Текст книги "Закон меча"

– Да уж… – завистливо вздохнул кто-то.

– В общем, хорош лясы точить, – прогудел авторитет. – Снимайте пленника с коня, а то у него морда как спелая малина, того и гляди лопнет.

Приказ исполнили немедля.

Меня поставили на ноги, развязали. Понятно почему – бежать было некуда. Вокруг деревянные стены, возле них длинные бревенчатые строения – по ходу, казарма, конюшня, кухня, склады. А посредине что-то типа большой тренировочной площадки. Тростниковые мишени, утыканные стрелами, соломенные чучела, местами порубанные мечами, суровая полоса препятствий с торчащими из земли заостренными кольями различной длины, вкопанными под разными углами. Ну и что-то типа хорошо утоптанного ринга с темными пятнами тут и там – предполагаю, крови этот «ринг» впитал в себя немало.

Вокруг меня стояли здоровяки-дружинники в кольчугах, начищенных так, что от блеска глазам больно. И среди них один бородач выше любого на голову и в плечах заметно шире. Таких людей мне еще видеть не доводилось, даже среди прокачанных D-геном кремлевских дружинников подобных экземпляров не встречалось.

– Не, не верю, – покачал головой гигант, перехватив мой взгляд. И хмыкнул презрительно – похоже, мое офигение от его габаритов расценил как робость. – Ну-ка, Васька, выйди да покажи, поскользнулся ты или и взаправду лапотник тебя уделал.

Голова у меня болела адски – и от длительного висения вниз макушкой, и от удара по ней: похоже, плоской стороной меча меня по черепу долбанули. Руки-ноги тоже были ватными, так как, связывая меня, дружинники нисколько не позаботились о правильном кровообращении в моих конечностях.

И вот сейчас мне, как я понимаю, придется на том кровавом «ринге» доказывать здоровяку-Ваське, что я реально его уронил. Судя по выражению его лица, версия начальства о том, что он-де поскользнулся и потому упал, ему очень понравилась. В нее он поверил сразу, ухватился за эту идею как за спасительную соломинку и сейчас был готов разорвать меня надвое, лишь бы вернуть себе пошатнувшийся авторитет среди товарищей.

– Ты соберись лучше, – негромко сказал мне кто-то на ухо. – Разбойников у нас тут на стене вешают, чтоб у крестьян отбить охоту в леса сбегать. А воина могут и пощадить.

Я обернулся.

Чуть позади меня стоял дружинник ростом и габаритами немногим меньше начальника крепости. Только глаза внимательные, в которых, помимо несгибаемой воли и силы, глубокая житейская мудрость читалась. И совет от этого воина приехал дельный, потому что Васька уже вовсю разминался на «ринге», молотя воздух кулаками величиной без малого с мою голову. Помнится, на Руси всегда был в почете кулачный бой, и, судя по поэме классика, хороший спец в данном вопросе легко мог отправить соперника на тот свет одним ударом в грудную клетку. А Васька, судя по тому, как он двигался, был бойцом неплохим.

Короче, несмотря на головную боль и онемевшие конечности, пришлось мне выдвигаться к «рингу», на ходу психологически накачивая организм, готовя его к драке, которая для меня вполне могла закончиться отбытием на тот свет. Васька теперь будет максимально сосредоточен и настроен не нокаутировать меня, а именно грохнуть, так как подобный позор в среде профессиональных воинов смыть можно только кровью врага.

Я же, неторопливо шагая к «рингу», мысленно крыл себя последними словами, среди которых «тряпка», «слизняк» и «слабак» были самыми нежными. Хороший способ, кстати, накрутить себя, обзывая так, что если вдруг от другого такое услышишь – зарядишь в рыло не думая. Но самому ж себе по тыкве стучать не станешь, потому при высоком градусе подобной накрутки единственный выход выпустить пар – это разбить тыкву кому-то.

Так что к месту поединка я подходил с хорошим уровнем адреналина в крови, который, как известно, имеет свойство активизировать скрытые резервы организма, делая из тебя эдакого берсерка на минималках. Теперь мне было пофиг, что в руках-ногах чувствительность не до конца восстановилась, а башка трещит как котел, готовый вот-вот взорваться. В мозги теперь стучала не кровь, а холодная ярость, которая удесятеряет силы, одновременно позволяя не просто кидаться на противника, а делать это расчетливо, с умом.

У Долгополого такого преимущества не было. Его ярость застилала ему взгляд кровавой пеленой, что было видно по его покрасневшим глазам и приподнятой верхней губе – как у волка, готовящегося броситься на добычу.

Он и бросился, едва я вступил в круг, который по краям обступили дружинники с заостренными книзу щитами, образовав эдакий живой забор. Я едва успел уйти от его рывка – правда, не совсем. Все же выброшенный вперед кулак задел по плечу, отчего меня винтом развернуло и отбросило на чей-то щит. Однако распластаться на окованной железом деревяшке мне не дали – дружинник мощно вытолкнул меня щитом обратно в круг, так, что я на ногах не устоял.

И тут же на меня коршуном набросился Василий. Прыгнул сверху, сел на живот, занес кулачище, чтоб одним ударом вбить мою голову в арену…

Ну, на такой прием у нас контрприем рефлекторно отработан. Мощно прогнувшись в спине, я встал на локтевой «мостик», отчего дружинника, несмотря на вес, с меня снесло – опять же, не ожидал. Не учили его такому. Навалился бы тушей, ударив меня в горло предплечьем и вдобавок надавив как следует, – тут да, освободиться было б сложнее, мог бы и задушить. Но такому он тоже обучен не был. По ходу, мечами да луками местные воины владели отменно, а в рукопашке полагались лишь на силу и скорость. Существенные факторы, конечно, но все-таки арсенал хорошо отработанных приемов рукопашного боя тоже в драке вещь немаловажная.

Вася пролетел надо мной, звонко шмякнулся грудью о землю. Я же, извернувшись ужом, сел ему на расслабленную ногу, согнул ее в колене, зажал стопу, повернул. Для дружеского поединка можно было бы ограничиться болевым приемом, я же крутанул как следует, рассчитывая вывихнуть стопу, так как понимал: поднимется Вася на ноги – и мне несдобровать.

Однако прием не получился, уж больно здоров был дружинник. И неплохо обучен. Рванулся всем телом, и я, не удержав захвата, слетел с него как пушинка…

И вот мы снова на ногах, стоим друг против друга. У меня адреналин почти закончился, потратил все в считаные секунды непростого боя. А Вася, по ходу, уже понял, что в прошлый раз не случайно поскользнулся, а просто прощелкал нижней челюстью неизвестный ему прием, и теперь, зло прищурившись, готовился атаковать наверняка. Причем, скорее всего, ему на этот раз повезет, ибо я реально устал. И онемение в конечностях вернулось, и головная боль – тоже, что в бою ни разу не подспорье… Плюс плечо после удара дружинника я сейчас попросту не чувствовал – видать, заехал он душевно. Это на адреналине все пофиг, а когда начинает отпускать – осознаёшь, что «пофиг» кончился и скоро онемевшая конечность начнет болеть по-настоящему!

Но решающего броска противника не произошло, так как с мачты над башней раздался зычный вопль, разнесшийся и над крепостью, и дальше…

– Печэнеги!

Все замерли на месте. И я – тоже, так как историю любил и вполне представлял себе, что мог значить такой крик…

Древнюю Русь многие века терзали кочевые народы, совершая опустошительные набеги. Хазары, половцы, печенеги, а после – Золотая Орда, с остатками которой разобрался лишь Иван Грозный только в шестнадцатом веке. А до этого война Руси с кочевниками была фактически непрерывной – то затухающей, то разгорающейся вновь с ужасающей силой.

Я, как практически любой человек своего времени, не являющийся историком, слабо представлял, чем те же хазары отличаются от печенегов. Но прекрасно помнил о том, насколько опасны в битве эти дети степей, прекрасно стреляющие из луков, имеющие мобильную конницу, не привязанную к медлительным обозам и способную совершать молниеносные дальние переходы, а также владеющие на тот момент самой оптимальной тактикой боя. Кочевник в походе вполне обеспечивал себя сам, довольствуясь малым, а в случае фатальной голодухи был приучен пить кровь своего коня. Ну а его низкорослая, неприхотливая лошадка жрала все что угодно: и траву, и насекомых, и сушеное мясо, и падаль, и даже кровь своего хозяина могла выпить, которой тот в экстренных случаях делился с нею, чтобы поддержать силы четвероногого боевого товарища в трудном походе. Потрясающий средневековый симбиоз человека и его лошади, являющийся залогом живучести и скоростных перемещений огромных орд степных налетчиков…

Василий моментально забыл о поединке и ринулся к своему коню, на котором висели щит и оружие. Остальные дружинники тоже бросились кто куда – одни на стены, другие к воротам. Похоже, каждый воин точно знал, что ему делать после того, как получен сигнал об атаке противника.

И крестьяне это знали тоже. Сейчас они сломя голову бежали в крепость через открытые ворота – как только успели? Вроде всего мгновение назад наблюдатель заорал – и тут же лапотники ломанулись под защиту стен. По ходу, тоже тренированные. Жить захочешь – не так побежишь.

А мне что-то поплохело. Плечо отбитое ныло не по-детски, тошнота к горлу подкатила, да такая, что я душевно блеванул себе под ноги. Твою ж душу! То ли печень с желудком себе отдавил, катаясь на лошадке экстремальным способом, то ли траванулся разбойничьей едой не первой свежести. Хреново-то как, блин… Голова закружилась, на теле холодный пот выступил.

Но тут мне на плечо легла рука. Не рука – лапища медвежья. Меня, уже согнутого, от этого скрючило еще больше, едва не упал. Но лапища придержала мою тушку, пока я доблевывал, а после решительно разогнула и повернула лицом к себе.

Передо мной стоял тот самый дружинник, что мне перед боем с Долгополым посоветовал собраться. Который габаритами чуть меньше начальника крепости, но не особо. Блин, их где-то штампуют тут таких? Как-то слабо верится, что нормальная женщина способна выносить и родить эдакого амбала.

А амбал тем временем протянул мне небольшой кожаный бурдюк величиной с ладонь, плотно заткнутый деревянной пробкой. И сказал лишь одно слово:

– Пей.

Хуже, чем сейчас, мне точно быть не могло. Поэтому я не без труда вытащил пробку и влил в себя содержимое микро-фляги. После чего меня скрючило так, что я едва в лужу собственной блевотины не упал – спасибо амбалу-дружиннику, который меня в сторону толкнул, потому я рухнул на бок и от невыносимой боли застыл в позе эмбриона. Казалось, что проклятая жидкость с привкусом железа выжигает мои внутренности изнутри.

– Добр ты, Никитич, коль росу-живицу лапотникам раздаешь, – бросил какой-то воин, пробегавший мимо. – Не зря тебя Добрыней кличут.

– Лапотники тоже люди, – сказал тот, кого назвали Добрыней. – Ты хлеб жрешь, ими выращенный, так что имей уважение.

– Этот вряд ли хлеб растил, – сказал уже другой воин, несший к стене целую корзину стрел. – Разбойная рожа, сразу ж видать.

– По твоей тоже не сказать, что ты Ярило лучезарный, – хмыкнул амбал. И добавил, обращаясь ко мне: – Ты не вставай. Добры молодцы хорошо тебе брюхо намяли. Так что отлеживайся, пускай потроха внутри расправляются.

И ушел вслед за воинами на стену, куда вели широкие всходы. А я остался валяться в компании мужиков, одетых так же, как и я, растерянно жмущихся к центру крепости – вероятно, им казалось, что тут безопаснее.

Однако ошиблись они фатально.

Внезапно небо потемнело от тучи стрел, перечеркнувших облака… и упавших вниз. Тех, кто добрался до верха стены, обстрел задел не особо – помогли навесы, принявшие на себя львиную долю смертоносных подарков.

А вот в центре крепости все обстояло хуже…

Некоторые мужики, уже, видимо, попадавшие под аналогичный обстрел и знавшие, что делать, похватали габаритные мишени, расставленные на стрельбище, и прикрыли ими себя, а также нескольких женщин-крестьянок. Другие же, менее опытные и расторопные, стояли, задрав головы и заторможенно наблюдая, как сверху на них сыплются стрелы. Понятное дело, шок. Для большинства людей смерть – это что-то абстрактное, которое может произойти с кем угодно, только не с тобой. И когда она внезапно показывается перед человеком во всей красе, у многих наступает ступор, результат которого бывает плачевным.

Одному молодому парню, что стоял рядом со мной, открыв рот от удивления и запрокинув голову, стрела прям между зубов и влетела, пробив горло и выйдя из шеи ниже затылка. Еще в одного мужика аж четыре воткнулись, мигом сделав его похожим на большую подушку для иголок. Третьему стрела ногу пробила насквозь, так, что наконечник из-под колена вышел. Ну и мне, лежащему на земле, едва не досталось: прямо перед мордой одна воткнулась, дрожа, словно от ярости.

– К стенам бегите, мать вашу! Под лестницами прячьтесь! – заорал я, и сам, вскочив, бросился к тем самым лестницам, ведущим наверх, на стены. Откуда только силы взялись? Хотя чему удивляться – стрела, воткнувшаяся в землю в сантиметре от твоего носа, это очень действенный стимулятор, чтобы резко прекратить болеть и начать двигаться. Или же, как вариант, подействовало зелье Добрыни, от которого у меня наконец брюхо крутить перестало.

А между тем на стенах, пригибаясь, рассредоточивались дружинники. Лучники уже там старались, стреляя, пригибаясь, меняя позицию и снова стреляя. Правильная тактика. Намного сложнее попасть в воина, прячущегося за деревянным тыном: появляется над ним на мгновение, пускает стрелу и снова прячется.

Теоретически я мог схорониться под деревянной лестницей и дождаться победы. Дружинников либо печенегов. И никто из защитников крепости меня бы не осудил. Дело воинов – воевать, дело гражданских – не мешаться под ногами у тех, кто воюет.

Но я понимал: дружинников всего человек двадцать. А судя по туче стрел, затмившей небо, под стенами собралась серьезная орда. Конечно, и хилой крепости, и ее гарнизону конец. Сейчас посшибают кочевники стрелами со стены ее защитников, сколько смогут, а потом будет штурм. И лучше при том штурме погибнуть, чем попасться в плен. Средневековье вообще время довольно жестокое, и мне было совершенно неинтересно на своей шкуре проверять, что делают печенеги с пленными.

Поэтому я сейчас бежал к лестнице – и едва успел увернуться от падающего на меня тела.

Это был молодой дружинник в полном обвесе – кольчуга, шлем, меч у бедра, лук в руке, так и не разжавшейся, когда парню в глаз прилетела стрела с черным оперением. Счастливец. Он умер мгновенно, скорее всего, даже не почувствовав боли, когда стальной наконечник пробил мозг насквозь. Надеюсь, в этом бою мне повезет так же, как и ему.

Я остановился, снял с головы парня шлем, который ему уже точно не понадобится, выдернул меч из ножен и ринулся по лестнице наверх. Лук брать не стал: не настолько я мастер из него стрелять. А вот с мечом, пожалуй, справлюсь, хотя тяжелый он, зараза. Зато рукоять длинная, можно двумя руками взяться, и уж таким хватом я его точно смогу опустить на головы штурмующих. Ибо я точно знал: за обстрелом следует штурм.

И не ошибся.

Когда я взбежал наверх, печенеги под прикрытием стрелков уже неслись к стенам – кто с лестницами, а кто просто с шестами. Двое за дальний конец держатся, один за передний, и в зубах у него сабля. Замысел понятен: пара задних на шесте поднимает третьего, который взбегает по стене – и, схватив саблю, обрушивается на головы защитников крепости.

Одного такого бегуна я принял на меч, выставив его перед собой. Печенег прыгнул не глядя – и насадился, как на копье. Не вышло стать героем, хотя кочевник явно к успеху шел. Не окажись меня на этом участке стены, он бы уже Ваську Долгополого своей саблей оприходовал сзади, так как тот был занят: ловко отбивался сразу от двух наседавших на него кочевников. Дружинник увидел меня краем глаза, кивнул – поблагодарил, типа, – и давай снова крутить мечом аки лопастями вентилятора. Мне такое никогда в жизни не повторить. Хорошо, что поединок с Васькой был на кулаках. На мечах он бы меня в две секунды в фарш порубил.

А на меня сверху уже следующий кочевник с шеста спрыгнул с занесенной саблей, визжа, словно ему перед забегом на стену тот шест в задницу засунули. Я еле отскочить успел, выпустив рукоять тяжелого меча, иначе б печенег меня надвое рассек своей саблей. И когда он провалился вперед от удара, я ему с ноги в брюхо засадил.

Конечно, лапоть – не берц и не сапог, потому удар получился не настолько сильным, как хотелось бы. Но и печенег, который был ростом ниже меня на полголовы, это не двухметровый дружинник, которому такой удар в лучшем случае слегка дыхание собьет.

Кочевник же, совершенно не знакомый с рукопашными приемами моего мира, удар пропустил, поймал его «ложечкой» и, хрипя, упал на колени.

Я не стал дожидаться, пока он прокашляется. Забрал из ослабевшей руки легкую саблю и, с выдохом вложившись в удар, срубил голову врагу. Такие дела. Простой закон меча: если тебя не зарубил враг, значит, у тебя появляется шанс самому его зарубить. И упускать этот шанс глупо. Иначе за спиной ты оставишь того, кто рано или поздно тебя все-таки зарубит.

С саблей мне оказалось работать легче, ибо она была почти вдвое легче меча. Одну башку, появившуюся над тыном, я раскроил надвое – благо она не в шлеме была, а в меховой шапке – и тут же пожалел, что ударил по черепу сверху вниз.

Клинок оказался бюджетным – треть его застряла в черепе рухнувшего вниз кочевника, а у меня в руке остался лишь обломок сабли. Которым я еле отбил удар еще одного печенега, перелезшего через стену…

Фигово дело. Кочевник оказался плечистым и ростом мне не уступал. Плюс в руке у него была не сабля, а железная дубина с шипами, которой он еще раз саданул, метя мне в голову.

Я, конечно, увернулся, правда, не совсем удачно, больно уж удар был силен. Гвозди, торчащие из дубины, проехались по моей правой руке, от плеча до локтя, прилично распоров кожу. Немедленно рукав стал горячим и прилип к телу – потекла кровушка, причем довольно обильно. Когда кожу железякой взлохматят, обычно так оно и происходит. Рана, по ходу, не опасная, но хлещет из широких борозд знатно.

Думаю, третьего удара бы не последовало, так как раненым, обессиленным и с обломком сабли воевать против свежего и сильного противника – так себе идея. Но внезапно словно молния сверкнула, промелькнула от плеча до плеча печенега, отделив его голову от тела.

Кочевник знатно удивился. Глаза узкие округлил, тонкие брови вверх задрал, лоб наморщил, соображая, что это за новые, невиданные ощущения его настигли. А потом башня его щекастая на туловище не удержалась, покачнулась и свалилась вниз, гулко долбанув шлемом о доски. Фонтан крови ударил вверх, но не помешал мне хорошо рассмотреть эпичное зрелище.

На стене рубился тот самый огромный начальник крепости – и это было что-то!

Двигался он с невообразимой скоростью, одну за другой срубая головы кочевников, лезущих на стены. Казалось, что у тех жбаны просто сами скатываются с плеч, а огромный сверкающий меч, вентилятором вращающийся вокруг громадного воина, как бы и ни при чем.

Кстати, меч был просто фантастический!

В ножнах он казался обычным. Рукоять, крестовина, ничего особенного. Но в руках витязя он превратился в полосу стали, горящую изнутри неестественным, потусторонним, слепящим светом, будто само солнце напихало своих лучей в оружие средневекового воина, и сейчас они силились вырваться наружу, но у них это не очень хорошо получалось.

Да и сам меч теперь был раза в два длиннее, чем положено. Может, конечно, это был оптический эффект, но я помнил, как однажды моя «Бритва» тоже превратилась в длинный и тонкий луч, разящий врагов на значительном расстоянии. Так, может, и в руках этого супервоина сейчас что-то подобное?

Сами дружинники подались в стороны, освобождая место на стене, так как здоровяк, похоже, впал в неистовство берсерка и вполне мог в этом состоянии ненароком порубить и товарищей по оружию. Он своим мечом несколько раз случайно по бревенчатой стене задел, так в этих местах заостренные концы бревен как лазером срезало напрочь!

Конечно, вражьи конные лучники полностью переключились на начальника крепости, осыпая его градом стрел. Но, во-первых, двигался он настолько быстро, что попасть в него было делом непростым. Во-вторых, все его тело прикрывала стальная броня существенной толщины, в которой обычный человек вряд ли бы смог даже руку поднять – причем бронепластины крепились на кольчуге, потому не стесняли движений, а лицо мечника полностью прикрывала стальная маска, то ли надетая под шлем перед боем, то ли являющаяся неотделимым элементом этого шлема.

А еще супербойца окутывал видимый ореол света, особенно хорошо различимый в районе головы. И я точно успел заметить пару раз, как стрелы, точно летящие в лицо воина, встретившись с тем ореолом, изменяли направление и пролетали мимо.

Короче, по моим ощущениям, не прошло и минуты, как стена была очищена от нападающих, а те, кто только собирался лезть на лестницы, почему-то резко передумали это делать и резво чесанули обратно, к своим лошадям. Лучники тоже, видимо, решили поберечь стрелы и повернули коней в сторону, противоположную крепости.

А еще я заметил всадника на черной лошади в черненом доспехе, что замер вдали на пригорке, наблюдая за ходом сражения. И когда стало понятно, что штурм не удался, он неторопливо повернул коня и поскакал к реке, откуда, как я понял, и пришла орда.

– Опять Варяг нечисть привел, – сплюнул кровью дружинник с разбитым лицом – то ли краем щита ему прилетело, то ли рукоятью вражьей сабли.

– Да какой это варяг, – скривился второй воин. – Варяги воины справные, воюют сами, своею силой. А этот не варяг, а так… варяжко, который подло степняков на русские крепости натравливает.

– За князя своего Ярополка мстит, как умеет, – проговорил Добрыня, пряча мощный лук в колчан. – Но то дела княжьи. А наше дело – заставу богатырскую защищать.

– Защитили б мы ее сегодня без Ильи-то, – мрачно сказал дружинник и тут же получил по затылку крепкую затрещину, от которой я бы наверно просто умер.

– Для тебя, отрок, он Илья сын Иванович или ж батька атаман. Еще раз услышу подобное, оплеухой не отделаешься. Понял?

– Как не понять, дядька старшина, прости за слово нечаянное! – охнув, проговорил дружинник.

– То-то же, впредь за языком следи, что он мелет, – проговорил Добрыня. – А теперь пошли, чего встали? Дел невпроворот. – Проходя мимо меня, остановился и добавил негромко: – А ты хорош, селянин. Хил, правда, телом, но духом справен. Найди девку Алену, вроде я видел, что жива она. Должна быть в том доме. Скажи, что я послал, дай ей это. Она знает, что делать.

После чего, вложив мне в руку кожаный мешочек, перевязанный бечевкой, пошел дальше. После боя, и то верно, у военных людей обычно много работы: своим раненым помочь, чужих добить, добычу собрать, трупы побыстрее закопать, чтоб не воняли, крепость поправить, где надо, после осады. Кстати, теперь понятно, почему ее, такую неважную с виду, еще не взяли печенеги. И вряд ли возьмут, так как лично я, например, совершенно без понятия, как это провернуть, коли ее защищает такой мощный и неуязвимый воин, как Илья Иванович.

* * *

Девка Алена оказалась будто с картинки – глазищи голубые, губы алые как маков цвет, русая коса в руку толщиной, фигура под простым домотканым сарафаном угадывалась умопомрачительная. Впрочем, я успел заметить, что местные крестьянки, что с поля прибежали, почти все той же породы – русые и как минимум симпатичные.

Однако Алене до своей внешности не было никакого дела. Она работала. Когда я зашел в один из длинных домов, на который указал Добрыня, девушка как раз укладывала раненого на широкую деревянную лавку, залитую свежей кровью. Неудивительно, так как эта часть дома была отведена под лазарет, где на таких же лавках лежали еще трое раненых.

Что показательно, Алена мужика, чья нога была пробита стрелой, на лавку уложила сама, без чьей-либо помощи. Так бы он охал да стонал минут десять, пытаясь половчее улечься, чтоб ногу не растревожить, но пострадать у него не вышло. Алена слегка присела – и я даже не понял, каким приемом она крестьянина на лавку определила. Раз – и лежит, постанывает.

Девица же наконечник стрелы, торчащий из ноги, пальцами отломила от древка, после чего само древко просто выдернула. Мужик заорал было, но тут же заткнулся, когда Алена шикнула на него, сверкнув глазищами:

– Тихо, Ванька, леший тебя задери! Не мужик, штоль? Терпи!

Однако суровая у них тут медицина. Что-то как-то мне с моей ободранной рукой наружу захотелось. Ну на фиг, не такое заживало. А попадешь к этой Алене в белы рученьки – света белого невзвидишь.

Но я остался, потому как дальше было интересно.

Девица достала из-под лавки деревянную коробку, открыла – и из нее свет полился, словно из бандитского чемоданчика в известном фильме. Алена же извлекла из светящейся коробки то ли два камешка, то ли пару жирных светляков, после чего ловко примотала их длинной тряпкой к ноге раненого с двух сторон.

– Теперь лежи, – сказала строго. – К завтрему нога как новая будет. Если все доживем до завтра.

И, посмотрев на меня, сказала:

– Ну а ты чего встал? Иди, показывай, как тебя печенег приласкал.

– Откуда знаешь про печенега? – усмехнулся я. – Может, я, как все, под лестницей сидел.

– Видела, – улыбнулась Алена. – Ловко ты по стене прыгал. Хилый, да увертливый. И смелый для селянина. Иди сюда, гляну твою рану. Как звать-то тебя, добрый молодец?

Я рот было открыл – и задумался. Сказать, как есть? Так у них тут Иванов, по ходу, каждый второй, окликнут – не поймешь, кого позвали, тебя или одного из десятка тезок, что рядом ошиваются. Пришлось назваться так же, как в мире Кремля.

– Снаром кличут.

Алена наморщила лоб, разглядывая кровоточащие борозды у меня на руке.

– Как? Снар? – переспросила девушка. – Из иноземцев, штоль?

Я кивнул.

– Иноземцев тут не жалуют, – покачала головой девушка. – Лучше по-другому назовись.

Здоровой рукой я почесал в затылке, прикидывая, какие имена были популярны в Древней Руси. Ничего в голову не приходило, кроме Иванов. Хорошо, Алена помогла:

– Взгляд у тебя больно суров. Вот и будь Сургом. А откуда будешь?

Я прикинул местную географию, чтоб подальше отсюда и говор неместный можно было объяснить. Так-так… Вроде Суздаль уже должен был быть в печенежьи времена.

– С-под Суздали.

– С Суждали? То есть беглый, иначе чего б тебе в наших краях делать, – кивнула Алена. – Это ничего. Ежели спросят, говори, что беглый рядович Варяга, таких наши князья привечают. Да только гляди, чтоб не осмердили, наши это умеют. Ряд предложат, бересту подпишешь, а там глазом моргнуть не успеешь – уже в смердах ходишь. Грамоте-то ты не учен, сразу видать, и что там в бересте написано – одному Велесу известно.

Не сказать, что я понял, о чем говорила Алена, так как одновременно она штопала мои раны довольно толстой иглой, и было это, мягко говоря, неприятно. И слово «смерд» ухо не ласкало. Вроде так рабов в Древней Руси называли, но это не точно.

Как бы там ни было, никаких берест я подписывать не собирался. Хотя, конечно, хотелось бы понять, что мне делать дальше. В поле ковыряться да репу культивировать, так как картошку в эти места завезут еще столетий через семь? Оно, конечно, хорошо пожить на свежем воздухе и натуральных продуктах, не отравленных химией, но подозреваю, что крестьянский труд мне очень быстро осточертеет. Ладно, как бы там ни было, а обстановку разведать надо, и говорливая девица для этого подходила как нельзя лучше.

Пока она зашивала мои глубокие борозды на руке, я успел выяснить, что сейчас на дворе вересень 6509 года от сотворения мира, что стольный Киев-град находится в ста поприщах отсюда, а может, и более, что застава богатырская прикрывает Киев с севера от кочевников, которые повадились под руководством хитрого Варяга обходить хорошо укрепленные Змиевы валы и нападать на Киев с более уязвимой стороны. И что застава эта у них словно кость в горле, да только никак не выходит у них ее взять, посколь защищают ее опальный богатырь Илья Муромец да Добрыня Никитич с товарищами. Вот только камней-живиц почти не осталось, а без них ни раны залечить, ни силушки богатырской от матери сырой земли не получить. Оттого скорая погибель ждет заставу, которая еще одного штурма точно не выдержит.

– Камней-живиц? – переспросил я. – Это, типа, драгоценные камни такие, что ли?

– Как есть нездешний, – вздохнула Алена. – То камни волшебные, что в Черной Боли добываются. Только в последнее время туда ходу нет. Больно много нечисти там развелось. В этом году все добры молодцы, что туда ходили, не вернулись… А Илье Муромцу недосуг: уйдет – кто ж заставу защищать будет?

– Погоди, погоди, – насторожился я, опасаясь, что ослышался. – Как место называется, куда за камнями волшебными ходят?

– Черная Боль, – слегка удивленно проговорила девица, произнеся эти два слова так же, как в наше время звучат они на украинском языке. А именно – «чорна біль».

– Сильно, – в замешательстве пробормотал я, осознавая и сопоставляя услышанное, ибо что «чорна біль», что «Чорнобиль» на украинском звучат практически одинаково…

А на русском это будет «Чернобыль».

Город, неподалеку от которого 26 апреля 1986 года на Четвертом энергоблоке Чернобыльской АЭС произойдет взрыв, последствия которого будут поистине ужасными. Сейчас, в моем времени, на этом месте находится огороженная кордоном Зона отчуждения – территория, куда людям проход строго воспрещен, так как там, за рядами колючей проволоки, их ждет смерть… или богатство, так как за артефакты, которые можно найти в Зоне, по другую сторону кордона торговцы платят баснословные деньги. Эти артефакты могут подарить нескончаемый запас энергии, абсолютное здоровье, удачу в любых делах – да мало ли на что еще способны предметы из другой вселенной, которые словно на свалку выбрасывают «мусорщики» – существа из другого мира, для которых эти волшебные «самоцветы» не что иное, как отходы производства.

Так, может, то таинственное место, которое жители Древней Руси прозвали Черной Болью, через тысячу лет станет той самой Зоной отчуждения, которую я успел изучить как свои пять пальцев?

А разговорчивая Алена продолжала болтать, благо работы у нее больше не было, а свежие уши в этих местах, похоже, попадаются нечасто.

– Дружинники-то наши, здоровенные, как медведи, это тоже оттуда. Илья Иванович, богатырь наш несравненный по прозванию Муромец, помнится, принес как-то груду живиц, а еще камни-самоцветы. Люди говорили, что он аж до самого Алатырь-камня дошел, что желания исполняет, и попросил у него дружину непобедимую. И дал ему Алатырь-камень тридцать три самоцвета волшебных. Ежели к груди тот самоцвет приложить, то он в тело уйдет, прямо в сердце проникнет и силу даст воину непомерную. Вернулся Илья из Черной Боли, раздал каменья драгоценные верным друзьям своим и получил дружину непобедимую. Стало на Руси тридцать три сильномогучих богатыря, а Илья среди них самый сильный, так как не Алатырь-камень дал ему самоцвет особенный, а люди перехожие, что между мирами гуляют, как по деревенской улице, напоили его водою со всех рек да озер Руси-матушки, а еще росою, со всех известных миров собранной.