Текст книги "Ловцы и сети, или Фонари зажигают в восемь"

– А именно?

Алёна принялась смаковать страшного размера клубнику, изъятую из небольшой симпатичной чаши, наполненной первосвежими ягодами и фруктами.

– Лишняя буква «О». Такая крохотная деталь, выдающая наличие здесь тайны иного порядка. Тайны в тайне. Или я смотрю с позиции сложного, – Вова продумал какую-то мысль ещё раз, точно дважды прочёл неясное предложение в тексте. – В жизни же всё просто, как часто говорит один мудрый человек, – дурацким матриархальным тоном Вова округлил форму новорождённого фразеологизма.

Алёна недовольным взглядом кольнула его.

– Простота – это основа, – подчеркнула она.

– Не сомневаюсь. Но не вся простота. Твоя – да, она чудесна, потому что работает. Не отвлекайся. Думай.

– Сейчас я посмотрю своим незамутнённым глазом на решение, – она пододвинулась ближе к столешнице и угрожающе нависла тенью над испуганными буквами.

Алёна принялась переписывать буквы строкой ниже, зачёркивая использованные символы в верхней строке, читая и шевеля беззвучно губами. Попробовала так и эдак. Эдак и так. Вова с благородным любопытством наблюдал за кипучей деятельностью Алёны, вкуснейший кофе медленно, по крупицам, процеживая сквозь себя.

Междустрочья, пробелы междусловья – крохотные гавани на обдумывание сшитых в слова букв, как крохотные паузы сердечного ритма, в которых ты формально мёртв, так и письмо мертво между слов. Алёна выводила и выводила разные комбинации, пока не вывела такую, которая понравилась конструктивно – два приятных слова, а потом некая тайна, оставленная неразгаданной умышленно, чтобы были возможны дальнейшие шаги.

– Я всё разгадала, – засветилась какой-то детской непринуждённостью Алёна. – Смотри.

Она подвинула блокнот к Вове, посмеиваясь и чиркнув завиток запятой после мнимого обращения в послании:

– Получается так: «VOVA, DOM V UOS».

Сонная невесомая улыбка вмиг улетучилась с лица Вовы. Скулы выточили привычное лицо из гранита.

– Да быть, блядь, такого не может…

Вова быстро проверил, все ли буквы использованы. Оказалось, все, и задиристая запутанность головоломки вдруг испустила дух.

– Это что-то значит? Что такое «УОС»? – Алёна захлопала длинными ресницами в волнительной растерянности. Её тайна для Вовы оказалась чем-то вполне известным и осязаемым.

– «Управление особого строительства». Это подразделение НКВД времён Великой Отечественной. Там, под Челябинском, трудилась в эвакуации моя прабабушка. Оттуда, насколько я могу судить, и начались все беды. Прабабка, как ты уже догадалась, тоже была одарённой и «помогла» одному из замов начальника лагеря. После чего сама отправилась по этапу. А её дочь Тамару, которую ты прекрасно знаешь, передали в специализированный детский дом – детприёмник для врагов народа.

– А что может храниться в их доме?

Алёна уже предвкушала путешествие в соседний суровый, но гостеприимный город посредством простой, незатейливой навигации – строго на юг.

– Вот это нам и предстоит выяснить. Да и где, собственно, сам дом. Это мне тоже неизвестно. Но об этом знает бабуля. А говорить с ней я не хочу, – нахмурился всем лбом Вова.

– Давай я спрошу? – предложила простое, прозрачное решение Алёна.

– И она тебе просто так всё расскажет. Нет. Так не пойдёт. Будем действовать хитрее. Тем более, у нас есть ещё один вопрос, требующий погружения в память. Нужно вернуться в третье августа две тысячи первого и снова его прожить. Нужно в зарослях деталей давно минувших событий найти нужные нам. Может быть, то, что случилось с нашими родителями связано. Нужно крепко покопаться в памяти. Твоей, моей, бабушкиной, твоего брата и моих друзей. Просмотрим этот день шестью парами глаз. Кто-нибудь точно что-то подметит, какую-то деталь, некую мелочь, незначительный ключик, открывающий двери большой тайны. А заодно поищем тот самый дом.

– Мой брат вряд ли согласится на это… – сомневалась Алёна.

– Это как ещё раз прожить свою жизнь, но уже с жизненным опытом, – вдыхал неоправданную надежду в слова Вова, словно так действительно можно сделать, – только очень быстро, окунувшись в память всеми органами чувств. Думаю, ему это будет интересно, учитывая обстоятельства. Как и нам всем. Плюс там ещё есть некоторые плюшки, о которых ты не будешь знать заранее. Как и твой брат.

– Вау… А ты умеешь заинтриговать красивым описанием. В торговле тебе нужно было работать, Вова.

– Да мы и так торгаши. Продаём своё время на работе, а взамен получаем бумаги, за которые это время не купишь обратно.

– Интересная формула.

– А то.

Алёна улыбалась происходящему. И относительности утра, и кофе, и загадкам из снов, как и самим невероятным снам, оставившим долгоиграющий преприятный флёр, и умностям Вовы, как и самому Вове, как всегда, наобещавшего много все интригующего и неожиданного и, следовательно, мало прогнозируемого. Вова же пытался прочувствовать завидную упоительную действительность Алёны и попробовать примерить её на себя.

– Но как ты узнаешь, какой дом нам нужен в Челябинске? – продолжила после паузы на воодушёвленное созерцание и впитывание момента Алёна.

– Хороший вопрос. Пока не знаю, придумаю что-нибудь, или придётся импровизировать, – размеренно вымолвил Вова, а в его окончательно проснувшихся глазах замелькала крепкая мыслительная работа.

– Хорошо, я тогда договорюсь с бабой Томой о визите и скажу тебе когда, окей?

– Лады. Только сначала с братом реши. Он там нужен нам.

– С этим будет сложнее, но я справлюсь.

– Золото, а не ребёнок, – похвалил Вова.

– Ну так, – таяла Алёна.

– Ладно, мне пора искать работу, стройка даёт слишком мало денег, забирая слишком много сил, а ты поговори с братом. С бабулей тоже поговори. Поговори, но не проговорись. И кстати, подготовься морально. Нужно будет навестить Курьера в больничке. У меня есть пара вопросов к нему.

– Хорошо… Как-нибудь повторим осознанный сон? – Алёна прикусила нижнюю пухленькую губу.

– Разумеется. Ладно, пошли проводишь.

– Пошли.

Вова встал из-за стола следом за Алёной.

– А ещё ты клацаешь зубами, когда спишь. И мне нужно, чтобы ты дала мне какую-то свою вещь, чтобы я мог, если будет нужно, найти тебя во сне с расстояния большего, чем пределы одной комнаты.

– Что именно? Одежду? Сапоги? Мотоцикл?

– Мотоцикл подойдёт. Или что-то менее громоздкое.

– У меня есть кроличья лапка. Отец сам сделал. Мне на удачу. Но я как-то в это не верила.

– Сгодится.

7.

Шагал по ступеням света, расправив покатые плечи, полдень, сутки надвое разорвавший. По улицам вместе с ним вольно расхаживала молодая осень, тёплыми и нежными руками сорвав с деревьев первые листья и тонко, еле ощутимо подув им вслед, запустив стаей жёлто-красных бабочек, прошуршащих всухомятку. Красота осени примиряла с аккуратной прохладой, ловко отвлекая внимание. Рассеянный взгляд яркого солнца сквозь горизонтную дымку убежавшего молока облаков, застывших в выжидающих позах, таил ренессанс требовательной к себе хандры.

Алёна вышла из магазина, где приобрела бутылочку минералки, на свежую улицу. Взгляд её упёрся в осанку голубых стеклянных скал высокого здания фитнес-центра, что раскинул свои мощи на противоположной стороне улицы. Бутылочка еле слышно чихнула, отворив свою скромную гавань, ведущую к утолению жажды. Алёна, испив, наблюдала за незнакомым, но красивым ребёнком, стараясь избежать липучего взгляда матери, – оценивающего и завистливого, в силу утраченной стройности тела. Молодая мама в фисташковом платье и чёрной курточке поверх завязывала чаду шнурки. Чадо, пресимпатичная пышка-малышка, пускало мыльные пузыри, искрясь детским, искренним счастьем, счастьем просто быть и познавать мир, с лёгкостью выходя за пределы сознания.

Созерцая, Алёна прокручивала в голове внезапное появление брата с его «хочу поговорить». И фразу эту он произнёс вполне однозначно, не допуская двояких толкований своих намерений. Алёна вернулась в автомобиль и поехала на встречу с Алексом, решив убить сразу двух зайцев, – и поговорить с братом и забрать ребят для развенчивания нового витка тайны.

Следы мокрых голубиных лап отпечатались символами мира на треснувшем лоне асфальта, но сами голуби, не чураясь, разоряли тротуарное кафе фастфуда при торговом центре. Кто-то оставил половину булки, и в безостановочном ритме началась первобытная крылатая драка за ресурсы. Один голубь с токсичным характером размашисто бил побратимов крыльями и почти не ел, больше роняя еду на асфальт. Ни себе, ни людям (птицам).

Алекс, чуть запрев и сняв дутую куртку с фантомного ощущения тела, разглядывал птиц, дивясь простоте принимаемых ими решений и проецируя драку на голодных людей. Алёна посигналила, медленно подкатившись и шелестя новой резиной. Брат поспешил сесть в машину, но остановился – дорогу перебежал чёрный кот. Алекс выждал первого встречного прохожего и пропустил его порвать ленточку суеверия, после смерти боясь даже мнимого его рикошета. И теперь, например, проходя «чёртовы ворота», он всегда держался за несуществующую пуговицу, а рассыпанную соль возвращал в солонку вплоть до крупицы.

– Привет. Какой план? Что вы собираетесь делать? – нервно поигрывая скулами, протараторил Алекс, ёрзая по сиденью в попытке усесться на неудобной мысли и сжимая в руках книгу размером с пачку игральных карт.

– Привет. Будем ездить, отгадывать загадки, видимо. Первую уже одолели. Скоро ребята подъедут, поедем за второй.

Бросив на чтиво в руках брата подозрительный взор, Алёна чувствовала в интонациях Алекса натужную работу его капиталистически рационального разума, изначально скептичного ко всему непонятно-новому, не имеющему чёткой структуры и понятного причинно-следственного механизма в реализации.

– Я тоже хочу поучаствовать. Хочу проследить за твоим ведьмаком.

Алекс, нервно подёргивая ногой, точно зажатой стременем, и обкусывая губы, воодушевлённо представил обескураженное лицо Вовы, числившегося в списке особо опасных персон под номером один, когда он, как снег на голову, появится вместе с сестрой, чтобы «отгадывать загадки».

– Ты начал верить в Вову? Или в то, что он делает? – слова с волнительной наивностью вспорхнули с Алёниных губ.

Она, как коварный дипломат, запустила уловку, лакмусовую бумажку, скрыв предложенное Вовой коллективное копание в памяти, чтобы отследить, к чему выведет брат.

– Скорее, наоборот, – Алекс грубо пригвоздил интонационно окрылённую надежду сестры к стене. – Если он экстрасенс, то он мог с лёгкостью тогда, зимой, подставиться под мою машину. И как знать, может, моя смерть как раз на его руках. А то всё слишком гладко идёт для него. Складно. Он всё ближе к тебе. И к нашим деньгам. Так что я хочу как раз всё контролировать. Мне всё это не нравится с самого начала. Если так подумать, что вообще он сделал по существу? Этот беспристрастный слепой поводырь. Напомнил мне и тебе, что я умер? Не маловато ли этого для оголтелой веры ему и тому, что он делает? Ты настолько прониклась к нему? Ты знаешь, что в его голове на самом деле? Чем он руководствуется, когда принимает решения?

Бессовестная смесь убедительности и несговорчивости брата давно превратилась для Алёны в банальную сыпь слов, способных лишь в который раз растормошить вялую возню надоевших мыслей, но открывала при этом возможности для игры.

– Чем руководствуется – вопрос спорный. Для тебя – наживой и жаждой денег, для меня – альтруизмом, местами глупым и неоправданным, да и опасным для него. Но как-то раз я видела, как именно он принимает решения. Он использует метод маятника: задаёт вопрос астральному миру через предмет-проводник, подвешенный на нитке, и тот, покачиваясь в одну из сторон, даёт ответы. Четыре стороны света – четыре варианта ответа.

Сестра специально говорила уверовавшим голосом глупейшие, с точки зрения брата, вещи, чтобы он со всем своим вразумительным материализмом крепко побесился.

– Мне всё чаще начинает казаться, что ты просто бредишь… – чётко раздробив предложение на слова, скривил лицо Алекс, закрыв глаза и руку ко лбу приложив, точно желая пригладить распоясавшуюся мигрень.

Казалось, ему физически больно слышать эти слова, и он с трудом сдерживал свой порывистый нрав. Алёна же получила форменный экстаз, попав в самое сердце зоркой предсказуемой меркантильности брата.

– А ты слышала когда-нибудь про Вольфа Мессинга? Сказочный наёбщик, его метод назывался «идеомоторика» – непроизвольные движения, подчинённые мыслям. Так же и твой магистр угрюмых дум делает. Качает ниточку в ту сторону, в которую ему надо, а ты веришь.

– Не вовлекай меня в тяжбы твоего мировоззрения, – подчёркнуто отвернулась сестра, прикрепив к губам аристократически прохладную улыбку.

Рука её плавно открутила громкость музыки на один процент, что братом было воспринято как широкий плевок в саму душу их разговора.

– И вот эти твои странные обороты, которые появились как раз после твоего знакомства с ним, тоже наводят на определённые мысли, – обоснованно подозревал Алекс, не сильно вникая в суть, а лишь ожидая своей очереди вбить новый гвоздь одному ему доступной правды.

Алёна бегло пробежалась по возможным причинам атипичного поведения Вовы, в частности, по его нелюдимости, обозвав их про себя «симптоматикой мизантропа», но тут же переключилась на продолжение заготовленной (и видимо, тщательно отрепетированной) обличительной речи Алекса:

– Как я часто говорил – в бизнесе нет мелочей. Каждого сотрудника перед принятием на работу я досконально проверял. Приводы в ментовку, соцсети, внешность. Я кое-что изучал по этой части. Есть такая «теория Ломброзо» – определённая внешность криминалитета. Так вот твой медиум как раз подходит под описание вора. Его пронзительный, чрезмерно сосредоточенный, почти не моргающий взгляд, который всегда именно смотрит, а не поглядывает. Ты точно смотришь в дверной глазок и видишь лишь чёрную точку, а он видит тебя целиком. Лаконичность его движений. Ровный тон. Выверенная линия поведения. Уж слишком он благородный лев, святее Папы. Так не бывает. Уверен, если его пробить, на нём сто процентов висит пара дел, которых не докажешь, потому что он всё чётко спланировал.

Алекс, ловко вплетая новую ниточку сомнений в восприятие сестры, вспомнил Вовин непроницаемый взгляд, в котором в принципе ничего не читалось, а раз даже он (!) не смог в нём ничего распознать, значит, человек однозначно скрывает нечто преступно-омерзительное.

– Почему всего лишь пара, бери больше, там с десяток, – шутила правдой Алёна, смахнув с плеча брата белу ниточку. – Женишься на блондинке…

– Надо и правда его пробить… – Алекс, отстранённо наматывая витки мысли на руку, потирал костяшки кулака, почувствовав несуществующие кавычки, окаймившие слова сестры.

– Пробей или поехали с нами. Вряд ли он будет против, – прощупывала Алёна.

– Как раз хотел спросить у него разрешения. Всё время забываю, что мне не похуй его мнение, – угощал привычным сарказмом, вымоченным в своих лучших ядах, Алекс.

– Посмотри на него… Какой раздухарённый. Скоро они будут здесь, поехали, что откладывать, сразу и проконтролируешь.

– Не вопрос. Нового медиум ничего не рассказывал? – рыскал за ширмой расхожих фраз пытливый ум брата, искал зацепки.

– Рассказывал…

На секунду замялась Алёна, размышляя, стоит ли рассказывать эту историю, но внимательный взгляд брата поймал её в привычный капкан.

– Помнишь, на маму отец пару мутных фирм по недвижке зарегистрировал? Говорил ещё: «Пойдёт – всё узаконю».

– Помню. И? – Стрельнул вопросительным взором брат, свесив озадаченную бровь над глазом.

– Вова рассказывал, что квартира его родителей ушла как раз через одну из этих фирм. И теперь ему негде жить.

– А когда он это рассказывал, он, разумеется, предварительно вывел тебя на эмоции?

Уверенность утверждения, завёрнутого в вопрос, скалилась восклицательным знаком. В голосе брата возвысились привычные нотки приближающейся победы в споре.

– Ну… да.

– Вот это уже намного теплее, – хлопнул в ладоши Алекс, прибив некий непреложный факт и чуть расслабив напряжённый стан, и принялся истово потирать руки. – Теперь понятно, куда ниточка вьётся. Так, значит, мы ему уже хату торчим, я правильно понял?

– Он этого не говорил.

– Но из логики разговора, какой вывод можно сделать?

Однозначный тон Алекса должен был в широте создаваемых им сомнений растворить шаткую уверенность сестры в искренности Вовы. Как уже бывало раньше.

– Делай, какой нравится, – наигранно надулась Алёна.

– А документы показывал на квартиру? – заламывал руки Алекс.

– Я как-то не спрашивала.

– А ты спроси.

– Сам спроси. Ты любую ситуацию можешь увязать только в одном направлении: бабки, бабки, бабки… Кругом ворьё, обман. И только мы вдвоём сидим святые и непорочные, простые заложники американской мечты.

Алёна обвела невидимый нимб у себя над головой, а Алекс кожей почувствовал, что его истина в глазах сестры уже порядком изъедена молью.

– Вот же хитровыебанный альтруист… – Качала головой циничная прозорливость Алекса, вновь Вову раскусившая. – Чистейший, как вода в Байкале, манипулятор, блядь…

– Знаешь, когда человек не умеет слушать, для него все люди немы, – вывела формулу для брата Алёна.

– Я слушаю тебя.

– Но ты не слышишь.

В голове Алекса неприятно разрослось эхо воспоминания, в котором Вова твердил ему: «Ты смотришь, а надо видеть».

– Ну, окей, давай принимать его фокусы на веру. Как только найдёшь хоть одну реальную причину верить ему, сообщи.

– А то, что я сейчас говорю с блуждающим духом, для которого отсутствие тела не более чем суеверие, это в принципе норм? Блин, а может, я тебя попросту выдумала? Тебя нет, а я просто говорю сама с собой в пустой машине. Алёна! Ты сходишь с ума! – заявила она двумерной сути продолговатого автомобильного зеркала, не умеющего смотреть в глубину.

Алёна развела руками, точно удерживая на лету в левитирующем равновесии некую абстрактную очевидность, и, тёмное стекло опустив, взглянула в открытый мир окна: на чёртовом колесе катали детей, а взрослые спешили на кладбище исполненных навязанных мечт – торговый центр, состоящий из разноцветных, как-то наугад расставленных громадных коробок, широко распахнул вечно голодную пасть входа.

– Может, и так. Для меня как раз душа всегда была лишь суеверием. Важна была именно вещественность тела, материализм плоти. А теперь… Смотри, что нашёл дома.

Брат вытянул из-под одежд неброскую стёжку цепи, увенчанную золотым распятием.

– «Когда меня крестили, я держал пальцы крестиком»? – Алёна усмешливо вернула брату его детскую фразу, гордо прошептанную на паперти сразу после выхода из церкви.

– Ага. Моё распятие, данное при крещении. То самое. Пусть это будет связь с родителями. Хотя для меня не менее важно всё, что они нам после себя оставили. И в каждой вещи есть какая-то их часть. Они выбирали, покупали, использовали, ценили. Может, мой непрощённый дух здесь присутствует затем, например, блядь, чтобы ты не просадила состояние семьи. Хочешь, чтобы твои дети всё с нуля начинали, как наши родители? Мешки с сахаром водой бодяжить и продать вдвое дороже сможешь? Кипу сумок со шмотьём из Турции на горбу притянешь? Или ты, как отец, сможешь у реальных бандитов из ОПГ, а не у наших плюшевых гангстеров-знакомых, денег занять на выверенную реализацию своего первого бизнеса при том, что в город не так давно амнистировали тридцать пять тысяч урок и они уже беспределить начали и всё отжимать направо-налево? У отца стальная воля была. Как и нервы. И не было права на ошибку. А ты бы так смогла?

– Будь уверен, я смогла бы, – решительно покрыла козыря брата привычным оптимизмом Алёна, поставив себе галочку, – некая переменная её настроения, независимая от других постоянных, обычно зависела от брата и его прихватов: Алекс с полпинка умел портить ей настроение, но сейчас Алёна справилась, сохранив настрой изначально тепло-осенне-лучезарным.

– Ну-ну… Знаешь, вовремя не снятые розовые очки всегда разбиваются. Стёклами вовнутрь.

Алекс опустил своё окно. Носились выцветающие осенние запахи, в далёком синем небе летели белые самолёты. Неподалёку на парковке лаял копотью старый мотоцикл, галантным дедушкой осёдланный. Громадный охранник, одной рукой обхватив плечи пташки-подружки и высмаливая чёрную сигарету, мажущую воздух липкой серо-белой сажей, широко расставил ноги, давая понять, кто хозяин курилки, парковки и торгового центра в целом.

Алёна деликатно оживила музыку в салоне авто ещё на пяток процентов, чтобы не слушать корящее сильнее любых слов эхо молчания брата. Алекс же, уставившись в открытое окно, созерцал мир. Братско-сестринская междоусобица временно стихла.

Короткое текстовое сообщение оповестило Алёну, что ребята ждут её у входа в ТЦ.

– Они здесь, поехали.

– Поехали.

Алёна заприметила ребят чуть в стороне от центрального входа в молл, где старый грустноглазый низкорослый работяга в жёлтом жилете собирал брошенные тележки в длиннющую вереницу.

– О! Теперь та самая могучая троица из ОПГ «Уралмаш» в сборе – угрюмый, жирный и мудак, – Алекс натянул презрительно выжигающую усмешку. – Бригада!

– Скорее, непостижимый, большой и весёлый, – предложила свою версию Алёна, коротко посигналив. – Правда, прозвучало так, будто это один человек. Лучше пусть будут дурак, бывалый и трус. Нет. Костик смелый на самом деле.

– Очень интересно, – звучно цокнул Алекс.

Ребята расселись, долго споря, кому какое место достанется в широтах кож заднего сиденья.

– Стесняюсь спросить. И поэтому не спрашиваю, – деликатно проронил помятый пуще обычного Костик, прокашляв в кулак. – Но пассажирское сиденье свободно, а мы тут сыр-бор разводим.

– Там занято, – хихикнула Алёна.

– Алёна, детка, ты переоцениваешь размеры своей жопки! – залился добрым хохотом Костик.

Из Алекса, к удивлению для себя, вырвался отчаянный смешок, вклинившийся в шелковистость и абсолютную приятность смеха сестры. Он, повернувшись с ленивой надменностью в каждом отдельно взятом движении, наградил Вову поощрительным приветствием, бегло кивнув:

– Я хочу поприсутствовать, – со скрытой издёвкой в голосе, обрамлённой любезной неприязнью, сообщил он, зондируя почву будущего конфликта, едва парни окончательно закончили спор относительно растасовки мест.

– Присутствовать вряд ли получится, – отрезал Вова, будто поджидая ультимативное коммюнике Алекса. – Только полновесное участие.

– Ты опять с духами договариваешься о вписках? – усмехнулся Костик, не поймав на себе невидимый, но порицающий взгляд Алекса.

– Ну, вообще-то так и есть, – вступилась за брата Алёна.

– Мистика какая-то, – напыщенно удивлялся Костик. – Чистое колдунство!

Алекс засомневался в себе, в чистоте своего разума. Почему волхв так легко согласился? И как глубоко он пустил корни в доступный разум сестры? И мог ли он через её тело поработить его собственный рассудок?

– Взял нож? – спросил Вова у сидящего в центре удобного заднего сиденья Костика.

– Дэ, – хвастливо ответил друг, виртуозно завращав эластичными пальцами возникший в руках совершенно по-фокусному нож.

– Кастет? – Вова перевёл взгляд на Евгена, который всегда садился за водителем, в данном случае за Алёной.

– Нет, – Евген подкрепил ответ оттопыренным средним пальцем.

– Пидора ответ, – по-уличному колко рифмовал Костик.

– Да взял, взял, – старчески закатил глаза Евген.

– За щёку ты взял, – ляпнул, искромётно рассмеявшись, Костик.

Алёна рассыпала жемчужный смех, Вова широко улыбался, и лишь погружённый в думы Алекс сохранял смуглость вдумчивого лица.

Евген прихватил Костика за щёку двумя пальцами, оставив ярко-красные отметины.

– Не пизди и не пиздим будешь, – переиначил на современный российский лад наставление из священного писания Евген, дав Жо ещё и подзатыльник.

– Руки убрал, охуевшей бабки внук! – разорялся Костик.

– Вы закончили? – вклинилась строгим голосом в перепалку парней Алёна, всем телом чувствуя сгущающееся негодование брата.

Ребята наигранно угомонились вмиг, точно на них снизошла нелюбимая школьная муштра, и нужно старательно делать прилежный вид.

– А куда поедем-то? – задался Евген.

– Нужно побазарить с нашим давним знакомым Лёней-курьером, он в больничке отлёживается. Я всё пробил, – Вова потирал руки.

– Последний раз как-то не заладилась дискуссия, – Костик почёсывал подбородок. – Вы, кстати, никогда не задумывались, почему у женщин есть подбородок, но нет бороды?

– Потому что они её бреют! – внезапно сорвался всей бородой на громогласный смех Евген, прилежный вид растеряв.

– Мой юный друг-дебил, – Костик положил руку на могучее плечо друга, – открою тебе страшную тайну: девочки вообще начинают бриться раньше мальчиков.

– Что за человек… – Вова покачал головой.

Алекс никак не реагировал на аморально-сексистские шуточки парней, в этот раз умело скрыв рвущийся наружу смешок, сохранив надменный такт. Алёна, мелодично улыбаясь, представила себя с густой хипстерской бородой, уточнив:

– Какой там адрес?

– Первая городская, на Декабристов.

Автомобиль плавно пришёл в движение от одного лишь лёгкого как пёрышко прикосновения чудной Алёниной ножки к педали. Чистопородная двухтонная стальная машина податливо повиновалась с радетельностью любвеобильного пса.

В плотно сбитом потоке автомобилей, никак не напоминающем добропорядочную очередь, как всегда, царило напряжение нарушенных личных границ. И в толкотне внезапно возникшей пробки каждый развлекал себя как мог. Алёна перебирала радиоволны, в надежде найти ту единственную, где будет музыка, среди своры бездушных, назойливых реклам, звенящих провинциальным акцентом и сулящих выгоды и щедроты, и такую нашла: «Мы дети большого города, он дорог нам…». Алекс, как всегда любил делать, снял куртку и закатывал рукава рубашки, просчитывая ходы шахматной партии против Вовы, всерьёз веря, что его пешки не могут ходить конём. Евген высматривал среди галдящих о злободневном прохожих молоденьких и симпатичных девушек. Костик по пояс погрузился в смартфон, а Вова процеживал через себя прочитанную во сне комбинацию слов, сложенных из латинских букв Алёной в интересную для кириллицы последовательность. Слепая надежда и критическое мышление хором уверяли, что возможны другие комбинации букв, а значит, и заключенных в них смыслов может иметься целое множество. (Но ни одного сносного варианта при этом не предложили.)

– Пусти его, ну его нахер, он на ростовских номерах, – советовал Евген, видя неподдельную наглость лезущей напролом золотистой «Хёндай Сонаты».

– Пусть удосужится воспользоваться поворотником, – каменнолицая Алёна как могла препятствовала вклиниванию автохама. – А что не так с ростовскими номерами?

– Южане по своим законам живут, точнее больше по понятиям. А этому явно непомерные яйца мешают нормально ездить.

Наглец, не щадя ни своего автомобиля, ни Алёниного, одержал верх и влез в чужой ряд, чему был несказанно рад. Даже махнул благодарственной рукой со стиснутой между пальцами тёмной сигаретой.

Нервный, отверженный непостоянством и переменчивостью фортуны перекрёсток (здесь машины сталкивались самым чудесным образом) ожил и пришёл в движение. В окнах замелькал каменный город с прочностью построек, зыбью людских вер и патриархальностью памятников, сизеющих сквозь голубиные стаи. Облагороженный осыпающимися листьями и надеждами он вновь готов был распахнуть тёплые объятия для мечущихся в невзаимной осени озябших душ. Антропоморфность его выдавала себя в деталях: серые дороги – жилы его, истоптанные тротуары – капилляры, скелет его – здания и мосты, сердце – люди.

Мерседес остановился на тесной тенистой парковке близ городской больницы, где каждый хоть раз, но бывал. Ребята вышли, не ностальгическими взглядами здание обведя.

– Почему здесь так ужасно воняет пивом? – задалась Алёна, носиком впитав нетипичный медучреждениям аромат.

– В четырёх кварталах отсюда открыли ирландский паб, – объяснил уместной шуткой вездесущий в алкогольных новинках Евген.

Вова с Костиком хитро переглянулись, заприметив в машинном междурядье разлитую полуторалитровую бутыль.

– Странно, что его сюда положили, а не в сэр-психдиспансер. Всей толпой завалимся? – слова Костика сорвались в отчаянный зев, снабжённый качественными потягиваниями.

– Ну да. Вдруг он снова рассвирепеет, – прохрустел шеей Вова, направившись к входу вожаком. – Толпой его угомоним.

Ребята последовали за ним, вразнобой бросая шаги. Алекс, грудь-колесом и лицом задранный, плёлся последним, с выверенным расстоянием – так, чтобы никто не подумал, что он имеет хоть какое-то отношение к этой презренной кодле. И неважно, о ком речь – о людях ли, о духах ли.

Вызвав искусственный кашель, точно им в дверь постучав, Костик дважды подчёркнуто напомнил, расправив покатые плечи и босятски окунув руки в карманы узких брюк, полных изящной неряшливости:

– В общем и целом, не желая понтоваться, хочу напомнить, что Курьера угомонил именно я. В одиночку. Пока все вы пребывали в некондиции.

– Я помню об этом, ты мой герой, – Алёна взяла его под руку.

– Сразу бы так, – Костик зашагал щёголем, ещё громче зачавкав мятной жвачкой. – Когда-нибудь ты станешь моей, прелесть.

– Обязательно, – живо согласилась Алёна.

Евген прибавил шагу, поборов природную нерасторопность, заботливо экономящую нервные клетки, и поравнялся с Вовой на зебре.

– Вован, чего ты такой серьёзный?

– Считываю свои ощущения. Есть сложности. То ли кто-то сейчас копается в голове кого-то из нас, то ли сразу у всех. Или у меня окончательно съехал чердак, и началась божественная паранойя.

– Какие ещё варианты?

– Курьер по-прежнему марионетка. И кто-то рулит им, – Вова закурил и протянул другу сигарету, просьбу его предвосхитив.

– Разве нож не должен был разорвать связь? Раньше же всегда прокатывало.

– Должен, – Вова выпустил задумчивый дым через ноздри.

– Может, это твой брат вернулся сюда и безобразничает?

– Думал об этом. Допускаю. Скорее всего, он такой же сложный, как и я, и хочет тонких, качественных замутов.

– Сложный?! Ты?! Я не ослышался?! – не на шутку изумился Костик. – Пацан первый раз в жизни правду сказал. Видишь, Коди, это не так страшно. Не поранился ведь?

– Немножк, – проронил Вова.

– Регистратура там, – Евген кивнул на облезлый указатель.

– Стопе. Нужно прикинуть план действий, – рассуждал Вова, остановив ребят на вече неподалёку от входа в здание, где приводили в порядок людские тела.

У широкого основания крыльца, усеянного пёстрыми островами клумб и уводящего ко входу вверх многочисленными ступенями, оббитыми людьми с изжелта-бледными лицами, страдающими от хворей, ребята приготовились выслушать Вовин инструктаж под аккомпанемент музыки: рядом стояла карета «Скорой» с открытыми дверьми, из её нутра доносилась слишком громкая для въедливой больничной белизны музыка: пела Pink «Just like a pill».