Текст книги "Непоследние времена"

Из ромалов в греки

Как цыган Иванов ради веры в Бога пошел против табора и почему табор последовал за ним

Когда отец Элизбар был еще Эдиком, город Кимры имел репутацию героиновой столицы Центральной России. Электричку из Москвы в народе называли «зеленой иглой»: в последний вагон нормальные люди не садились – в нем ехали только наркоманы. Все «торчки» в радиусе трехсот километров съезжались за дешевым героином сюда, на станцию Савелово, а точнее – в Голливуд: так здесь называют цыганский поселок. Местная молодежь быстро освоила нехитрый бизнес: ты, москвичонок, постой на перроне, я вместо тебя сбегаю в табор, а десять процентов отсыплю себе. Очень скоро найти в городе подростка с адекватным выражением глаз стало непросто.

– В Голливуде у нас живут цыгане венгерские, называются ловари, – рассказывал мне в ту пору местный сотрудник спецслужб. – Они здесь появились в конце шестидесятых годов, после того как их турнули с Украины. Сначала эти ловари развернули торговлю нелегальным алкоголем, а в девяностые годы перешли на наркоту. Занимаются этим, разумеется, под прикрытием местного РОВД. Есть у нас тут еще и свои цыгане, русские, в поселке Чернигово живут, фамилии почти у всех – Ивановы. Ловари с Ивановыми терпеть друг друга не могут, это повелось еще с тех пор, как бароном у венгерских был Рыба – это слово у цыган означает примерно то же, что у нас «бугай», «мачо», «мужик». Этот Рыба был очень охоч до женского пола, и ловари воровали ему цыганок среди Ивановых. Естественно, русским цыганам это не нравилось. Они вообще ребята неплохие, честные – наркотой не занимаются, только воруют.

Эдик – он как раз был из черниговских, но с тех пор информация об их «честности» слегка устарела. Ивановы, глядя на голливудских, тоже взялись за героин. А сотрудника спецслужб, с которым мы тогда душевно пообщались, перевели на повышение в Тверь, там он два года прожил в собственном кабинете, ожидая обещанной квартиры, наконец совсем устал бескорыстно любить родину и уволился.

– Торговать, конечно, у нас продолжают, но уже не в тех масштабах, – рассказывает десять лет спустя священник Преображенского собора отец Андрей Лазарев. – После серии громких публикаций в СМИ правоохранительные органы взялись за Кимры основательно, и теперь эпицентр наркоторговли переместился в другие замечательные города.

– А вы бы и сегодня благословили цыганский погром, если бы ситуация стала прежней?

– Благословил бы.

– Но почему?! Это же не по-христиански.

– Потому что нет такой христианской заповеди – «не защити».

Если снять этот эпизод на видео, а потом посмотреть с выключенным звуком, то можно подумать, что мы беседуем о погоде. Отец Андрей уже давно по-буддистски спокоен в любой ситуации. Когда он видит, как в очередной раз какая-нибудь цыганка провожает его жестом типа «тебе не жить», он только улыбается в ответ. Однажды отец Андрей ввязался в борьбу с долгопрудненской азербайджанской наркомафией. Довоевался до того, что брать его по надуманному обвинению в экстремизме в Кимры приехали три автобуса ОМОНа. Но прихожане загородили своего священника иконами, и милиции пришлось отступить. Среди тех, кто защищал тогда «попа-ксенофоба» от правоохранительных органов, был и цыган Эдик Иванов.

– Честно говоря, в церковь я тогда пришел, как в ювелирный магазин. – Дьякон Элизбар произносит слова медленно, нараспев, как будто не говорит, а гадает. – Очень хотелось крестик на груди носить, а надеть его просто так нельзя, надо покреститься. И знаете что? Я до сих пор не понимаю, что со мной тогда произошло. Вроде и слов-то никаких жгучих после крещения батюшка не говорил, только через два дня я почему-то бросил пить, еще через два – курить, это не говоря уж об остальном. А через месяц уже не пропускал ни одной службы. Это было как во время пьянки: глотнешь чего-нибудь не того – и вдруг тебя накрывает с головой. Разница лишь в том, что похмелье после того глотка не наступает уже десять лет и с каждым годом мне становится все лучше и лучше.

Отец Андрей, грешным делом, поначалу думал, что это засланный казачок. С чего бы это вдруг семнадцатилетний цыганенок после каждой службы провожает его до дома, задает кучу вопросов о духовной жизни и ловит каждое слово? Даже среди русских такое случается крайне редко, а тут – цыган. «Ты бы хоть Евангелие для начала почитал и Деяния апостолов», – предложил ему будущий духовник, когда понял, что мальчик воцерковляется всерьез. «Обязательно почитаю, батюшка, – ответил Эдик. – Вот только читать научусь – и почитаю».

Выяснилось, что парень, как и большинство местных цыган, ни дня не учился в школе. Иванов тут же сел за Евангелие, написанное на церковнославянском. В конце издания прилагался краткий самоучитель языка. Затем освоил Апостол и Псалтирь. Через пару месяцев перед отцом Андреем предстал уникум – Эдик оказался человеком, который язык первых русских христиан понимал лучше, чем речи Путина и Медведева. Он и сейчас порой невольно пугает продавцов в магазине какими-нибудь «еси», «паки», «дон-деже» и прочими словами-ископаемыми.

– Но сложнее всего оказалось не грамоту освоить, – улыбается отец Элизбар. – Самым трудным для меня знаете что было? Бросить танцевать.

Я очень хорошо танцевал. И по-русски, и по-цыгански. На дискотеках мне все кричали: «Еще! Еще!» Вот уже лет семь, как я этим не занимаюсь, а очень хочется, очень. Иногда танцую во сне, и так все это реально, что, когда просыпаюсь, даже мышцы болят.

Отец Элизбар живет в древней купеческой избушке на первом этаже. Отец Андрей занимает в этой же избушке второй этаж. Во время интервью я вдруг слышу сверху легендарные раскаты бас-гитары из песни Smoke On The Water. Поднимаюсь наверх и столбенею: оказывается, отец Андрей классиков хард-рока не слушает, а лабает самостоятельно. Уселся на диванчике и прямо в рясе гнет свою солягу. Причем профессионально так гнет.

– Эхо юности, – пытается оправдываться рокопоп Лазарев. – Я ведь только пятнадцать лет назад священником стал, а до этого играл в одной ярославской рок-группе. Нас там шестеро было. Потом трое спились и скололись, а трое стали священниками. Сначала отец Александр, он теперь в Удомле служит, затем отец Виктор, он остался в Ярославле, а потом и я. Просто приехал к другу в храм и понял, что вот оно, нашел. Столько лет прошло, а мы все равно иногда встречаемся и играем. Отец Виктор недавно новый Gipson купил. Так полегчало ему после этого, что даже сахар в крови понизился.

Дьякон Элизбар о чем-то задумался. Наверное, о том, что когда-нибудь и он будет втихаря топотать по деревянному полу. А что? Танцевал же царь Давид, прославляя Господа. Вы что-то имеете против царя Давида?!

В таборе загадочные изменения в юной душе цыгана Эдика понимать отказались наотрез. Когда стало известно, что он уже заделался алтарником, это было воспринято примерно так же, как если бы он поступил в школу милиции. Дальнейшие события сам отец Элизбар полушутя-полусерьезно называет «гонениями».

– «Ты чего нас позоришь?!» – это были самые добрые слова из тех, которые мне приходилось слышать, – вспоминает дьякон. – В приступах гнева мать обещала перевешать всех священников. Отчим ее подзуживал. Братья-сестры молчали, потому что побаивались: я все-таки старший.

– Я, наверное, чего-то не понимаю. Русские цыгане – они ведь вроде христиане. По крайней мере, на своих могилах кресты ставят.

– Ох, сложный это вопрос, очень сложный, – вздыхает бывший Эдик. – Как правило, ромалы называют себя приверженцами той религии, которая вокруг них. Но на самом деле вера у нас всегда одна, и как ее назвать, я даже не знаю. Цыгане – это самые большие суеверы на планете. Они верят во все и ни во что не верят. Они очень боятся всего, чего не понимают. Они готовы соблюдать какие угодно обряды, но не ради любви, а из чувства страха. Любая религия для них сразу же становится язычеством. Они не понимают, что такое молиться. Молитва для них то же самое, что колдовство.

С тех пор как Эдик стал много времени проводить в церкви, всякую семейную неудачу в таборе стали приписывать ему. Кто-нибудь заболел или умер, кого-нибудь посадили в тюрьму или подсадили на иглу, кто-нибудь разбил машину или проигрался в карты – на все теперь было один ответ: «Это ты наколдовал». Дома Эдику запретили молиться, но хитрый цыган придумал, как обмануть родню.

– У нас в доме нет водопровода, зато на чердаке есть большой бак для воды. Каждый день его надо с помощью насоса наполнять, чтобы вода по трубам попадала в санузел. Я вызвался быть бессменным водопроводчиком. Повесил на чердаке иконы и, пока насос работал, молился. Это продолжалось несколько лет, но однажды меня засекли соседи и пришли в гости ругаться. Они были уверены, что мое «колдовство» – дело общественной важности, поскольку наносит ущерб не только нашей семье, но и всему табору.

Эдику устроили товарищеский суд и отправили в ссылку к бабушке. Но очень скоро страшно об этом пожалели.

Дело в том, что бабка Иванова всю жизнь была авторитетнейшей гадалкой. К ней приезжали клиенты не только из Твери, но и из Москвы, и фамилии попадались такие, что даже страшно их здесь произносить. И что вы думаете? Как только Эдик начал воцерковляться, баба Рая стала терять силу. Одна осечка, другая, пятая, десятая – в конце концов вся клиентура разбежалась, а внука-колдуна родственники чуть не убили, и их в чем-то можно понять: доходы от гаданий составляли изрядную долю семейного бюджета.

– Видать, дар-то у бабки твоей был не оттуда, – качает головой отец Андрей.

– Да вроде она всегда Бога в помощники призывала, – пожимает плечами отец Элизбар.

– А как это будет по-цыгански?

– Если к Нему обращаться, то «дэвла». А просто «Господь» будет «дэвел».

– Эдик, – почесал в затылке отец Андрей, – кажется, пора тебе английский учить.

Последней каплей для соплеменников стало то, что Эдик по благословению отца Андрея попер против основного бизнеса черниговских – наркоторговли.

– Когда батюшка меня на что-то благословляет, я никого не боюсь – ни своих, ни чужих, – говорит дьякон, и глаза у него искрят. – Поэтому в какой-то момент я совсем страх потерял. У меня появилась дубина, которой я просто отгонял наркоманов от наших ворот. Родственники набрасывались на меня с кулаками, но я обманывал их, говоря, что, по моим данным, сегодня должен нагрянуть тверской ОМОН, поэтому лучше не торговать. Они думали, что я колдун, поэтому верили, но недолго.

В конце концов Эдик довел свою семью до крайней нищеты. Отчиму пришлось устраиваться на стройку, матери – заводить свиней, а вместо торговли героином семья занялась скупкой металла. Любви к старшему сыну от этого в семье не прибавилось. Дошло до того, что домой Эдик стал приходить только ночевать. Молился теперь где придется.

– Я однажды заметил, что, когда храм закрывается, он идет в соседний парк и часами там стоит на коленях, причем дело было зимой, – вспоминает отец Андрей. – Я ему тогда говорю: «Ты чего мерзнешь? Приходи ко мне домой, я тебе выделю комнатку, будешь там молиться». Он стал много времени проводить у нас. Мы тогда как раз устраивали в школах просмотры документального фильма о вреде наркотиков, и Эдик с радостью подключился к этому делу. Рассказывал старшеклассникам историю своей жизни, объяснял, какой это ад, зазывал в нашу спортивную школу, занимался там вместе с ними карате и греко-римской борьбой. А в прошлом году на Пасху даже принял участие в крестном ходе по территории цыганского поселка.

– Наши, когда увидели, что на табор движется толпа с хоругвями, милицией и даже пожарной машиной, решили, что их идут бить, – улыбается отец Элизбар. – Самые крутые цыгане тут же попрыгали в машины и уехали, те, что попроще, попрятались в домах, а на улицу выгнали женщин и детей для прикрытия. Но когда поняли, что мы пришли с миром, дико обрадовались, мужики высыпали на улицу и даже аплодировали, когда отец Андрей возглашал: «Христос воскресе!» Только на меня косо смотрели, но это ничего.

Между тем карьера Эдика Иванова резко пошла вверх. Его заметил владыка. К тому времени будущий отец Элизбар уже получил должность старосты храма в честь Иерусалимской иконы Божией Матери в Белом Городке, в пятнадцати километрах от Кимр. Двадцатипятилетний цыган твердо решил посвятить себя церкви и лишь колебался, примкнуть ли к черному духовенству или к белому.

Архиепископ Виктор лично приехал в Кимры, чтобы позвать непростого неофита к себе в иподьяконы. Если бы Эдик согласился, то стал бы служить вместе с владыкой и занял бы в епархии весьма заметное положение. Совсем измучившись вопросом выбора, он испросил совета у своего духовного наставника. Отец Андрей с присущим всем рокерам наплевательским отношением к чинам и званиям пошел поперек владыки и ответил, что, по его мнению, в России должны умножаться православные семьи, и вообще – давно пора тебе, Эдик, жениться и принимать священнический сан, а соседка с первого этажа очень даже ничего.

– Сначала мне подруги говорили так: «Да, он хороший парень, но он же цыган!» – вспоминает матушка Людмила, жена отца Элизбара, вынимая из кроватки дочь Александру. – Потом стали говорить: «Да, он хороший парень, но он же священник!»

Сам Эдуард так был увлечен своими отношениями с Богом, что даже не замечал, как хитрая бабушка Людмилы, Антонина Михайловна, встречая его на улице, каждый раз жалуется, что уже совсем стара стала, и как бы ей дожить до свадьбы внучки, и чтобы зятька хорошего Бог послал. А уж сам-то зятек ни капельки не пожалеет: девушка тихая, скромная, умная и хозяйственная, отец инженер, мать воспитательница, а талия – пятьдесят девять сантиметров.

Цыган-небожитель не придавал этим разговорам никакого значения. Зато их смысл быстро просекла еще одна матушка Людмила – супруга отца Андрея.

– Она-то нас и свела, – рассказывает матушка Людмила – вторая. – Первый раз наше свидание прошло неудачно: мы друг друга не поняли и пришли в разное время в разные места. Но пока это единственный случай, когда у нас возникло какое-то непонимание.

Зятьком Антонины Михайловны Эдик стал через полгода после первого свидания с ее внучкой. Цыганская родня сначала приняла это в штыки – несмотря на все размолвки, у них, оказывается, уже была припасена для сына невеста. Тоже очень хорошая барышня: с тех пор уже четыре раза успела побывать замужем.

– У нас это просто делается, – улыбается дьякон Иванов. – Цыгане ведь загсов не признают и даже в церкви венчаются очень редко. Вошел в дом – вот ты и жених. Вышел за порог – вот ты и разведенный.

На венчании из всего табора были только две сестры – родная и двоюродная. Милые девушки, обе уже сидят в тюрьме. Но вскоре родня сменила гнев на милость, тем более что избранница Элизбара, несмотря на русскую кровь, внешне оказалась очень похожа на цыганку. В гости к сыну, правда, соплеменники пока не суются, но, когда он сам с Людмилой их навещает, накрывают стол и всячески демонстрируют радушие.

– Не любят только, когда я в подряснике появляюсь, – говорит дьякон. – Они этого страшно боятся. Для цыган священник – это еще и человек, который имеет дело с мертвецами. А у нас люди очень боятся мертвых, и прикосновение к неживому телу считают осквернением. В этом есть что-то ветхозаветное. Но я им говорю: «Ничего, привыкайте. Думаете, я последний священник-цыган? Как бы не так! Мы еще свою церковь строить будем». Недавно, кстати, моя мать покрестилась. Тайком, как и я когда-то. А вон, видите, рабочие дорогу делают? Вон тот, который на левой обочине, – это мой двоюродный дядя. Он недавно привел ко мне своих детей крестить, а сам бросил торговать героином и теперь асфальт укладывает.

На Элизбаровой «семерке», перекатываясь с колдобины на колдобину, мы едем к месту приписки дьякона, в церковь поселка Белый Городок. По дороге хотели заскочить в табор, но выяснилось, что там сейчас не до нас: гвардейцы Госнаркоконтроля, переодевшись газовщиками, провели результативную операцию. Элизбар со своими уже созвонился и лишний раз убедился, что те завязали с наркотой всерьез и надолго: у правоохранительных органов претензий к ним не оказалось.

Все, кто первый раз встречается с отцом Элизбаром, уверены, что это цыганское имя: спасибо Лойко Зобару, герою фильма «Табор уходит в небо». На самом деле Элизбар – это грузинский святой, живший в семнадцатом веке и принявший мученическую смерть от персидского шаха Аббаса II. Просто по святцам в день, когда Эдика Иванова рукоположили в дьяконы, это был единственный святой, имя которого начиналось на букву «Э».

– Их было трое, – рассказывает житие святого Элизбара дьякон Иванов. – Шалва, Элизбар и Бензин…

– Бензин?!

– Я сам удивился, но это так, – разводит руками отец Элизбар. – Все трое были князьями и прославились тем, что освободили от персов Кахе-тию. Но потом грузинский царь Вахтанг V принял ислам и выдал их шаху – прямо как сербы Караджича. Там Элизбара и Шалву пытались обратить в ислам, но безуспешно. Тогда их долго пытали, а затем обезглавили. Бензина же в знак позора одели в женское платье и возили по городу на осле. Когда же и после этого он не отрекся от веры, его предали мучительной смерти: тело разделили по суставам, а голову отрубили. Вот это вера была у людей! – вздыхает Иванов.

Добравшись до Белого Городка, я первым делом взял в руки «Четьи минеи». Бензин, слава Богу, оказался Бидзином, но это простительно: историю своего святого новоиспеченный дьякон воспринимал со слуха.

– Какие планы на будущее? – задаю бывшему Эдику вопрос с подвохом. – Небось всю жизнь в дьяконах ходить не собираешься?

– Очень даже собираюсь. – Мы еще только подходим к воротам храма, но мой собеседник уже переходит на шепот. – Понимаешь, иерей во время литургии символизирует Христа, а дьякон – всего лишь ангела. Мне кажется, являть собой образ Спасителя я не достоин ни сейчас, ни впредь. Да и задача у дьякона другая. Священник наделяет службу смыслом, а дьякон – красотой. Это как танец, понимаешь? Я ведь хотел танцевать – вот я и танцую.

Храм Иерусалимской иконы Божией Матери стоит в красивейшем месте – на стрелке, где сливаются реки Хотча и Волга. С трех сторон вода, и когда находишься внутри, кажется, что ты на корабле, а настоятель храма отец Александр и дьякон Элизбар – это капитан и штурман, ну а отец Андрей, который в это же время служит в Кимрах, – лоцман, который подает своему духовному чаду точные сигналы, чтобы тот не сбился с курса.

– Во всей этой истории нет ничего удивительного, – считает отец Александр. – Я в детстве жил рядом с цыганами и хорошо их знаю. У этого народа много пороков, но есть одно очень важное достоинство – открытость, искренность, простодушие. Они чистосердечны и во зле, и в добре – смотря в какое русло это качество направить. В Евангелии сказано: «Если не обратитесь и не будете как дети, не внидете в Царство Небесное». Цыгане – это как раз те самые евангельские дети. Пока что это дети-беспризорники, но я не удивлюсь, если лет через пятьдесят они покажут нам пример благочестия. История христианства таких примеров знает немало.

Отец Элизбар карабкается на колокольню. Литургия закончилась, время звонить – он это дело любит. Здесь, наверху, кажется, что мы на высокой мачте, даже есть ощущение, что башня качается на волнах. Если вы в ясную погоду подлетаете к Шереметьево на самолете, то нас очень хорошо видно: смотрите, вон там, впереди, канал имени Москвы. А прямо под вами – яркий блик от золотого купола, прямо на крутом берегу. Хорошо видно? Нет? Ну, ладно, летите дальше.

Унесенные верой

Как живут и почему погибают сельские священники православной России

Убийство отца Андрея в селе Прямухино Тверской области и отца Олега в Свердловской даже не потрясли страну, а испугали. Пока боялись чужих, угроза пришла от своих. Случаи ограблений православных храмов исчисляются уже тысячами, нападения на служителей культа – десятками. Если гарантий неприкосновенности нет даже у священников – значит, их нет ни у кого. Если у нас нет ничего святого – значит, под ударом все. Если даже теперь мы этого не поймем – священники Андрей Николаев и Олег Ступичкин погибли зря. Но этот репортаж – не о мертвых, а о живых. Автор отправился в Тверскую область, объездил соседние с печально известным селом Прямухино приходы и на примере других сельских священников попытался понять, какой видели погибшие окружающую их жизнь и как восприняли настигшую их смерть.