а экипажам требовался отдых. За время этого отдыха «Рюрик» все-таки примерз к сплошной нерасколотой льдине, и, чтобы двигаться дальше, ледоколы несколько часов обкалывали лед у его бортов. Следующую ночь провели на якорях у Гогланда, а к часу дня 19 февраля отряд вынужден был остановиться на дневку – экипажи ледоколов выдохлись и не смогли бы трудиться дальше без отдыха.

Шторм не утихал. Льды сплывались вокруг отряда, смерзаясь в единый непрошибаемый торос. И чтобы «Рюрика» не раздавило, ледоколы попросту окружили его со всех сторон.

Ночью грянул мороз под 20°. Поврежденные паровые магистрали крейсера были частично заблокированы, отопление части отсеков было невозможно, а мощности действующих котлов стало не хватать на поддержание постоянной температуры в паропроводах. Крейсер попросту замерзал. Образование ледовых пробок в магистрали следовало непременно предотвратить. И ледоколы подключились к системе теплоснабжения крейсера, целые сутки напролет отогревая его своим паром.

Только утром 20 февраля погода позволила двигаться дальше. Еще сутки неимоверно трудного пути, и к рассвету на горизонте открылся маяк Толбухина. В 11 ч. 10 мин. отряд вошел на Большой Кронштадтский рейд. В доке его уже ждали: кронштадтские инженеры буквально за несколько дней разработали такую схему расположения кильблоков, чтобы и корабль надежно разместить, и доступ к повреждениям обеспечить. Заодно кронштадтцы провели послепоходное обследование и ледоколам – миссия выдалась тяжелейшая, вдруг надорвался кто… К счастью, повреждений, способных повлиять на дальнейшую службу, у ледоколов обнаружено не было.

За успешную проводку тяжело поврежденного крейсера «Ермак» получил письменную благодарность командующего и был отмечен в приказе по Морскому ведомству. А уже через 10 дней вновь был в ледяном море – требовалось провести на позиции у острова Эре броненосцы «Цесаревич» и «Слава».

Одной из основ балтийской обороны в Первую мировую войну считалось устройство так называемых минно-артиллерийских позиций. Неслучайно Балтийское море получило в эту пору у острых на язык моряков не слишком почетное наименование – «Эссенский компот». Дескать, благодаря оборонному плану Николая Оттовича фон Эссена мин в воде здесь больше, чем сушеных слив в пайковом компоте… Действительно, минными постановками занимались все, кто ни попадись: и минные заградители, которым, как говорится, сам Бог и главный конструктор велели, и гордые крейсера, и шустрые эсминцы, и тихие, хитрые подлодки, и поголовно весь мобилизованный по случаю войны транспортный состав. Разве что медицинские транспорты были избавлены от этой тяжелой и опасной работы. А еще – «Ермак»…

Однажды исполняющий обязанности начальника Морского генерального штаба капитан 1-го ранга граф А. П. Капнист, пребывая с морским министром на инспекции в Кронштадском порту, увидел, как к стенке минного склада подошел ледокол, встал под кран и начал принимать на борт минный запас. К начальнику штаба Балтийского флота контр-адмиралу Н. М. Григорову тут же полетело письмо:

«Морской министр, будучи на днях в Кронштадте, видел погрузку мин на ледокол “Ермак”. Принимая во внимание, что означенное судно весьма ценно как ледокол, морской министр находит желательным не употреблять ледокол “Ермак” для плавания, иначе как по прямому его назначению».

Так «Ермак» получил невиданную для Балтики в те времена привилегию не работать на минных постановках, которую, кроме него, имели только линкоры. Весной 1917 года «Ермак» чуть не подорвался на мине, когда шел по битым мартовским льдам в Ревель. Мина была, по всей видимости, сорвана штормом с минрепа и болталась промеж мутных изжелта-зеленых осколков, облепленная шугой. К счастью, ее вовремя удалось заметить в нескольких метрах от грузного черного ледокольного носа. С миной поступили по боевой инструкции – вызвали на палубу матроса-стрелка с трехлинейкой и расстреляли.

В советской печати тридцатых годов, повествующей о советских уже походах на дальний Север, в отношении «Ермака» нередко мелькает фраза: «участник флотского революционного движения». Однако моряков «Ермака» не было замечено ни на февральских митингах в Кронштадте, ни на Марсовом поле, ни при штурме Зимнего… Вот разве что некоторые ребята «засветились» на дисциплинарных взысканиях – читали крамольную литературу. В числе тех, кто приносил на борт эсеровские прокламации, – матросы Соколов, Константинов и Божбалов, а также водолаз с редкой и звучной фамилией Спутников. Как-то маловато получается для активного революционера! Вот у «Авроры» в октябре семнадцатого в составе экипажа из 570 душ было 42 моряка-большевика и почти сотня эсеров. А тут всего-то четверо из сотни с небольшим общей численности команды…

Надо сказать, что ледоколы вообще тяжеловаты на революционный подъем. Во-первых, у них очень неплохи паек и денежное довольствие для команд. А там, где кормят лучше, чем даже в боевом составе, и есть возможность поддерживать финансами семью на берегу, вроде как и нет повода для участия в мятеже. Во-вторых, именно у «Ермака» экипаж считался вольноопределяющимся. То есть набирался на добровольной основе. А если в команде много добровольцев, на нее плохо действует ведущий революционный лозунг «Долой войну!». В-третьих, часто в бунт уходят при наличии у экипажа свободного времени на участие в несанкционированных мероприятиях и изучение политической обстановки. В боевом морском походе, видите ли, могут быть большие проблемы с получением свежих газет и доставкой на сушу всех желающих выступить против власти. «Потемкин» ушел бунтовать со стоянки учебного отряда, «Очаков» закатил свое дело прямо на рейде города Севастополь, балтийские дредноуты подняли мятеж тогда, когда им даже по военной необходимости запретили далее 100 миль отходить от базы в Гельсингфорсе, «Аврора» перед знаменитым выстрелом по Зимнему стояла в ремонте и под Николаевский мост приползла по Неве прямо с завода… А если войну и лед никто ради революции не отменял, весьма высок шанс, что за ежедневными делами просто не заметишь смены власти в столице… Как бы то ни было, а считать «Ермака» активным революционером – грешить против истории. Фраза же из журналов советских времен – скорее пресловутое «красное словцо», а не констатация факта.

Тем не менее осенью 1917 года ледокол работал в Петрограде. 28 декабря 1917 года командир «Ермака» В. Е. Гасабов писал в донесении командиру Петроградского порта:

«…Была сделана ошибка в посылке в Петроград одного “Ермака”, который в Неве переставлять суда не может. В предыдущие зимы здесь обыкновенно работали ледокол “Волынец” и погибший ныне “Петр Великий”, которые легко справлялись с этой работой, теперь же средств никаких нет, а “Ермак” и “Ораниенбаум” сделали все, что могли. По окончании погрузки угля возьму с собой последний пароход “Клио” и больше в Петроград приходить не могу, т. к. во время последней проводки крейсеров испортил себе холодильник, насосав донного песку благодаря мелководью».

Более того, несмотря на полную разруху и развал промышленности, «Ермак» после этого письма получает распоряжение выйти в ремонт и ухитряется силами собственного экипажа и оставшихся рабочих Кронштадтских судоремонтных мастерских привести себя в порядок – с докованием и переборкой механизмов. Вот что значит – быть незаменимым!

3 января 1918 года по приказу Народного комиссариата по морским делам «Ермаку» было приказано перейти в Петроград и находиться там, вплоть до распоряжения Верховной морской коллегии. 16 января ледокол такое распоряжение получил – ему предстояло перейти в Гельсингфорс и ждать там дальнейших приказов от Центробалта. Но в море не вышел. В том, какие органы новой революционной власти имеют теперь право отдавать ему приказы и делать поручения, он еще не разобрался. Поэтому вскоре получил из Военного отдела Центробалта гневное требование:

«В случае нежелания “Ермака” к выходу считаем вправе прибегнуть даже к силе, ибо ощущается крайняя необходимость в ледоколе. Подпись: начальник оперативной части штаба Балтийского флота Е. С. Блохин».

Блохин не был адмиралом. Он въехал в военачальники на революционной волне – через выборный матросский комитет, от партии анархистов. Совсем недавно вся Балтика знала его простым матросом, любителем лозунги на митингах поорать… Слушать его или не слушать – ведь он смеет еще и грозить?.. На всякий случай «Ермак» перебрался из Кронштадта в Ревель. Но там, под угрозой немецкой оккупации, уже готовилась эвакуация города.

22 февраля «Ермак» все-таки повел оттуда в Гельсингфорс две подводные лодки и два транспортных парохода с военными грузами. 27 февраля под обстрелом немецких самолетов ледокол проводил ревельские караваны судов от маяка Грохара к Гельсингфорсу. Но вскоре возникла необходимость в эвакуации и этого города: Финляндия получила от советской власти независимость, которой тут же попытались воспользоваться наступающие германские войска, которых не очень-то задержал позорный и неправедный Брестский мир.

В Гельсингфорсе к тому времени пребывала целая боевая эскадра Балтийского флота – во главе со своим бессменным флагманом крейсером «Рюрик». Немцы рассчитывали захватить эти корабли, воспользовавшись тяжелой ледовой обстановкой и традиционной революционной неразберихой с падением уровня воинской дисциплины…

«Ермак» оказался одним из тех, кто помог предотвратить этот вероломный захват. 12 марта он в паре с менее мощным ледоколом «Волынец» вывел из Гельсингфорса в Кронштадт первый отряд кораблей. В его составе были линкоры-дредноуты «Гангут», «Полтава», «Севастополь» и «Петропавловск», отряд крейсеров во главе с «Рюриком», эсминцы, подлодки и вспомогательные суда. Знаменитый «Ледовый поход» Балтийского флота, спасший для державы немало кораблей, начался. Море было сковано льдом – к счастью, ровным, как стол, но достаточно прочным. «Ермак» с «Волынцем» пробивали фарватер, который из-за подвижки полей быстро смыкался, поэтому эскадра шла плотной колонной с минимальными дистанциями между мателотами. Получи кто аварию по ходовой части, замедли движение – и столкновение будет неминуемым! Концевых затирало льдом, приходилось кому-нибудь из ледоколов возвращаться и выручать. Дневные переходы выматывали все силы. А ночью падала температура и кто-нибудь обязательно примерзал ко льду, так что с рассветом приходилось начинать с обкалывания… До Кронштадта отряд дошел в крайней степени измотанности экипажей, с многочисленными поломками по ходовой части, на последней лопате угля.

После прихода в Кронштадт «Ермак» не ушел, как планировал, на послепоходную профилактику, а занимался почти до конца марта проводкой крейсеров в Петроград. И на кратких стоянках успевал еще как-то ремонтироваться. И тут его снова отозвали в Гельсингфорс: весна пока так и не началась, немецкая угроза Гельсингфорсу не исчезла, надо было выводить через льды оставшуюся часть эскадры. Председатель Оперативного отдела штаба Балтфлота П. Н. Ламанов телеграфировал:

«Передайте экстренно “Ермаку”: командующий флотом по радиотелеграфу требует немедленного выхода “Ермака” в Гельсингфорс. Политические обстоятельства ставят эскадру в критическое положение. Примите все зависящие меры к ускорению выхода, и о времени выхода прошу уведомить».

Так и не завершив межпоходного ремонта, «Ермак» опять отправился через льды в Гельсингфорс. И тут, вечером 29 марта, неожиданно попал под обстрел захваченной белофиннами артиллерийской батареи на острове Лавенсаари. Сначала финские артиллеристы под предлогом своего якобы бедственного положения попросили снять их с острова, но «Ермак» раскусил хитрость: нашли дурачка! Наверняка решили, что подманят и поймают!.. Поэтому запросил подробнее объяснить сигналами в международном коде, какая беда у них там стряслась и почему их надо срочно эвакуировать. Финны поняли, что фокус не удался, и, ничего не объясняя, начали стрелять. Правда, не попали… Но «Ермак» вернулся домой, чтобы на следующий выход попросить себе боевого охранения.

Впрочем, охраны ему не дали. Мол, если что – стучи по радиотелеграфу, выручим… Поэтому когда 31 марта у острова Гогланд на «Ермака» напал белофинский вооруженный ледокол «Тармо», из Кронштадта были по радио вызваны крейсер «Баян» и ледоколы «Силач» и «Штадт Ревель». Правда, к месту встречи «Ермака» и «Тарво» они так и не явились: «Баян» влип во льды, так что два слабосильных маленьких ледокола насилу его вытащили, а «Ермак» как-то сам ухитрился «сбросить с хвоста» надоедливого финна.

5 апреля началась эвакуация второго отряда боевых кораблей из Гельсингфорса. В кильватерном строю покинули город линкоры «Андрей Первозванный» и «Павел Первый», два крейсера, три подводные лодки, несколько эсминцев и вспомогательные суда. Начало перехода обеспечили ледоколы «Силач» и «Ревель», а у маяка Родшер к отряду присоединился «Ермак».

Погода была еще хуже, льда еще больше, угля еще меньше, чем в первый раз. В результате переход продлился две недели, и в Кронштадт корабли вошли только к вечеру 19 апреля.

Из вахтенного журнала участника перехода крейсера «Баян»:

«14 час. 10 м. – „Ермак“ освободил нас ото льда. Дали ход.

14 час. 15 м. – Затерло льдом…

14 час. 25 м. – „Ермак“ освободил нас. Пошли за ним.

14 час. 27 м. – Затерло льдом…»

12 апреля – «Ермак» снова в Гельсингфорсе. И снова выводит на рейд уже третий по счету отряд кораблей Балтфлота… Во время этого перехода ледокол получил повреждения, послужившие поводом к насмешкам: при попытке освободить застрявший во льду транспорт «Ока» совершил навал кормой при неосторожном маневре и напоролся на якорь своего подопечного. Якорь погнулся и вонзился ледоколу в корму – в виде большой железной занозы. Вынуть его сразу не получилось, пришлось расклепать цепь и потом так и ходить – до самого Кронштадта, периодически игнорируя дурацкие шуточки соседей типа «Что, теперь понял, что значат слова “Якорь тебе в задницу!”?..»

Всего во время «Ледового похода» удалось вывести из финских вод 236 кораблей и судов, в том числе шесть линкоров, пять крейсеров, 54 эсминца и миноносца, 12 подводных лодок, 10 тральщиков, пять заградителей, 15 сторожевых кораблей, 13 вспомогательных судов, четыре посыльных судна, 45 транспортов, 25 буксирных судов, паром, плавучий маяк, семь ледоколов, столько же яхт и уникальный катамаран-спасатель «Волхов», специализирующийся на подъеме со дна подводных лодок. Кстати, этот корабль – по сей день на плаву, служит в составе Черноморского флота под именем «Коммуна» и до сих пор занимается сложными подводными работами. Последний участник «Ледового похода» более столетия служит российскому флоту.

За «Ледовый поход» «Ермак» получил Почетное Красное знамя от ВЦИК и благодарность командующего Балтийским флотом.

24 сентября 1918 года «Ермак» был демобилизован и передан в подчинение Петроградскому областному управлению водного транспорта Балтийского моря. Однако с 11 ноября 1919-го по 29 мая следующего года «Ермак» вновь находился во временном подчинении Балтийского флота. Затем ледокол неоднократно переходил в ведение различных организаций, пока приказом по флоту Балтийского моря № 796 от 11 ноября 1919 года не был зачислен в состав Ледокольно-спасательного отряда Петробазы.