Текст книги "Боцман (сборник)"

Бомба

Вo времена моего детства находить патроны, пулеметные ленты, отдельные детали оружия и целые, но проржавевшие винтовки и автоматы было для нас довольно обыденным занятием. Мы уже научились выплавлять тол из снарядов, правда, когда родители узнали об этом, всем очень здорово влетело. Ну кто был виноват, что Сашка оставил кусок тола в кармане штанов, а его мать взялась их стирать.

Нас собрали во дворе и долго расспрашивали, сначала всех сразу, потом каждого отдельно. Откуда мы взяли тол, кто нам его дал, есть ли еще и где лежит?! Мы молчали, немного напуганно сопели, растерянно роняли слезы, но упрямо молчали. Родители, особенно отцы, сильно ругались, говорили, что мы взорвемся и ничего от нас не останется, разлетимся как пыль, но ответа не было. И следовало суровое наказание…

Со двора выходить нельзя, купаться на озере тоже запретили, потому, что рядом с ним до войны был аэродром, который в сорок первом разбомбили… А теперь это было просто поле. Когда там работала техника, то в свежей пашне можно было найти много интересного…

Прошла неделя наказания… Лето заканчивалось, стояли последние теплые дни. На полях убирали урожай, увозили солому и пахали. В тот день было очень жарко и родители пожалели нас – отпустили на озеро купаться. Инструктаж был по-военному строгий: идете на озеро, по дороге по чужим садам не лазить, купаетесь, загораете, второй раз купаетесь, обсохли и домой. Все было понятно, да и детьми мы были довольно послушными…

Озеро было небольшое и красивое, посередине остров, рядом старый парк, графский дом. В небольшой речке, впадавшей в озеро (мы называли ее Старая река), ловили карасей и линей, ближе к верховью, к болотам – вьюнов. Рыбалка была замечательной…

Пришли на озеро, наплавались, нарвали зеленоватых диких груш, развели костер – печеные груши не так сильно вяжут, становятся вкусными. Погода испортилась, тучи закрыли солнце, возле костра было тепло и купаться второй раз не хотелось.

Времени было еще достаточно и Серега предложил погулять по полям. Переглянулись, Сашка сказал, что если родители узнают, то ругать будут, а Игорь ответил, что если кто не хочет, тот может не идти. Только зря сказал, немного даже обидно стало, мы ведь всегда вместе ходили…

Быстро собрались, хорошо выкрутили трусы. Делали это обычно вдвоем: один двумя руками держал, второй крутил, получалось почти сухо. Оделись и пошли. За парком трактор с плугом допахивал поле, осталась небольшая полоска. Разбрелись по пашне, идем, под ноги смотрим, переговариваемся, кто патрон нашел, кто пулю…

Поле вспахано хорошо, глубоко, местами под плодородным слоем обнажился песок. Я шел между двумя гребнями земли, зажимая в кулаке несколько найденных целых патронов: идешь и трешь их друг о дружку, стирая ржавчину.

Небольшая металлическая пластина торчала на самом дне борозды. Я присел рядом, положил в сторону патроны и осторожно начал отгребать землю. Мое любопытство возрастало, но внутренние ощущения говорили, что надо быть очень осторожным… Пластина оказалась соединена с округлой поверхностью. Недалеко копошился Игорь, я позвал его, он подошел, рассмотрел мою находку, взялся двумя руками за пластину и попытался пошевелить, но ничего не сдвинулось. Тогда мы вдвоем потянули, чуть раскачивая, и рядом с пластиной зашевелилась почва. Осторожно отгребая свежевспаханную землю, освободили еще три такие же пластины, всего получилось четыре. К нам присоединились Серега и Сашка, они принесли палки. Копать стало проще, вчетвером работа пошла быстрей, и буквально через пять минут мы поняли, что это – бомба. В документальных фильмах о войне часто показывали, как немецкие самолеты веером сбрасывали их на землю.

Мы откопали ее на две трети, она торчала вертикально, толстые круглые бока в рыжей ржавчине золотились сухим песком… В тот момент мы не задумывались, что делаем.

Сашка, обойдя раскоп кругом, спросил:

– Ребята, может больше ее не будем копать. Вдруг боеголовка целая, рванет….

– Не рванет, – сказал Серега, – не должна. Если уж за двадцать восемь лет не рванула…

Сашка опять заканючил:

– Зачем она нам нужна? Что будем с ней делать, ведь очень тяжелая, не поиграешь, а если еще и боеголовка целая, даже тол не выплавишь…

– Нет, – сказал Игорь, – копать надо до конца, пока не увидим всю бомбу. Вдруг кто-нибудь другой найдет, который не знает, как с ней обращаться. Найдет и взорвется. Если мы начали, то будем докапывать! Ну что, согласны?!

Мы задумались. Темное вспаханное поле, желтое пятно песка и посредине торчит бомба. Погода стала лучше, ветер разогнал тучи, я посмотрел на небо и вспомнил о том, что родители велели искупаться, позагорать, еще искупаться и домой.

– Ребята, вроде как домой пора, давайте решать, что делать. Решаем, делаем и домой. Либо будем копать, – я не успел договорить, как Сашка сказал быстро, – либо закапывать, а вообще-то давайте ее в музей школьный отнесем!

Эта идея сразу всем очень понравилась, и мы продолжили. Песок, чуть влажный, приятно холодил ладони, отгребали его в сторону, но недалеко. Рядом на пашне получалась мягкая площадка. Работали молча, аккуратно, без суеты, не мешая друг другу.

И вдруг бомба качнулась, скрипнула своими шершавыми боками. Я как раз убирал песок возле самого основания, инстинктивно обхватил ее, чтобы она не упала, и мои ладони прилипли к металлу…

Все вскочили, но никто не побежал, мгновенная пауза, и Сашка с Серегой схватили бомбу за стабилизаторы. Она стала заваливаться, Игорь поддержал ее и мы вчетвером потихоньку уложили бомбу на песок. Теперь можно было рассмотреть, что она из себя представляет…

Взрыватель был на месте… Перед нами лежала смерть, но мы не осознавали, как велика опасность.

Уже не первый год почти все мальчишки во дворе занимались спортивной гимнастикой. Крепкие, загорелые до черноты. В капельках пота, красные лица моих друзей. Серьезные, но всегда готовые рассмеяться глаза. Мы взрослели, очень любили шутить и разыгрывать друг друга, но не в этой ситуации.

Бомба лежала на песке, металл был чуть ржавый, но не сильно, сохранились даже надписи на немецком языке.

Сашка аккуратно провел рукой по шершавому боку и тихонько пробормотал:

– Как будто зверя поймали, только не рычит и не кусается, лежит себе спокойно…

Время было послеобеденное. Мы наплавались, накопались и всем дружно захотелось есть, мысли о еде все чаще мелькали в наших головах. Никто не мог себе представить, что есть мы будем совсем нескоро и по-особенному…

Серега с Игорем сходили к ближайшим деревьям, это была желтая акация, выломали и принесли три нетолстые, крепкие палки. Песок на бомбе обсыхал и потихоньку ссыпался. Мы аккуратно прокопали в грунте, под ее толстыми боками, отверстие и протолкнули туда две палки. Третью палку разместили под основанием стабилизаторов. Вчетвером стали с двух сторон. Сашка разважничался и стал командовать:

– Смотрите, аккуратно вместе наклоняемся, одновременно поднимаем и, самое главное, не бросать…

Серега рассмеялся:

– А ты брось, – сказал он Сашке. – Брось, я посмотрю, как ты побежишь, нет – полетишь!!!

Все заулыбались, кроме Игоря. Он вздохнул и очень серьезно сказал:

– Да мы все полетим, вернее, что-то оставшееся от нас полетит… Поэтому берем и несем, отдыхаем только по команде. Всем понятно?

Всем было все понятно. Много раз в кино мы смотрели, как саперы осторожно и аккуратно обезвреживали мины. По телевизору в новостях сообщали, как в городах находили, вывозили и взрывали бомбы. Но все это было не с нами.

Дружно наклонились, подняли и понесли. Ходить по вспаханной земле нелегко даже одному, а тут вчетвером и с бомбой на палках. Потихоньку выбрались с поля, передохнули в парке, тяжелая ноша лежала на траве, потом опять разом подняли, понесли дальше. Вышли на улицу, которая вела прямо в центр города, к нашему двору, нашим домам. Пройти по городу надо было немного, с километр. Бомба не крутилась, но палки прогибались, пружинили.

Шли, стараясь шагать в ногу, по тротуару, вымощенному старой, со сколами плиткой, Сашка с Серегой – впереди, я с Игорем – сзади.

– Стоять!!! Кому сказал стоять!!! – крик заставил вздрогнуть, мы чуть не уронили бомбу, резко затормозив. Бомба поехала по палкам вперед…

– Держать, держать, – сзади рычал мужской голос. Я оглянулся и увидел милиционера. Он стоял на крыльце отделения, в руках папироса, лицо красное от напряжения, от крика.

Игорь тоже повернулся:

– Стоять, держать! Что еще? Прыгать?!

– Прыгать… прыгать?! – милиционер произнес уже тихо, вопросительно, как будто сам с собой разговаривал. Но его растерянность быстро прошла, он резко бросил в урну папиросу и направился к нам.

Что делают большинство мальчишек, сотворивших что-нибудь нехорошее, когда к ним быстрым шагом идет милиционер, – конечно убегают. Нам тоже приходилась бегать, но это были другие ситуации. Оцепенев, мы держали на пружинящих палках из желтой акации тяжелую бомбу. Она связала нас, и было понятно, что никто не может ее отпустить и бросить…

Милиционер подошел, но не вплотную, метров за пять остановился, приподнялся на цыпочки, присел, начал крутить головой, шмыгать носом, словно что-то вынюхивал. Мы стояли молча. Я чувствовал, как у меня затекают руки, а спина от напряжения начинает болеть…

– Дядя, – сказал Игорь, – ты нас долго не держи, мы ее сейчас уроним…

– Что уроним, кого уроним?! Я вам сейчас уроню!

– Да не Вас уроним, – сказал Сергей, – бомбу уроним, знаете, какая она тяжелая?!

Сергей потряс двумя руками свою сторону палки, бомба вздрогнула, зашевелилась, палки, на которых она лежала, тоже зашевелились, и наши руки задергались. Мы все одновременно задвигались, приседая, пытаясь остановить тряску и не уронить бомбу на землю. Милиционер сделал два небольших шага назад, зажмурил глаза:

– Держите ее, держите ее крепко, ишь как раскачали, держите, – он говорил скороговоркой, стоя на месте, поднимаясь и опускаясь на носках своих начищенных до блеска черных ботинок.

Я смотрел на ботинки, они были не новые, но очень ухоженные, черная мягкая кожа блестела, шнурки аккуратно завязаны, а концы спрятаны внутрь. Милиционер почувствовал мой взгляд, посмотрел на меня, на ботинки…

– Ты чего? – спросил он удивленно.

– Ботинки красивые, – ответил я, не отводя взгляда.

Он неловко улыбнулся, напряженно глядя в нашу сторону. Бомба перестала двигаться, мы стояли замерев, смотрели на него, на его ботинки. Пауза была какой-то неестественной. Но это время молчания поменяло ситуацию.

Игорь, руки которого опять начали дрожать, обратился к милиционеру по всем правилам.

– Товарищ капитан, разрешите нам идти, бомбу мы несем в музей!

– Музей?! В какой еще музей, где этот музей?!

Капитан напрягся, его глаза из под нахмуренных бровей пытливо осматривали каждого из нас.

– Где музей, ребята? – уже спокойно и дружелюбно спросил милиционер.

– В школе, в школе музей, – затараторил Игорь. – Дядя, отпускайте, больше не могу стоять, в туалет хочу… Может, подержите? – Игорь повернулся всем корпусом, показывая свои руки, покрасневшие от напряжения. – Держите!!!

Капитан неожиданно резко метнулся к нему, перехватил палку, Игорь отпустил ее и понесся в кусты. Мы замерли вместе с капитаном. Тишина, запах одеколона, прокуренной одежды, обувного крема. От него пахло милиционером.

– Тяжелая, – капитан, вздохнул, осмотрел нас, – вы крепкие мальчишки.

Игорь выскочил из кустов, подбежал, взялся руками за палку рядом с капитаном. – Ну все, спасибо за помощь, мы пошли. Мы в музей пошли, – повторил еще раз.

– Да, а то закроется, – шутливо вторил ему Сергей.

Секундное замешательство, и нас отпустили. Мы быстро шли по опустевшей улице, рабочий день закончился, редкие прохожие удивленно и непонимающе, а чаще безразлично смотрели на нас. Только один пьяный дядька самым трезвым образом оценил обстановку. Это мы поняли позже. Он увидел нас с бомбой, смешно развел руки в стороны и попытался, качаясь на своих неуверенных ногах, перегородить нам дорогу.

– Куда несете?! Зачем? Отставить, положить… – его монолог нас рассмешил, мы повернули к реке, прошли берегом и переулком вышли к нашим домам, окруженным липами, черешнями и дубами, во дворе росли яблони, груши, рябины. Эти деревья были частью нашего детства.

Двор, родной двор детства… Это вечная доброта и забота, уют, дорогие соседи, бабушки, дедушки, тети и дяди, дети – малыши, сверстники и постарше. В сарайчиках хрюкают поросята, кудахчут куры, топочут в клетках кролики… Двухэтажные дома стоят рядом, в приоткрытых окнах колышутся белые занавески, плывут волшебные запахи жаренной картошки, сала, лука. Готовили на газовых плитах, но у всех на кухне были небольшие дровяные печки, но летом их обычно не топили.

Под яблоней стоял стол, за которым в хорошую погоду наши отцы после работы играли в карты.

По праздникам пели песни под гармошку. Иногда играли двое – дядя Вася и дядя Ефрем. Оба работали водителями, строгие всю неделю, по пятницам они позволяли себе расслабиться. Выпивали, садились рядом, брали в руки гармошки и … душа уносилась вместе музыкой и песнями. В других дворах так не играли и не пели, и вся улица нам завидовала.

В этот будничный вечер все было как всегда. Мужчины играли в карты, в песочнице копошились малыши, женщины сидели на скамеечке и обсуждали огородные новости. У кого какой вырос лук, чеснок, хватило ли своих огурцов на засолку, какие хорошие помидоры у соседки с тринадцатой квартиры.

Мы зашли во двор… У сараев лежала эстонская гончая дяди Жоры, соседа из пятой квартиры. Мы очень любили эту собаку, добрую, с большими мягкими ушами. Она гуляла по двору, скучая пока хозяин был на работе, играла с совсем маленькими детьми, с презрением поглядывала на клетки с кроликами, разрешала курам клевать остатки еды из своей миски.

Так вот, Лада спокойно лежала, положив морду на лапы и посматривая своими умными коричневыми глазами на происходящее во дворе. Мы зашли гордо, вышагивая в ногу, с бомбой на палках. Так во двор еще ни разу никто не заходил.

Вдруг она подскочила, как будто дюжина зайцев поднялась из травы, залаяла громко и бросилась в нашу сторону. Мужики, которые рядом играли в карты, дернулись от неожиданности, выругались на нее без злобы, разом повернулись в нашу сторону. Женщины растерянно, удивленно смотрели на нас, малыши в песочнице побросали свои игрушки. Мы остановились посредине двора, Лада узнала нас, замолчала, подбежала, завиляла хвостом, начала обнюхивать наши ноги.

Пауза затянулась, немая картина – все смотрят друг на друга. Занавеска на первом этаже отодвинулась, бабушка Вера, раскрасневшаяся, появилась в окне, охнула, ее синие глаза совсем потемнели, доброе лицо стало тревожным, она быстро задернула занавеску и прикрыла окно.

Первым пришел в себя дядя Коля, самый молодой из наших отцов, он не воевал, каменщик по профессии, сильный и спокойный.

– Ну вы, ребята, даете… Вы что это такое притащили? На снаряд похоже…

За столом они сидели вшестером, смеялись и шутили, подначивали друг друга. Настроение у всех было прекрасное, и вот пришли мы, и принесли что-то ужасное. Это я понял, когда увидел бледное лицо дяди Лени, воевавшего с сорок третьего: он был командиром танка, потом – роты и танкового батальона, два раза горел, трижды был ранен.

Всегда веселый, любивший петь украинские песни, дядя Леня смотрел на нас, машинально перебирая карты, видно собирался раздавать, в его руках была вся колода. Он приподнялся, но вкопанная близко к столу скамейка не давала возможности полностью встать. Слегка согнувшись и вытягивая шею, дядя Леня не прекращал тасовать колоду.

– Какой же это снаряд? Какой снаряд? – повторил он. – Это же бомба!!!

Мой отец сидел к нам спиной, вскочил вместе со всеми, повернулся и замер вполоборота. Мгновения длились, как вечность. Его глаза вспыхивали искрами, он легко выскочил из-за стола, сделал два шага в нашу сторону и опять замер. Отец был стрелком – радистом на штурмовике Ил-2 и хорошо знал, что такое бомбы…

– Бомба?! – громко спросила соседка сверху – учительница тетя Наташа. Спросила и сама себе ответила утвердительно:

– Бомба!!!

И после ее слов двор взорвался, малыши в песочнице кричали:

– Бомба!!!

Женщины у сараев запричитали:

– Бомба! Бомба!!!

Опять открыла окно бабушка Вера, она открывала и закрывала рот, что-то говорила, но мне казалось, что она тоже говорит:

– Бомба!

Над церковью взлетела стая ворон, они кружились над двором, кинотеатром и тоже каркали: «Бомба!»

Весь мир заполнился этим зловещим словом.

Отец быстро подошел, мы стояли, как вкопанные, боясь пошевелиться. Он смотрел на бомбу, следом все мужчины окружили нас. Нас уже потряхивало, начали дрожать руки, затекали спина и шея, кто-то из нас неловко перехватил палку, и бомба качнулась. Собравшиеся вокруг нас отшатнулись, но, сделав несколько шагов в разные стороны, опять остановились.

– Миша, что будем делать?! – спросил дядя Леня. Спокойно так спросил, тихо, но мы, несмотря на крики, услышали. Отец обвел взглядом окружающих, повернулся к нам, коротко скомандовал: «За мной!» и направился к песочнице. Мы плавно тронулись с места, крепко держа на палках бомбу…

За нашей спиной раздался голос дяди Лени, такого голоса я не слышал больше никогда. Все дикторы, даже Левитан, так не говорили. Это был голос человека, реально осознающего опасность как для себя, так и для других, голос боевого офицера, который видел, как погибают на войне. Он громко и резко чеканил каждое слово:

– Всем уходить со двора! Все – на школьный двор!

– Обойдите все квартиры, Николай – первый подъезд, Василий – второй, Володя – соседний дом! Быстро!!! В квартирах никого не должно быть!

В песочнице малышня выстроила красивый замок. Сверху лежали брошенные совки, лопатки, формочки и ведерки. Отец нагнулся, отбросил игрушки, руками быстро разровнял песок.

– Кладите аккуратно посередине!

Сашка с Игорем перешагнули деревянный бортик песочницы и зашли внутрь, мы с Сергеем следом, вчетвером потихоньку нагнулись и положили бомбу на песок.

А с соседнего двора на шум и крики уже бежали мальчишки, но не успели – дядя Леня сделал несколько шагов в их сторону и так крикнул, точнее рявкнул, что подошвы сандалий заскрипели на булыжной мостовой. Они остановились, услышав команду уходить на школьный двор, нехотя, постоянно оглядываясь, скрылись за углом дома. Удивительно, но на нас четверых уже никто не обращал внимания, правда, отец посмотрел на меня сердито, вздохнул, повернулся к соседу Степану, служившему старшим прапорщиком, и сказал:

– Степан, стой здесь и никого близко не подпускай!!!

Мы не хотели уходить со двора, было любопытно, что будет дальше, но дальше становилось совсем не интересно, особенно для нас. Во дворах начался тихий переполох, переходящий в громкий…

– Я не могу бросить варенье! – в открытое окно кричала соседка со второго этажа тетя Тамара. – У меня варенье варится, что с ним будет?!

– С ним ничего не будет, – кричал ее муж дядя Жора, – с тобой будет…

– А покажите мне этих бандитов, которые принесли бомбу… Что это такое делается, варенье нельзя доварить…

– Доваришь на том свете, – дядя Жора выглянул в окно. – Вот они, смотри на них, может угостишь их вареньем!!!

Дядя Жора, добрейший человек, постоянно с нами разговаривал. Заядлый охотник и рыбак научил нас заряжать патроны, лить дробь, делать из орешника удилища, ловить на донку и еще многому, что очень пригодилось в жизни.

Тетя Нина из второго подъезда бежала, схватив большую кастрюлю с отварной картошкой для поросенка, за ней с мопедом в руках спешил дядя Вася. Женщина кричала на весь двор, что картошка горячая, и как же поросенка кормить, и кто эту бомбу принес, и лежала бы она в поле сто лет… Потом мы услышали то, что нам запрещали повторять, и поняли, что наступает не наше время.

– Все, сматываемся, – тихо сказал Серега, и мы побежали.

Во двор на встречу нам входил военком в форме полковника артиллерии, подтянутый, тщательно выбритый, с неизменной папиросой «Беломорканал» в руке.

Курил он не так, как все. Сначала долго мял крепкими пальцами папиросу, разглядывал ее, словно раздумывал, что с ней делать, потом легонько дул в мундштук, уплотняя табак, аккуратно сгибал мундштук правильным узором, прикуривал, затягивался и держал в руке, пока папироса не гасла. Потом опять прикуривал, а дальше все повторялось несколько раз. У него была большая красивая зажигалка, сделанная из гильзы от крупнокалиберного пулемета. Сверху на эту гильзу-зажигалку накручивался аккуратный колпачок. Это была целая процедура – открутить его, закрутить, но бензином все равно пахло… Запах бензина и одеколона, табака и обувного крема создавал вокруг него особый аромат, который мог принадлежать, как нам тогда казалось, только офицеру.

Военком окинул взглядом двор, хмыкнул, затянулся папиросой, молча поднял руку перед нами. Мы остановились и тоже посмотрели туда, куда смотрел он. Под яблоней, в деревянной песочнице, на желто-сером, достаточно ярком песке лежала коричнево-красная бомба. Солнце стояло еще высоко, на светлом фоне песка стабилизаторы бомбы зловеще выделялись острыми углами металла.

– Ну, что друзья? – Военком затянулся, стряхнул пепел, опять затянулся, посмотрел на папиросу, вздохнув, бросил ее на землю, наступил начищенным до зеркального блеска ботинком. – Сейчас все свободны, а потом расскажете…

Он как-то грустно и напряженно улыбнулся и пошел быстрым шагом к отцу.

А около наших домов продолжался настоящий переполох. Соседи, возбужденно переговариваясь и сердито поглядывая в нашу сторону, уходили со двора. Мы тоже выскочили на улицу, но идти со всеми было совсем некомфортно. Соседские мальчишки узнали про бомбу, и вся улица закипела, уже не только дети, но и любопытные взрослые шли к нашему двору…

– Вот это Первомай мы организовали! – сказал Игорь. Мы рассмеялись.

– Нет – это военный парад, а в завершении еще и салют будет, – поправил его Серега.

– Салют будет, – рассмеялся Сашка, – держи ладони шире, закрывай одно место быстрее, батя ремнем просалютует и думаю не слабо…

«Парад» действительно начинался… Из комендатуры, которая была рядом, прибежали два наряда патруля: капитан, старший лейтенант и четыре солдата. Потом двор оцепили и никого не пускали. Все это было хорошо видно со школьного стадиона, окруженного высокими липами. Мы залезли на самый верх и наблюдали, что происходит. Подъехали милицейские машины, движение на двух улицах перекрыли потому, что наши дома угловые и это сильно усугубляло ситуацию.

Сидеть на деревьях и наблюдать было интересно, но не очень удобно, мы спустились на землю, и зря …Дядя Ваня успел махануть пару рюмок или до нашего появления во дворе, по поводу, или под шумок – без повода. Жена его, тетя Нина, всегда строго контролировала этот процесс, а здесь не углядела – вот и маханул он не слабо. Устроился у футбольных ворот и покуривал, лениво поругиваясь, а когда мы слезли, он нас увидел:

– Ах вот же они! – закричал дядя Ваня, поспешно вскочил и начал расстегивать ремень на брюках. Был он роста немаленького и с приличным животиком, скорее с животом. Когда ремень оказался в его руках, он сначала потихоньку двинулся в нашу сторону, потом в азарте побежал. В одной руке ремень, другой штаны придерживает. Поле стадиона не совсем ровное, кое-где попадались травяные кочки. Дядя Ваня споткнулся, рука, поддерживавшая брюки, стала искать опору в воздухе, а штаны из тяжелой ткани упали вниз. Синие трусы надулись как парашют, он не удержался и смешно повалился на траву боком: живот – в одну сторону, рука с ремнем – в другую. Барахтался, запутавшись в штанах, что-то кричал в наш адрес, потом замолчал, извернулся лежа и начал натягивать штаны…

Мы убежали к развалинам старой бани, вышли переулком к кинотеатру, но на углу стоял милиционер, а за ним солдаты.

– Все, – сказал Серега, – остается только по пожарной лестнице забраться на крышу кинотеатра и оттуда посмотреть, что делается во дворе.

Быстренько залезли и подползли к краю крыши. Осторожно, по-одному посмотрели во двор. Он был пустой, по периметру стояли солдаты, милиция, на углу военком, отец и дядя Леня о чем-то разговаривали.

Игорь, как всегда, пошутил:

– Ну, все собрались – артиллерия, авиация и танкисты… Пехота подойдет и пойдут в наступление на бомбу!!!

Рассмеялась громко, от души, да так, что внизу услышали, и началось наступление на нас.

Пожарная лестница была одна и внизу уже стояли два солдата и милиционер.

– Спускайтесь вниз! Быстро спускайтесь!!! – Продублировал команду милиционера солдат.

– Нет! Быстро не надо, потихоньку. Не сорвитесь, – сказал милиционер.

Кинотеатр высокий, но спускаться не страшно, а вот что нас ждет внизу?

– Спускайтесь, спускайтесь, никто вас наказывать не будет, – повторил милиционер.

Молча переглянулись, Серега пошел первым. Как только он спрыгнул с лестницы, его сразу поймал солдат. Мы задержались, ожидая, что будет с Серегой?! Тот сильно не брыкался, стоял рядом с солдатом, но это был Серега и его надо было знать. Когда мы по очереди начали спрыгивать с нижних ступенек, двое солдат и милиционер подошли прямо под лестницу, встречая нас. В это время Сергей рванул за сараи. Мы были схвачены и отведены в комендатуру. Дежурный посадил нас напротив, дверь выходила внутрь двора, огороженного глухим забором, там же находился часовой, бежать было некуда…

Зазвонил телефон, дежурный взял трубку, нахмурил брови, молча зашевелил толстыми губами, как мы поняли – начал повторять, что ему говорили.

– Машина с песком выехала, саперы отдельно, – он поднял на нас глаза и брови его поднялись вверх, – четверо, лет по одиннадцать – четырнадцать, загорелые. Нет, только трое, да трое, у меня напротив сидят. В камеру посадить?! – дежурный недоуменно посмотрел на нас. – Командир дивизии приказал?! Отец рядом?! Слушаюсь, товарищ полковник! Есть, накормить в камере, товарищ полковник. Так точно, товарищ полковник, родители волноваться не будут, вы сообщите?! Так точно, есть!

Он положил трубку, уже с любопытством посмотрел на нас:

– А где четвертый, четвертый где?

Мы сидели молча, тихо было и в кабинете, и когда солдат открыл дверь, она заскрипела неожиданно громко.

– Всех в камеру, воды им и хлеба. Вечером, если хорошо будут вести, напомнишь, позвоню в часть, привезут на завтрак кашу, – дежурный чуть усмехнулся, глядя на наши вытянувшиеся от удивления лица. – Ну, что гвардейцы?! Подъем и в камеру шагом марш!

Поднялись, переглянулись. Идти в камеру не хотелось, но открытая перед нами дверь «звала», а еще и офицер встал из-за стола, посмотрел строго и кивнул молча в сторону улицы.

Солнце еще не село и, пока мы пересекали небольшой двор, сопровождало нас. В камере пахло свежей краской, сапожным кремом и еще чем-то непонятным. Тяжелые двери закрылись, лязгнул засов. Маленькое зарешеченное окно, широкие, покрашенные коричневой краской нары, на столе три алюминиевые кружки с водой, три больших ломтя хлеба… И полное непонимание, когда нас выпустят…

Есть хотелось очень сильно. Мы долго потом вспоминали, каким необычайно вкусным был тот хлеб. Через короткое время солдат принес чайник с чаем и буханку черного. Мы дружно набросились на еду, и скоро всех потянуло ко сну, но тут Игорь спросил:

– А как же там бомба?

Обсудили разные варианты, но ни к чему не пришли. Примолкли, лежали, ворочались, вздыхали, завидовали убежавшему Сереге.

Продержали нас часа два, почти до темноты.

Идти домой не сильно хотелось, но возле комендатуры мы увидели отца, который разговаривал с дежурным, а рядом стоял… Серега. Он улыбнулся, увидев нас, и пошел на встречу. Мы обступили его, и наперебой начали расспрашивать, что и как. Серега помолчал некоторое время для пущей важности и, пока отец не обращал на нас внимания, сказал:

– Все – взорвали бомбу! Приехала машина, ну такая большая, ЗИЛ-157, в кузове был песок. Взяли бомбу, аккуратно положили в кузов и повезли за город, а там и взорвали.

Мы стали расспрашивать, что видел, что слышал… Серега смутился и начал говорить что-то невнятное и непонятное. Чем больше мы расспрашивали, тем больше у нас возникало вопросов. А потом он вздохнул, опустил глаза и сказал:

– Ребята, да меня самого, как только бомбу загрузили, поймали, посадили в милицейскую машину и в отдел. Потом привезли моего отца и при нем долго расспрашивали, где мы нашли бомбу, как нашли, как копали и несли, кто видел, кто что говорил…

Серега тяжело вздохнул и нам стало его даже жалко. В это время подошел мой отец, молча посмотрел на нас, махнул рукой в сторону дома, и мы пошли.

Во дворе соседский мальчик рассказал, что когда приехали саперы и осмотрели бомбу, то пришлось эвакуировать жителей еще двух соседних домов. Гама и шума было… Хорошо, что дома только на шестнадцать квартир. Быстро выселили.

Поговорить долго нам родители не дали, загнали по квартирам, день закончился.

Утром я проснулся и выбежал во двор. Две соседки вешали белье, торопясь занять свободные веревки. Одна увидела меня и сказала:

– Вот «герой» – притащил вчера войну во двор!

– Да мало войну, смерть притащил, – вторая женщина посмотрела на меня не очень хорошо, вздохнула. – А ты видела, как эту проклятую бомбу повезли, медленно, как на похоронах. Первый раз видела, как смерть повезли хоронить, – она посмотрела на купола церкви, резко тряхнула двумя руками мокрое полотенце, набросила его на веревку и закрепила двумя большими деревянными прищепками, подписанными синим чернильным карандашом.

Сашка, Серега, Игорь вышли во двор, мы сидели вчетвером на скамейке, начинался новый летний день.

Дядя Леня вышел во двор, посмотрел на нас, одернул лацканы пиджака, как будто поправил ремни портупеи, улыбнулся:

– Ну что, гвардейцы, собрался экипаж?! Вам нельзя вчетвером собираться, опять что-нибудь придумаете, расходитесь-ка лучше…

Наши дороги разошлись, но нескоро. Впереди были еще пять долгих лет детства и юности. Бомбу мы запомнили навсегда.