Текст книги "Некрополис"

8

Вернувшись к себе в восьмом часу вечера, Илья Петрович поспешно избавился от гнетущей пугающей тишины. Наперебой зашумели радио и телевизор. Из чеснока, помидора, ветчины и четырех желтков сделал омлет. Щедро насыпал сухого корма в кошачью миску. Буся понюхала подушечки с говяжьим паштетом и отошла в сторону.

– Чего ж тебе надо? А?

Она тихо ответила. Но Данилов ее не понял.

За омлет Илья Петрович принялся с отвращением. Чего же ему надо? А?

– Вернем с того света. Недорого. – Вкрадчиво улыбнулся женский голос.

И после невеселой местной рекламы «Русское радио» запело: «И ты ушла, и не сказала – я скоро вернусь…». Передернувшись, Данилов переключился на «Авторадио». А там подкатило: «Ты ушла рано утром, чуть позже шести». « Наше радио» выдало: «Ну, зачем же ты ушла, ты ушла, куда же ты ушла, ты ушла». «Русской волна» принесла: « Ты ушла, оставив след за собой, и теперь ты стала яркой звездой». А «Ретро ФМ» вспомнило: «А ты опять сегодня не пришла».

Между тем на плоском настенном экране с иконкой выключенного звука в левом углу, словно фарш из мясорубки, вылезали из могил мертвецы и, пошатываясь, брели, куда мутные белесые глаза глядели… На другом канале показывали «Вы не знаете Джека» с Аль Пачино в роли Кеворкяна. Илья Петрович рассеянно стал нажимать на пульт: «Смерть ей к лицу», «Элвис и Анабель», «Медовый месяц Камиллы», «Степфордские жены», «Самоубийцы: история любви»… Данилов обреченно вздохнул и вернулся к «Ночи живых мертвецов». Пусть себе молча оживают на немом экране. А разноголосое радио пусть себе горланит: «Так уж бывает, так уж выходит, кто-то теряет…» Все лучше, чем тишина. При говорливой шляпнице он мечтал о ней, а без шляпницы тишина пугала.

– Бойтесь исполнения своих желаний. – Сказал Илья Петрович сам себе.

Убравшись на кухне, он доплелся до комнаты и, упав в кресло, принялся пультом переключать каналы. Ужасы, ужасы, ужасы. «Пункт назначения», «Жизнь за гранью», «Коматозники». Невеселую рекламу прерывали невеселые фильмы. Ненадолго.

Выпить что ли? С поминок осталось полусухое. На кухне он погладил спавшую калачиком на стуле кошку и вынул из кухонной тумбочки крымское Каберне Совиньон. В выдвижном ящике за половником спрятался штопор. Жесткое вино отдавало пластиком и поминками. В гостиной, с трудом осилив с четверть стакана, Илья Петрович опять принялся терзать пульт телевизора. «Ночь живых мертвецов», «Рассвет мертвецов», «День мертвецов», «Сумерки Мертвецов». Илья Петрович почувствовал себя среди своих и на своем месте. Вечер мертвеца с бутылкой Каберне и пультом. С виду ханыги и доходяги они вырастали из мутной воды и выбирались на берег. А один из них смахивал на Мережковского. Человек приходит, трахается и уходит. Жизнь – это смертельная болезнь, которая передается половым путем. Мережковский искрился скучными афоризмами; зарос окаменевшими мертвыми словами.

На часах над комнатной дверью тридцать пять минут мертвятого. Пора закругляться и отходить. «Человек создан для счастья», – уверяет Короленко. «На свете счастья нет», – возражает Пушкин. «Подожди немного, отойдешь и ты», – утешает Лермонтов.

Данилов нажал на пульт. На экране задыхалась и хрипела шляпница. С искривленным от судороги лицом и полуоткрытыми ртом она лежала навзничь на кровати. Туман застилал глаза. Она уходила. Она уже была так далеко, что уже никого не видела и ничего не помнила. «Вернись!» – Хотелось крикнуть вдогонку. Но голос упал до квохтанья, которое растоптал звонок в дверь.

Данилов тотчас проснулся в слезах. Спросонья неловкой ватной рукой смахнул с подлокотника кресла стакан. На ковре расплылось красное пятно. На экране угрюмые мертвецы поднимались на взгорок.

Надрывно мяукая, Буся нетерпеливо царапала входную дверь, словно снаружи был кто-то, кого она долго ждала. Данилов отпер входную дверь. Никого. Скользнув в щель, кошка выскочила на площадку.

– Куда!

Кошка исчезла на лестнице. Серой тенью опрометью – вниз.

– Ну и черт с тобой! – С ожесточением пробормотал Данилов. И тут же вспомнил: « Только не выкидывай ее». Но ведь она сама удрала. Сделала лапы. Не виноватый он.

Из живых в квартире остались только мертвецы, да и те на экране. Одна ушла, другая убежала. Все его бросили… Комната ощетинилась вещами, ее очертания обострились и ввалились. Стянувшись, комната съежилась, похолодела и умерла. Стала склепом… Быстро собравшись, Илья Петрович выскочил за дверь.

9

Спустившись по лестнице, он вышел из подъезда и огляделся. Кошка сидела поодаль на тротуаре и выжидающе смотрела на Данилова.

– А ну вернись! – Потребовал он.

Мяукнув, кошка исчезла за углом. Данилов поспешил за ней.

Кошка зарысила по проулку, где торговали венками, покрывалами и подушками для гроба, траурными лентами, одеждой и обувью для покойного, а так же изготавливали фото на памятники. С фотокерамики на Данилова уставились серые, пропыленные временем лица. Кошка завернула в другой проулок.

Илья Петрович все пытался образумить и остановить ее. Он умолял, ругал и проклинал. Но ей было хоть бы хны. Она пропускала его слова мимо торчащих ушей. Вся в свою хозяйку. Кошка останавливалась и, присев на задние лапы, ждала, когда Данилов приблизиться, а потом срывалась с места. Да плевать на нее. Вернусь к себе и допью Каберне. Слава богу, сегодня выходной. Но Илья Петрович, словно привязанный, продолжал следовать за кошкой.

Кошка добежала до одноэтажного здания. На фасаде светилась электронная вывеска « Лазарь Четверодневный». «Л» выглядела как вышедший вон мертвец. Ниже бежала строка: «Еще не вечер! Пенсионерам предоставляются скидки». Кошка присела перед автоматическими дверьми и, задрав голову, мяукнула. Двери бесшумно раздвинулись, и кошка прошмыгнула внутрь. Выходя вон, сутулый костлявый человек в похоронном костюме, недоуменно покосился на кошку. Остановите ее! Хотел крикнуть Данилов черному двубортному пиджаку. Но лишь тихо выругался и последовал за кошкой.

В сумрачном вестибюле за столом сидел спиной к темному окну плотный обритый под зека охранник в голубой рубашке и с мечтательной улыбкой читал большую черную книгу, похожую на Библию. Со стен безмолвно кричали постеры похожие на советские агитационные плакаты: «Нищие благовествуют и мертвые воскресают». «И мертвые воскреснут нетленными, а мы изменимся». «Встань спящий и воскресни из мертвых». Металлические стойки обросли рекламными буклетами и открытками.

Миновав вслед за кошкой турникет, Илья Петрович оказался в длинном узком коридоре. Дверь справа порывисто зевнула и проглотила кошку.

Бледный с впалыми щеками пучеглазый похожий на ожившего мертвеца человек скривил полные губы в удивленной улыбке:

– Ты смотри, какая шустрая.

– Только уж больно худая. – Весело отозвался из кабинета женский голос. – Тебя голодом морят что ли?

Кошка жалобно мяукнула.

– Проходите, – пучеглазый посторонился.

Данилов вошел в кабинет. Дверь закрылась.

10

За столом сидела молодая светлоглазая женщина и светилась улыбкой. Она была похожа на ангела. На краю стола в углу чернела прямоугольная табличка, на которой золотистым готическим шрифтом было написано:

«Марина Игоревна Чайка

менеджер-консультант»

– Серебристая русская, – сказала Чайка, гладя мурчащую кошку. Данилов недоуменно скривил губы. – А вы разве не знали?

Данилов пожал плечами:

– Это кошка жены.

– У нее хороший вкус.

– Она умерла.

Отдернув руку и отстранившись от кошки, Чайка всмотрелась в желтые глаза:

– Гм… А выглядит, как живая. Класс.

– Жена умерла. – Голос Данилова дрогнул.

– Извините. Что-то я под вечер туплю. – Женщина виновато улыбнулась.

– Это вы извините. – Данилов хотел забрать кошку.

Кошка вцепилась когтями в серую кофточку.

– Не хочет. – Чайка грустно улыбнулась.

– Тоскует. Все ждет, когда вернется хозяйка. И мне…

– Кошка неспроста здесь оказалась. – Долгий многозначительный взгляд Чайки обжег холодом, пробрал до костей. По коже побежал мороз. Ангел обернулся снежной королевой. Или того хлеще.

Данилов вопросительно посмотрел в светлые глаза Чайки, а потом заглянул в желтоватые как спелый крыжовник глаза кошки, которая тихо урчала в руках женщины. Вспомнив черно-белую ночь от Джорджа Ромеро, Данилов передернулся.

– Это не для меня. – Схватив кошку, он пошел прочь.

– Встань, спящий. Лучше сделать и пожалеть, чем жалеть о том, чего не сделал. – Остановил в двери голос Чайки. Обернувшись, Илья Петрович растерянно посмотрел на женщину. – Она проснется и ваш кошмар закончится. Все будет, как было.

Данилов судорожно прижал кошку к груди, словно пытаясь придушить. Кошка сдавленно мяукнула и царапнула по сердцу.

Илья Петрович закрыл дверь и вернулся за стол.

11

– Когда это случилось?

– Шестого августа.

– Месяц назад. Замечательно. – Худые пальцы Чайки пробежались по клавиатуре, извлекая из них костяной звук.

Осенней листвой посыпались сухие короткие вопросы. Клавиши точили голову. Их клацанье торопливо взращивало теменную боль.

– Как вы? – Оторвавшись от монитора, Чайка улыбнулась Данилову.

– Вроде еще живой. – Ответил он с вымученной улыбкой.

– Тогда продолжим.

«Как будто покупаю в рассрочку телевизор», – рассеянно прошелестело в голове Данилова, который стал подписывать ворох бумаг. Разрешение на обработку персональных данных, на эксгумацию, на использование тела в рамках проекта «Лазарь Четырехдневный»… Илья Петрович слышал, но не слушал, смотрел, но не видел Чайку. Он превратился в сомнамбулу, как в тот день, который он прожил в чаду сумбура. И как тогда ему стало все безразлично.

Он попытался встряхнуться и прийти в себя:

– А гарантия? – И тотчас вспомнил, что уже спрашивал об этом.

Чайка с терпеливой улыбкой ответила:

– Четверть века. Раньше было пять.

– А что изменилось? – И это он вроде бы говорил. Что с ним? Дежавю? Или это сон?

– Все течет и ничто не стоит на месте. В том числе и технология.

Рассрочка платежа на три года. Это было по карману. Если что, возьму кредит. Паспорт и банковская карточка были с собой. На руках одобрительно мурлыкала кошка. Чайка сняла копию паспорта.

– Завтра занесу свидетельство о смерти.

– Если не затруднит.

Рассеянно подмахнув бумаги, Данилов отправился в бухгалтерию.

– Да ну оставьте кошку здесь. Я покараулю.

Нагло вмешался телефонный звонок. Чайка сняла трубку:

– Лазарь Четырехдневный слушает.

– Еще не вечер. – Сказал сам себе Илья Петрович и вышел с кошкой.

12

Бухгалтерия. В дальнем углу у окна за столом хмурилась немолодая приземистая женщина с бледным квадратным лицом, глядя на экран монитора, как будто в зеркало.

– Лазаревна?

Данилов недоуменно уставился на бухгалтершу.

Она кивнула на кошку:

– Воскрешенная?

Та мяукнула обиженно.

– Просто живая. – Он приложил карточку к кардридеру. – Прошло?

Бухгалтерша кивнула:

– Как по маслу.

Замерев, Данилов уставился на кассовый чек в руке. Ну, вот и все. Неужели я это сделал? Внутри что-то оборвалось и перевернулось. В глазах потемнело. В голове зашумело. Шею и плечи свело. Тело болезненно одеревенело. Обжег и стал душить тошный страх. Илья Петрович тихо ужаснулся тому, что натворил.

– Что с вами? – спросила бухгалтерша.

– Какой же я дурак! – Сказал он сам себе и выскочил за дверь.

Илья Петрович ворвался к Чайке. Говоря по телефону, Чайка вопросительно посмотрела на Данилова с кошкой, которая пыталась вывернуться.

Ладонью прикрыв микрофон телефонной трубки, Чайка спросила:

– Что-то не так?

– Все не так. – Илья Петрович прижал к груди кошку, словно защищаясь.

– Перезвоню. – Чайка бросила трубку. – Думали, думали и передумали?

Колючий взгляд Чайки впился в искаженное лицо Данилова.

– Я… – Данилов хотел сказать «ошибся», но запнулся. – Не знаю… что со мной.

– Чего вы мечетесь? Поздно уже.

– Поздно?!

– Платеж поступил. Пробуждение началось. Лазарь зашевелился.

– А если я все-таки того…

– У нас все, точно как в аптеке: обмена и возврата нет. – Взгляд и голос Чайки обдали холодом.

Илья Петрович поежился:

– Жестко.

– Лазарь Четырехдневный не играет в бирюльки.

– Я так и знал. – Данилов сник и понурился.

Чайка смягчилась и сочувственно улыбнулась:

– Вы все сделали правильно.

– Неужели? – Данилов недоверчиво и с отчаянной надеждой посмотрел на Чайку.

Чайка кивнула. Поддакивая, мяукнула кошка.

– Я бы поступила точно так же. – Налив из кулера в бумажный стакан воды, Чайка подошла к Данилову. – Подождите немного. И все образуется.

И как такое доброе открытое лицо могло еще минуту назад быть холодным и строгим?

– Немного это сколько?

– Несколько дней.

– Так скоро?! – Он схватил стакан и стал судорожно пить. Зубы застучали, словно клавиши клавиатуры.

– Не волнуйтесь. Она будет как новенькая… То есть… Ну, вы поняли

– Правда?

– Какой она была, такой она и вернется. – Заверила Чайка и забрала пустой стакан.

13

Данилов с урчащей кошкой скучал перед телевизором. По всем каналам шли «Спокойной ночи, взрослые». Страшилки с живыми покойниками нагоняли тоску и сонливость, привычно успокаивали и убаюкивали.

Задев за живое, встряхнула и испугала романтическая комедия. Фильм «Кейт и Лео» обожала шляпница, часто пересматривала его. Илья Петрович недоумевал, что она в нем нашла, чем он так зацепил ее.

– Ведь это пошлый бред! – Вырвалось у него однажды.

Оторвавшись от экрана, шляпница с укоризненным вызовом посмотрела на него:

– И что с того?

– И что с того, – сказал сам себе Илья Петрович и погладил кошку, которая свернулась калачиком у него на коленях. Мэг Райн напоминала шляпницу.

Уже прошло четыре дня. Телевизор и радио все так же тщетно пытались заменить собой шляпницу. Позвонить «Лазарю Четырехдневному» не хватало духа. «Лазарь одурачил меня, развел на деньги. Вот и все», – подумал Данилов с легким разочарованием… и глубоким облегчением. Данилова обжег стыд, и стала грызть вина. Неужели он не хочет, чтобы все было как прежде?

Между тем герцог Леопольд в расшитом золотом камзоле раскапывал голыми руками могилу. Оттуда высунулась рука Тео. Лео схватил руку и рванул на себя, пытаясь вытащить Тео и вернуть все на круги своя. Тотчас напомнил о себе артрит: заныло плечо. Грянул звонок в дверь. Всхрапнув, Илья Петрович очнулся.

На экране моросили титры. Кошка метнулась в прихожую и заголосила… Илья Петрович отпер входную дверь и помертвел.

14

– Все руки оттянула. – Вздохнув, шляпница протянула пакеты «Магнита». На ней было темное платье с широким белым отложным воротником. Данилов машинально схватил тяжелые пакеты. Громко мяукая и урча, выгнув спину и, подняв торчком хвост, кошка принялась тереться о ногу шляпницы. – Ну? Что с тобой? Тебя пыльным мешком огрели?

– Вроде того. – Сорвавшись с места, Илья Петрович поспешил на кухню и поставил пакеты на стол. Выкатившись из пакета, на пол упала картофелина.

В ванной комнате зашумела вода.

– А что с Оксаной с восьмого? – Спросили оттуда.

– С кем? – Данилов положил клубень в раковину рядом с горкой из грязной посуды

– Да с кошатницей.

– А что?

– Поздоровалась с ней. Она от меня шарахнулась. Как от призрака. – Данилов схватился за голову и заметался по кухне. – Так что с ней такое?

– Понятия не имею.

– А со мной что? – Зайдя на кухню, шляпница вгляделась в растерянное лицо Данилова.

– Да о чем ты? – Дрожащие губы растянулись в натужной кривой улыбке.

– Я в порядке?

– А разве нет?

– Хватит строить из себя еврея, отвечать вопросом на вопрос. Ты под мухой что ли? – Приблизившись к Данилову, принюхалась. Он невольно отстранился. Шляпница обдала запахом дешевого пластика. – Да нет вроде бы. Какая муха тебя укусила? А?

– Да просто я неважно…

– Ладно. Не важно. – Шляпница отмахнулась от него, как от мухи. – Свекольные котлеты и чечевичная похлебка через полчаса… Буся соскучилась. Проголодалась. – Схватив кошку, шляпница поцеловала ее в мордочку. – Сейчас мамочка накормит свою девочку.

Вернувшись в комнату, Данилов закружился по ней, тщетно пытаясь прийти в себя. Он бросил взгляд на экран телевизора. Там началась «Ночь живых мертвецов». Данилов передернулся.

– А посуды-то! Не мог вымыть что ли? – Вырвалось из кухни

Данилов схватился за голову. Он дрожал и не находил себе места. На кухне позвякивала утварь, шумела вода, и недоумевал Игорь Саруханов: «Зачем, зачем вернулась ты из той холодной темноты».

– Бойтесь исполнения своих желаний. – Как бы ответил ему Данилов.

Надо срочно выпить. В баре было пусто. Он вспомнил про початую бутылку Каберне в тумбе под кухонной раковиной.

На кухне шляпница застыла у окна. Обернувшись, она тихо улыбнулась Данилову:

– Я странно себя чувствую.

«И я тоже», – чуть было не признался Данилов.

– Как будто я не на своем месте… что ли. И все это уже было.

– И вернулось. – Ввернул Данилов.

Она недоуменно уставилась на него.

Отведя глаза, Илья Петрович суетливо открыл дверцу тумбы.

– Я допила. Там оставалось на донышке. Один глоток.

Данилов вздохнул. На плите тихо булькала кастрюля. Морковь, репчатый лук, картофель, лавровый лист, красная чечевица. И никакой головы. Наевшись паштета с говядиной и печенью, кошка умывалась.

15

И была ночь. Лежа навзничь, Данилов прислушивался к сердцу, собаке и шляпнице. Словно барахтаясь, жена ворочалась во сне, лепеча и клацая зубами. Ее зубовный стук задавал ритм для воющей собаки.

Данилов стал забываться, растворяться в темноте. Что-то прильнуло к нему, поцеловало в ключицу, шею, губы, окутало бормотанием и запахом пластика. Содрогнувшись, Данилов резко отстранился.

С сухим щелчком зажегся ночник напротив. Приподнявшись на локте, шляпница впилась глазами в Данилова. В разрезе бежевой ночнушки холмилась грушевидная грудь. Лежавшая в изножье кошка тоже вытаращилась на Данилова. За окном надрывалась собака.

– Я не важно…

– Не важно. – Отрезала шляпница и, отвернувшись, погасила свет.

Удушливая обжигающая темнота стала вздыхать и всхлипывать. Данилов осторожно коснулся плеча шляпницы. Оно дернулось. Шляпница отодвинулась от Данилова.

«Все это уже было», – вспомнились ее слова. Вздохнув, Илья Петрович откинулся на подушку. Потолок стал опускаться. Отчего воздух уплотнялся и густел. А вой собаки становился все громче и тоскливей… Не выдержав, Данилов быстро оделся и, выскочив из квартиры, сбежал по лестнице.

Улицу обгладывал туман. Тусклые фонари подражали луне. Чернильными пятнами расплывались дома. За кирпичным гаражом на вершине мусорной куче выла лохматая собака.

– Заткнись! И без тебя тошно. – Данилов бросил в нее камень. Недолет.

Обернувшись, собака укоризненно посмотрела на Данилова глазами шляпницы.

«И что с того?» – Говорил ее взгляд.

«Ты, собака, моя навеки», – запела в закружившейся голове София Ротару.

Лохматая собака бросилась на Данилова. Но не успела, – он проснулся.

16

На пустой стороне кровати одеяло и подушка лежали ровно и гладко. «А была ли шляпница?» – спросил он себя. Мало ли что присниться. Смежная комната застрекотала швейной машинкой, зашуршала тканью.

Нырнуть бы под одеяло, чтобы ослепнуть и оглохнуть! Но… Приподнявшись, Илья Петрович опустил ноги на пол и, упершись ладонями в край кровати, уставился на ступни.

– Легкий мой сон растревожила. Ты мне весною приснилася. – Пробирая до костей, тихо сквозило из другой комнаты.

Поежившись, Данилов оторвал себя от кровати. Так штангист двумя рывками поднимает штангу.

– Разбудила? – Жена выглянула из-за двери. – Так и не смогла заснуть. Как будто уже где-то выспалась.

Данилов покосился на будильник:

– Мне пора.

– Хотя бы выпей кофе. – Она все-таки поймала его ускользающий взгляд. Илья Петрович быстро опустил глаза.

– Перебьюсь. Выпью на фабрике.

– Что происходит? Ты от меня что-то скрываешь?

– Нет, конечно.

– А почему глаза прячешь?

Они переглянулись. Шляпница всмотрелась в лицо Данилова. Илью Петровича обожгло холодом. Взгляд шляпницы разрезал Илью Петровича как скальпель патологоанатома.

Шляпница отвернулась:

– Я позвонила сыну. Он выругался и повесил трубку.

Данилов побледнел:

– Пожалуй, я все-таки выпью

На кухне он насыпал в бокал растворимый кофе «Арабика». Комната опять застрекотала.

Передернувшись, Данилов включил радио и прибавил звук, чтобы заглушить стрекот и страх:

– Это было как сон только наяву.

– Убавь! – Осадила жена. Ударив лапой по деревянной шторе, кошка убежала к шляпнице.

Уронив правую руку на колено, а пальцами левой руки обхватив бокал, Данилов тупо уставился в окно. Дослушав «Сандали», Данилов выключил радио и глотнул остывший кофе.

Выйдя на площадку, Илья Петрович запер дверь. За спиной лязгнуло. Рыхлая пожилая соседка с мучнистым оплывшим лицом, в мешковатом сером платье выставила за порог пакет с мусором. На площадке в кладовке Нина Юрьевна Горюнова хранила гранитный памятник.

– Как Марина?

Илья Петрович натужно улыбнулся:

– Лучше всех.

Горюнова покачала головой и, буркнув, исчезла за дверью. Сердито клацнули замки.

Улыбка застыла и задрожала. Данилов нажал на кнопку вызова лифта. Зажглась красная световая кайма. Словно кнопка раскалилась, как голова Данилова