Текст книги "Ледовый поход Балтийского флота. Кораблекрушение в море революции"

Кто мог передать А. М. Щастному несколько «документов Сиссона»? Несомненно, мы далеко не все знаем об их бытовании в России в 1918 г. Известно, что до 13 мая 1918 г. документы видел, по данным В. И. Старцева, «лейтенант Бойс из британской разведывательной службы»[825]825
  Старцев В. И. Указ. соч. С. 151.


[Закрыть]. В действительности то был коммандер (капитан 2 ранга) королевского морского добровольческого резерва Эдвард Бойс, один из ближайших помощников британского военно-морского атташе Ф. Кроми[826]826
  Bainton R. Op. cit. Р. 176.


[Закрыть]. Поскольку британская разведка была знакома с «документами Сиссона», вполне мог получить и распространять их и Ф. Кроми, с которым А. М. Щастный был хорошо знаком. Набор документов выглядит весьма продуманным с той точки зрения, что они бьют буквально по всем «больным местам» флотского патриотизма: немцы хотят купить флот в Гельсингфорсе, немцы хотят взорвать флот в Кронштадте (следовательно, распоряжения Л. Д. Троцкого о минировании кораблей могут исходить от немцев), немцы планируют оккупировать Петроград, матросы-эстонцы являются немецкими агентами, немцы недовольны комиссаром Е. С. Блохиным (значит, он настоящий патриот). Нельзя исключать, что Ф. Кроми, который не был профессиональным разведчиком, и сам поверил в подлинность этих документов. Возможно, не случайно в одном из его донесений появилась тема прогермански настроенных матросов-эстонцев[827]827
  Ibid. Р. 180


[Закрыть], которая перекликается с содержанием документа от 10 апреля, найденного у А. М. Щастного[828]828
  Копии документов, изъятых в портфеле А. М. Щастного. Документ 5 // Дело командующего Балтийским флотом А. М. Щаст-ного… С. 107.


[Закрыть].

О живом интересе британской разведки к разного рода сенсационным секретным документам свидетельствует и скандальная история 1920 г., когда бывший помощник Ф. Кроми X. Т. Холл, агент британской разведки в Финляндии и Эстонии, «совершил ошибку, купив серию российских документов, которые якобы доказывали, что Советы субсидируют Ирландскую республиканскую армию. Позже документы были признаны подделками, изготовленными белыми русскими»[829]829
  Bainton R. Op. cit. Р. 226.


[Закрыть].

Напомним, что с апреля 1918 г. в Петрограде активно действовала связанная с британской разведкой организация «ОК», состоящая из офицеров русской морской разведки и контрразведки[830]830
  Подробнее см.: ЗдановичА. А. Органы государственной безопасности и Красная армия: Деятельность органов ВЧК – О ГПУ по обеспечению безопасности РККА (1921–1934). М., 2008.


[Закрыть]. Также не будем забывать о фальсификации британской разведкой дела о «германском заговоре в Ирландии» в мае 1918 г., о чем мы уже говорили.

Во время допроса Е. С. Блохина Л. Д. Троцкий высказал подозрение, что документы были сфабрикованы не в Берлине, «ведь там речь идет о Блохине, в Берлине… не могут интересоваться этим делом. Это было сфабриковано во флоте»[831]831
  Стенограмма показаний Е. С. Блохина и Е. Л. Дужека от 5 июня 1918 г. // Архив УФСБ по СПб и ЛО. Д. П-86300. Л. 99.


[Закрыть]. Предположение наркома было логичным, но, как мы знаем, неверным. А. М. Оссендовский не имел отношения к флоту. Кроме того, Л. Д. Троцкий считал, что «тут одно из двух, либо Щастный не замешан в этом деле, и они попали [к нему] случайно, и тогда он как честный человек заинтересован в том, чтобы найти человека, который подделывал их, либо Щастный не заинтересован в этом, а [заинтересован] в том, чтобы скрыть [авторов и распространителей подделки], тогда очевидно, он принадлежит к тем подлецам, которые это делали»[832]832
  Стенограмма показаний Е. С. Блохина и Е. Л. Дужека от 5 июня 1918 г. // Архив УФСБ по СПб и ЛО. Д. П-86300. Л. 100.


[Закрыть]. Действительно, если бы А. М. Щастный не был причастен к деятельности по распространению «документов Сиссона», ему ничто не мешало назвать лиц, от которых он их получил, либо заявить, что честь не позволяет ему назвать их имена. Но во время следствия и суда он не сделал ни того ни другого, уходя от ответа.

Е. С. Блохин был, несомненно, плохим комиссаром, поскольку сам признался в том, что А. М. Щастный пообещал ему найти тайную организацию распространителей подложных документов, хотя это был политический и контрразведывательный вопрос, целиком относившийся к компетенции комиссара, на что справедливо указал Л. Д. Троцкий. В заключение этого сюжета Е. С. Блохин сказал, что А. М. Щастный был «задет» бумагами: «Он говорил, что это чудовищно… но в каком смысле он говорил, что это чудовищно, то есть чудовищно то, что подделывают такие гнусные бумаги или же то, что там говорится – чудовищно, я не знаю»[833]833
  Там же.


[Закрыть].

Следует отметить, что летом 1918 г. в Петрограде приобрели массовый характер слухи о том, что «Северная коммуна не только действует в полном контакте с германцами, но даже состоит с ними в тесном союзе»[834]834
  [Разведывательная] сводка, выброшенная в уборную Е. Фриде //Архив ВЧК: Сборник документов. М., 2007. С. 434.


[Закрыть].

Верил ли сам А. М. Щастный в подлинность изъятых у него документов? Вряд ли возможно достоверно ответить на этот вопрос. Г. А. Алексинский, сидевший в тюрьме вместе с А. М. Щастным, вспоминал: «После первой же прогулки мы сближаемся со Щастным, и он, становясь более откровенным, рассказывает мне… Были чрезвычайно веские указания на то, что Флеровский и Троцкий действовали по соглашению с агентурой германского морского штаба. Данные относительно этого имелись в распоряжении Щастного и его осведомленность об этом, конечно, была очень стеснительной для Троцкого и явилась одной из главных причин невероятной злобы его против командующего флотом»[835]835
  Алексинский Г. А. Указ. соч. С. 3.


[Закрыть]. Отметим, что именно Г. А. Алексинский в июле 1917 г. первым заговорил в печати о том, что большевики являются немецкими агентами. У него был прямой интерес искать доказательства своей правоты. С другой стороны, у нас нет оснований сомневаться в передаваемых Г. А. Алексинским фактах. Вероятно, А. М. Щастный действительно делился с «достойными доверия» окружающими версией о «германо-большевистском заговоре». Верил он в него или нет, но использовал эту идею в качестве пропагандистского оружия.

Также возникает вопрос о том, зачем он привез копии «документов Сиссона» в Москву? Очевидно, не для того, чтобы передать их своему начальнику – наркому Л. Д. Троцкому, поскольку эти документы были изъяты у А. М. Щастного при обыске, а не переданы им Л. Д. Троцкому до ареста. Нельзя исключать, что А. М. Щастный собирался показать эти документы кому-то из высокопоставленных военных в Москве. Кстати, примерно в это время в Москве бывший командующий Черноморским флотом контр-адмирал Александр Васильевич Нёмитц (1879–1967) посещал заседания нелегального «Правого центра»: «Пришел адмирал Немец (не знаю, правильно ли я пишу его фамилию). Оба они обставили свое появление большой таинственностью… Генерал Цихович не стал приводить своих научных доказательств невозможности создания фронта на Волге. И он, и адмирал Немцев ограничились заявлением, что возобновление войны с немцами было бы несчастьем для России»[836]836
  Казанович Б. И. Поездка из Добровольческой армии в «Красную Москву». Май-июль 1918 года // Архив русской революции. М., 1991. 4.7. С.192, 194.


[Закрыть]. Вероятно, дальнейшие исследования истории антисоветского подполья помогут нарисовать более детальную картину его деятельности.

В мае 1918 г. эпопея с поддельными документами не закончилась. После раскрытия «заговора послов» в начале сентября 1918 г. были «найдены указания, что в случае удавшегося переворота, должны были бы быть опубликованными поддельная тайная переписка русского правительства с правительством Германии и сфабрикованы поддельные договоры в целях создания подходящей атмосферы для возобновления войны с Германией»[837]837
  Заговор союзных империалистов против Советской России. Официальное сообщение // Известия. № 189. 3 сентября 1918 г. С. 3.


[Закрыть].

Осенью 1918 г. в Петрограде «в большом количестве были распространены фотографические снимки ультиматумов, будто бы предъявленных немцами Совету Народных Комиссаров, и что Совет Народных Комиссаров и Совет Комиссаров Северной области на это согласились. Всего таких ультиматумов было распространено 6 комплектов. На следствии выяснилось, что ультиматумы эти были состряпаны в английском посольстве и переданы их агенту Вакуловскому, военному летчику (который впоследствии был убит союзниками по подозрению в провокации). Вакуловский их переснял и передал Экеспарре, и ультиматум был пущен в ход. Широкое распространение ультиматум получил во флоте, особенно в Минной дивизии. 16-го ноября с[его] г[ода] Чрезвычайной Комиссии удалось арестовать большинство ответственных членов этой организации, в последнее время принявшейся опять очень усердно работать… Экеспарре получал из английской миссии поддельные документы германского командования, якобы адресованные на имя различных деятелей Совнаркома»[838]838
  Антипов Н. Указ. соч. С. 4.


[Закрыть]. Указание на «английское посольство» прямо выводит нас на Ф. Кроми и его подчиненных, поскольку после отъезда британских дипломатов в Вологду военно-морской атташе Ф. Кроми оставался старшим британским дипломатическим представителем в Петрограде, одновременно возглавляя разведывательнодиверсионную сеть. Получить эти документы А. Н. фон Экеспарре мог только до 31 августа 1918 г. – дня, когда Ф. Кроми был убит, а его организация сильно пострадала. В чекистских материалах были упомянуты очень яркие личности. Штабс-капитан Константин Константинович Вакуловский (1894–1918) – известный летчик-ас, одержавший 6 воздушных побед во время Первой мировой войны. Есаул А. Н. фон Экеспарре, до того как стал летчиком, служил в 1-м Аргунском полку Забайкальского казачьего войска вместе с такими знаменитыми деятелями белого движения, как барон Роман Федорович фон Унгерн-Штернберг (1885–1921) и князь Павел Рафаилович Бермондт-Авалов (1877–1974).

Впоследствии появилось немало авантюристов, создававших подложные документы. Известно дело Сергея Михайловича Дружиловского (1894–1927), изготовившего целый ряд фальшивок от имени Коминтерна, которые, в частности, были использованы болгарским правительством для оправдания террора против коммунистов после взрыва в Воскресенском соборе в Софии 16 апреля 1925 г.[839]839
  Христофоров В., Макаров В. «Реабилитации не подлежит…» // ФСБ: За и против. 2010. № 2. С. 57–61.


[Закрыть] Сам взрыв, жертвами которого стали 213 человек (преимущественно высокопоставленные чиновники и военные), был организован несколькими ультралевыми деятелями Болгарской компартии вопреки позиции как официального руководства партии, так и Коминтерна, но в документах, изготовленных С. М. Дружиловским, взрыв был представлен как выполнение команды Москвы. Любопытно, что С. М. Дружиловский во время Первой мировой войны был летчиком, так же как К. К. Веселовский и А. Н. фон Экеспарре. Видимо, смертельно опасная в те времена летная профессия притягивала к себе авантюристов.

В 20-е гг. появилось множество фальшивок такого рода, некоторые из них повлекли серьезные дипломатические осложнения для Советской России[840]840
  Антисоветские подлоги: История фальшивок, факсимиле и комментарии. М., 1926.


[Закрыть]. А. М. Щастный оказался одним из первых в Советской России, чья гибель была в значительной степени связана с подложными политическими документами.

Глава 10
Дело Дыбенко

Суд над А. М. Щастным – сравнительно широко известное событие, тогда как суд над П. Е. Дыбенко, состоявшийся на месяц раньше, не удостоился внимания историков. Мы полагаем, что без анализа «дела Дыбенко» мы не сможем разобраться в ходе и исходе «дела Щастного».

Напомним, что после Октябрьского вооруженного восстания П. Е. Дыбенко стал одной из ключевых фигур в Совнаркоме. Формально он занял пост морского министра, но его влияние как лидера революционных матросов выходило далеко за рамки Морского министерства. Именно матросы были, пожалуй, главной вооруженной опорой Советской власти с ноября 1917 по март 1918 г. П. Е. Дыбенко приобрел такую власть, что смог распустить Учредительное собрание 5 января 1918 г. (руками А. В. Железнякова) вопреки прямому распоряжению В. И. Ленина. Как писал сам П. Е. Дыбенко, «при выходе встречаю Железняка. Железняк: “Что мне будет, если я не выполню приказание товарища Ленина?” “Учредилку разгоните, а завтра разберемся”. Железняк только этого и ждал. Без шума, спокойно и просто он подошел к председателю учредилки Чернову, положил ему руку на плечо и заявил, что ввиду того, что караул устал, он предлагает собранию разойтись по домам»[841]841
  Дыбенко П. Е. Из недр царского флота к Великому Октябрю.
  М.: Воениздат, 1958.


[Закрыть]. Конец огромному влиянию П. Е. Дыбенко положили дискуссия о Брестском мире и последующие события[842]842
  Подробнее см.: Назаренко К. Б. Балтийский флот в революции…


[Закрыть]. Он активно выступал против заключения мира и надеялся остановить немецкое наступление силами энтузиастов-добровольцев. Поражение его отряда под Нарвой 2–5 марта поставило крест на этих планах. Было принято решение о назначении наркомом по военным и морским делам Л. Д. Троцкого. Кроме того, дело шло к ратификации Брестского мира, против чего категорически выступали левые эсеры и левые коммунисты, в числе которых был и П. Е. Дыбенко. В такой ситуации он был исключен из партии на заседании ЦК 15 марта с формулировкой «заслушав сообщения о поведении Дыбенко под Нарвой, при проезде из Петрограда в Москву, пьянстве»[843]843
  Деятельность ЦК партии в документах // Известия ЦК КПСС.
  1989. № 3. С. 103.


[Закрыть]. Это случилось как раз накануне заседания IV съезда Советов по вопросу о ратификации Брестского мира. Обвинения в адрес П. Е. Дыбенко сводились к недостойному поведению под Нарвой (невыполнение приказов и пьянство) и к насилию над железнодорожниками, которое совершил П. Е. Дыбенко, заставив 11 марта организовать экстренный поезд с одним вагоном из Петрограда в Москву для себя и своей жены А. М. Коллонтай. Об истории на станции Обухово писали газеты[844]844
  Дыбенко и А. М. Коллонтай на пути в Москву // Голос русской колонии: Ежедневная вечерняя газета. [Гельсингфорс]. 1918. 17 марта. С. 2.


[Закрыть]. Советские газеты пытались опровергнуть то, что причиной ареста П. Е. Дыбенко послужило его выступление против Брестского мира: «Лгущая и клевещущая буржуазная пресса уже поспешила сообщить, будто Дыбенко арестован за то, что он был против утверждения мирного договора с Германией. Разумеется, это не так. Дыбенко арестован ввиду того, что против него выдвинут целый ряд обвинений в связи с его поведением на фронте»[845]845
  К аресту Дыбенко // Известия. Орган, издаваемый ликвидационной комиссией по делам Финляндии. 1918. 22 марта. № 12.
  С. 2.


[Закрыть].

Освобождение П. Е. Дыбенко из-под ареста носило не менее скандальный характер, чем его арест. По информации Русского телеграфного агентства, «арест Дыбенко вызвал брожение в сформированном им партизанском отряде, с которым Дыбенко должен был в воскресенье утром (17 марта. – К. Н.) отправиться эшелоном на юг, в армию [В. А.] Антонова[-Овсеенко]… Матросы из последнего отряда предъявили ультиматум ц.и.к. и Совету Народных Комиссаров, составленный в резких выражениях. Главным пунктом ультиматума является требование немедленного наряжения следствия над Дыбенко и устранения генералов, назначенных на командные должности, в частности, ген[ералов Д. П.] Парского и [А. В.] Шварца, обвиняемых в контрреволюции»[846]846
  Ультиматум отряда Дыбенко // Голос русской колонии: Ежедневная вечерняя газета. [Гельсингфорс]. 1918. 25 марта. С. 3.


[Закрыть].

П. Е. Дыбенко был освобожден на поруки его жены А. М. Коллонтай и отряда матросов[847]847
  Москва, 24 марта. В «Вечернюю жизнь» сообщают… // Вечер. 1918. 26 марта. № 1. С. 1.


[Закрыть]. Следствие по его делу продолжалось. Официально публиковались такие объявления: «Особая следственная комиссия по делу Дыбенко, утвержденная, согласно предложению ЦИК, доводит до сведения товарищей, что арест Дыбенко произведен вследствие серьезных выдвинутых против него обвинений со стороны комиссаров Нарвского отряда: во-первых – в беспричинном оставлении Нарвы без боя, когда это отнюдь не вызывалось общим положением и соотношением сил, и во-вторых совершенно несоответствующим достоинству начальника поведении в наиболее ответственные моменты. Всех лиц, могущих осветить события, имевшие место в связи с действиями отряда и занятия немцами Нарвы в период с 28-го февраля по 6-е марта, комиссия просит довести об этом до ее сведения. Прием в гостинице “Националь”, Москва»[848]848
  К делу Дыбенко // Известия. Орган, издаваемый ликвидационной комиссией по делам Финляндии. 1918. 26 марта. № 15. С. 3.


[Закрыть].

В ответ на это П. Е. Дыбенко выдвинул встречные обвинения. Так, он потребовал привлечь к суду «за превышение власти» Якова Михайловича Свердлова (1885–1919)[849]849
  К делу Дыбенко // Русский голос: Ежедневная вечерняя газета. [Гельсингфорс]. 1918. 29 марта. С. 4.


[Закрыть], по приказу которого он был арестован 15 марта. Его особенно раздражал тот факт, что председателем следственной комиссии стал Н. В. Крыленко[850]850
  Стариков С. В. П. Дыбенко в Самаре. Весна 1918 года // Вопросы истории. 1998. № 4. С. 146–151.


[Закрыть], который совершил на посту верховного главнокомандующего не меньше ошибок, чем сам П. Е. Дыбенко.

Через Москву регулярно проезжали отряды матросов, направлявшиеся в разные концы страны для борьбы с контрреволюцией. 25 марта П. Е. Дыбенко выступил на собрании матросского отряда мичмана военного времени берегового состава Сергея Дмитриевича Павлова (1897–1946). Этот человек, известный под прозвищем Мичман Павлов, был ближайшим соратником П. Е. Дыбенко с боев против отрядов Краснова – Керенского под Гатчиной в ноябре 1917 г., его начальником штаба во время боев под Нарвой. Отряд С. Д. Павлова ехал на Южный фронт. Собрание приняло резолюцию, в которой говорилось: «Здесь, в Москве, все больше и больше нарастает соглашательство, свергнутое нами в октябре, все больше и больше слышно недовольство матросскими отрядами, носителями пролетарских лозунгов, за которые мы положили наши лучшие силы… Да здравствует советская власть октябрьского направления. Смерть всем провокаторам, которые думают очернить имя матросских революционных отрядов»[851]851
  Брожение среди матросов // Вечер. 1918. 28 марта. № 3. С. 1.


[Закрыть]. Собрание постановило разослать эту резолюцию во все матросские отряды Балтийского и Черноморского флотов[852]852
  Там же.


[Закрыть].

Матросы старались поддержать своего опального лидера. В конце марта бывшие члены его отряда, разбитого под Нарвой, обратились во ВЦИК с заявлением. Они писали: «Заявляем публично, что следствие, предпринятое ЦИК тов. Свердловым, считаем неправомерным и нетактичным…

Основными причинами нашего отхода из-под Нарвы мы считаем недостаток снарядов, патронов, обмундирования, снаряжения и проч., позаботиться о чем было нам предписано тов. Дыбенко и необходимые бумаги были выданы им же. В Петрограде в высшем военном совете по обороне и в других местах, куда мы обращались с нашими требованиями, мы встречали отказ или обещание сделать нам это все и погрузить после. В то же время нас торопили с отъездом, и под Нарвой мы остались без всего. Подъем духа, влитый в нас присутствием тов. Дыбенко и готовностью защищать идею советской пролетарской республики, помог нам грудью отстоять подступы к Петрограду. Считаем необходимым пред лицом всей России требовать розыска истинных виновников этого позорного акта и достойного возмездия нашему предателю»[853]853
  Дело Дыбенко // Анархия. 1918. 29 марта. № 30. С. 3


[Закрыть]. Грозно звучало заключение: «Обращаемся к Балтийскому флоту с этим разъяснением по делу тов. Дыбенко и просим принять меры, какие Балтийский флот найдет нужными»[854]854
  Там же.


[Закрыть].

В конце марта в Москве находилась делегация, избранная командами линкоров Балтийского флота (уже пришедшими к тому времени в Кронштадт из Гельсингфорса), которая требовала участия матросского представителя с решающим голосом в следствии над П. Е. Дыбенко, поскольку из следственной комиссии был «устранен» их представитель Юрин. Матросам разрешили ввести своего представителя лишь с совещательным голосом – им стал Лаув. Такое решение вызвало «брожение среди матросов»[855]855
  Там же.


[Закрыть].

С одним из матросских отрядов П. Е. Дыбенко уехал в Самару, куда прибыл 16 апреля. Вслед за ним полетела телеграмма с распоряжением об аресте, опубликованная в газетах 19 апреля. Это поставило самарские власти, прежде всего председателя Самарского губкома РКП(б) В. В. Куйбышева, в очень тяжелое положение, поскольку арест Дыбенко мог произойти только после разоружения его отряда, а для этого не было сил. Дыбенко подал в Самарский губком протест против своего ареста, этот документ был напечатан в местных газетах, в частности в органе местных эсеров-максималистов «Трудовая республика». Дыбенко писал: «Ввиду того, что в местной прессе опубликована телеграмма особой следственной комиссии под председательством г. Крыленко о задержании и аресте бежавшего бывшего народного комиссара Дыбенко и доставлении его под усиленным конвоем в распоряжение следственной комиссии в г. Москву, заявляю, что подобного рода телеграмма является злым вымыслом комиссии и в частности господина Крыленко, так как перед отъездом из г. Москвы мною было подано заявление в Центральный Исполнительный Комитет через тов. Юрина о том, что комиссия явно затягивает ведение следствия, подыскивая каких-то свидетелей, и из-за допроса 2 или 3 свидетелей в последний момент совершенно приостановила следствие. Я уезжаю из Москвы, причем обязуюсь явиться на суд и дать публично перед народом и своими избирателями точный отчет о своей деятельности. Причем мною было предъявлено требование к следственной комиссии дать гарантию, что все доносчики комиссары и вообще Совет Народных Комиссаров обязан дать перед народом отчет не в митинговой речи, а дать деловой и денежный отчет. Г. же Крыленко, который ныне ведет следствие по явно вымышленному в отношении меня якобы тягчайшему преступлению и в оставлении гор. Нарвы, до сих пор, оставив пост Главковерха и Верхоглава, не дал перед страной отчет о своей деятельности и оставлении всего фронта, а потому заявляю, что подчиниться требованию комиссии под председательством г. Крыленко я отказываюсь, но явлюсь, никуда не скрываясь, дать отчет перед съездом и страной. Являться же на суд перед лицом тех, кто сам не дал отчета перед народом и страной о своей деятельности, считаю излишним и признаю только суд над собою съезда или же публичный перед своими избирателями и народом»[856]856
  Цит. по: Стариков С. В. И. Дыбенко в Самаре… С. 146–151.


[Закрыть].

Одновременно П. Е. Дыбенко дал интервью независимой газете «Волжское слово». Он «подробно изложил корреспонденту ход военных действий под Нарвой, отметив, что все необходимое для задержания неприятеля было сделано, высказал свое мнение о демобилизации флота. Все обвинения в свой адрес он назвал абсурдом, подчеркнув, что арест его состоялся при странных обстоятельствах… Крыленко, начавший следствие, подбирал свидетелей, которые могли дать какие-либо улики. “Когда же тов. Юрин заявил протест о том, что следствие должно быть произведено не только над одним Дыбенко, но и еще кой над тем, кто занимал места и выше его, то тогда тов. Юрина постарались убрать из следственной комиссии”. В заключение разговора Дыбенко вновь повторил, что не намерен куда-либо скрываться и готов дать свои объяснения, но только не следственной комиссии, а свой отъезд из Москвы мотивировал “нежеланием сидеть без дела в тот момент, когда контрреволюционная волна еще продолжает бушевать на окраинах нашей республики”»[857]857
  Стариков С. В. И. Дыбенко в Самаре… С. 146–151.


[Закрыть]. Намек Юрина на «кое-кого повыше Дыбенко» метил прямо в Ленина, поскольку над народным комиссаром возвышалась лишь фигура председателя СНК. То, что Дыбенко с удовольствием повторял эту фразу, свидетельствует о его отношении к проблеме.

Во второй половине апреля официальный орган Наркомата по военным и морским делам газета «Рабочая и крестьянская Красная Армия и Флот» сообщала: «Окончательно решено в ближайшее время ликвидировать матросские отряды. На этом особенно настаивает морской комиссар Троцкий. Он представил доклад, в котором указывает, что флот реорганизуется на совершенно новых началах. Давно проведена демобилизация флота, а между тем по всей России существуют вооруженные группы матросов, считающие себя хозяевами флота и претендующие на руководство его судьбами. Помимо этого, под видом вооруженных матросов оперируют в настоящее время всевозможные преступные элементы. Некоторые меры ликвидации уже проводятся в настоящее время. У всех отрядов, не входящих в состав новой флотской организации, отбирается оружие. Отряды объявляются расформированными»[858]858
  Ликвидация матросских отрядов // Рабочая и крестьянская Красная Армия и Флот. 1918. 20 аир. № 66 (111). Л. 3.


[Закрыть].

П. Е. Дыбенко вернулся в Москву 28 апреля, как он утверждал, добровольно[859]859
  Письмо Дыбенко // Петроградское эхо. 1918. 2 мая. № 59. Вечерний выпуск. С. 1.


[Закрыть]. Однако ходили слухи о его новом аресте: «Бывший комиссар по морским делам Дыбенко вторично арестован (в Орле). Арестована также его жена, бывший комиссар по государственному призрению Колонтай. Оба под надежной охраной отправлены в Москву»[860]860
  [Заметка без названия] // Русский вестник: Орган, издаваемый при дипломатическом представительстве России в г. Гельсингфорсе. 1918. 30 аир. № 8. г. С. 1.


[Закрыть].

В качестве подарка к 1 мая 1918 г. П. Е. Дыбенко позволил себе заявление по поводу исключения из РКП(б): «Коллектив правительства коммунистов… задушил октябрьские завоевания, протянув руку крупной буржуазии, бюрократии и немецким империалистам. Я рад, что, наконец, я свободен, что я не состою в компании коммунистов, соглашателей мировой буржуазии, которая празднует тризну по октябрьским завоеваниям»[861]861
  Письмо Дыбенко // Петроградское эхо. 1918. 2 мая. № 59. Вечерний выпуск. С. 1.


[Закрыть].

Неудивительно, что вскоре «против Дыбенко возбуждено два новых дела. Он обвиняется в буйстве на станции Обухово и в получении дополнительного содержания на неработоспособных членов семьи – матери и жены»[862]862
  Новые дела Дыбенко // Петроградский голос. 1918. 14 мая. № 79. С. 3.


[Закрыть].

Дело П. Е. Дыбенко по обвинению его в нарушении долга под Нарвой слушалось с 9 мая в Москве. Состоялось 9 открытых заседаний, репортажи о которых помещали практически все газеты. Суд вызвал ажиотаж: «Вход в зал заседаний по билетам, которых выдано очень мало. На лестнице и в кулуарах – “Ходынка”. В публике много матросов», – сообщала «Заря России»[863]863
  Дело Дыбенко // Заря России. 1918. 10 мая. № 16. С. 3.


[Закрыть]. Обвинителем выступал Н. В. Крыленко, защитником был Исаак Захарович Штейнберг (1888–1957), левый эсер, только что вышедший из Советского правительства, где занимал пост наркома юстиции, в знак протеста против Брестского мира. Скандал вызвало участие в процессе Н. В. Крыленко в качестве обвинителя, поскольку на него возлагали ответственность за ведение боевых действий в качестве верховного главнокомандующего, которому, в конечном счете, подчинялся и отряд П. Е. Дыбенко под Нарвой. Таким образом, получалось, что Н. В. Крыленко выступал обвинителем в деле, по которому сам мог оказаться обвиняемым. Значительная часть свидетелей не явилась. Во время заседаний откровенно говорили о дезорганизованности советских сил в конце февраля 1918 г.

Последнее слово П. Е. Дыбенко произнес «с непередаваемой экспрессией, с чисто стихийной энергией… Сильным рокочущим баритоном он не столько оправдывает себя, сколько нападает на советскую власть»[864]864
  Дело Дыбенко // Заря России. 1918. 19 мая. № 24. С. 3.


[Закрыть]. Он говорил: «Что же делает сама эта власть, чтобы закрепить завоевания революции?…на самые ответственные роли назначают реакционных генералов, выпуская их из тюрем… Разве армия должна идти на обыски, аресты и реквизиции?…первым долгом нужно судить виновников этого разложения. Конечно, виновником этого не окажется тот, кто сидит сейчас в Кремле, окруженный стражей. Он умел только писать бумаги, но сам в этой среде никогда не был и ничего не творил своими руками… В настоящий трагический момент для советской республики здесь говорят, что Нарва не была бы сдана, если бы не было этого преступника Дыбенко, но я недоумеваю, кто же преступник теперь, когда взрывается форт Ино, чем обнажены подступы к Петрограду с моря! Я понимаю, что меня нужно убрать… к сожалению, у вас, в Москве, сидит Мирбах, который может сказать “Цыц!”»[865]865
  Дело Дыбенко // Заря России. 1918. 19 мая. № 24. С. 3.


[Закрыть]

И после этого П. Е. Дыбенко был полностью оправдан! «С вытянувшимся лицом поднимается на своем месте Крыленко»[866]866
  Там же.


[Закрыть] – действительно, было от чего прийти в изумление.

О насилии над железнодорожниками и пьянстве предпочли забыть. В газетах отмечалось, что «в советских кругах признано нежелательным вызывать все то возбуждение, которое вокруг этого дела создалось, причем будет также прекращено и дело Коллонтай»[867]867
  Конец дела Дыбенко // Вечернее слово. № 40. 25 мая 1918 г.
  С. 1


[Закрыть] по ее обвинению в укрывательстве мужа[868]868
  Дело Коллонтай // Заря России. 1918. № 21. 16 мая. С. 3.


[Закрыть].

После суда П. Е. Дыбенко вернулся на Балтийский флот, где несколько месяцев служил матросом и участвовал в заседаниях 3-го съезда Балтийского флота. Возвращением в матросы он доказал, что мог не только возвыситься, но и достойно уйти с руководящих постов. Он не стал противником Советской власти, напротив, активно участвовал в Гражданской войне, стал командиром дивизии и заслужил три ордена Красного Знамени – за штурм мятежного Кронштадта в марте 1921 г. (награжден в том же году), за взятие Севастополя в апреле 1919 г. (награжден в 1922 г.) и за взятие Царицына в декабре 1919 г. (награжден в 1922 г.). В 1922 г. был восстановлен в РКП(б).

Безусловно, суд глубоко потряс П. Е. Дыбенко. О его внутреннем состоянии говорит запись в дневнике А. М. Коллонтай 16 января 1919 г.: «Еще далеко не залечилась рана от всего пережитого [им] во время суда»[869]869
  «Пишу о том, что видела сама, о тех людях и впечатлениях, которые вынесла лично». А. М. Коллонтай в годы Гражданской войны. 1919 г. / А. М. Коллонтай; публ. подгот. И. М. Дажина // Исторический архив. 2010. № 3. С. 180.


[Закрыть].

Но нас интересуют не переживания П. Е. Дыбенко, а впечатление, произведенное его делом. На наш взгляд, А. М. Щастный должен был сделать вывод, что Советская власть настолько слаба и так боится матросов, что почти любые их действия останутся безнаказанными. Обвинения со стороны П. Е. Дыбенко в адрес партии и правительства в предательстве идеалов Октября, намеки на зависимость большевиков от немцев, почти прямые указания на некомпетентность В. И. Ленина («виновником этого не окажется тот, кто сидит сейчас в Кремле, окруженный стражей») сошли ему с рук, не говоря уж о событиях под Нарвой. Кроме того, ходили слухи, что П. Е. Дыбенко готовит вооруженное выступление против Советской власти. В марте предполагали, что оно будет направлено только против Брестского мира и что П. Е. Дыбенко собирается «организовать боевые дружины для воспрепятствования выполнению мирного договора и поднять партизанскую войну»[870]870
  Арест Дыбенко // Голос русской колонии: Ежедневная вечерняя газета. [Гельсингфорс]. 1918. 20 марта. № 7. С. 3.


[Закрыть]. В начале мая высказывались подозрения, что П. Е. Дыбенко готовит антибольшевистский мятеж вместе с подполковником Михаилом Артемьевичем Муравьевым (1880–1918). То была одна из фигур, вынесенных наверх волной революции, – кадровый офицер, участник Русско-японской и Первой мировой войн, неоднократно ранен. С весны 1917 г. М. А. Муравьев занимался формированием ударных батальонов, в которых видел свою опору генерал Л. Г. Корнилов, однако подполковник выступил против Корниловского мятежа, а после Октября предложил свои услуги Советскому правительству и был назначен командующим войсками Петроградского военного округа. Тогда же он объявил о своей принадлежности к левым эсерам – союзникам большевиков. М. А. Муравьев сыграл одну из ключевых ролей в отражении похода войск Краснова – Керенского на Петроград в ноябре 1917 г., затем командовал советскими войсками, взявшими Киев в январе 1918 г. В апреле он был арестован по обвинению в злоупотреблении властью и связях с анархистами. «Петроградское эхо» писало 2 мая: «Выясняется роль полковника Муравьева в формировании партизанских отрядов в тесной связи с Дыбенко. Формируемые отряды имели целью выступление против советской власти»[871]871
  К аресту Муравьева // Петроградское эхо. 1918. 2 мая. № 59. С. 1.


[Закрыть]. В начале июня М. А. Муравьева освободили и назначили командующим Восточным фронтом против восставшего Чехословацкого корпуса. Там он действительно поднял мятеж против Советской власти и был убит в перестрелке 11 июля 1918 г.

Дело П. Е. Дыбенко было самым громким, но не единственным примером, который, казалось бы, демонстрировал слабость Советской власти и ее неспособность справиться с матросами. В газетах регулярно появлялись такие заметки: «Орел. На станции Становой Колодезь произошла перестрелка между красногвардейцами и матросами. Матросы бросили бомбу, в ответ красногвардейцы открыли стрельбу. Ранено 15 пассажиров и кондуктор»[872]872
  На русско-русском фронте // Петроградское эхо. 1918. 2 мая. № 59. Вечерний выпуск. С. 1.


[Закрыть].

Читая газеты, А. М. Щастный мог решить, что при сохранении поддержки матросов он сможет делать практически все что угодно, если П. Е. Дыбенко не смогли «посадить» при таких весомых обвинениях. Однако обстановка быстро менялась. В июне 1918 г. она была уже не такой, как в марте или апреле. Советская власть становилась гораздо жестче и не собиралась больше терпеть своеволие матросов, граничившее с разнузданностью. Провал обвинения на процессе П. Е. Дыбенко заставлял его в следующий раз действовать гораздо решительнее – второй провал обвинения в политическом деле против высокопоставленного моряка означал бы крайнее падение авторитета власти.