Текст книги "Некрополис"

17

Он опять опоздал. Тут еще траурный затор на дороге. Встретившись в коридоре с Печериной, Илья Петрович стал оправдываться:

– Опять попал…

Печерина отмахнулась:

– Тебя все равно уволят. – Огорошила она.

– За что? – Данилов похолодел и замер. Наверное, из-за жены!

– Закрываемся на реконструкцию.

– Да вы что? – Внутри оборвалось и перевернулось.

– Теперь вместо макарон будут изготовлять ритуальные принадлежности.

– И как же я теперь? – Понурившись, Данилов пошел прочь.

Наталья Николаевна посмотрела вслед упаковщику и, вздохнув, поспешила в бухгалтерию.

В подсобке Мережковский криво улыбнулся:

– Отмучилась макаронка. Надо помянуть, старушку.

– Не смешно. – Данилов поморщился.

18

«У Магритта» рядом с дверью стоял восковой мужчина в пальто и шляпе-котелке. Лицо закрывало зеленое яблоко. На груди мужчины как на смертнике висела табличка: «Все что мы видим, скрывает что-то другое».

В зале под потолком восковой человек в черных пальто и котелке держал над головой раскрытый зонт, как черный парашют. Данилов и Мережковский сели за столик у окна… Унылый крашеный блондин с сережкой в ухе поставил на стол графин водки, два бокала с пивом, две тарелки с селедкой под шубой и бутылку минеральной воды. Не чокаясь, выпили по стопке.

– Надо валить из Некрополиса. Может, составишь компанию? Куда-нибудь да возьмут кем-нибудь. На какую-никакую работу. На крайняк пойдем в упаковщики.

Данилов покачал головой:

– Не могу.

– А ты через не могу. Не бойся жизнь переменить.

– Или не жизнь. – Данилов вспомнил жену. Слоеный салат стал пахнуть пластиком.

– Это ты к чему? – Мережковский с недоумением посмотрел на сослуживца.

Илью Петровича дернуло рассказать о возвращении шляпницы:

– Вчера… – Он запнулся. – Да чего уж там. Это уже произошло. – Данилов наполнил стопку и опрокинул ее в рот.

– Вот и это прошло, будто и не бывало. – Поднявшись из-за стола, Мережковский похлопал Данилова по плечу и направился в уборную.

Поблизости за столиком у фикуса выпивали трое посетителей. Плотный рыжеволосый человек, в сером жилете-карго, глухим гулким как из глубокой ямы голосом рассказывал о хождении за горизонт событий. При этом он жмурился и причмокивал, словно гонял на языке карамельку. А на бледном широком лице блуждала ироничная улыбка:

– И занесло меня в зеркальный двойник Предельска. Там все перевернуто. То, что здесь на одной стороне, в Запредельске – на другой.

«Танатоход», – Илья Петрович поморщился.

– Это обычное явление для того света. – Докторально и картаво вставил человек с острой бородкой. – Я об этом статью тиснул в «Науку и смерть»: «Тот свет как зеркало этого света».

«Танатовед», – решил Илья Петрович.

– Что за чушь! – Сказал длинный костлявый человек с впалой грудью и выпуклыми глазами. – Нет никакого Запредельска. И того света тоже нет.

– У тебя фобия, Гробожилов. – Сказал танатовед.

– Да какая еще фобия? – Гробожилов нахмурился.

– Смерти.

«И за компанию танатофоб? Ну и ну», – подумал Илья Петрович.

– Оставь, Смертин. – Отмахнулся Гробожилов.

– Так что там в Запредельске? – Спросил картавый.

– Пешеходная улица, фонтан, часы с кукушкой. Дома приземистые, словно игрушечные. И мимоходом спрашиваешь себя все о том же: «Что я здесь забыл?»

– Смени пластинку, Могилев. – Пучеглазый передернулся.

– Расслабься, Гробожилов. – Сказал картавый.

– Зашел в «Магритт». – Оглядевшись, танатоход встретился глазами с Даниловым и улыбнулся. – Столы располагались не по прямым линиям, а в шахматном порядке. Человек в котелке спустился с потолка и вместе с товарищем из вестибюля расположился за столиком у окна. Они стали пить водку и закусывать зеленым яблоком.

– Хм… – Танатовед недоуменно посмотрел на «парашютиста» в котелке, а потом на Данилова.

– Может, хватит уже лапшу вешать? Вроде взрослый человек, а несешь чушь несусветную. – Танатафоба передернуло.

Но серый жилет продолжал, причмокивая и улыбаясь:

– А за столиком у фикуса сидели мы… Мой двойник рассказывал о хождении за горизонт событий. Из Запредельска в Предельск. И тут двойник Гробожилова не своим голосом завопил…

– Прекрати! – Закричал Гробожилов.

– Вот-вот именно это он и заорал! – Могилев рассмеялся. Вскочив из-за стола, пучеглазый Гробожилов бросился на Могилева. – Да ты чего? Обалдел что ли? – Могилев оттолкнул Гробожилова.

Отскочив мячиком, тот растянулся на полу. Но тотчас вскочил на ноги и бросился с кулаками на танатохода:

– Это ты обалдел! Ты!

Гробожилов и Могилев схлестнулись. Смертин кинулся их разнимать:

– Ну, чего вы? Это же онтологическое недоразумение.

– Стоп! – Пузатый охранник в темно-синем пиджаке оторвал драчунов друг от друга и, встав между ними, развел руки в стороны.

Могилев близоруко прищурился на бейджик на пиджаке:

– Верберов? Хм… А в Запредельске – Вербин.

– Заткнись! – Осадил Гробожилов.

– Оба уймитесь уже. – Сказал Смертин.

Могилев насмешливо покачал головой:

– Нет, нет. Ты должен был сказать…

– Проваливайте. А то договоритесь у меня. – Верберов исподлобья уставился на Могилева.

– Пора, Афанасий Никитович. – Смертин похлопал по плечу Могилева, который усмехался и слегка покачивался.

– Пора в путь-дорогу, дорогу дальнюю, дальнюю, дальнюю уйдем, – глухим голосом запел Могилев. – Прямо в Запредельск. – И причмокнул.

– Дурак! – Гробожилов сорвался с места и убрался из зала.

Да и мне уже пора. Глянув на часы на смартфоне, Илья Петрович нахмурился. Он заснул там что ли? Данилов прошел в уборную.

19

Обои в тамбуре имитировали мягкие панели. В уборной над писсуаром урчал и пошатывался сутулый здоровяк с серым лицом. От него пахло землей. А из его черного шланга хлестала болотного цвета моча.

Из приоткрытой двери второй кабинки вытекала лужица, и доносились слабые стоны.

– Мережковский?

Застонали громче.

Отливая, здоровяк обернулся и молчаливо исподлобья уставился на Данилова. Под низким скошенным лбом выпирали надбровные дуги. Вздергивался короткий нос с широкими ноздрями. Массивным квадратным подбородком можно было забивать гвозди.

– Привет ей. – Верзила подмигнул.

Похолодев, Илья Петрович опустил голову и прошмыгнул мимо верзилы.

– Зачем, зачем вернулась ты… – Обжег спину урчащий голос. Хлопнула дверь.

Вытянув ноги, Мережковский сидел между стеной и чашей унитаза. Левая рука шарила по настенной плитке. Перекошенное лицо было в крови. На полу валялись осколки крышки бачка. Из бачка в унитаз бежала шумная вода.

Схватив фаянсовый осколок, Данилов выскочил из туалета и, остановившись, огляделся. Крашеный блондин мимоходом бросил недоуменный взгляд.

– Не видел верзилу? – спросил Данилов.

Пожав плечами, официант исчез за маятниковыми дверьми служебного помещения.

– Ну и, слава богу, – вырвалось у Ильи Петровича.

Данилов вернулся к Мережковскому и, с трудом поставив его на ноги, довел до раковины. Покачиваясь и закатывая глаза, бородач с присвистом постанывал и, поеживаясь, бормотал. Мережковский кое-как умылся. Холодная мутная вода отдавала хлоркой и пластиком.

– Надо скорую. – Данилов протянул бумажное полотенце.

– Не надо. – Поморщившись, Мережковский вытер лицо и бороду. И усмехнулся. – Спрашиваю его: ты ночной или рассветный?

Илья Петрович покачал головой:

– У них с юмором не очень. Тем более – с черным.

– Я так и понял. – Схватившись за голову, Мережковский болезненно застонал. – Проклятый зомби.

20

Данилов вызвал эконом-такси. Водителем серой Дэу Нексия оказался сухопарый бородатый человек похожий на Николая Второго. «Свинцовый дирижабль» из звуков возводил «Лестницу в небеса». Откинувшись на спинку кресла и закрыв глаза, Мережковский неподвижно сидел на заднем сиденье. Он смахивал на типичного персонажа из фильма Ромеро или Ардженто. Пустырь, частные дома, зоопарк, аптека, фонарь. Второй подъезд старой кирпичной высотки.

Сбросив ботинки, накинув куртку на дверцу шкафа, Мережковский, пошатываясь, дотащил себя до комнаты и, упав на кровать, простонал. В комнате клубилась пыль, стену подпирали штабеля книг, на полу чернели пузатые пакеты.

– На кухне пятилетний «Барклай де Толли». – Держась за голову, сказал Мережковский.

– Ты уверен? Может все-таки…

– За эмалированной кастрюлей.

В кухонной раковине громоздились тарелки. На грязном в хлебных крошках столе лежала «История западной философии».

Придвинув к кровати табурет, с ножкой перевязанной синей изолентой, Данилов поставил на него стопки, початую бутылку коньяка и блюдце с плавленым сыром, черствым черным хлебом и дольками зеленого яблока. Словно опасаясь рассыпаться, Мережковский осторожно приподнялся…

После второй стопки Мережковский заговорил о пяти стадиях принятия неизбежного. Слыша и не слушая, Данилов ждал, когда можно уйти и в тоже время хотел остаться. Да. Возвращаться к шляпнице было страшно неохота. Да и просто страшно. Это угнетало и обжигало виной.

– Отягощенные горем сплошь да рядом застревают на стадии отрицания, а дельцы от смерти этим пользуются. Взять хотя бы тебя.

– Меня? – Данилов напрягся и побледнел.

– Ну, зачем ты это сделал?

– О чем ты? – Похолодев и нервно усмехнувшись, Данилов пожалел, что бородач остался жив.

– У тебя взгляд как у того зомби. – Заметил Мережковский. – Да ладно… Мне то что. – Подрагивающей рукой расплескивая коньяк, Мережковский наполнил стопки. Он звякнул стопкой о стопку. – За воскрешение.

Вцепившись в колени и замерев, Данилов уставился на свою стопку:

– Ну, все. Мне пора. – Глухим голосом сказал Данилов.

Мережковский тяжело повалился навзничь на подушку. Сложив руки на груди, он закатил глаза на потолок и стал еще сильнее смахивать на мертвеца.

Данилов направился к двери.

– И мертвые воскреснут нетленными, а мы изменимся. – Остановил Данилова голос Мережковского. Бородач болезненно застонал.

Данилов выскочил из квартиры.

21

Ведь он мечтал уйти с макаронки. И вот его мечта исполнилась, но в искаженном виде. «Будь осторожен в своих желаниях». Рекламный слоган фильма ужасов с элементами черного юмора. А так же кошмара наяву. Провидение опять обернуло против Данилова его собственное желание.

Лазарь Четырехдневный аккуратно напоминал об оплате.

– Бойся своих желаний, – говорил сам себе Данилов, глядя на очередное сообщение от Лазаря.

Он так хотел вернуть жену. А когда это произошло, он стал ее сторониться. Разве этого он добивался? Да. Его отчаянное болезненное желание осуществилось. Но, отразившись в кривом зеркале реальности, стало само на себя не похоже. И если все вкривь и вкось, если не знаешь, что найдешь, а что потеряешь, то почему так пугают сообщения от Лазаря? Может быть, так страшно и не по себе потому, что в глубине души хочется избавиться от шляпницы, потерять ее безвозвратно?

– Ты так смотришь на меня, словно заранее прощаешься. – Заметила жена.

– С кем? – Данилов удалил сообщение. На его лице застыла потерянная улыбка.

– Обними меня. – Оторвавшись от кресла, Данилов подошел к окну и осторожно обнял шляпницу. – А теперь поцелуй. – Она потянулась к нему губами.

Но Илья Петрович поцеловал в лоб так же, как в тот день, когда прощался с ней. Она прильнула к нему.

– Ты же все еще любишь меня? – спросила она.

Каждое утро он уходил из дома и пытался устроиться на работу, чтобы расплатиться с Лазарем Четырехдневным. Автомойщик, курьер, дворник, ходебщик, человек-сэндвич, человек в клетке зоопарка… Разве с такой копеечной работой задобришь Лазаря? А ничего другого не подворачивалось.

Данилова словно прокляли. Он отчаялся и опустил руки. Его преследовало ощущение беспомощности и никчемности. Он проводил время в закусочных и забегаловках. Через глаза проникала в голову невеселая реклама и оборачивалась ночным кошмаром.

А кошмаром наяву стало жесткое предупреждение от Лазаря. Так хочет он избавиться от шляпницы или…

– Нет. – Содрогнувшись, ответил сам себе Данилов.

– Ты чего? – Шляпница с тревогой посмотрела на него.

– Нам надо уехать. – Дрожащими пальцами Данилов удалил сообщение.

– Куда?

– На дачу. А там видно будет. – Вскочив с дивана и убрав руки за спину, он стал мерить шагами комнату, как заключенный камеру. Заныло сердце и правое плечо.

– Что?! – Она вытаращилась на него. – Ты с дуба рухнул?

– Еще нет… Вроде бы.

– А тогда чего мы там забыли? А как же твоя макаронка?

– Гм… Возьму за свой счет.

– У меня заказ горит.

– Все-таки надо…

– Да ну проваливай на все четыре стороны. Тоже мне конспиратор. Ленин в шалаше. – Она махнула на него рукой и хлопнула дверью. Сердито застрекотала швейная машинка.

22

На даче было голо и уныло. Как в фильме-нуар. Дома обгладывал туман. На штакетинах забора погромыхивали обрезки пластиковых бутылок. Ритм-секция ветра. Сыпал мелкий колючий дождь. Мглистое рыхлое небо тяжело опускалось, как потолок.

Выйдя на крыльцо, жена скрестила руки на груди и, оглядевшись, зябко повела плечами:

– Как на кладбище.

– Тебе лучше знать. – Данилов собирал опавшие яблоки.

– Чего ты там буркнул?

– Да собака тут какая-то…

Ночью за дальними дачами она выла, выла, наполняя душу тоской и страхом, а голову мыслями об упущенных возможностях. Ночной вой на даче был таким же, как и в городе. А еще он напоминал протяжный вой скорого поезда, который давно уже не звал в столицу, но издевался над пропащим Даниловым, как бы повторяя:

– Опоздал, опоздал, опоздал…

Среди ночи проснувшись, жена простонала:

– Это вой сведет с ума или в могилу.

Спозаранку на рассвете, блуждая в тумане, Илья Петрович обошел дачный поселок. Словно издеваясь или играя в прятки, собака выла то там, то здесь. Ненадолго умолкала и потом опять начинала протяжно тоскливо выть.

Когда он вернулся, шляпницы в доме не было. «Ты, собака, моя навеки», – почему-то вспомнилось. Выйдя на крыльцо, он позвал жену. Завыла собака, глухо застучали обрезки пластиковых бутылок, пискнула птица, за дачами тяжело вздохнула трасса. Зайдя в комнату, он заметил на столе роман-газету « Приказано выжить». Вверху обложки над фотографией Юлиана Семенова черным карандашом было коряво написано: «Извини».

Данилов осел на край дивана и, упершись локтями в колени, схватился за голову. Издалека донесся вой.

23

С третьей попытки Киа Рио все-таки воскрес… Добираясь до города, Илья Петрович рассеяно слушал, как выбрать ритуальное агентство:

– Сертификация по ГОСТ является серьезным подтверждением высокого качества услуг ритуальной службы. – Доверительно говорил мужской голос. Мимоходом предложили услуги бальзамировщика, а так же катафалки.

Вслед за похожими на призраков березами проплыл билборд: «Все там будем! Телефон…»

Остановив машину у подъезда, Данилов вышел и посмотрел на свои окна. Они были похожи на закатившиеся глаза припадочного.

Выйдя из лифта, Данилов подошел к чуть приоткрытой входной двери. Внутри что-то оборвалось и обжигающей темной волной стало растекаться по всему телу. Данилов распахнул дверь.

В прихожей стоял очкарик в защитном костюме, похожем на скафандр космонавта:

– А это вы. – С досадой сказал очкарик. – Как вы… вовремя.

Шурша, из комнаты вышел смуглый лысоватый «космонавт» и выпучил черные глаза на Данилова.

– Что здесь происходит? – Пролепетал Данилов.

– Илья! – Отозвалась жена.

Оттолкнув очкарика, Данилов ворвался в комнату. Двое дюжих «космонавтов» крепко держали за руки вырывавшуюся шляпницу.

– Руки прочь от моей жены!

– Я живая! – Шляпница попыталась вывернуться… и беспомощно заплакала.

– Отпустите ее. – Данилов сжал кулаки и челюсти.

– Началось. Каждый раз одно и тоже. – Сухой и длинный Батурин поправил очки в черной оправе. Он покосился на пучеглазого Самойлова.

Пучеглазый «космонавт» положил тяжелую широкую ладонь на плечо Данилова:

– Ну, зачем усложнять?

– Что?! Это я усложняю?! Вы пытаетесь похитить жену.

– Это не совсем она. – Очкарик усмехнулся.

– Чего вы несете? Вы совсем что ли? – Взгляд оторопевшего Данилова заметался между Батуриным и шляпницей в слезах.

– Вы же читали подпункт четвертый пункта восьмого пятого раздела второго параграфа? – Очкарик протянул копию договора.

– Отпустите ее! – Данилов выбил из руки очкарика договор. Шуршащие страницы рассыпались на пол.

Покачав головой, Батурин поднял договор:

– В случае, когда в предусмотренный договором срок переданный товар не будет оплачен или не наступят иные обязательства, при которых право собственности переходит покупателю, продавец вправе потребовать от покупателя возвратить ему товар, если иное не предусмотрено договором либо не вытекает из назначения и свойств товара. – Зачитал Батурин скучным голосом священника, который отпевал шляпницу. – Вы оплатили в срок? «Лазарь Четырехдневный» требует вернуть товар.

– Но Чайка сказала, что у «Лазаря» нет возврата. – Возразил Илья Петрович

Очкарик с усмешкой переглянулся с пучеглазым Самойловым.

– Чайка. – Самойлов фыркнул.

– Мало ли что она сказала. – Сказал Батурин. – Нет денег, нет товара.

– Нет! – Оттолкнув пучеглазого Самойлова, Данилов кинулся к жене. Он отшвырнул от нее черноглазого «космонавта» с широким лицом и длинной нижней челюстью и, схватив шляпницу за руку, дернул на себя. Жена разрыдалась.

– Примите неизбежное. Смиритесь с ним. – Сказал Батурин.

– Нет! – Он ухватился за левую руку жены так, словно боялся сорваться в пропасть. Она широко разинула черную пасть.

На Илью Петровича посыпались брань и удары. Но он продолжал цепляться за «соломинку». Ражий «космонавт» с двойным подбородком и светлым ежиком волос, мрачно и громко сопя, тянул шляпницу за правую руку в сторону выхода. А Данилов за левую руку перетягивал жену, словно канат. Плачущая шляпница что-то говорила Данилову. А он не слыша даже сам себя, все вскрикивал:

– Нет! Нет!

Данилов отчаянно дернул шляпницу за руку… Затрещало, хрустнуло и резко запахло горелым пластиком.

Упавший на пол Данилов, с ужасом вытаращился на оторванную руку шляпницы в своих руках. Из плеча торчали провода, пластиковые сухожилия, вытекала густая белая жидкость. Оторванная рука подергивалась.

– Извини. – Сквозь слезы сказала безрукая шляпница.

– Ситуация. – Батурин поправил очки. – Рука-то в чем виновата?

– Вы… вы… – Передернувшись, Данилов отшвырнул руку шляпницы и вскочил. – Вы обманули меня! – Выпалил он.

– Успокойтесь и прочитайте договор. – Осадил очкарик и, подняв оторванную руку, положил в черный полиэтиленовый пакет. – У вас был эконом вариант. А вуду технологии – это вам не китайский ширпотреб. Это дорого. Очень дорого.

– Как же так, Илья? – Сказала Шляпница.

Данилов подался к ней и, опомнившись, остановился.

– Прощай? Да? – Сказала безрукая шляпница.

Опустив голову, Данилов промолчал.

Держа шляпницу за плечи, Утехин и Загудалов увели ее. Хлопнула входная дверь.

Откуда не возьмись, появилась кошка и уставилась на Данилова желтыми глазами.

– А ты знала?

Она мяукнула растерянно.

24

Вздрагивая и взмахивая руками, Илья Петрович заметался по комнате из угла в угол. Внутри Данилова все обрывалось и горело синим пламенем. Нутро пожирал пожар. Илья Петрович попытался погасить его холодной водой из-под крана на кухне и, поперхнувшись, закашлялся. Вода брызнула изо рта и носа. Заложило уши.

Под ногами путалась кошка и, заглядывая в лицо, мяукала. Данилов нагнулся к ней, чтобы погладить. А она шарахнулась в коридор. Нутряной огонь разгорался. Бросив взгляд на мертвые настенные часы, он вышел в прихожую и, накинув куртку, выскочил из квартиры.

Данилов поставил синеватую бутылку водки «Пять озер» на грязную транспортную ленту кассы. Полная кассирша с бледным лицом светлыми волосами и острым подбородком подозрительно посмотрела на Данилова рысьими глазами. Данилову захотелось ее придушить, а уж потом – себя. «В Римской империи душили себя голыми руками», вспомнился Мережковский. Данилову показалось, что теперь он тоже так может.

Назвав цену, кассирша спросила:

– Карточкой или наличными?

Илья Петрович приложил карточку к считывателю. А вдруг недостаточно денег на счете?

– Прошло?

Остановившись за углом «Пятерочки», он дрожащей рукой свинтил крышку и сделал судорожный глоток. Легче не стало. Он опять приложился к бутылке. Огонь продолжал полыхать.

Когда Данилов вернулся к себе, бутылка наполовину опустела. Его как будто крепко оглушили молотком по затылку. Остановившись посредине комнаты, он обвел ее оловянными глазами. Взгляд спотыкался о расшвырянные вещи. Илья Петрович упал на стул и, расставив ноги, уперся руками в колени.

Из глубокого-глубокого коридора донеслось тихое-тихое мяуканье. В голове как бы прояснилось, а воздух остекленел. Донесся стрекот швейной машинки. Пальцы обжег холод. Уставившись на комнатную дверь, Данилов зашарил внизу. Но вместо «Пяти озер» под руку попалась кошка. Вывернувшись, она прошмыгнула в дверную щель…

В пустой комнате шляпницы на диване и столе лежали эскизы, выкройки, лекала, лоскуты, одежда. А шляпки на подставках смахивали на грибы. Осев на диван, Данилов схватил лоскут черного бархата, и в подушечку указательного пальца впилось игольчатое острие булавки. Тотчас он увидел всю шляпницу и, зарывшись лицом в пахнущий пластиком бархат, тихо заплакал. Повалившись набок, он подобрал ноги и прижал к груди лоскут. Грянул дверной звонок.

За входной дверью было пусто и подозрительно светло. Кошка метнулась вниз.

– Ну, вот опять. – Данилов выругался.

Выйдя из подъезда, Данилов зажмурился и застыл. От тумана и след простыл. Двор заливало яркое солнце, и он словно бы улыбался. На голубом небе паслись белые барашки облаков. Стрижи кружились и пронзительно кричали что-то вроде: «Как прекрасен этот мир, посмотри!» Эта пастораль была с подвохом и напоминала добродушную усмешку палача. Охваченный ужасом Данилов завопил дверным звонком.