Текст книги "Превыше всего. Роман о церковной, нецерковной и антицерковной жизни"

Сам Андрей Николаевич был облачен в военную форму – даже не будучи подчиненным армейским командирам, сосуществовать с ними в одном здании (в котором, к тому же, имелся целый генерал-лейтенант), не нося мундир, было невозможно. А вот второй, доселе неизвестный Васильеву человек, который сидел в кабинете и неспешно потягивал чай из надтреснутой керамической чашки, был одет в самый обычный гражданский костюм – пиджак, светлая рубашка, галстук.

– Васильич, это Юрий Иванович! – продолжал улыбаться Буянов, пожимая Васильеву руку и на ходу представляя ему своего гостя. – Мой коллега, хочет с тобой пообщаться… Человек Иваныч хороший, мы как раз с ним твое дело обсуждали, думали, как это лучше устроить… Ну, в общем, не буду вам мешать! – с этими словами и улыбкой лукавой деликатности, столь характерной для чекистов, когда они находятся на своей территории, Буянов покинул кабинет.

– Иваныч, ты если что – дождись меня, я пока в магазин метнусь, жена просила! – напоследок сказал он, закрывая плотную, тяжелую дверь.

– Дождусь, дождусь! – негромко ответил ему человек, представленный Юрием Ивановичем. Голос у него был тихий, мягкий – такой, который бывает у педиатров или прирожденных педагогов, знающих свое дело и влюбленных в свою профессию. Да и выглядел он как добродушный школьный учитель: гладко выбритое, чуть полное лицо, слегка приплюснутый нос, большие зеленые глаза и мягкая, какая-то детская улыбка…

– Да вы присаживайтесь, Василий Васильевич! – сказал он, все так же дружелюбно улыбаясь и глядя на него большими и как будто добрыми, влажными глазами. – Чай будете? А то мне Андрей Николаевич велел вас чаем напоить, после такой-то жары…

Июльское солнце действительно жарило нещадно, и после двухчасовой поездки на уазике, в пыли и духоте, чай был совсем не лишним.

– Спасибо, – коротко ответил он, присаживаясь за стол.

Юрий Иванович налил чай – сначала ему, потом себе. Затем достал из внутреннего кармана пиджака удостоверение – как и предполагал Васильев, неожиданный гость оказался майором ФСК.

– Надеюсь, вы не против пообщаться? – сказал он со все той же обезоруживающей детской улыбкой.

– А разве мне решать? – угрюмо ответил вопросом на вопрос Васильев. – Вас, надо полагать, интересует это дело… По поводу проверки складов…

– Ну что уж вы так! – добродушно ответил Юрий Иванович. – Решать вам, отчего же нет? У нас сейчас, сами знаете, свобода и демократия. Приказывать мы никому ничего не можем, хотя и раньше, по правде сказать, не так уж часто приказывали… А уж теперь… – тут он вяло махнул рукой, по-прежнему улыбаясь. И продолжил:

– Да и вся эта суета со складами, на самом деле, никого особо не интересует. Все же в одной стране живем, по одним улицам ходим. Все всё понимают. Тоже, подумаешь, преступление века! Кто-то списанный карбюратор из части вынес! Если мы сейчас каждого прапорщика, который покрышку или там два кило сахара из части утащил, будем арестовывать, так нам придется чуть не всю армию пересажать…

– Ну, не всю, – Васильев «на автомате» вступился за армию.

– Не всю? Ну вот у вас в части много есть народу, кто ни разу ни канистры бензина не вынес, ни какой-нибудь тряпки со склада?

– Ну, это уж да… – неопределенно промычал Васильев.

– Вот именно! Система! Довели людей, что тут говорить!.. А семью кормить надо, да никто об это не думает – из тех, кто решения там, наверху, принимает. Раньше и помыслить такого было нельзя – вот, как у вас в части случилось, с Василием Петренко…

– Что вы имеете в виду? – удивленно спросил Васильев.

– Да что я имею в виду… Можно сказать, довели человека до самоубийства… Или я не прав?

– Да правы, в каком-то смысле… Ему ведь семью кормить было надо, – ответил Васильев.

– Да-да… Двойняшки у него были?

– Тройняшки.

– Эх-х! – Юрий Иванович вздохнул, отпил глоток чая. – Тройняшки! А у меня один сын… Не поверите, всегда хотел, чтобы двое пацанов были, а лучше трое. Так жене и говорил, помню, когда еще в институте учился: чтоб, говорю, тройню мне родила!

Васильев улыбнулся, и Юрий Иванович вместе с ним.

– А у вас ведь двое парней? – спросил Юрий Иванович.

– Двое…

– Завидую! А у меня вот один. Как моя мать говорила: «Один ребенок – это не ребенок, это полребенка».

– Да и моя мать так же говаривала, – ответил Васильев. – А вот у Васи, у Василия Петренко, сразу трое родилось. Да кормить стало нечем. Не раз мне жаловался…

Юрий Иванович понимающе кивал.

– Говорит: «Жена замуж шла – думала, за офицером, как за каменной стеной! А мне семью кормить нечем!» – с горечью вслух вспоминал Васильев.

– Да, жизнь пошла!.. – грустно поддакнул Юрий Иванович.

– Так он до самоубийства и дошел… До смертного греха! – сказал Васильев. Последние слова у него вырвались как-то сами собой, и он даже слегка поежился, опасаясь, что проявление его религиозности будет воспринято негативно (а то, что он верующий, наверняка должно было быть известно его собеседнику из ФСК).

– Да, Василий Васильевич, именно так, до смертного греха! – неожиданно сочувственно отозвался Юрий Иванович. – Хотя на мой взгляд, это не в меньшей, а в большей степени вина тех людей, кто его до этого довел. Ну да это мои собственные мысли. С православием они, наверное, плохо согласуются?

– Ну, не мне решать, насколько они согласуются, – ответил Васильев.

– Ну почему же не вам, Василий Васильевич? Кстати, я ведь вас всерьез спрашиваю. Да и кого же еще спрашивать, как не вас? Вы человек глубоко верующий, трудитесь при церкви…

Васильев несколько растерялся от неожиданно дружеского тона. Что это значит, он еще не понял, но почувствовал, что столь терпимое и демонстративно сочувственное отношение к его церковной деятельности совсем не случайно.

– Ну, если вас интересует мое мнение… – чуть смущенно, начал говорить Васильев, – то, конечно, доведение человека до самоубийства – это грех. За такое Господь серьезно спросит…

– Вот и я так думаю, – поддакнул Юрий Иванович.

– Честно говоря, неожиданный вопрос, – признался Васильев.

– Неожиданный? Что ж, понимаю вас… – на лице его собеседника снова засветилась тихая, детская улыбка. – В нашем обществе о таких вещах ведь не принято говорить, тем более всерьез. Пока, по крайней мере, не принято. Но, если честно, я ведь с вами именно об этом и хотел переговорить.

– О чем конкретно, простите? – насторожился Васильев.

– О вашей церковной деятельности, Василий Васильевич, о вашей церковной деятельности… Кстати, что вы чай пустой пьете? Тут еще какие-то печенья завалялись, а Андрей Николаевич мне вас угощать наказывал. Не хотите?

– Спасибо, – Васильев взял половинку печенья, на ощупь казавшегося каменным, и отправил ее в рот.

– Вы ведь собираетесь становиться священником, Василий Васильевич? – спросил его Юрий Иванович.

– Это не мне решать. Если Владыка благословит…

– Думаю, благословит. Насколько нам известно, планы такие у него есть, да и не хватает в епархии священников, – сказал Юрий Иванович.

– Благословит – буду, – коротко ответил Васильев.

– Вот и очень хорошо! – сказал его собеседник. – Вы не подумайте, я ведь искренне говорю: хорошо! Состояние нашего общества такое, что, по правде сказать, только на Церковь надеяться и приходится. Смотришь вокруг и думаешь: что будет с нашей молодежью? Кто ее будет воспитывать?

– Да, это верно! – горячо согласился Васильев. – У нашей страны только одно спасение: православие.

– Пожалуй, что так, – снова согласился с ним Юрий Иванович, вновь очаровательно улыбнувшись. – Коммунистическая идеология, хорошая она была или плохая, – но она больше не государственная. Хотя, как по мне, у коммунизма и христианства много общего. Хорошие ведь идеи были! Сейчас ругают и комсомол, и пионерскую организацию, а ведь кое-какое воспитание они давали. И не самое плохое! Какая-то мораль, понятие о дозволенном и недозволенном… – почти мечтательно рассуждал чекист.

– Да, было! – с готовностью подхватил Васильев. Он действительно искренне веровал и считал себя православным. Но при этом вера в его душе уживалась с горячей, страстной советской ностальгией – ностальгией по советскому детству, пионерским лагерям, дешевому и вкусному пломбиру и радио, которое каждое утро велело вставать на зарядку, отчитывалось о собранном в Средней Азии хлопке и об очередном запуске космического корабля…

– Я вообще считаю, все лучшее, что было в советские времена – это нам досталось от православия. От православного прошлого! – горячо начал рассуждать Васильев. – И это и было в советской системе воспитания. Атеизм, богоборчество – это наносное, гниль… – произнеся эти слова, он чуть споткнулся, вспомнив, что его собеседника они едва ли обрадуют. А ругаться с ним не стоило.

– Возможно, – легко согласился Юрий Иванович. – Но как бы там ни было, что было – то уже прошло. Сейчас другие времена, хорошие ли, плохие ли, но – другие. А заботиться о воспитании молодежи, да и всего населения, нужно. Как и об их безопасности.

– Безопасности? – спросил Васильев.

– Да, безопасности. Сейчас у нас полная религиозная свобода, и это, наверное, хорошо. Но у этой свободы есть и обратная сторона: посмотрите, сколько разных сект ринулось в нашу страну!

Глаза Васильева загорелись яростным огнем, полыхавшим в его душе ревнителя-неофита. Секты! О, их он возненавидел еще до того, как пришел к православию! Все эти «баптисты» и прочие Аум Синрикё, лезущие в Россию!..

– Это огромная опасность! – с чувством сказал он. – Они же людей натурально зомбируют! Люди просто контроль над собой утрачивают! Страшное это дело, сатанинское!

– Согласен, – ответил Юрий Иванович. – А нынешнее законодательство, к сожалению, нас по рукам и ногам вяжет…

– Это точно! Разрешили всякой мрази к нам ехать! Творят что хотят! – в пылу Васильев забылся настолько, что начал перебивать своего собеседника-чекиста.

– Совершенно верно, – вновь согласился Юрий Иванович. – А со своей стороны скажу, что такие секты часто являются прикрытием для работы иностранных разведок. В частности ЦРУ. Ведь под видом гуманитарной помощи могут доставляться самые разные, в том числе и запрещенные грузы. Например, шпионское снаряжение. Сами понимаете, промыть мозги человеку, чтобы он начал заниматься шпионажем, да и вообще чем угодно, хоть терроризмом, такие секты могут…

– Это уж точно! – яростно поддакнул Васильев.

– Для примера, вот, могу рассказать… Хотя это и служебная, в общем-то, информация, – тут Юрий Иванович доверительно улыбнулся. – Секта мормонов. Слышали, наверное, про такую?

– Ну еще бы! – ответил Васильев.

– Ну вот… Мормоны за пределами США, по нашим данным, очень тесно работают с ЦРУ. На протяжении последних полутора лет, когда они стали проникать в Россию, их неоднократно ловили вблизи наших военных объектов. Как бы случайно там оказывались. «Гуляли». Понимаете?

Васильев понимающе, с демонстративной ироничностью ухмыльнулся.

– А сейчас, по нашим данным, они собираются открывать свои представительства в Мангазейской области. На пограничной с Китаем территории, кстати.

Васильев сокрушенно кивал головой, демонстрируя полнейшее понимание.

– Но не только в мормонах дело, – продолжил Юрий Иванович. – К сожалению, есть и Православные Церкви, деятельность которых, так скажем, вызывает вопросы…

– Православные? – удивленно и настороженно переспросил Васильев. Неожиданный переход от мормонов к православным застал его, почти убаюканного рассуждениями об американских сектантах, врасплох.

– Например, Русская Православная Церковь Заграницей, так называемая РПЦЗ, – пояснил его собеседник.

– А, эти! – с презрением, а равно и с облегчением, ответил Васильев. – Но какая же это Церковь! Это раскольники! Безблагодатные раскольники! – твердо завершил он.

– Ну вот видите! – улыбнулся Юрий Иванович. – А говорите: не вам решать! А сами, на самом деле, все-то знаете…

– Простите, не хотел вас… – смущенно промямлил Васильев.

– Нет-нет, Василий Васильевич, все в порядке! – поспешил его успокоить чекист. – Я просто как раз и хотел сказать: вот, сразу видно, когда человек искренне интересуется, разбирается… Все вы правильно говорите.

На несколько секунд возникла пауза. Юрий Иванович отпил чаю и продолжил:

– Вот вы говорите – раскольники. А вы, может быть, в курсе, с кем эти раскольники связаны?

– То есть – с кем связаны? – не сообразив сразу, куда клонит его собеседник, спросил Васильев.

– Я имею в виду, за рубежом связаны… У нас есть все основания полагать, что они тесно сотрудничают с ЦРУ, да и другими разведками блока НАТО, – многозначительно сказал чекист.

– Это да. Знаем, как же! – поддакнул Васильев.

– Религиозные вопросы – это, сами понимаете, не наше дело, – мягко продолжал Юрий Иванович. – Но вот что касается разведдеятельности, да и вообще вопросов безопасности – то это, извините, мы просто так оставить не можем.

Васильев понимающе кивал.

– Поэтому, – продолжал Юрий Иванович, – мы хотели бы попросить вас нам помочь…

– Как? – спросил Васильев.

– Не безпокойтесь, Василий Васильевич. Ничего сложного, ничего страшного! – голос чекиста шелестел мягко и успокаивающе, а его влажные зеленые глаза лучились доброжелательностью. – Вот мы сейчас сидим с вами, общаемся, разговариваем о разных вопросах… Причем ведь видно, что вы в них разбираетесь существенно лучше, чем я…

Васильев чуть опустил голову, смущенный довольно откровенной лестью.

– …А я этими вопросами занимаюсь уже более десяти лет, – внезапно в доселе мягких, убаюкивающих интонациях чекистского голоса промелькнула сталь, заставившая Васильева встрепенуться.

– Собственно, нужно будет вот также периодически встречаться, обмениваться мнениями, – продолжал Юрий Иванович. – Какие-то вопросы я буду вас просить прояснить специально, иногда (это, впрочем, едва ли будет часто) мне может потребоваться ваша помощь… Ну, например, чтобы довести наше мнение до нужного человека. Что вы об этом думаете?

Васильев помолчал несколько секунд. Все было абсолютно ясно: его вербуют. Ему предлагается стать агентом ФСК (совсем еще недавно бывшего КГБ), который будет информировать ФСК о церковной жизни. А иногда и выполнять их прямые приказы. Раньше таких называли сексотами…

С одной стороны, Васильев был морально готов к такому повороту. Времена воинствующего безбожия прошли – по крайней мере, официально утверждалось именно так. Почему бы не сотрудничать с государственными структурами? Тем более что и про секты, и про американскую РПЦЗ (карловацкий раскол!) Юрий Иванович говорил все правильно… «Что же в этом плохого? – спросил себя Васильев и тут же ответил: – Да, в общем, ничего».

Но при этом в голове невольно крутилось все то, что он прочитал в плохо изданных желтоватых брошюрках, которые продавались в иконной лавке Свято-Воскресенского храма: о новомучениках, о тех, кто отказался пойти в услужение чекистам и получил от Господа мученический венец, о безбожной власти, которая даже хуже языческой… И это невольно сдерживало его от немедленного согласия.

– Встречаться, говорить, конечно, можно… – медленно, уклончиво ответил Васильев.

– Хорошо, – мягко ответил Юрий Иванович, как будто бы не заметивший его колебаний. Он запустил руку под стол, вытащил оттуда потертый кейс и извлек из него бумагу, напоминавшую анкету.

– Простая формальность, Василий Васильевич, но, к сожалению, необходимая! – сказал он, положив перед Васильевым эту бумагу. – Если вы согласны с нами сотрудничать, то мы обязаны взять с вас подписку. Вот здесь подпишитесь… Если, конечно, вы согласны.

– Да, в общем, конечно, да… – глухо, почти басом, промямлил Васильев. – Как-то неожиданно только…

Юрий Иванович улыбался все той же тихой, детской улыбкой.

– Я, конечно, не против… А можно мне подумать? – почти умоляюще спросил Васильев.

– Да, можно, – спокойно, так же по-доброму, ответил Юрий Иванович и убрал бумагу обратно в кейс. – Чай будете?

– Да нет, спасибо… – ответил Васильев. – Я, наверное, пойду… Если вы не против?

– Нет, конечно, не против, – сказал Юрий Иванович.

– Я подумаю и сразу же сообщу, – пробормотал Васильев и тяжело поднялся из-за стола. Постояв в нерешительности несколько секунд, он двинулся к двери. И в этот момент чекист, как будто спохватившись, сказал ему вдогонку:

– Да, Василий Васильевич, совсем забыл сказать, а Андрей Николаевич как раз просил по вашему делу, насчет складов. Должен вас предупредить, что там все, к несчастью, развивается очень серьезно: собираются заводить уголовное дело.

– Как… уголовное дело? – Васильев почувствовал, что ноги его подкосились, будто их подрубили. Он развернулся и буквально впился побелевшими пальцами в спинку стула.

– Да знаете, совсем из головы вылетело, забыл сразу сказать. Уголовное дело будут заводить, о хищениях. Насколько я понимаю, оно должно стать показательным – понимаете ли, борьба с воровством и коррупцией в армии…

– Воровством и коррупцией?! – возмущенно, на выдохе переспросил Васильев. – Да какое ж тут воровство с коррупцией?!

– А разве нет? – коротко переспросил его Юрий Иванович. И слова, и взгляд его стали заметно жестче.

– Ну да… То есть… – Васильев окончательно запутался в своих мыслях, по-прежнему судорожно сжимая спинку стула.

– Да, такие дела, к сожалению… Такие дела! – сочувственно промолвил Юрий Иванович. После этого он встал из-за стола, расправил плечи и снова включил старенький металлический электрочайник.

Повисла пауза. Юрий Иванович снова сел за стол и как будто на минуту совсем забыл о своем госте. Васильев же продолжал стоять.

– Такие дела, – вновь отрешенно произнес чекист. – Там, насколько я знаю, все уперлось именно в эту «показательность». Хотят реального наказания, суда, возможно, даже не условного приговора. Судом чести, к сожалению, там явно не закончится…

– Вы… можете мне помочь? – спросил Васильев.

– К сожалению, мы далеко не всесильны… Да и времена сейчас не те!.. – с некоторой мечтательностью произнес Юрий Иванович и вдруг продолжил резким, деловым тоном: – Но кое-что мы еще можем. Только сами понимаете, не я лично или Андрей Николаевич. Помочь мы можем, так сказать, на ведомственном уровне. А на этом уровне мы в таких вопросах помочь можем только своим.

Васильев понял, что попался.

– Я согласен, – ответил он.

– Очень хорошо, – сказал Юрий Иванович, вновь поднырнул под стол, вынул кейс, а из кейса – все тот же листок и пишущую ручку.

Васильев дрожащей рукой поставил свою подпись. Юрий Иванович, наблюдавший за ним уже почти отеческим взглядом, произнес:

– Да не волнуйтесь вы так, Василий Васильевич! Все хорошо. А насчет этого дела со складами – забудьте. Главное, сами сейчас поводов не давайте – понимаете меня?

Васильев кивнул. Подразумевалось: по крайней мере сейчас, накануне выхода в отставку, не тащите из части все, что не приколочено.

– Ну и замечательно. Дослуживайте себе спокойно и становитесь священником. У вас для этого все данные есть, – последние слова прозвучали чуть насмешливо. Но возможно, что будущему благочинному это только показалось. Он снова с готовностью кивнул.

– Может, мне вам телефон оставить, на всякий случай? – выпалил он и тут же понял, что сказал глупость.

– Да не надо, – вяло отмахнулся Юрий Иванович. – Он у меня уже есть. А вот вы мой запишите, – тут он продиктовал номер. – На всякий, как говорится, пожарный, – и тут чекист снова улыбнулся своей детской улыбкой.

Выпив чашку чая, майор Васильев попрощался с ним (Буянова он так и не дождался) и пошел к машине. Чувствовал он сейчас себя гораздо более уверенно, чем несколько часов назад: ревизия складов ему более не угрожала. И руки уже почти не тряслись.

* * *

Через два месяца майор Васильев вышел в отставку. У него была хоть и небольшая, но все-таки воинская пенсия. К тому же Владыка Пахомий объявил ему, что намерен его рукополагать – и действительно рукоположил на Святках. Причем где-то с октября его отношение к Васильеву переменилось. Вообще Пахомий ругался часто и много, не брезгуя иногда и матом, причем объектом его ругани было преимущественно духовенство. В частности, именно поэтому, как единодушно предполагали все кафедральные клирики, он облачался перед службой в алтаре, скрытый от глаз прихожан иконостасом, а не на середине храма (как положено по церковному Уставу).

– Идиоты! Дебилы! – величал своих священников Пахомий, наматывая на руки шнуры от поручей и пинками и ударами локтей отгоняя тех попов, кто в тесном пространстве маленького алтаря старого Свято-Воскресенского храма имел неосторожность оказаться слишком близко к его монументальной фигуре.

Предположение о том, что Владыка стесняется прихожан, хотя и было естественно, но имело явный логический изъян: в иных ситуациях наличие прихожан никак Пахомия не сковывало.

– Ты что буровишь, мать твою?! – разносился архиерейский рык из приоткрывавшихся диаконских врат, когда хор (тогда еще во многом самодеятельный и необученный) допускал очередную ошибку. Подобные замечания время от времени звучали под сводами храма, и духовенство, а равно и постоянные прихожане, к ним давно привыкли (хотя тех, кто сталкивался с этим впервые, подобный стиль шокировал).

Но вот Васильева почему-то Пахомий ни дебилом, ни идиотом не называл. И вообще не ругал – ни приватно, ни прилюдно. Держался с ним, сначала и вовсе простым алтарником, а потом священником, совершенно ровно. Благодарил очень скупо, но и замечаний почти никогда не делал. После рукоположения оставил его при Свято-Воскресенском храме в качестве еще одного попа – в основном для служения треб. При этом, если других клириков он иногда вызывал по разным делам к себе, то отец Василий за все то время, что Пахомий находился на мангазейской кафедре, порог его кабинета переступил буквально несколько раз. И с октября 1994 года до самого отъезда Владыки у него с ним не было почти ни одного сколько-нибудь продолжительного разговора.

Другие священники – в основном, еще молодые – терялись в догадках: что бы значило столь необычное поведение их архипастыря? Тем более что раньше он с Васильевым общался так же, как и со всеми остальными пономарями. Некоторые думали, что случившаяся перемена – следствие каких-то особых отношений, вдруг возникших между новым клириком и архиереем, поначалу даже поговаривали, что он намерен его «двигать» по карьерной лестнице. Однако с чего бы взяться особым отношениям, никто предположить не мог. Дежурная среди недоброжелателей версия о гомосексуальной связи явно не работала – Пахомий подобных наклонностей не имел, и это было слишком очевидно даже для недоброжелателей. Так братия-сослужители и терзались разными догадками вплоть до отъезда Владыки.

Сам же отец Василий сообразил достаточно быстро, в чем дело. Правда, сообразить было значительно легче, чем признаться себе в этом… Пахомий был старым архиереем, сделавшим церковную карьеру еще в советское время. Уровень его знакомств, а стало быть, и уровень информированности был весьма значителен. В бытность свою архимандритом и преподавателем Духовной семинарии в Одессе он перезнакомился не только со многими епископами РПЦ МП, но даже и с зарубежными богословами и архиереями. В те времена власти старались лишний раз не пускать в Москву церковные делегации, прибывавшие в СССР из-за рубежа. Не то чтобы от этого мог быть какой-то ущерб даже и с советской точки зрения – скорее из принципа. Мол, знайте свое место! Поэтому делегации везли на юг – в Одессу, где было море, вино и фрукты и где можно было организовать достойный прием.

За время своего служения Пахомий видел очень многое и научился многому. Да и не только за время служения – ведь рос-то он в священнической семье, и времена антицерковного террора и сталинских концлагерей его родители помнили прекрасно. Они могли рассказать многое, очень многое – и рассказали. Потому огромный личный опыт, в сочетании с природной интуицией, позволял Владыке Пахомию видеть то, что другим людям было незаметно.

«Почуял сексота», – как-то признался сам себе Васильев, в очередной раз задумавшись о необычном поведении архиерея. Для всех остальных он был обыкновенным молодым попом, не лучше и не хуже. Но у Пахомия сработал его внутренний радар: он безошибочно засек чекистского информатора. И далее стал действовать по оптимальной для архиерея советских времен схеме. Гнобить сексота он не стал – по двум причинам. Во-первых, это безполезно (все равно кого-то зашлют или завербуют, всех не загнобишь), во-вторых – небезопасно (епископ, который не хочет присутствия вблизи себя людей из госбезопасности, становится крайне подозрительным в глазах госбезопасности). Но, демонстративно не трогая и вообще никак не задевая завербованного попа, он постарался от него отдалиться. Как говорится, от греха.

Подобного рода чутье и навыки неизбежно вырабатывались у всех или почти у всех епископов и старых священников советского времени – за вычетом, разумеется, тех, кто сам работал на КГБ. У Пахомия, несмотря на его буйный и несдержанный нрав и любовь к выпивке, «внутренний радар» работал по-прежнему безупречно, а чекистские капканы он чуял лучше, чем старый волчище чует капканы обычные. Молодые священники, рукоположенные уже после 1991 года, такими способностями не обладали, и именно поэтому никто из клириков Свято-Воскресенского храма, за исключением самого отца Василия, не смог разгадать, почему их архипастырь в отношении одного-единственного попа повел себя столь странно…

Странности закончились только тогда, когда Пахомий покинул Мангазейск. Новый архиерей, Владыка Евграф, не обладал чутьем своего предшественника и вскоре приблизил к себе отца Василия, сделав его благочинным Мангазейского округа. Что устраивало все заинтересованные стороны.