Текст книги "Томмелиса. Заблудившаяся в лабиринте траншей"

Глава 11

Наступило Рождество. Томмелису, как ударницу труда, наградили вымпелом, дали грамоту и отправили на большой Рождественский концерт, который проходил во Дворце культуры и отдыха, в убежище номер 0. Томми должна была выступать, представляя северную рабочую бригаду.

– Вот что любовь-то делает! Так бы работала и работала, словно серая мышь, а теперь ты ударник труда и пашешь по три смены, и ещё, небось, в любовь успеваете поиграть, а?

– Жанетт, перестань!

– Точно успеваете!

– Дэви, мне помогает. Я бы уже давно свалилась с таким рабочим графиком.

– Как он в постели? Ас?

– Жанетт!

– Вот, я так и знала! Завидую тебе, подруга! Ас в небе, ас в постели, а ко мне одни крокодилы подгребают. Так ведь всю жизнь и останусь в девках. Слушай, Томми, а ты на концерт меня сможешь взять?

– Конечно! Сегодня возьму на тебя билет в месткоме.

– Может, хоть какого-нибудь передовика производства подцеплю. – И Жанетта уверенно поправила грудь.

Разукрашенные в честь Рождества вагонетки доставили Томмелису с Жанеттой в убежище номер 0. Девушки чинно подошли ко Дворцу культуры. Он был внушительных размеров. Колонны подпирали греческий портик, плавно переходивший в основной свод убежища. Вид ДКО сразу напомнил Томми её детдомовское прошлое в заколоченном и разграбленном кинотеатре «Гомер».

– Народу больше, чем людей! – сказала Жанетта, протискиваясь к центральному входу. – Конечно, сегодня мы увидим самого господина Молмана. Соберётся трудовой бомонд, а на сцене будут выступать самые популярные артисты подземного мира.

– Вот опять тебе повезло! На одной сцене с такими людьми! Слушай, а давай я с тобой пойду туда, буду голая танцевать на заднем плане, может, меня кто и заметит.

– А если охранники скажут, что ты обычная голая сумасбродка, и не пустят.

– Запомни, Томми, голая женщина глупой не бывает, особенно если охранники – мужчины!

– Тогда давай попробуем!

Девчата расхохотались, вызвав неодобрение на лицах пожилых билетёрш.

Через полчаса бордовый бархат занавеса распахнулся и на сцену выбежал толстячок в сером фраке. У него были оттопыренные уши и обаятельная улыбка.

– Господа, товарищи и передовая буржуазная интеллигенция, поздравляю вас с наступающим Рождеством, и в связи с этим я сразу и без долгих предисловий приглашаю на сцену господина Молмана.

Шквал аплодисментов.

Молман вышел в сопровождении двух охранников. Его чёрные волосы были зализаны назад, на глазах – маленькие розовые очки, чёрные усики, лоснящийся большой рот с золотой фиксой и щетинистый подбородок, уходящий в белую накрахмаленную рубашку. Чёрную бабочку придавливал двойной подбородок. На плечи была небрежно наброшена чёрная соболья шуба в пол, из которой торчал живот, опоясанный красным кушаком. Лакированные ботинки с золотыми пряжками поблёскивали в свете театральных софитов.

– Всем здрасте!

Зал задрожал от оваций. Молман сделал знак, призывающий к тишине, и продолжил:

– Я деловой человек, и мне некогда говорить долгие речи. Я скажу лишь одно. Мы славно потрудились в этом году, создав новые убежища и новые вагонеточные ветки. Нас стало ещё больше. В планах на следующий год – прорыть тоннель под Ламаншем и соединиться с нашими дочерними убежищами, которые располагаются на материке!

И снова зал разразился овациями.

– Скоро наступит день, когда мы покроем своей подземной сетью всю Землю. И когда сумасброды наверху в кровавой бойне наконец-то перебьют друг друга, мы выйдем на поверхность, чтобы править миром. Нашим новым миром!

Зал, скандируя «Молман! Молман! Молман!», встал с кресел. Все, не жалея ладоней, неистово аплодировали.

Господин Молман поднял приветственно руку, а когда он её опустил, сразу же заиграл оркестр, и он важно удалился, увлекая за собой телохранителей.

Обаятельный толстячок объявил первого участника. и Рождественский концерт завертелся фейерверком блистательных номеров.

Ночью, лёжа в уютной бытовке, отапливаемой маленькой печкой, Томми и Дэви тихонько разговаривали, перемежая беседу страстными поцелуями.

– Потом пригласили меня на сцену. А я, знаешь, чего боюсь?

– Чего?

– Чтоб как тогда в Лондоне не началась бомбёжка. Помнишь, я рассказывала?

– Не началась? – с улыбкой спросил Дэви.

– Нет, в этот раз обошлось… – И Томмелиса прижалась к Дэви. – Постояла и говорю: «Дорогие хорошие люди! Я не буду хвастаться вам своими трудовыми достижениями, я вам просто спою добрую рождественскую песенку, которой меня научила моя матушка». И спела. Представляешь, господин Молман даже встал от восхищения в своей ложе. Увидев это, все поднялись в едином порыве. Так что, мой любимый, я теперь звезда эстрады.

Они дружно посмеялись, а потом вновь начали целоваться, не заметив даже, как смущённо потухла керосиновая лампа, погрузив бытовку в эротический полумрак.

Через час, глядя в дощатый потолок, Томмелиса спросила:

– Дэви, ты спишь?

– Нет.

– Скажи, только честно, до меня у тебя была девушка?

Дэви помолчал, затем, обняв Томми, тихо сказал:

– Была.

– Как её звали?

– Аника.

– Ты её любил?

– Да.

– Получается, ты её любил и изменил со мной!

– Нет, ты неправильно поняла, я думал, что любил её, пока не встретил тебя.

– Ты всем девушкам так говоришь?

– Томми, перестань! Я же честно…

Томмелиса резко встала:

– Сам перестань. Можешь теперь в Австралию лететь с этой своей Аникой!

– Томми!

– У меня тоже жених есть! Его зовут Шметтель, а ты у меня просто временное увлечение!

Томмелиса выскочила из бытовки, держа одежду в руках, и побежала в холодную темноту туннеля. Дэви выбежал следом, но он не угадал направление, в котором скрылась Томми, и, прихрамывая, побежал в другую сторону.

Томмелиса же, горько рыдая, прижалась к опорной балке, повторяя одну лишь фразу:

– Какая же я дура! Дура! Дура! Дура-а-а-а!

Глава 12

Прошло две недели. Томмелиса с опухшими от слёз глазами мыла полы, помогая Грете по хозяйству. На работу Томми не ходила, плохо ела и очень много плакала, уткнувшись лицом в подушку.

На пороге комнаты появилась радостная Грета:

– Томми, завтра у нас будут очень важные гости. Перестань печалиться, всё пройдёт, моя дорогая, поверь опытной женщине, и то, что тебя гложет, тоже пройдёт. Так что утри слёзы и погляди, что у меня есть.

Грета достала из-за спины коробку, перетянутую голубенькой лентой.

– Это тебе, открой.

Томми, открыв коробку, ахнула – в ней лежало роскошное атласное платье.

– Этот цвет называется «зима-синий».

– Какая красота! Откуда такое богатство и разве можно его надеть? Ведь всем строго предписывают носить только форменные комбинезоны.

– Завтра тебе можно всё, ведь к тебе придёт сам господин Молман!

– Ко мне? Но зачем?

– У него очень важный разговор, так что будь паинькой и встреть гостя как подобает.

– Хорошо, Грета, я сделаю, как вы хотите.

И вот настал тот день. На пороге отсека появился господин Молман. Он был, как всегда, в своей шубе и с двумя неизменными охранниками в чёрных комбинезонах за его спиной.

– Добрый вечер вам в хату! – переступая через порог, сказал Молман.

– Добрый вечер, господин Молман, – ответила Грета, низко поклонившись.

– Здравствуйте, господин Молман, – Томмелиса сделала книксен.

– А платье это тебе очень идёт!

– Спасибо, господин Молман.

И Томмелиса сделала книксен ещё раз.

– Я деловой человек, мне расхаживать туда-сюда некогда. Так что буду предельно краток. Тебе, Томмелиса, я делаю предложение, от которого ты не сможешь отказаться. Выходи за меня! Будешь царицей подземного мира! Всё, что пожелаешь, брошу к твоим ногам. Решай!

Грета ахнула, всплеснула руками и опустилась на стул.

– Вот счастье-то привалило!

Томмелиса, посмотрев на Грету, вздохнула и спокойно ответила:

– Благодарю вас, господин Молман, но у меня уже есть жених.

– Собственно, я этого ожидал. Грета, погуляйте-ка по магазинам часок-другой, вот вам талончики, развейтесь. А мы тут по душам потолкуем.

Охранники сунули Грете пачку талонов и выпроводили её из комнаты.

Когда дверь за Гретой закрылась, Молман щёлкнул пальцами, и охранник поставил на стол странную деревянную коробку, у которой одна из сторон была стеклянной, выпуклой и очень походила на линзу.

– А это ещё один мой подарочек, это… э…

– Фернзеенаппарат! – подсказал охранник.

– Да. Надо будет назвать как-нибудь попроще… Но не суть! Вот смотри.

Молман потянул за серебряную пипочку и вытащил из корпуса телескопическую антенну. Потом с щелчком повернул чёрный рычажок на лицевой части аппарата, заставив прибор загудеть. Стеклянная линза засветилась, и на ней возникло чёрно-белое изображение. В камере прикованный наручниками сидел Дэви.

– Как он туда попал?!!

– Он не в этот ящик попал, он сидит в камере, как военный шпион, которого мои жандармы задержали в убежище номер 23. Он прятался в заброшенной бытовке. А этот аппарат показывает его в прямой… этой, как там её…

– В прямой трансляции, – вновь подсказал охранник.

– Вот! – И Молман многозначительно поднял палец. – Будем допрашивать его по всей строгости военного времени. Мои дознаватели начнут выбивать из… этого… как там его зовут?..

– Дэви, – шепнул охранник.

– Я не тебя спрашиваю! – резко повернувшись, сказал Молман.

Оба охранника опасливо отшагнули от него в сорону.

– Так вот, если шпион Дэви не захочет сотрудничать, сделаем Дэвику немножко больно, кое-где нажмём, немного постукаем, кое-что прищимим… Так, слово за слово потихоньку вытащим из Дэвика чистосердечное признание о его подрывной деятельности в нашем подземном государстве! А ты сможешь смотреть это увлекательнейшее действо, в прямой трансляции, не вылезая из удобного кресла! Как тебе такое, а?

Томмелиса, обливаясь слезами, бросилась на колени.

– Господин Молман, пощадите его, он никакой не шпион, он пилот, был ранен и умирал, я спасла ему жизнь…

– Тю-тю-тю, бла-бла-бла, жу-жу-жу… – перебил её Молман. – Это всё лирика. Перейдём к прозе жизни. Как тебе такое предложение: я отпускаю его, а ты, оценив моё благородство, выходишь за меня? Что теперь скажешь?

Томми поднялась с колен, утёрлась рукавом платья, размазав при этом потёкшую тушь, и, глядя Молману в глаза, отчеканила:

– Я выйду за вас в том случае, если вы поможете починить самолёт Дэви и дадите ему благополучно улететь на нём.

– Она мне нравится, – сказал Молман, развернувшись в пол-оборота к охранникам. – Люблю таких!

Он повернулся и пристально посмотрел на Томми.

– Согласен.

Плюнул на свою ладонь и прокомментировал:

– По рукам?

– По рукам!

Томми повторила ритуал с плевком, и они скрепили договор рукопожатием.

Затем Молман, обращаясь к охранникам, сказал:

– Значит так: распорядитесь, чтоб ему починили или сделали новый аэроплан и пусть летит себе на все четыре стороны. Как только он уберётся, сразу приступаем к свадьбе. Страсть как хочу жениться!

Посмотрев на Томми, он вожделенно почесал свой выпирающий живот.

– А ты, Томми, больше не работаешь в тоннелях, моей невесте негоже копаться в грязи. Готовься к свадьбе.

Молман открыл дверь, постоял на пороге, а потом, улыбаясь, добавил:

– Подруга вот у тебя молодец, сама пришла, всё рассказала. Где, кто, чего. Сознательная гражданка и живёт сейчас в роскоши. Бери пример.

Он чмокнул сальными губами воздушное пространство между собой и Томмелисой и вышел за дверь, забрав охранников и робкую надежду на счастье.

Глава 13

7 марта. Перед убежищем 23 расчистили почву под взлётно-посадочную полосу. Сделали трибуну для важных персон, поставили жандармов, усадили духовой оркестр и всё это спрятали под маскировочной сеткой.

Свежий весенний ветер разогнал хмурые тучи, и солнечные лучи ласково обняли стылую землю, пробуждая её от зимней спячки. Отремонтированная «ласточка» поблёскивала полированным фюзеляжем и выглядела так, словно только что сошла с конвейера.

Из шлюза появился Дэви в сопровождении жандармов. Остановившись и жмурясь от солнечного света, он вздохнул полной грудью свежий осенний воздух и, получив в спину хороший тычок, пошел к самолёту. Через пару минут на трибуну взошли глава жандармерии, несколько министров, а затем вальяжно и неторопливо – Молман в своей неизменной чёрной шубе и с двумя охранниками позади. За руку он вёл Томмелису, обряженную в белый полушубок с золотой оторочкой.

Оркестр заиграл туш. Молман недовольно скривился, и музыка сразу изменилась, перейдя из помпезной в нейтрально-весёлую.

Томмелиса повернулась к Молману и, глядя на его пористый нос, тихо сказала:

– Господин Молман, позвольте мне проститься с пилотом.

Молман опять недовольно поморщился.

– Пусть это будет ваш свадебный подарок! – Томми сложила руки в молебном прошении.

Он деланно поразмышлял, качая головой из стороны в сторону, потом посмотрел на часы и, неприятно улыбнувшись, негромко сказал:

– Хорошо, только на расстоянии и без всяких там поцелуйчиков! У вас одна минута. Поняла?

– Да, господин Молман, – покорно ответила Томмелиса.

– Иди!

Она спустилась со скрипучей трибуны и подошла к Дэви, стоящему возле самолёта в окружении жандармов.

– Оставьте нас, – обратилась Томмелиса к жандармам.

Те посмотрели на Молмана. Он выразительно кивнул, и конвоиры отошли в сторону.

– Томми, милая…

– Не надо, Дэви! Мне нельзя плакать. Пожалуйста, скорее улетай прочь отсюда! Твою «ласточку» починили, теперь ты сможешь долететь до Австралии. Лети к своей мечте и будь счастлив! А я… я выхожу замуж за Молмана…

– Милая, любимая, единственная, ненаглядная, я никому тебя не отдам!

– Улетай, умоляю! – едва сдерживая слёзы, прошептала Томми.

– Ты думаешь, я испугаюсь этого жирного борова? Да я ему за тебя глотку зубами перегрызу…

– Если ты меня ещё любишь, заклинаю – улетай!

Молман, сложив руки рупором, крикнул:

– Всё! Ваше время истекло, свидание окончено. Пилот, шевели булками и, пока я добр и великодушен, уматывай отсюда! В противном случае мы будем вынуждены расстрелять тебя на месте!

– Томми…

– Улетай, Дэви…

Она резко развернулась и не оглядываясь пошла к трибуне.

Дэви бросился за ней, но жандармы тут же преградили авиатору дорогу, наставив на него винтовки с примкнутыми штыками.

Молман, обращаясь к собравшимся на трибуне, издевательски прокомментировал:

– Не хотел бы я быть этаким пилотишком. Он и подобные ему только и умеют порхать в воздухе да красиво «петь» о своих лётных подвигах. А придёт старость – что им делать? Детей кормить нечем, за душой ни копейки, помирай, и всё тут. Нет уж, вот моим детям не придётся пропадать зимой от голода и холода, я смогу дать им всё, чего они только пожелают. Потому что я не витал в облаках, я рыл эту землю руками, царапал ногтями, вгрызался зубами, пока не нашёл то, что искал. И теперь, имея сорок три золотых прииска, я могу купить в этом мире всё, что только захочу!

Все собравшиеся разразились подобострастными аплодисментами.

– Да-да, – подхалимно просипел глава жандармерии, усиленно кивая кирасой, украшенной белыми перьями. – Какой прок от этого бесцельного порхания в воздухе, всё равно придётся вернуться на землю? А песнями, как вы верно заметили, господин Молман, сыт не будешь, чириканьем зимой не согреешься!

Молман хохотнул над шуткой главы жандармерии, и его свита подхватила этот смех, захихикав на все лады.

Дэви смерил их презрительным взглядом, потом посмотрел на Томми.

Томмелиса молчала. Глаза у неё были закрыты, и только одинокая хрустальная слеза катилась по бледной щеке. И в этой слезинке, как в капельке утренней росы, играя солнечными бликами, отразился радужный мир.

– Даю тебе ещё минуту! Не улетишь, пеняй на себя! Время пошло! – поблёскивая золотой фиксой, сказал Молман, глядевший на авиатора поверх очков.

Дэви спокойно развернулся, подошёл к самолёту, легко и привычно запрыгнул на крыло, сел в кабину и, прежде чем закрыть фонарь, ещё раз взглянул на Томмелису.

Она размежила веки, и взгляды влюблённых встретились. Несколько долгих секунд они смотрели друг на друга, а затем Дэви решительно захлопнул прозрачный фонарь кабины.

Мотор самолёта чихнул, пропеллер завращался, набирая обороты, и «ласточка», побежав по взлётно-посадочной полосе, легко и красиво взмыла из-под маскировочной сетки в бескрайнее весеннее небо.

– Прощай, мой милый… – тихо-тихо, одними губами прошептала Томмелиса.

Глава 14

Грета наняла четырёх швей из «Службы быта», чтобы они пошили самый лучший свадебный наряд для Томмелисы.

Торжественное бракосочетание было назначено на ближайшую пятницу. В честь этого события по всем убежищам развесили объявления. В станционных громкоговорителях играла музыка и время от времени помпезно сообщалось о предстоящем событии.

В народе поговаривали, что на свадьбе будут присутствовать очень важные персоны из верхнего мира и Молман по этому случаю щедро одарит всех жителей убежища продовольственными талонами.

День свадьбы был объявлен нерабочим, всем жителям строго-настрого было приказано веселиться и радоваться.

Пришла пятница, Томмелису одели в подвенечное платье и, усадив в личную вагонетку господина Молмана, привезли в убежище номер 0. Там её с почестями встретили, пересадив в золочёную карету, запряжённую угольно-чёрными рысаками. Внутри уже сидел жених, в нетерпении егозя задом по бархатной обшивке сиденья.

– Ну наконец-то, а то я, пока ждал, опять есть захотел!

Молман осмотрел Томмелису с ног до головы и добавил:

– Платьишко неплохое сшили.

Он со знанием дела потрогал кружевную полупрозрачную ткань подвенечного платья.

Томмелиса была ни жива ни мертва, она слушала Молмана, глядя на окружающий её мир сквозь радугу слёз.

– Не реви! Я сегодня ночью как следует развеселю тебя…

Он мерзко заржал, а потом, ударив кулаком по сиденью, крикнул:

– Поехали! Жених весь в нетерпении!!!

Карета тронулась, и лошади, звонко чеканя шаг подковами по мраморному полу, повезли брачующихся к архитектурному шедевру убежища.

Это был собор святой Варвары Илиопольской, целиком вырубленный в каменной глыбе, на которую наткнулись старатели, делавшие выработку. Поначалу они хотели расколоть камень взрывом, но потом решили не рисковать, и Молман издал указ превратить глыбу в нечто значимое. Так появился собор Варвары Илиопольской – покровительницы старателей и шахтёров.

Фасад представлял собой огромный белокаменный крест, вырастающий из пола и упирающийся в потолок. При этом он, по задумке архитектора, угрожающе кренился вперёд, заставляя смотрящего на него снизу ощущать свою мизерность и ничтожность. Ряд мелких шипов под верхней линией креста был установлен для того, чтобы залетающие в убежище летучие мыши не цеплялись и не висели на нём.

Парадный вход в собор святой Варвары располагался в массивном основании каменного креста. Огромные дубовые двери, выкрашенные белой краской, с первого дня были закрыты для простых жителей убежища.

Как только карета Молмана въехала на центральную площадь Радостного труда, двери собора приглашающе распахнулись, подобно гигантскому зеву выпустив из своего сводчатого нутра музыкальную отрыжку хоровых песнопений. Весь простой люд, словно стадо гусей, вытянул шеи, пытаясь разглядеть внутреннее убранство.

Но вот по толпе, стоящей возле собора, пронеслось:

– Смотрите, смотрите! Вон они, едут!

И все дружно повернули головы в противоположную сторону, с интересом рассматривая приближающуюся карету.

– А невеста, говорят, всех краше!

– Краше всех предыдущих?

– Да-да, эта, если я не ошибаюсь, девятая по счёту…

– А куда делись предыдущие жёны?

– Говорят, помёрли…

– Мне кажется, Господи, прости, он их ест!

Кто-то весело засмеялся, и на него сразу зашикали, заставив умолкнуть, чтобы жандармы, стоящие в оцеплении, ничего не заподозрили.

Четвёрка рысаков, везущих брачующихся, двигалась по узкой дорожке, пролегающей в сером людском море. Стройная цепь жандармов удерживала жителей, сохраняя порядок и дистанцию.

Карета остановилась, и лакеи в напудренных париках проворно спрыгнули с запяток. Один распахнул дверь, а другой, с нездоровым румянцем на бедном лице, услужливо подал руку вылезающему жениху.

Карета накренилась, скрипнули рессоры, и облачённый в чёрный фрак Молман, кряхтя, выбрался наружу.

Первые ряды зрителей начали фанатично скандировать: «Молма-а-ан! Молма-а-а-ан! Молма-а-а-а-ан!»

Остальная масса народа была настроена не так радостно…

Молман с деланной улыбкой помахал всем ручкой и повернулся к невесте, которая появилась из душного полумрака кареты. Без всяких церемоний он взял Томмелису за руку и, продолжая фальшиво улыбаться, повёл за собой. Они двинулись по красной ковровой дорожке к дверям собора, а сверху к их ногам полетели розовые квадратики картона.

Этот дождь из продовольственных талонов символизировал процветание и благополучие.

Семь толстых тёток с задами, выкрашенными золотой краской, были подвешены на тросах под самым куполом. Они, изображая кучерявых ангелочков, щедро раскидывали талоны на манер сеятелей.

Как только двери собора закрылись за женихом и невестой, народ тут же прорвал оцепление, жадно бросившись собирать дармовые талончики…

Молман вёл Томмелису к алтарю меж длинных рядов скамеек, на которых чинно восседали важные гости. Их холёные физиономии лоснились, а по количеству двойных подбородков можно было безошибочно понять, кто здесь главный. Все они были разодеты в шикарные платья и дорогие костюмы, завёрнуты в меха и увешаны драгоценностями, словно домашние ёлки в канун Рождества.

Епископ в белой сутане, расшитой золотыми узорами, распростёрши руки, ожидал брачующихся. Как только Молман и Томмелиса поднялись к нему на возвышение, гости дружно зааплодировали. Молман чинно поклонился и, пожав руку епископу, велел приступать.

Два лакея в белых париках подняли над головами жениха и невесты две венчальные короны.

Заиграл орган, и епископ нараспев приступил к обряду:

– Бог поставил человека царём всего живого на земле…

– И под землёй, – со знанием дела добавил Молман.

– И под землёй! – согласился епископ и зычно продолжил: – Отныне и до конца дней своих муж и жена должны стать друг для друга царём и царицей. Муж является главой «организации», а жена и дети – его помощниками в семейных делах. Эти золотые короны, что находятся у вас над головами, – это ещё и символ мученического венка, который напоминает, что в браке каждому супругу нужно не забывать о терпении, прощении друг друга и смирении. Ведь семейная жизнь – это не только безоблачное счастье и радость, это и совместные трудности, и горе, которое легче преодолевать вместе. Чтобы сохранить уважение и любовь, необходима работа и усилия двух «царственных особ». И возложение на головы венцов превращает брачующихся в единое целое, открывая перед ними вечную истину. После этого двое людей идут в жизнь рука об руку, поддерживая друг друга и помня о «царственном» положении второй стороны…

Молман тихо, но так, чтобы услышал епископ, прошипел:

– Переходи к венчанию, я это уже девятый раз слышу!

Епископ смущённо покашлял и, поправив митру на своей голове, продолжил:

– Человек – «хозяин Земли», потому что Бог позволил ему властвовать над всеми другими земными тварями. Святитель Иоанн Златоуст говорил о брачном Божьем благословении Адама и Евы как о величестве их самих и потомства над землёй: «Плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, и обладайте ею, и владычествуйте над рыбами морскими, и над птицами небесными, и над всяким животным, пресмыкающимся по земле…»

– Хватит вату катать! Заканчивай! – возопил Молман.

Орган замок, хоры стихли, и епископ, глупо хлопая глазами, переспросил:

– Уже объявлять вас мужем и женой?

Молман взял епископа за край сутаны и властно притянул к себе:

– Как зовут?

– Меня?

– Тебя!

– Преподобный Серафим… я…

– Так вот, Серый, я два раза повторять не люблю…

– Понял, сейчас всё будет!.. – бледнея, прошептал Серафим.

– Раз понял, значит, молодец!

Молман отпустил епископа, тот выпрямился и, поправляя мятый край сутаны, неуверенным голосом продолжил:

– Согласен ли ты… Простите! Согласны ли вы, господин Молман, взять в жёны девицу Томмелису?

– Ещё как хочу взять! – И Молман громко заржал, заставив испуганно заколыхаться пламя близстоящих свечей.

– Согласна ли ты, Томмелиса, взять в мужья господина Молмана?

Томмелиса молчала.

Епископ громче и с нажимом повторил:

– Согласна ли ты, Томмелиса, взять в мужья господина Молмана?..

Неожиданно ожил орган, нарушив тишину своим зловещим крещендо.

– Это что за хрень?! – спросил Молман, крутя головой.

– Я… я… Не… не… не знаю! – просипел епископ, вытирая батистовым платочком испарину на лбу.

Орган заиграл «Марсельезу».

– А ну-ка, прекратить эту херню! – заорал Молман, по-детски топая ногами.

Два лакея, тут же сунув епископу венчальные короны, бросились выполнять приказание. На ходу они выхватили револьверы, а тот, что был с нездоровым румянцем на щеках, скинул камзол, оказавшись в чёрной спецформе личной охраны Молмана. Охранники по винтовой лестнице, спрятанной за алтарём, бросились в каморку органиста.

Выстрел, крик, затем три выстрела, шум борьбы, и неожиданно с балкончика органиста, как кукушка из часов, вылетел один из охранников. Он зацепился фалдами за перила и глупо повис, уронив свой парик на золотой подсвечник. Подсвечник упал, но свечи успели поджечь нафталиновые волосья.

Епископ бросился тушить разгорающийся парик, и в этот момент из-за алтаря вылетело несколько дымовых шашек. Одна упала возле Томмелисы, две улетели в собравшихся гостей, а четвёртая, сбив митру у епископа, подкатилась к ноге Молмана. Тот рефлекторно отпихнул её в сторону.

Со скамеек кто-то блаженно заорал:

– А-а-а-а! Что это?!! Дышать нечем! Мы всё умрём!!!

Дым плотной завесой накрыл собор. Молман завопил, перекрывая гул испуганных гостей:

– Кто это делает?! Кто это делает?!! Я тебя, падла, найду, я тебя, тварь, казню без суда и следствия! Зубами твою мордализацию рвать буду! Я же тебя, урод, в дючку гальюнную целиком засуну! Я повешу тебя прямо здесь, вверх ногами, сам понимаешь, что не за ноги…

В этот момент Томмелиса, чтобы прекратить словесный поток Молмана, ударила его кулаком в потную физиономию.

– Ай! – вскрикнул он от неожиданности.

Его розовые очки упали на пол. Молман замахал руками, пытаясь достать обидчицу.

– А это тебе, женишок, МОЙ свадебный подарок! – И Томмелиса, подняв подол платья, со всего размаху саданула Молману носком туфельки промеж ног.

– Ох!

Молман упал на колени и тонюсенько заскулил. Рядом хрустнули розовые очки, ломаясь под башмаком епископа. Тот, пользуясь ситуацией, незаметно сбегал с процессии, в которой всё пошло не так.

– Томми! – раздалось из белой пелены.

– Дэви!

– Томми!

– Дэви!

Они нашли друг друга в белом мареве, похожем на густой гороховый суп, и, крепко обнявшись, начали страстно целоваться.

Потом Томмелиса прошептала:

– Я знала, что ты вернёшься!

– Я же сказал, что не брошу тебя!

– Как же… писю-то… больно… – простонал Молман, напомнив влюблённым, что времени у них не так уж и много.

Дэви выстрелил в воздух, заставив всех затихнуть.

– Слушайте меня внимательно! Я вооружён и очень опасен и, если вы сию же секунду не покинете это здание, открою по вам огонь!!! – И Дэви выстрелил ещё раз.

Гости, завизжав, бросились к выходу, давя друг друга. Двери собора распахнулись, выпуская марево химического тумана и орущую толпу.

– Бежим!

Дэви подхватил Томмелису, и они, смешавшись с гостями, выскочили наружу.

Возле церкви по-прежнему царил хаос, все хватали продовольственные талоны, которые жиденько, но до сих пор ещё сыпались с потолка…