Текст книги "Некрополис"

17

Он опять опоздал. Тут еще траурный затор на дороге. Встретившись в коридоре с Печериной, Илья Петрович стал оправдываться:

– Опять попал…

Печерина отмахнулась:

– Тебя все равно уволят. – Огорошила она.

– За что? – Данилов похолодел и замер. Наверное, из-за жены!

– Закрываемся на реконструкцию.

– Да вы что? – Внутри оборвалось и перевернулось.

– Теперь вместо макарон будут изготовлять ритуальные принадлежности.

– И как же я теперь? – Понурившись, Данилов пошел прочь.

Наталья Николаевна посмотрела вслед упаковщику и, вздохнув, поспешила в бухгалтерию.

В подсобке Мережковский криво улыбнулся:

– Отмучилась макаронка. Надо помянуть, старушку.

– Не смешно. – Данилов поморщился.

18

«У Магритта» рядом с дверью стоял восковой мужчина в пальто и шляпе-котелке. Лицо закрывало зеленое яблоко. На груди мужчины как на смертнике висела табличка: «Все что мы видим, скрывает что-то другое».

В зале под потолком восковой человек в черных пальто и котелке держал над головой раскрытый зонт, как черный парашют. Данилов и Мережковский сели за столик у окна… Унылый крашеный блондин с сережкой в ухе поставил на стол графин водки, два бокала с пивом, две тарелки с селедкой под шубой и бутылку минеральной воды. Не чокаясь, выпили по стопке.

– Надо валить из Некрополиса. Может, составишь компанию? Куда-нибудь да возьмут кем-нибудь. На какую-никакую работу. На крайняк пойдем в упаковщики.

Данилов покачал головой:

– Не могу.

– А ты через не могу. Не бойся жизнь переменить.

– Или не жизнь. – Данилов вспомнил жену. Слоеный салат стал пахнуть пластиком.

– Это ты к чему? – Мережковский с недоумением посмотрел на сослуживца.

Илью Петровича дернуло рассказать о возвращении шляпницы:

– Вчера… – Он запнулся. – Да чего уж там. Это уже произошло. – Данилов наполнил стопку и опрокинул ее в рот.

– Вот и это прошло, будто и не бывало. – Поднявшись из-за стола, Мережковский похлопал Данилова по плечу и направился в уборную.

Поблизости за столиком у фикуса выпивали трое посетителей. Плотный рыжеволосый человек, в сером жилете-карго, глухим гулким как из глубокой ямы голосом рассказывал о хождении за горизонт событий. При этом он жмурился и причмокивал, словно гонял на языке карамельку. А на бледном широком лице блуждала ироничная улыбка:

– И занесло меня в зеркальный двойник Предельска. Там все перевернуто. То, что здесь на одной стороне, в Запредельске – на другой.

«Танатоход», – Илья Петрович поморщился.

– Это обычное явление для того света. – Докторально и картаво вставил человек с острой бородкой. – Я об этом статью тиснул в «Науку и смерть»: «Тот свет как зеркало этого света».

«Танатовед», – решил Илья Петрович.

– Что за чушь! – Сказал длинный костлявый человек с впалой грудью и выпуклыми глазами. – Нет никакого Запредельска. И того света тоже нет.

– У тебя фобия, Гробожилов. – Сказал танатовед.

– Да какая еще фобия? – Гробожилов нахмурился.

– Смерти.

«И за компанию танатофоб? Ну и ну», – подумал Илья Петрович.

– Оставь, Смертин. – Отмахнулся Гробожилов.

– Так что там в Запредельске? – Спросил картавый.

– Пешеходная улица, фонтан, часы с кукушкой. Дома приземистые, словно игрушечные. И мимоходом спрашиваешь себя все о том же: «Что я здесь забыл?»

– Смени пластинку, Могилев. – Пучеглазый передернулся.

– Расслабься, Гробожилов. – Сказал картавый.

– Зашел в «Магритт». – Оглядевшись, танатоход встретился глазами с Даниловым и улыбнулся. – Столы располагались не по прямым линиям, а в шахматном порядке. Человек в котелке спустился с потолка и вместе с товарищем из вестибюля расположился за столиком у окна. Они стали пить водку и закусывать зеленым яблоком.

– Хм… – Танатовед недоуменно посмотрел на «парашютиста» в котелке, а потом на Данилова.

– Может, хватит уже лапшу вешать? Вроде взрослый человек, а несешь чушь несусветную. – Танатафоба передернуло.

Но серый жилет продолжал, причмокивая и улыбаясь:

– А за столиком у фикуса сидели мы… Мой двойник рассказывал о хождении за горизонт событий. Из Запредельска в Предельск. И тут двойник Гробожилова не своим голосом завопил…

– Прекрати! – Закричал Гробожилов.

– Вот-вот именно это он и заорал! – Могилев рассмеялся. Вскочив из-за стола, пучеглазый Гробожилов бросился на Могилева. – Да ты чего? Обалдел что ли? – Могилев оттолкнул Гробожилова.

Отскочив мячиком, тот растянулся на полу. Но тотчас вскочил на ноги и бросился с кулаками на танатохода:

– Это ты обалдел! Ты!

Гробожилов и Могилев схлестнулись. Смертин кинулся их разнимать:

– Ну, чего вы? Это же онтологическое недоразумение.

– Стоп! – Пузатый охранник в темно-синем пиджаке оторвал драчунов друг от друга и, встав между ними, развел руки в стороны.

Могилев близоруко прищурился на бейджик на пиджаке:

– Верберов? Хм… А в Запредельске – Вербин.

– Заткнись! – Осадил Гробожилов.

– Оба уймитесь уже. – Сказал Смертин.

Могилев насмешливо покачал головой:

– Нет, нет. Ты должен был сказать…

– Проваливайте. А то договоритесь у меня. – Верберов исподлобья уставился на Могилева.

– Пора, Афанасий Никитович. – Смертин похлопал по плечу Могилева, который усмехался и слегка покачивался.

– Пора в путь-дорогу, дорогу дальнюю, дальнюю, дальнюю уйдем, – глухим голосом запел Могилев. – Прямо в Запредельск. – И причмокнул.

– Дурак! – Гробожилов сорвался с места и убрался из зала.

Да и мне уже пора. Глянув на часы на смартфоне, Илья Петрович нахмурился. Он заснул там что ли? Данилов прошел в уборную.

19

Обои в тамбуре имитировали мягкие панели. В уборной над писсуаром урчал и пошатывался сутулый здоровяк с серым лицом. От него пахло землей. А из его черного шланга хлестала болотного цвета моча.

Из приоткрытой двери второй кабинки вытекала лужица, и доносились слабые стоны.

– Мережковский?

Застонали громче.

Отливая, здоровяк обернулся и молчаливо исподлобья уставился на Данилова. Под низким скошенным лбом выпирали надбровные дуги. Вздергивался короткий нос с широкими ноздрями. Массивным квадратным подбородком можно было забивать гвозди.

– Привет ей. – Верзила подмигнул.

Похолодев, Илья Петрович опустил голову и прошмыгнул мимо верзилы.

– Зачем, зачем вернулась ты… – Обжег спину урчащий голос. Хлопнула дверь.

Вытянув ноги, Мережковский сидел между стеной и чашей унитаза. Левая рука шарила по настенной плитке. Перекошенное лицо было в крови. На полу валялись осколки крышки бачка. Из бачка в унитаз бежала шумная вода.

Схватив фаянсовый осколок, Данилов выскочил из туалета и, остановившись, огляделся. Крашеный блондин мимоходом бросил недоуменный взгляд.

– Не видел верзилу? – спросил Данилов.

Пожав плечами, официант исчез за маятниковыми дверьми служебного помещения.

– Ну и, слава богу, – вырвалось у Ильи Петровича.

Данилов вернулся к Мережковскому и, с трудом поставив его на ноги, довел до раковины. Покачиваясь и закатывая глаза, бородач с присвистом постанывал и, поеживаясь, бормотал. Мережковский кое-как умылся. Холодная мутная вода отдавала хлоркой и пластиком.

– Надо скорую. – Данилов протянул бумажное полотенце.

– Не надо. – Поморщившись, Мережковский вытер лицо и бороду. И усмехнулся. – Спрашиваю его: ты ночной или рассветный?

Илья Петрович покачал головой:

– У них с юмором не очень. Тем более – с черным.

– Я так и понял. – Схватившись за голову, Мережковский болезненно застонал. – Проклятый зомби.

20

Данилов вызвал эконом-такси. Водителем серой Дэу Нексия оказался сухопарый бородатый человек похожий на Николая Второго. «Свинцовый дирижабль» из звуков возводил «Лестницу в небеса». Откинувшись на спинку кресла и закрыв глаза, Мережковский неподвижно сидел на заднем сиденье. Он смахивал на типичного персонажа из фильма Ромеро или Ардженто. Пустырь, частные дома, зоопарк, аптека, фонарь. Второй подъезд старой кирпичной высотки.

Сбросив ботинки, накинув куртку на дверцу шкафа, Мережковский, пошатываясь, дотащил себя до комнаты и, упав на кровать, простонал. В комнате клубилась пыль, стену подпирали штабеля книг, на полу чернели пузатые пакеты.

– На кухне пятилетний «Барклай де Толли». – Держась за голову, сказал Мережковский.

– Ты уверен? Может все-таки…

– За эмалированной кастрюлей.

В кухонной раковине громоздились тарелки. На грязном в хлебных крошках столе лежала «История западной философии».

Придвинув к кровати табурет, с ножкой перевязанной синей изолентой, Данилов поставил на него стопки, початую бутылку коньяка и блюдце с плавленым сыром, черствым черным хлебом и дольками зеленого яблока. Словно опасаясь рассыпаться, Мережковский осторожно приподнялся…

После второй стопки Мережковский заговорил о пяти стадиях принятия неизбежного. Слыша и не слушая, Данилов ждал, когда можно уйти и в тоже время хотел остаться. Да. Возвращаться к шляпнице было страшно неохота. Да и просто страшно. Это угнетало и обжигало виной.

– Отягощенные горем сплошь да рядом застревают на стадии отрицания, а дельцы от смерти этим пользуются. Взять хотя бы тебя.

– Меня? – Данилов напрягся и побледнел.

– Ну, зачем ты это сделал?

– О чем ты? – Похолодев и нервно усмехнувшись, Данилов пожалел, что бородач остался жив.

– У тебя взгляд как у того зомби. – Заметил Мережковский. – Да ладно… Мне то что. – Подрагивающей рукой расплескивая коньяк, Мережковский наполнил стопки. Он звякнул стопкой о стопку. – За воскрешение.

Вцепившись в колени и замерев, Данилов уставился на свою стопку:

– Ну, все. Мне пора. – Глухим голосом сказал Данилов.

Мережковский тяжело повалился навзничь на подушку. Сложив руки на груди, он закатил глаза на потолок и стал еще сильнее смахивать на мертвеца.

Данилов направился к двери.

– И мертвые воскреснут нетленными, а мы изменимся. – Остановил Данилова голос Мережковского. Бородач болезненно застонал.

Данилов выскочил из квартиры.

21

Ведь он мечтал уйти с макаронки. И вот его мечта исполнилась, но в искаженном виде. «Будь осторожен в своих желаниях». Рекламный слоган фильма ужасов с элементами черного юмора. А так же кошмара наяву. Провидение опять обернуло против Данилова его собственное желание.

Лазарь Четырехдневный аккуратно напоминал об оплате.

– Бойся своих желаний, – говорил сам себе Данилов, глядя на очередное сообщение от Лазаря.

Он так хотел вернуть жену. А когда это произошло, он стал ее сторониться. Разве этого он добивался? Да. Его отчаянное болезненное желание осуществилось. Но, отразившись в кривом зеркале реальности, стало само на себя не похоже. И если все вкривь и вкось, если не знаешь, что найдешь, а что потеряешь, то почему так пугают сообщения от Лазаря? Может быть, так страшно и не по себе потому, что в глубине души хочется избавиться от шляпницы, потерять ее безвозвратно?

– Ты так смотришь на меня, словно заранее прощаешься. – Заметила жена.

– С кем? – Данилов удалил сообщение. На его лице застыла потерянная улыбка.

– Обними меня. – Оторвавшись от кресла, Данилов подошел к окну и осторожно обнял шляпницу. – А теперь поцелуй. – Она потянулась к нему губами.

Но Илья Петрович поцеловал в лоб так же, как в тот день, когда прощался с ней. Она прильнула к нему.

– Ты же все еще любишь меня? – спросила она.

Каждое утро он уходил из дома и пытался устроиться на работу, чтобы расплатиться с Лазарем Четырехдневным. Автомойщик, курьер, дворник, ходебщик, человек-сэндвич, человек в клетке зоопарка… Разве с такой копеечной работой задобришь Лазаря? А ничего другого не подворачивалось.

Данилова словно прокляли. Он отчаялся и опустил руки. Его преследовало ощущение беспомощности и никчемности. Он проводил время в закусочных и забегаловках. Через глаза проникала в голову невеселая реклама и оборачивалась ночным кошмаром.

А кошмаром наяву стало жесткое предупреждение от Лазаря. Так хочет он избавиться от шляпницы или…

– Нет. – Содрогнувшись, ответил сам себе Данилов.

– Ты чего? – Шляпница с тревогой посмотрела на него.

– Нам надо уехать. – Дрожащими пальцами Данилов удалил сообщение.

– Куда?

– На дачу. А там видно будет. – Вскочив с дивана и убрав руки за спину, он стал мерить шагами комнату, как заключенный камеру. Заныло сердце и правое плечо.

– Что?! – Она вытаращилась на него. – Ты с дуба рухнул?

– Еще нет… Вроде бы.

– А тогда чего мы там забыли? А как же твоя макаронка?

– Гм… Возьму за свой счет.

– У меня заказ горит.

– Все-таки надо…

– Да ну проваливай на все четыре стороны. Тоже мне конспиратор. Ленин в шалаше. – Она махнула на него рукой и хлопнула дверью. Сердито застрекотала швейная машинка.

22

На даче было голо и уныло. Как в фильме-нуар. Дома обгладывал туман. На штакетинах забора погромыхивали обрезки пластиковых бутылок. Ритм-секция ветра. Сыпал мелкий колючий дождь. Мглистое рыхлое небо тяжело опускалось, как потолок.

Выйдя на крыльцо, жена скрестила руки на груди и, оглядевшись, зябко повела плечами:

– Как на кладбище.

– Тебе лучше знать. – Данилов собирал опавшие яблоки.

– Чего ты там буркнул?

– Да собака тут какая-то…

Ночью за дальними дачами она выла, выла, наполняя душу тоской и страхом, а голову мыслями об упущенных возможностях. Ночной вой на даче был таким же, как и в городе. А еще он напоминал протяжный вой скорого поезда, который давно уже не звал в столицу, но издевался над пропащим Даниловым, как бы повторяя:

– Опоздал, опоздал, опоздал…

Среди ночи проснувшись, жена простонала:

– Это вой сведет с ума или в могилу.

Спозаранку на рассвете, блуждая в тумане, Илья Петрович обошел дачный поселок. Словно издеваясь или играя в прятки, собака выла то там, то здесь. Ненадолго умолкала и потом опять начинала протяжно тоскливо выть.