Текст книги "Ласковый убийца"

– Значит, надо быть безжалостным? – усмехнулся Кольцов. – А тебе самому никогда не хочется, чтобы тебя кто-нибудь пожалел?

– Ну почему же? Хочется. Но я не позволяю себе расслабляться. Вчера, например, мне вырвали зуб. Десна до сих пор болит, а лунка кровоточит: но я же не просил, чтобы ты меня пожалел. Потому что это ничего не изменит. Значит, не надо тратить на это время. Делом надо заниматься. Я тебя убедил?

Кольцов не знал, что ответить.

– Не знаю, – честно признался он.

– А ты подумай, – настаивал Макаев. – Обсуди это с Зиновьевым. У вас будет время – пока до аэропорта доедете, пока до Питера долетите. Часа два, как минимум. И пойми, наконец, что главное – это наличие в человеке жизненной силы. А некоторый ее избыток – даже самый незначительный – легко компенсирует недостаток ума, образования и таланта. Вот так-то, Сережа. Ну, пока. Позвони мне из Питера, – и он повесил трубку.

Кольцов потом часто вспоминал его слова – про избыток жизненной силы – а почему, и сам не знал…

* * *

Все произошло так, как сказал Макаев: их посадили на самолет, а в Петербургском аэропорту ждала машина, на которой они поехали в госпиталь.

Зиновьева положили в отдельную палату со всеми удобствами. Вокруг него сразу же засуетились дежурные врачи, а потом, когда они сделали все необходимое и ушли спать, тихо вошла сестра и села в кресло, стоявшее в дальнем углу палаты.

Она сделала Зиновьеву укол, и он наконец-то, впервые за все эти восемь месяцев, уснул спокойно.

* * *

Кольцов провел эту ночь в гостинице. Его разбудил звонок Макаева.

– Сергей! Все нормально? Все по плану? Ну и хорошо. Теперь послушай меня. О возвращении Зиновьева из плена уже известно всему Питеру. Новожилова собирается его навестить около четырех часов. Правда, это не совсем точно: плюс-минус час. В это время тебе надо быть там. Понял? А пока сиди в номере, никуда не выходи. Если что-нибудь изменится, я перезвоню.

– Зива, – удивился Кольцов, – откуда ты все знаешь? Ты же в Москве. Или уже прилетел в Питер?

Макаев довольно рассмеялся:

– Чего мне там делать? Нет, я в Москве. Но я в курсе всех дел. И слежу за всем, что происходит.

– И за мной тоже следишь? – поинтересовался Кольцов.

– Конечно, – голос Макаева не оставлял сомнений. – Мало того, я знаю наперед, что ты собираешься делать. Имей это в виду.

– Ты страшный человек, Зива, – совершенно серьезно сказал Кольцов. – С тобой опасно иметь дело.

– Да, – согласился Макаев, – но еще опасней – не иметь. И уж тем более – игнорировать меня или пытаться мне возражать.

– Я уже понял, – поспешил заверить его Кольцов. – Поэтому я даже не пытаюсь.

* * *

В три часа он был у Зиновьева. Заглянул к нему в палату, подошел к кровати, присел на краешек. Медсестра, которая все время находилась рядом с больным, извиняющимся тоном сказала:

– Вы поговорите, а я скоро приду, – и вышла в коридор.

Зиновьев благодарно протянул Кольцову руки: правая была забинтована почти до локтя.

– Спасибо вам. Уж и не знаю, как вас благодарить. Вы спасли меня, – у него перехватило дыхание. – Я не верил. Я раньше не верил, пока не увидел все своими глазами. Ведь это не люди. Это какие-то… – он замолчал, подбирая нужное слово.

– Ну что вы? – Кольцов снисходительно потрепал Зиновьева по здоровой руке. – Зачем вы так? Зачем же всех под одну гребенку? Ведь есть же…

– Нет, – с жаром перебил его Зиновьев. – Я не видел ни одного.

Кольцов нахмурился.

– И все-таки я бы не стал так обобщать. Не забывайте, что в вашем освобождении принимали участие органы внутренних дел республики, представители законной власти. Я вас, конечно же, понимаю: после того, что вам пришлось пережить, трудно быть объективным. Но ведь не может же вся нация быть плохой! И среди русских хватает подлецов и бандитов, согласитесь.

– Да! Увы, хватает, тут вы совершенно правы, – с жаром зашептал Зиновьев, – но вы бы видели, как они издеваются над людьми! Просто так, от нечего делать. Истязают, мучают, пытают… Даже детей. Нет! – он убежденно покачал головой. – Это нелюди. Да вы не думайте, пожалуйста, что я расист или фашист какой-нибудь. Я не призываю к истреблению наций и народов. Я, между прочим, при Брежневе восемь лет в лагерях провел – за правозащитную деятельность. Но мордовские колонии – это санаторий по сравнению с чеченским пленом. Правда, правда, молодой человек, я знаю, что говорю… Ой, – вдруг сконфуженно воскликнул Зиновьев, – вы уж извините, я так и не знаю вашего имени-отчества. От радости, так сказать, в зобу дыханье сперло. Забыл спросить. Как вас зовут? – он попытался приподняться и сесть в кровати.

– Сергей Иванович, – представился Кольцов. – Да вы лежите, лежите. Вам сейчас лучше полежать.

– Сергей Иванович! – Зиновьев пожал ему руку. – Я вижу, что вы – мужественный и порядочный человек. Вы не поражены этим гнусным червем национализма. Я сам понимаю, что говорю ужасные вещи, но… Войдите в мое положение – восемь месяцев! Восемь месяцев на волосок от смерти. Не то чтобы между жизнью и смертью, а на волосок от нее!

– Вам нужно хорошо отдохнуть, – с отеческой заботой в голосе произнес Кольцов. – А насчет "хороший" – "плохой"… С нами вчера летел один чеченский бизнесмен – Макаев. Поверьте, это очень достойный человек. Умный, образованный, честный… Достойнейший человек. Во многом именно благодаря его стараниям мне удалось вызволить вас из плена. Поэтому, честное слово, не торопитесь сразу же записывать всех чеченцев в злодеи. Я уверен, что нельзя по жалкой кучке бандитов судить обо всей нации.

– Да! Конечно, вы правы, – согласился Зиновьев, – я веду себя не по-христиански.

Кольцов улыбнулся, словно хотел сказать: "ну вот, видите".

– Да, – снова задумчиво произнес Зиновьев, но по его глазам было видно, что он не изменил своего мнения.

В этот момент в коридоре послышались голоса, шаги, затем дверь широко распахнулась, и на пороге показалась женщина. Она была крупная, красивая, ярко одетая. На мощном бюсте, возвышавшемся подобно утесу, перекатывались довольно безвкусные пластмассовые бусы в виде красных блестящих шаров размером с грецкий орех. Короткие волосы были уложены с помощью "химии" в мелкие кудряшки. Кольцов сразу решил, что она очень похожа на Степана Разина: именно таким он представлял себе знаменитого разбойника, когда слышал в детстве песню "Из-за острова на стрежень". Вполне обоснованные ассоциации: во-первых, тяжелый бас исполнителя вызывал ощущение фундаментальности и дородности, а во-вторых, Кольцов никогда не верил, что мужчина может бросить женщину в воду, а тем более – молодую княжну; что же ей, другого применения не нашлось, что ли? Поэтому Степан Разин рисовался ему не как мужчина, а как большая женщина, или, в крайнем случае – нечто промежуточное между полами, какой-то абстрактный гермафродит.

Женщина вошла и сразу заполнила собой все помещение.

– Ну здравствуй, Юрочка, дорогой мой! – загремела она с порога. – Ты уже обедал? Может быть, покушаешь еще? – не дожидаясь ответа, она села на стул, поставила перед собой сумку, которую держала в руке и принялась доставать оттуда блестящие металлические судки. Открыла крышку одного из них: оттуда повалил пар. Весьма аппетитный запах распространился по всей палате. Женщина принюхалась и закрыла глаза от удовольствия:

– Ну ты посмотри, как вкусно. Давай покушаем. Я тоже пару ложечек съем. Исключительно с тобой за компанию, а то и так уже толстая стала – дальше некуда, – она помолчала, окинула внимательным взглядом присутствующих. – Что-то вы не спешите возражать? Неужели все настолько плохо? – и снова зачастила, не давая вставить ни слова:

– Я только сегодня утром услышала, что ты вернулся. Хозяйка из меня, как ты помнишь, никудышная, но, если бы знать заранее, я бы, может, и приготовила чего-нибудь такого… Но… – она развела руками. – Вот по пути забежала в один ресторанчик – я иногда там бываю – и принесла тебе. Как ты, бедненький, похудел! – она всплеснула руками.

Зиновьев лежал и не говорил ни слова. Он морщился, таращил глаза, смотрел в потолок, – изо всех сил старался сдержать слезы. Женщина ласково погладила его по руке.

– Ну-с! – она повернулась наконец к Кольцову. – Будем знакомы: меня зовут Новожилова Зоя Григорьевна. А вас как?

– Кольцов, – он слегка поклонился, – Сергей Иванович.

– Так это вы спаситель нашего Юрочки? – Новожилова изучающе посмотрела на Кольцова. Ему стало не по себе. Он развел руками и немного смущенно произнес:

– Получается, так.

– Тогда мне нужно с вами серьезно поговорить, – сказала она. И тут же добавила, – но не раньше, чем я его накормлю.

– Да, конечно, – согласился Кольцов. – Знаете что? Вы пообедайте, а я подожду вас на улице. В скверике. Вы не торопитесь.

– Конечно, не буду, – успокоила его Новожилова. – Даже и не подумаю. Там перед воротами стоит серая "Волга". Это моя. За рулем мой помощник. Его зовут Руслан. Он может развлечь вас беседой, пока меня не будет. Хорошо?

– Не беспокойтесь. Я с удовольствием побеседую с ним.

* * *

Новожилова вышла через сорок минут.

– Я не очень долго? – спросила она. – Надо же было обо всем поговорить, – она глубоко вздохнула. – Честно говоря, я боялась, что он уже не вернется. Очень переживала. Ведь Юра – мой первый муж, мы с ним поженились еще в институте. Руслан не успел вам это рассказать?

– Нет, – Кольцов был очень удивлен.

– Да, – подтвердила Новожилова. – Мы были женаты очень недолго – два года. С тех пор прошло почти… – она замолчала. Потом улыбнулась – немного кокетливо, – точно не помню, но довольно много лет. Знаете что, Сергей Иванович? Поедемте-ка в этот милый ресторанчик, про который я говорила. Мне нужно судки вернуть, да и вообще – не мешало бы кое-что обсудить. А заодно – и подкрепиться немного. Как вы на это смотрите?

– Зоя Григорьевна, – улыбнулся Кольцов, – вы можете располагать мною, как хотите.

* * *

За обедом время пролетело незаметно. Новожилова задавала различные вопросы – Кольцов отвечал. Руслан сидел молча: Кольцов пытался вспомнить хоть одно слово, произнесенное помощником, и не смог.

Вопросы, которые задавала Новожилова, были самые разнообразные: по большей части совершенно пустяковые, как показалось Кольцову. Ее интересовали мелкие детали, которым Кольцов не придал бы никакого значения. Ну, например, во что обуты боевики: в горные ботинки, в кроссовки, или в сапоги? Если в сапоги, то в какие: кирзовые или резиновые? На чем они передвигаются: на "Нивах" или "УАЗах"? Есть ли на форме следы починки и штопки, и если есть, то какими, на его взгляд, руками это сделано: мужскими или женскими? Много ли у них при себе оружия и есть ли походные котелки? Каков национальный состав боевиков, попадаются ли среди них некавказские лица? И множество других вопросов.

Кольцову стыдно было признаваться, что он от страха ничего не помнит. Поэтому всякий раз он надолго задумывался, делая вид, что вспоминает, а каждый свой ответ начинал с того, что широко разводил руками и говорил: "Ну-у-у…". Новожилова внимательно смотрела на него: не спуская глаз и подбадривающе улыбаясь, но, тем не менее, Кольцов чувствовал себя неспокойно. Его не покидало ощущение, что она сквозь него глядит куда-то ему за спину.

Наконец настала очередь более сложных вопросов: "зачем" и " почему"? И тут Кольцов, сколько ни старался показаться убедительным, все же сплоховал.

– Сергей Иванович, – спросила его Новожилова, – и, все-таки, я не пойму: зачем вам это нужно? На чьи деньги вы существуете?

– Отвечу по порядку, – внутренне обмирая, улыбнулся Кольцов. – Буду с вами откровенен: мои действия носят популистский характер – до известной степени, конечно же. Я хочу баллотироваться на следующих выборах в Государственную Думу. Для этого мне необходим какой-то капитал. Политический, разумеется. Поэтому, я считаю, было бы глупо упускать такую блестящую возможность: заниматься хорошим делом – реально хорошим! – и одновременно, как это модно теперь говорить, раскручиваться.

Новожилова молча кивала. Она прекрасно знала, что не очень умелый врун всегда хочет казаться обстоятельным, и потому непроизвольно насыщает свою речь обилием ненужных придаточных и пояснительных слов и предложений.

– А на чьи деньги? – Кольцов наморщил лоб. – Видите ли, мы существуем на добровольные пожертвования. Некоторые бизнесмены, в том числе и так называемые "лица кавказской национальности" живут и работают здесь, в России. И такое противостояние между двумя народами им совсем не выгодно. Поэтому их взносы – это своеобразная плата. Как бы свидетельство благонадежности, понимаете? То есть, м-м-м… – Кольцов снова замялся.

– Я все понимаю, – остановила его Новожилова. – Да вы действительно, некоторым образом, герой. Настоящий герой нашего времени.

Кольцов снисходительно улыбнулся.

– Ну, что вы…

– Нет, нет, даже не вздумайте возражать, – махнула рукой Новожилова. – Скажите, Сергей Иванович, а могу ли я как-нибудь отблагодарить вас за то, что вы сделали для меня лично? Ну, и для страны, конечно, в целом.

– Нет, что вы, ничего не надо, – после некоторого колебания сказал Кольцов.

– Я хочу выразить вам свою признательность, – настаивала Новожилова. – Подскажите, в какой форме это лучше сделать. Вы, как будущий политик, должны знать, что в Думе заседают люди БЛАГОДАРНЫЕ… Люди, которые не забывают сделанного им добра.

Кольцов решился. Он подумал, что более удобного момента может и не представиться. Заговорщически оглядевшись по сторонам, Кольцов перегнулся через стол:

– Да. У меня к вам есть одна просьба. Я сам не могу – по одной щекотливой причине… Ко мне попали документы, которые разоблачают преступную деятельность Красичкова и Берзона. В этих документах показано, как они переводят деньги за границу, на счета подставных фирм, и потом финансируют предвыборную кампанию некоторых кандидатов в депутаты городской думы. Документы абсолютно подлинные, за это я ручаюсь. Просто в свое время ваш покорный слуга был женат на дочери Красичкова, поэтому, сами понимаете, некоторые морально-этические нормы не позволяют мне…

– Да, конечно, – перебила его Новожилова. – Документы при вас?

Кольцов молча достал из внутреннего кармана пиджака несколько сложенных листов и положил на стол.

– Публикация в газете "Северное сияние" вас устроит? – по-деловому, отбросив пустые разговоры, спросила Новожилова. – Ежедневная, тираж сто тысяч. Довольно популярное издание.

– Да, да. Конечно, – Кольцов обрадованно кивнул.

– Тогда через неделю, – подвела итог Новожилова. – Ну все, не смею вас задерживать. У вас, наверное, полно важных дел. Во всяком случае, вы производите впечатление очень занятого человека.

– Да, да, – поспешил согласиться Кольцов. – До свидания. До встречи. Приятно было познакомиться.

Он пожал руки: и Новожиловой, и ее помощнику. Затем, кланяясь и улыбаясь, задом попятился к выходу, вывалился на улицу и исчез.

* * *

– Зоя Григорьевна! – воскликнул Руслан, едва Кольцов скрылся из виду. – Зачем вы пошли на это?

Новожилова невесело усмехнулась:

– Понимаешь, Русланчик, все имеет свою цену. Их там в заложниках – двадцать шесть человек, как бакинских комиссаров, а отпустили только Юру Зиновьева. Это же неспроста. Я спросила, Кольцов ответил. Обычная сделка.

Они помолчали.

– Но ведь это может быть опасно! – снова вскричал Руслан. – Даже если документы подлинные, неизвестно, как отреагирует на эту публикацию Берзон…

– Ну, а как он может отреагировать? – отмахнулась Новожилова. – Понятно, что не обрадуется. Но, во-первых, дело уже будет сделано, а, во-вторых, я все-таки депутат Госдумы… Не забывай.

– Будто бы это что-то меняет, – возразил Руслан.

– Конечно же, ничего… – задумчиво глядя перед собой, ответила Новожилова. – Но ведь, выбирая образ жизни, тем самым прежде всего выбираешь способ смерти. Не так ли?

– Ну что вы, Зоя Григорьевна?.. – поразился помощник. – Как вы можете такое говорить?

– Да нет, ничего страшного, – она ласково потрепала его по руке. – Я просто шучу. Знаешь, накатило что-то вдруг… Из-за Юрки расстроилась, что с ним так все получилось. Он ведь мне не чужой – первая любовь, как-никак. Хорошо, что живой вернулся. Спасибо этому Кольцову, кем бы он ни оказался. Но ты же меня знаешь – не люблю быть в долгу, – она решительно встала из-за стола. – Я сделаю так, как он хочет…

* * *

ЕФИМОВ. НАПИСАНО КАРАНДАШОМ НА ОБОРОТЕ МАШИНОПИСНЫХ ЧЕРНОВИКОВ.

Деньги… Загадка. Они всегда значат больше, чем стоят.

Люди подают друг другу знаки – денежные знаки. Попробуй-ка разгадать, в чем их тайный смысл.

Сами по себе деньги никакого смысла не имеют: важны лишь два момента, связанных с ними. Первый – то, как ты их зарабатываешь. И второй – как тратишь.

Потому что зарабатывать деньги нужно достойно, а тратить – не жалея.

В конце концов, деньги – не более, чем символ; самого нужного все равно на них не купишь.

Деньги приходят от людей, поэтому и купить на них можно лишь то, что сделано людьми. Ум, здоровье, красота, талант – всем этим наделяет Бог.

Деньги – суррогат Божьего Дара. Единственное преимущество денег – в их свободной конвертируемости: ведь красоту не обратишь в здоровье, а здоровье – в талант. А деньги – пожалуйста, во что угодно. Соответственно, и извлечь их можно из разных источников.

Иной раз деньги возникают совершенно неожиданно. Вчера, например, приходила ко мне соседка, сухонькая сгорбленная старушка, и сказала, что у нее весь балкон уставлен пустыми бутылками. Она их собирала и сдавала, обеспечивая тем самым небольшую прибавку к нищенской пенсии. А недавно ей стало хуже – в старости время летит слишком быстро – и ей уже не под силу сдавать посуду. Поэтому соседка великодушно подарила мне свое стеклянное богатство.

Целый день я проводил операцию "Хрусталь" (то есть – сдавал бутылки), выручку поделил пополам с соседкой, и на свою долю купил две пачки макарон, пачку чая и пачку сигарет. Теперь я могу целую неделю не думать о хлебе насущном – писать себе спокойно, ни на что не отвлекаясь.

Самое трудное – не отвлекаться. Когда-то я был врачом. Зарабатывал в четыре раза меньше, чем "много", и в два раза меньше, чем "достаточно", но все же зарабатывал. У меня была семья – жена и дочь. В доме обитал кот и прочие атрибуты нормальной жизни.

Но однажды я захотел ее изменить – и стал писателем. Я уволился с работы, купил пишущую машинку и научился печатать. В то же время я обдумывал сюжет моего гениального романа, и уже через полгода он был написан – пока только в голове. Оставалось перенести его на бумагу. Но это оказалось труднее, чем я полагал.

Поначалу долго не давался порядок слов; ведь поменяй местами два самых пустяковых слова – и все, роман уже другой. Затем не нравилась форма: я пробовал писать и длинными, и короткими предложениями, пытаясь найти единственно возможный вариант. Потом мне нужно было научиться строить диалоги; первое, на чем прокалывается начинающий литератор – это синонимы слова "сказал". Например, книги одной модной и преуспевающей писательницы выходят миллионными тиражами, но для меня она все равно начинающая, потому что в половине случаев вместо "сказал" употребляет "фыркнул". Открываешь на любой странице – а на тебя все "фыркают": фырк-фырк, фырк-фырк. Ужас какой-то!

Однако время шло; я кормил жену обещаниями, а у нее не было ни одной пары целых колготок. Я говорил ей о своих будущих гонорарах, а она называла их не иначе, как "мифическими". Наконец я дописал роман и отнес в редакцию. Через два месяца рукопись вернули. Объяснили, что напечатать не могут и пожелали "дальнейших творческих успехов". Да-да, так прямо и сказали: "дальнейших". К рукописи прилагалась рецензия – совершенно разгромная. Под ней стояла подпись – некто Болтушко. Я запомнил эту фамилию.

Конечно же, я был расстроен. Жена сказала, что это – очень удобный случай, чтобы взяться наконец за ум и снова устроиться на нормальную работу. Но к тому времени я был уже человек конченый и не мог иначе. "Отныне я все буду доводить до конца!" – решил я. Уговоры жены не помогли. Если формулировать кратко – именно поэтому она от меня ушла.

И мне сразу стало легче. Имея семью, очень тяжело переносить постоянный позор беспросветной нищеты: теперь я об этом уже не думаю.

Теперь я играю по крупному: все или ничего; но прелесть моего положения в том, что проигрывать нечего. Потому что у меня ничего нет.

Рукопись я решил отнести в другое издательство: благо, их стало много, а сам принялся писать следующий роман.

Хотите убедиться, что он тоже гениален? Пожалуйста!

* * *

«КРОВАВОЕ ЗОЛОТО.» НАПЕЧАТАНО НА МАШИНКЕ. ПРОДОЛЖЕНИЕ.

Топорков разбежался и "рыбкой" перелетел через перила веранды, спикировав прямиком в заросли малины. Выстрела не последовало.

Тогда он осторожно: то ползком, то короткими перебежками стал продвигаться к забору, держа наготове верный пистолет.

Сколько бы Валерий ни вглядывался в бесконечное зеленое море волнующейся листвы, он никого не мог заметить. Но это еще ничего не значило: ведь снайпер – прежде всего ас маскировки.

Почему-то молчали собаки. Это очень обеспокоило Валерия. Если собак расстреляли из бесшумного оружия, то это могло быть сделано только с одной целью – войти в дом. Значит, враг уже где-то здесь, рядом. Но почему же тогда в Топоркова никто не стреляет?

Размышлять было некогда: Валерий разбежался и, что было силы оттолкнувшись обеими ногами, перелетел через забор, рассчитывая приземлиться как можно ближе к своему "Джипу". Он мягко коснулся земли обеими руками и перекувырнулся через голову. Затем вскочил на ноги и резко оглянулся по сторонам, готовый к бою. Но никого не было.

Прежде, чем открыть дверь, Валерий опустился на колени и осмотрел днище машины: нет ли где взрывчатки? Но все было чисто. Тогда он сел за руль и помчался обратно в Москву.

Времени "проверяться" уже не было, поэтому он просто время от времени посматривал в зеркало заднего вида, автоматически запоминая номера следующих за ним машин.

Топорков размышлял над тем, что случилось, и не мог понять, в чем же здесь смысл. Ночью его хотели убить, убрать любой ценой. А сейчас? Штопорова застрелили совершенно неожиданно; они расслабились, пили чай на веранде, думали, что находятся в безопасности, а оказалось – нет. Но почему снайпер не убил его, Топоркова? Ведь Валерий буквально чувствовал, что постоянно находился под прицелом – он прекрасно знал это, и все-таки не мог найти объяснения – почему снайпер оставил его в живых?

Точнее, для чего?

Сейчас срочно – прямо на ходу – предстояло выработать план действий. Топорков резко, нарушая все правила, пересек сразу несколько полос движения и повернул на МКАД.

В наше время ездить по Кольцевой автодороге, опоясывающей Москву тугим, немного вытянутым в направлении север-юг обручем, одно удовольствие. Спасибо строителям и отцам города! Покрытие ровное, разметка четкая, дорога широкая. Полосы встречного движения нигде не пересекаются, все прекрасно видно – одним словом, замечательная дорога.

Топорков хотел посмотреть, кто рванет за ним. Если бы кто-то стал его преследовать, на ровном асфальте он без труда смог бы оторваться от погони.

Но никто за ним не поехал.

Валерий сильно переживал, потому что считал себя виновным в гибели Учителя – ведь именно он привел за собой "хвост".

Но, с другой стороны – он видел, что никакого "хвоста" за ним нет. Все было чисто, Валерий не мог ошибиться. Правильно говорил Штопоров – в школе спецназа не было талантливее ученика, чем Топорков. Тогда в чем же дело? Совпадение? Кто-то пришел убить старого генерала именно в тот момент, когда у него в гостях сидел Валерий?

Нет, в совпадения Стреляный не верил. Кто-то специально убрал Штопорова. Но старик успел рассказать ему кое-что. Что это за цифры? Что они могут означать?

Топорков напряженно всматривался в зеркало заднего вида и думал о своем. И вдруг… Стоп! – подумал он. Вот оно в чем дело! Здесь кто-то нечестно играет! Штопорова никто не трогал, пока Валерий не пришел в гости к старому генералу. Значит, за ним все-таки следят. Но следят не по старинке, установив личное наблюдение, а с помощью спецсредств. Скорее всего, на машине установлен маленький "радиомаяк", позволяющий контролировать все действия Топоркова на расстоянии. Другого объяснения просто нет. Но когда его успели поставить?

Валерий опасался, что самые худшие его подозрения подтвердятся. Он обязан был их проверить. Топорков свернул с Кольцевой и въехал в город. Остановился у ближайшей телефонной будки, вытащил из кармана записку и набрал номер.

– Але! Француз? Это Стреляный. Мне срочно нужна ваша помощь.

– Конечно! – с готовностью отозвался парнишка. – Когда и куда нужно приехать?

Валерий улыбнулся – он редко ошибался в людях.

* * *

Через полчаса они встретились в условленном месте.

Валерий и ребята пожали друг другу руки.

– Что у тебя случилось? – спросил Француз.

– Есть такое подозрение, – ответил Топорков, – что мой "Джип" – с "начинкой".

– Что ты имеешь в виду? – удивился Француз. – Бомба?

– Нет, "радиомаяк". Сможете мне помочь?

– Не знаю, – Француз пожал плечами. – А что надо делать?

– То, что вы собирались сделать ночью – покататься на машине по городу.

– Ого! – Француз присвистнул и переглянулся с Корявым. – Это мы с удовольствием.

– Тогда сделаем так: мы сейчас поменяемся с вами машинами. Вы сядете в "Джип", а мне отдадите свою "шестерку". Ваша задача – целый день кататься по городу. На всякий случай стекла не опускайте, чтобы никто не заметил, что внутри – другой человек. Понятно?

– Ага, – ребята кивнули.

– А в шесть часов вечера встречаемся на этом же месте. Я постараюсь к тому времени раздобыть специальный прибор, указывающий на источник постороннего излучения, и обезвредить "радиомаяк". Но учтите: то, что вам предстоит сделать, может быть опасным. Сегодня утром неизвестные уже убили одного человека, который хотел мне помочь. Это был мой близкий друг и наставник, мой Учитель. Я поклялся отомстить убийцам. Вы готовы помочь мне?

Ребята снова переглянулись.

– Мы готовы, – твердо сказал Француз.

– Точно, – кивнул Корявый и протянул Валерию ключи от "шестерки".

– Спасибо вам, друзья! – растрогался Валерий.

Топорков сел за руль, завел двигатель и поехал к Нине: он очень волновался за нее.

* * *

Придя домой, Нина включила компьютер – пусть старенький и не такой мощный, как у Японского, но и этих возможностей было вполне достаточно, чтобы прочитать информацию, записанную на дискете.

Компакт-диск, с помощью которого она взломала защиту, содержал секретную программу, способную расшифровать любой код. Об этой программе никто не знал – ее изобрела сама Каминская. Нина держала свое изобретение в тайне – страшно было даже подумать, что могло бы случиться, попади этот диск в чужие, нечистые руки. Поэтому своим "секретным оружием" она пользовалась крайне редко – это был как раз такой случай.

Сам закодированный файл был очень небольшим, и после расшифровки легко уместился на одну дискету.

Нина вставила дискету в свой компьютер, и вывела информацию на экран.

В верхнем левом углу появился рисунок, на котором была изображена маленькая шпага. Затем следовали четыре фамилии: Гаврилов, Попов, Штопоров и Шапиро.

Под перечнем фамилий было написано: Цюрих, Альпеншток-банк.

И подпись: Харон.

Нина посмотрела и так и этак: больше никакой информации не было. Весь файл состоял только из четырех фамилий, рисунка шпаги, названий банка и города, в котором он был расположен и таинственной подписи "Харон".

"Итак, – принялась рассуждать Каминская, – Попова и Гаврилова, я, допустим, знаю. Это убитые чекисты. А кто же тогда Штопоров и Шапиро? Наверное, тоже чекисты. И вообще – неужели весь сыр-бор из-за четырех фамилий?"

Нина не могла понять, в чем тут дело. Она пошла на кухню, чтобы сварить себе кофе.

* * *

Топорков оставил машину Француза недалеко от дома Нины. Он должен был рассказать ей все, проинструктировать, как следует себя вести в случае опасности, договориться, о чем можно докладывать Тотошину, а о чем – пока не стоит.

Валерий поднялся на седьмой этаж без лифта – он не мог изменять привычкам – и позвонил в дверь. На всякий случай он достал из кобуры пистолет и спрятал за спину.

Нина открыла, заметно обеспокоенная.

– Ой, ну надо же! Наконец-то появился! А то я уже волноваться стала! – всплеснула руками она.

– Ничего, все в порядке, – коротко ответил Топорков и нежно обнял ее за талию. Их губы слиплись в затяжном поцелуе. Затем Валерий мягко отстранил Нину и сказал с сожалением, – не сейчас. Попозже. Сейчас мне надо уходить.

– Что случилось? – тревожно спросила Нина.

– Я сам еще не до конца разобрался, – уклончиво ответил Валерий, проходя на кухню.

– Хочешь сока, милый? – проворковала Нина и нежно погладила его по плечу. – Я купила его специально для тебя.

Он взглянул на нее с нескрываемым удивлением:

– Сока? Нет, пожалуй, – Топорков уселся на табуретку и подпер подбородок кулаком. – После всего, что произошло сегодня, я бы лучше выпил кофе.

– Хорошо, я приготовлю кофе, – согласилась Нина. – Так что же все-таки произошло? – повторила она.

– Из-за меня, – с горечью произнес Валерий, – сегодня убили человека. И не просто человека. Моего Учителя – генерала Штопорова.

– Как ты сказал? – вскричала пораженная услышанным Нина.

– Да, убили, – повторил Топорков и закрыл лицо руками.

– Валера, – Нина нежно гладила его по волосам. – Это, конечно, ужасно. Но я хотела спросить: как ты сказал, его фамилия?

– Штопоров. А что?

– Штопоров?

– Штопоров.

– Я уже сталкивалась с этой фамилией сегодня. Когда проникла в секретные архивы КГБ, – твердо сказала Нина. – Я искала там файл под названием "Харон".

Ее слова поразили Валерия.

– А как ты сумела проникнуть в секретные архивы КГБ? – в его голосе слышалось недоверие.

Нина улыбнулась:

– Не зря ведь Тотошин назвал меня "компьютерным гением". Я долго изучала принципы построения всех известных кодов и шифров – включая шифры МВД, КГБ, ГРУ и основных зарубежных спецслужб – и разработала программу взлома любого кода. Это мое, так сказать, "ноу-хау". Я редко этим пользуюсь, но всегда – очень успешно.

– Вот тебе и раз, – казалось, Топорков все еще не верил ей.

– Правда. Хочешь посмотреть, что я нашла? Пойдем, покажу.

Они прошли в комнату, Нина подвела его к компьютеру и вывела на экран содержимое секретного файла:

– Вот видишь? Фамилии: Гаврилов, Попов, Штопоров и Шапиро. Цюрих, Альпеншток-банк. И подпись – Харон. Что это может значить?

– Понятия не имею, – в задумчивости покачал головой Топорков. – Хотя… Подожди-ка… Перед смертью… Точнее, перед тем, как его убили, Штопоров назвал мне пять цифр. Он сказал, что ему их велел запомнить сам Андропов. Еще Андропов велел сообщить эти цифры человеку, который скажет пароль: операция "Харон".