Текст книги "Ласковый убийца"

– Так, значит, – блеснула догадка в голове у Нины, – это тот самый Штопоров? Наверное, и у трех других было такое же задание? Как ты думаешь?

– Возможно, – пожал плечами Топорков. – Но что это нам дает? Двадцать цифр?

– Если тут упомянут банк, то, может быть, это номер счета? – продолжала строить предположения Нина.

– Из двадцати цифр? – засомневался Валерий.

– Наверное, их надо расположить в определенном порядке. Или что-нибудь в этом роде. Обычно в номере счета бывает пятнадцать цифр. Есть такая услуга в некоторых швейцарских банках – открывать счета, доступ к которым может получить каждый, кто знает номер. Поскольку цифр пятнадцать, вероятность случайного совпадения практически равна нулю.

– Да, тут есть над чем подумать, – Топорков почесал подбородок. – Секретная операция "Харон", о которой знали Андропов, Гаврилов, Попов, Штопоров, Шапиро и некто неизвестный, кому известен пароль. Из этих людей Андропов, Гаврилов, Попов и Штопоров мертвы. По крайней мере, мы можем с уверенностью утверждать это. Гаврилова и Попова перед смертью пытали – не исключено, что они рассказали все, что знали.

– Что они могли рассказать? По пять цифр каждый? – недоуменно спросила Нина.

– Видимо, это не так уж мало, – возразил Валерий. – Но, постой-ка… В таком случае я тоже являюсь носителем секретной информации – ведь Штопоров передал мне свои пять цифр. Вот почему, – его осенила внезапная догадка, – его застрелили, а меня – нет, хотя я и был все это время на мушке у снайпера. Прав был Савелий Кузьмич, ох, как прав!

– Ты о чем?

– Он же сразу мне сказал: все, кто прикасается к этому делу, погибают. Нина! – Валерий посмотрел на Каминскую. – Я должен уехать. И чем скорее, тем лучше. Тогда ты будешь в безопасности. Сейчас опасно находиться рядом со мной. Я-то застрахован: никто, кроме меня, эти пять цифр, которые хранил в своей памяти Штопоров, больше не знает. А вот тебе может грозить опасность. Кстати, – Топорков словно вспомнил что-то, – а они не могут найти тебя? Наверняка компьютерные архивы КГБ как-то охраняются от вторжения.

– Видишь ли, – Нина опустила глаза, – я входила в Интернет через компьютер своего знакомого. У меня нет доступа в сеть, и кроме того – у него компьютер более мощный.

– У него? – насторожился Валерий. – У кого это – у него?

– У Саши Японского. Он следователь прокуратуры по особо важным делам. Ты его не знаешь.

– Я? Не знаю? Как раз Сашку-то я очень хорошо знаю. Один из самых лучших и честных следователей во всей Москве. Но, послушай, ты ведь могла его подставить, – Топорков рванулся к телефону. Он набрал номер Японского. Из трубки потянулись длинные гудки. – Не отвечает. Не дай Бог, если с ним что-то случилось. У него на иждивении старый отец. Инвалид. Он сам уже ничего не может сделать. Саша его полностью всем обеспечивает и ухаживает за стариком. Да ты, наверное, слышала о нем – Фридрих Назранский.

– Странно, – удивилась Нина. – Фамилия другая. И имя другое. Ведь Японский – Александр Борисович? Я думала, что его отца зовут Борис.

– Да это не родной отец. Приемный, – веско, со значением сказал Топорков.

– А-а-а, – покачала головой Нина.

– Ладно. Сделаем вот как: я сейчас уеду и укроюсь в надежном месте. А ты оставайся здесь, узнай, что с Японским. Никому не говори о том, что нам стало известно, даже Тотошину. А я постараюсь найти последнего из списка – Шапиро. Возможно, он еще жив, – и Валерий порывисто встал.

Нина тоже вскочила:

– Валера, милый!.. Как я смогу тебя найти?

– Не надо меня искать, – Топорков мягко отстранил ее. – Так будет лучше для всех. Я сам тебя найду.

– Нет, – упрямо повторила Нина. – Я должна знать. Как мне с тобой связаться в случае необходимости?

– Ладно, – решился Топорков. – Если потребуется, возьми газету "Из рук в руки" за нечетное число, открой главу "Разное" и прочитай четвертое объявление сверху в четвертом столбце слева. Там будет номер телефона, по которому можно оставить сообщение.

Они еще раз поцеловались на прощанье, и Топорков быстро исчез.

Прошло пять минут, и Нина не вытерпела: спустилась вниз, к газетному киоску, купила вчерашнюю "Из рук в руки", открыла главу "Разное" и принялась читать.

"Грузопер. Что такое грузопер? А, наверное, грузоперевозки. Нет, это не тот столбец. Это четвертый справа, а мне нужен четвертый слева. Так, читаем четвертое объявление сверху. "Вывоз мусора". Э, нет! Постойте-ка! Не "вывоз", а "вызов". "Вызов мусора". Ловко!"

Она рассмеялась и мысленно повторила любимое имя: "Валерий!" четыре раза. Затем несколько раз подряд прочитала номер телефона и выучила его наизусть.

После этого Нина стала названивать Японскому – а вдруг с ним правда что-то случилось?

* * *

Валерий тем временем торопился на встречу с Французом: было уже пять часов, а он еще должен был захватить прибор, с помощью которого можно отыскать радиомаяк.

* * *

БОЛТУШКО.

Дом Тарасовых стоял как бы на отшибе. "Я его всю жизнь строил", – пояснил Тарасов-старший. Он сидел на переднем сиденье вполоборота к Болтушко – потому, что не помещался в маленьких "Жигулях" по-другому: его толстые ноги, словно разрушенные землетрясением колонны некоего гигантского храма, упирались в переднюю панель. Правда, сидя боком, он мешал Василию переключать передачи, но в нужный момент Тарасов-отец с громким кряхтением убирал ногу, и Тарасов-сын молча двигал рычагом.

"Вы уж извините, Алексей Борисович, что приходится вас назад сажать, но я еще лейтенантом был, а уже спереди ездил. Начальство всегда ругалось, а все же лезло на заднее сиденье."

Дом Тарасовых тоже выглядел монументально. Первый этаж – крепкая кирпичная кладка, второй – из дерева. Крыша из оцинкованного железа – пока еще белая, без следов ржавчины. С каждого угла крыши – водосток, и рядом бочка. "Огород поливать, мать его ети", – махнул рукой Тарасов.

За домом начинался большой участок: прямо под окнами – зелень, огуречные грядки и теплица с помидорами, а дальше, в низине – картофельное поле и зеленые кудрявые кочаны капусты. "У нас не воруют. У соседей – могут, а у нас – нет", – гордо похвалился Тарасов.

Они поставили машину у ворот, открыли калитку (вопреки всем канонам классической "деревенской" литературы она оказалась не скрипучей) и по дорожке, выложенной битым кирпичом, направились к дому. "Скважину бурить буду: в жару колодец пересыхает – на всех воды не хватает. Надоело с соседями ругаться", – пожаловался Александр Иванович.

Три ступеньки из бетона, отделанные для прочности металлическим уголком. "Деревянные решил не делать, так надежнее", – деликатно, почти шепотом сообщил хозяин и тут же загудел, как речной пароход: "Эй, мать, выходи, у нас гости!"

По примеру Тарасовых Болтушко разулся в сенях и надел матерчатые тапки, которые в большом количестве лежали на полу. Он пошел следом за хозяевами и оказался на большой закрытой веранде. В центре ее стоял огромный стол, накрытый старой, в порезах, клеенкой с завернувшимися в трубочку углами. Рядом была дверь, ведущая в маленькую кухоньку. Из-за двери доносилось шипение, бульканье и шкворчание. Оттуда выглянула женщина в белом платке, завязанном узлом на затылке.

– А это вот – моя жена, Алевтина Петровна! – указал на нее Александр Иванович. Женщина молча улыбнулась Болтушко, он кивнул в ответ. Тарасов между тем продолжал знакомить гостя со своим хозяйством:

– А вот ежели выглянуть в это окно, то во-о-он там, к деревьям поближе, банька стоит.

Он повернулся и подхватил Алексея Борисовича под руку:

– Пойдемте, я вам второй этаж покажу, – и, проходя мимо жены, негромко заметил, – ты бы, мать, сняла эту клеенку. Скатерти, что ли, в доме нет?

Из краткой экскурсии стало ясно, что этот дом Тарасов построил сам, живет здесь с женой и младшим сыном, Владимиром – он еще не успел обзавестись семьей – а старший, Василий то есть, живет в городской квартире с молодой женой и двумя дочками.

– Мои внучки, – с нежностью сказал Тарасов, – Люда и Марианна. Я Василию свою квартиру отдал, которую еще в семидесятых годах от управления получил. Хорошая, двухкомнатная. Они же молодые, им хочется в городе жить. А меня бабка, – он огляделся и понизил голос, – запилила совсем: давай, говорит, к земле поближе, чтобы свой огород и все такое. А мне этот огород, – он провел ребром ладони поперек красной мясистой шеи, – вот где. Я же – не земледелец.

Он помолчал немного, глядя в пол, и повторил:

– Нет. У меня душа к этому не лежит. Но что делать, если жизнь такая пошла? Зато у нас все свое. Только хлеб да мясо покупаем. Еще, вон, и Ваське помогаем до весны продержаться. А моя-то, – он снова заговорил тише, словно выбалтывал шпиону страшную тайну, – на старости лет еще козу хочет завести и курей в придачу. Совсем баба из ума выжила. У самой, как у курицы, – и он захихикал, прикрывая рот ладонью. Но весь его облик и тон говорили обратное: "Вот, мол, тянемся изо всех сил. Не пропадем. Выживем, как бы трудно не было. И жена у меня работящая, и сам я, хоть и не очень это люблю, а все же делаю – если надо, значит надо. Не с голоду же помирать." Так, по крайней мере, показалось Болтушко. И, словно в подтверждение этих мыслей, Тарасов протянул руку, приглашая гостя обедать, и Алексей Борисович увидел, как сверкнули на его крупной бугристой ладони отполированные мозоли. "Не ГАИшные мозоли. Такие жезлом не натрешь. Это от лопаты – вон огород какой. По размерам – как маленький аэродром." Болтушко мысленно похвалил себя за наблюдательность и уже прикинул, в какое место будущей статьи он вставит эту характерную деталь.

* * *

Перед обедом («как положено», – сказал Тарасов) выпили по рюмке водки. Пока по одной – но запотевшая бутылка осталась стоять на столе.

Болтушко не стал долго сопротивляться: чокнулся со всеми – "за знакомство!" – и опрокинул водку в рот. Затем подцепил на вилку черный скользкий гриб и с удовольствием захрустел им.

– Селедочка, если хотите, – заботливо сказал Тарасов, указывая на очищенную от прозрачных, словно пластмассовых, косточек рыбу, обильно политую подсолнечным маслом и щедро сдобренную луком, нарезанным слезоточивыми колечками.

Алевтина Петровна поставила перед каждым – гостю, конечно же, в первую очередь – большую тарелку щей из свежей капусты. В тарелке плавал кусок жирной свинины.

Выпили по второй – за здоровье. На этот раз Болтушко закусил селедкой.

– Правда, хороша? – добродушно спросил Тарасов. Алексей Борисович подтвердил.

Василий ел молча, уставившись в одну точку перед собой: он не хотел взглядом смущать гостя, считая это неприличным.

Покончив со щами и переходя к рассыпчатой вареной картошке с салатом из огурцов и помидоров, Тарасов откинулся на спинку стула и довольно сказал:

– Слышь, Василий! Интересные вещи Алексей Борисович рассказывает. Как раз насчет того дела, о котором я тебе говорил.

Василий все так же молча кивнул, давая понять, что знает, о чем идет речь. Алевтина Петровна присела рядом на краешек стула, подперев голову обеими руками.

– Он говорит, что жене вот этого, последнего погибшего, звонили какие-то наши местные и требовали деньги. Представляешь? А? Вот еще что интересно: на автоответчике записался голос самого погибшего. Причем уже якобы после его смерти. Понимаешь? Он набрал свой номер и просто молчал. А потом кому-то сказал: "я же вам говорил, что дома никого нет." А ему говорят: "звони еще раз". Что ты об этом думаешь?

Василий в этот момент ел мясо, поэтому он лишь пожал плечами в ответ: мол, мало ли чего.

– Так вот, – продолжал Тарасов-старший, – назначили ей наши местные встречу – а она, кстати, тоже родом из Гжатска – это так раньше наш Гагарин назывался, – пояснил он, повернувшись к Болтушко. – А на встречу-то поехал Алексей Борисович. И снял все это дело на камеру.

Василий что-то промычал: мол, понимаю, что за камера – за которой Артур побежал.

– Ну да, – подтвердил Тарасов, – а что самое-то интересное – Алексей Борисович номер машины запомнил. Я посмотрел по картотеке – "тачка" числится за Кирилиным Юркой, сержантом из нашего отдела. Что скажешь?

Василий мощным усилием проглотил огромный кусок мяса.

– Так ведь Кирилин у нас в числе главных подозреваемых, – угрюмо пробасил он.

– Вот! – торжествующе сказал Тарасов и потянулся разливать остатки водки по рюмкам. – А если Артур найдет эту запись, у нас будет хоть что-то. Конечно, это не доказательство, Кирилин всегда может сказать, что давал машину напрокат своему приятелю, но все-таки это зацепка. Надо копать под него дальше.

– Угу! – согласился Василий, накладывая себе на тарелку картошку и салат. Затем они выпили по последней.

– Я вам скажу по секрету, – обратился Тарасов к Болтушко, – что у нас стали пошаливать на дорогах. Пропадают, понимаешь, машины. Ну, и люди, конечно, тоже. Причем машины только новые, с маленьким пробегом. Ну, естественно, основная версия такая – орудует банда. И среди членов этой банды наверняка есть сотрудник милиции. Или хотя бы бывший сотрудник милиции. Потому что кому еще остановит водитель на пустынной дороге? Только нашему брату с полосатой палкой. Значит, у преступников есть милицейская форма. Но, с другой стороны, их никогда не видели. Значит, они точно знают о том, какой участок дороги в какое время патрулируется. Поэтому, скорее всего, речь идет не о бывшем, а о действующем сотруднике милиции. А это уже серьезно. Ну, взяточник, еще куда ни шло – быть у воды да не замочиться? Если говорить между нами – это не так страшно. Ну, десятку с кого-нибудь стянут – Бог с ними. Но душегуб! Убийца! Тут надо карать жестоко! Но ведь он тоже хитер. Он же свой, его так просто не обманешь. Поэтому мы особо не шумим, о деле этом никому не рассказываем. Вон, – Тарасов дернул головой, показывая на сына. Все его подбородки разом заколыхались, – Василий это дело ведет. А то, что я вам разболтал – это оперативная тайна.

– Я понимаю, – поспешил вставить Болтушко. – Можете быть уверены…

Тарасов покровительственным жестом прервал его.

– Да я в вас не сомневаюсь… Но что действительно в этом деле интересно… Это я, как оперативник с тридцатилетним стажем говорю: то, что на месте происшествия не обнаружили водительские права. А потом, почти через два дня, они вдруг нашлись. В морге. Как ты это объяснишь? – он обратился к сыну.

– Ну… Черт его знает… – честно признался Василий. – Может, опер спросонья недоглядел?

– Нет! Это исключено! Я его знаю: он очень дотошный, ничего не пропустит, – Тарасов отодвинул тарелку, некоторое время помолчал. – Ты посмотри, сколько в этом деле странностей: первая – авария произошла на пути в Москву, хотя погибший собирался ехать в обратном направлении. Вторая – на пассажирском сиденье сидел человек, с которым погибший ранее знаком не был. Им оказался некто Игнатенко, бывший офицер, лейтенант запаса, выдававший себя за капитана Щипакова. Вот ты бы посадил ночью незнакомого человека? А-а-а. То-то и оно. Это третья странность. В момент гибели Игнатенко был в военной форме, с погонами капитана – вот четвертая странность. Но мало того: они ночью мчались по шоссе на огромной скорости и даже не включили фары – пятая. Не многовато ли?

– Что ты хочешь этим сказать? – спросил Василий.

– Да я вот думаю: может быть, в момент аварии за рулем сидел не Бурмистров, а кто-то другой?

Болтушко чуть не подавился. Он вытаращил глаза и уставился на Тарасова. Василий же, напротив, продолжал сосредоточенно жевать.

* * *

Тарасов смотрел по очереди то на одного, то на другого, любуясь произведенным впечатлением. Василий пока молчал, обдумывая высказанную отцом версию. Болтушко, как только пришел в себя, сразу же задал самый естественный вопрос:

– А кто? Если не он, то кто же?

– Преступник, завладевший его автомобилем. Что, если Бурмистров подвергся нападению бандитов? Как раз тех, которых мы ищем? Я специально проверил: Кирилин в ту ночь стоял в наряде. На стационарном посту ГАИ. Это по трассе Москва-Гагарин, километров пятнадцать не доезжая города. Опять странность?

– Давай версию, – предложил Василий. – Обсудим.

Тарасов выпрямился, откинулся на спинку стула, помолчал значительно – было видно, что он давно все обдумал, просто выдерживает театральную паузу – и, смахнув тыльной стороной ладони хлебные крошки из уголков широкого рта, неторопливо начал:

– Я думаю, дело было так: Бурмистров ехал ночью на дачу. Машина у него, прошу заметить, новая. Для бандитов крайне привлекательная. Преступник, одетый в форму сотрудника милиции, остановил его якобы для проверки документов. Скорее всего, это происходило где-то в безлюдном месте. Преступники убедились, что машина новая, и завладели ею – возможно, с помощью оружия. Но самого Бурмистрова, в отличие от предыдущих жертв, почему-то сразу не убили, а увезли в неустановленное пока место, где он находился по крайней мере до середины субботы. Опять же, если верить вдове погибшего, которая утверждает, что именно в это время автоответчик записал голос ее мужа.

– Постойте, – вмешался Болтушко, – почему только вдове? Я сам слышал голос Николая. Я уверен, что это был он.

– Я не сомневаюсь, что это был действительно он, – парировал Тарасов, – но запись на автоответчике – всего лишь запись. Установить точно, когда она сделана, практически невозможно.

– Вы думаете, – спросил Болтушко, – что Марина специально все это подстроила?

– Упаси Бог! – воскликнул Тарасов. – Я этого не говорил. Я имел в виду только то, что она, безусловно, находится в психологическом шоке от всего произошедшего и может что-то напутать. Поэтому основываться только на ее словах, а тем более – в вашей передаче, я не могу. Нет, вы поймите меня правильно, я вам абсолютно доверяю, но вы же не можете отвечать за другого человека. Почему она сама не обратилась в милицию? А если она завтра возьмет, да и откажется от своих слов? Представляете, как вы будете после этого выглядеть? Поэтому давайте строить гипотезы, основываясь только на тех фактах, которые мы знаем наверняка.

– Хорошо, – после некоторого размышления согласился Болтушко. – Давайте.

– Так вот. Предположим, что Бурмистрова сразу не убили. Допустим, он пообещал бандитам хороший выкуп за свою жизнь. Ну, действительно, он мог им сказать: вот ключи от квартиры, поезжайте и возьмите все, что хотите, но только оставьте меня в живых. Ведь в принципе такое возможно, правда? Тогда, кстати, понятно, почему он звонил домой и говорил кому-то в сторону, что там никого нет. Проверял. Он хотел убедить бандитов в том, что их не ждет засада.

– Логично, – одобрительно сказал Василий.

– Теперь дальше. Бандиты стремятся избавиться от главной улики: от машины. Двое преступников садятся и едут туда, куда они обычно перегоняют угнанные автомобили. Здесь опять всплывает странная деталь: Игнатенко был в форме. Зачем ему это потребовалось? Почему обязательно в форме? Скорее всего, вот почему: он садился в машину будущей жертвы немного раньше, за несколько километров до места ограбления. А военная форма нужна была для того, чтобы не вызывать подозрений. При необходимости он и документы мог показать – военный билет на имя капитана Щипакова, но с переклеенной фотографией, на которой была физиономия самого Игнатенко. Он садился в машину где-то по пути. Но что интересно: он ведь не мог стоять на обочине и ловить попутку. Владельцы новых автомобилей, как правило, не останавливаются ночью, чтобы подобрать случайного пассажира. А если бы его согласился подвезти владелец старого автомобиля? Он что, отказался бы? И вызвал тем самым ненужные подозрения? Вряд ли. Поэтому мне представляется такой вариант: сначала машину останавливал настоящий сотрудник ГАИ. В таком месте, которое заведомо не вызывает никаких подозрений – на стационарном посту. Возможно, это был тот же самый Кирилин. Он проверял документы, смотрел, насколько новая машина и в зависимости от этого просил подвезти офицера. Водитель соглашался. А потом, через некоторое время, машину тормозили снова. Но это был уже не настоящий инспектор, а переодетый преступник. Он снаружи, Игнатенко – изнутри: они вытаскивали владельца из машины и убивали. Вы заметили, что у бандитов не было проколов? Ни один пострадавший не смог от них убежать. И это кажется странным. Ведь наверняка не каждый водитель будет ночью глушить двигатель и выходить из машины; кто-то останется за рулем, подаст инспектору документы через окно, а в случае малейшей опасности сразу же рванет с места. Но тогда мы должны были бы знать о неудавшихся попытках ограбления. Или о подозрительных инспекторах, которые ночью в безлюдном месте останавливают водителей. А мы ничего об этом не знаем. Почему? Да потому, что Игнатенко всегда уже сидел в машине, лишая жертву малейших шансов на спасение. А как ему это удавалось, если ни один из погибших не занимался частным извозом? Именно так, как я сказал – случайный попутчик, офицер Красной Армии, которого попросил подвезти инспектор ГАИ. Убедительно звучит?

– Да, батя. Молодец! – похвалил отца Василий. – Надо осторожно проверить всех напарников Кирилина: может, кто-нибудь видел этого фальшивого капитана?

– Правильно мыслишь, – отозвался Тарасов. – Я буду говорить дальше, а ты составляй план оперативно-розыскных мероприятий. Значит, так: двое преступников садятся в машину Бурмистрова и куда-то на ней едут. Куда – точно неизвестно, но куда-то в сторону Москвы. При себе они имеют все документы, кроме водительского удостоверения Бурмистрова. Может быть, это страховка на случай непредвиденной ситуации, если бы их вдруг остановили: вот, мол, все документы на месте, а права – потерял. Или дома забыл. Или инспектор изъял за какое-нибудь нарушение: ведь у них было временное разрешение. У сидевшего за рулем имелись все документы, кроме тех, где есть фотография. Поэтому когда в пьяном виде преступники врезались в КамАЗ, стоящий на обочине, и погибли, прибывший на место происшествия оперативный работник по найденным на трупе документам решил, что это владелец. Но при этом отметил в протоколе, что водительского удостоверения он не нашел! Труп отвозят в морг, но это не Бурмистров. Вообще-то, – Тарасов обратился к Болтушко, – я верю его жене относительно звонка. Скорее всего, звонил действительно он. Объясню, почему я так думаю: преступники узнали, что их сообщники погибли в автокатастрофе: разбились на угнанной машине. И они испугались. Им срочно потребовалось, чтобы погибшим был именно Бурмистров, – Тарасов сделал предупредительный знак рукой. – Вы, конечно, спросите, зачем им это потребовалось. Думаю, объяснение лежит на поверхности: члены преступной группы – не просто сообщники, а близкие друзья. И, отрабатывая круг знакомств погибшего, мы бы сразу на них вышли. Так вот, когда им потребовалось заменить труп, Бурмистров оказался под рукой. Выкуп их больше не интересовал. Они напоили его спиртным и убили. Причем в убийстве должен был принимать участие тот, кто видел погибшего водителя: чтобы травмы совпадали хотя бы приблизительно – ему размозжили голову, переломали руки и ноги. Словом, придали телу вид кошачьих консервов – именно так выглядит человек, врезавшийся на скорости сто тридцать в КамАЗ и вылетевший через лобовое стекло. Догадываетесь, кто мог быть таким консультантом? Ну конечно, Кирилин. Именно он выезжал на место происшествия, фиксировал его, вызывал следственно-оперативную группу. По ночам и в выходные дни в морге дежурит только один санитар, так что подменить труп хоть и непросто, но все же можно. Я думаю, что труп заменили в ночь с субботы на воскресенье, потому что если бы это сделали в ночь с воскресенья на понедельник, Александр Наумович заметил бы, что тело еще "свежее". Ну вот, – Тарасов удовлетворенно развел руками, – именно так выглядит моя версия случившегося. Какие у вас есть мнения?

– Значит так, – Василий говорил, словно отдавал приказания, – отработать напарников Кирилина на предмет псевдо-капитана Игнатенко – раз. Отработать круг знакомств этого Игнатенко – два. Выяснить, все ли они живы, не пропадал ли кто с той ночи. Отработать санитаров, дежуривших в морге в выходные дни – это три. И, наконец, четыре – кассета Алексея Борисовича. Она бы нам очень помогла. Вот по этим четырем направлениям надо вести работу. Если ты, батя, прав, то все они должны сойтись в одной точке.

– И все это, – заключил Тарасов, – нужно делать крайне осторожно, чтобы никого не спугнуть – ни Кирилина, ни его дружков.

* * *

К чаю были блины. К блинам – топленое масло, сгущенка, мед и варенье. Алексей Борисович чувствовал, что объелся. От Тарасова валил пар: он сидел, широко раздвинув ноги, чтобы животу было свободнее, и поминутно утирался белым полотенцем, которое потом клал на правое колено. Болтали о разных пустяках. И вот, когда, поблагодарив хозяйку, мужчины уже вставали из-за стола, Василий вдруг сказал:

– Одного я не понимаю: а зачем они подбросили труп вместе с правами? Ведь Кирилин знал, что на месте происшествия их не обнаружили?

* * *

РЕМИЗОВ.

Итак, он решил не тревожить Кольцова. И не тревожил. "Пусть этот добрый человек живет в мире. Всю следующую неделю. А уж потом-то я за него возьмусь. А пока – надо познакомиться с этим Феоктистовым. Илюха говорит, что он является носителем какой-то эксклюзивной информации. Про СПИД. Что там может быть эксклюзивного? Только ленивый не писал про этот чертов СПИД. Спрогис не возьмет этот материал. Ох, Илюха!" – Ремизов тяжело вздохнул. "Никогда ты меня не подставлял, всегда говорил дельные вещи, но на этот раз, похоже…"

Понедельник. Ремизову нужен материал. Он взглянул на часы: начало пятого. На сегодня Феоктистов уже отпадает. "Ну и черт с ним. Подождет до завтра, ничего не случится." А вот он? Чем займется он?

"Ну а что в этом такого? Сильный человек – это тот, кто может признать собственные ошибки. Я ведь, собственно, был неправ. Зачем я ей нахамил? Она, между прочим, вела себя очень корректно. А вот я ей нахамил. Возомнил о себе черт знает что! Думал, стоит только позвонить – и она мне на шею бросится. Но этого не произошло. Правда, и послать не послала: так… Поговорили… Как два старых приятеля. Хотя… Мне этого мало – быть для нее всего лишь старым приятелем. Но с другой стороны, это не так уж и плохо. Все-таки приятель – это позитивная оценка. Положительные эмоции. Нет, правда: что я теряю? Приеду. Извинюсь. От меня же не убудет. Тем более, что действительно был неправ. Подвезу ее домой. Она обрадуется – все лучше, чем на метро. Поболтаем – легко и непринужденно. Потом она мне подставит щечку для поцелуя. В общем – поеду. Встречу!"

Теперь, когда решение было принято, ему стало легче. Никаких больше колебаний и размышлений – он едет встречать Надю!

Ремизов сразу повеселел: он представил себе ее походку, улыбку, глаза, волосы. И вроде – ничего в ней особенного нет, в этой Наде, а все равно – другой такой не найдешь.

Не зря великие давно уже заметили: "Всякая пленительная красота всегда имеет в своих пропорциях некоторую странность." Причем трудно даже с уверенностью сказать, в чем она заключается, эта странность. Но она, безусловно, есть – именно это и придает пленительность.

Ремизов немного прибавил скорость – Надя заканчивала в пять, надо было поторопиться.

* * *

Как всегда, на стоянке перед телецентром не было свободных мест. А времени, как назло, почти пять.

Ремизов медленно катался по стоянке, тщетно пытаясь хоть куда-нибудь приткнуться. В этой толчее машин он боялся задеть какую-нибудь иномарку, поэтому вытягивал шею и напряженно крутил головой, внимательно осматривая все вокруг себя.

Ремизов страшно нервничал, что может не заметить, как Надя выйдет из здания – поэтому он был уже весь красный от злости и вдобавок сильно вспотел.

Он опасался, что Надя может уйти с работы чуть пораньше, вот в эти самые минуты, а он не увидит ее и будет думать, что она, напротив, задерживается, и будет ждать ее – до позднего вечера. И чем дольше он будет ждать, тем страшнее ему будет уйти: а вдруг она появится именно в тот момент, когда он уйдет? Но с другой стороны, чем дольше он будет ждать, тем больше будет его досада, если он ее не встретит: в общем, положение – глупее не придумаешь.

К тому же он переживал, что Надя может увидеть его таким – красным и потным, и от этого злился (краснел и потел) еще сильнее.

Наконец в дальнем углу стоянки он уловил какое-то шевеление: рядовой труженик эфира отбывал на вишневой "девятке" к месту постоянной прописки.

Ремизов сразу же дернулся туда и поставил машину на освободившееся место.

Теперь можно было не отвлекаться, и он стал внимательно наблюдать за всеми, кто выходил из здания телецентра.

Надя появилась в пять минут шестого.

У Ремизова радостно забилось сердце, и на губах заиграла улыбка: открытая и немного виноватая. Эта улыбка возникала всякий раз, когда он видел свою любимую: сама собой, помимо его воли.

Надя медленно шла к троллейбусной остановке. Ремизов потянулся к ручке двери, чтобы выйти из машины и подойти к ней – щекотливость ситуации не позволяла ему кричать во весь голос: "Надя! Надя!".

Он вышел и сделал несколько шагов ей навстречу, но вдруг, откуда-то из другого угла стоянки, раздался характерный рев клаксона.

Странно, но он привлек Надино внимание: она повернулась и направилась в ту сторону, откуда послышался сигнал.

Ремизов застыл на месте и стал смотреть, куда она идет. Первым делом он подумал, что законный супруг встречает свою благоверную после напряженного рабочего дня. Но уже через мгновение исключил эту версию: у машин голоса отличаются друг от друга так же сильно, как и у людей. Сиплый и гнусавый визг "шестерки" невозможно спутать с низким и глубоким ревом иномарки.

Надя шла прямо к огромному черному "Мерседесу". Ремизов с тревогой и ненавистью глядел на это "чудо враждебной техники": два колеса такого "шестисотого" стоили ровно столько, сколько вся его моложавая "восьмерка".

Надя подошла ближе: задняя дверь "Мерседеса" приоткрылась. Надя обернулась: убедиться в том, что никто из коллег ее не видит. Ремизов, опасаясь, что она его заметит, быстро сел в машину.

Затем Надя юркнула в "Мерседес", и он, сочно шурша шинами, выкатился со стоянки.

Ремизов обалдел: он ожидал увидеть что угодно, но только не это. Он рванулся было за "шестисотым", но… у того колеса крутились быстрее. Номер иномарки показался знакомым: не исключено, что он сможет найти его в своем домашнем архиве.

Ремизов громко выругался, несколько раз сильно ударил руль (хотя тот был явно ни в чем не виноват) и повернул домой.

* * *

Ворвавшись в квартиру и едва разувшись, он сразу же бросился рыться в своих записях и скоро нашел этот номер в одном из последних блокнотов. Блокнот был совсем свежим: он начал его несколько дней назад. Все записи были посвящены Кольцову и Макаеву.