Текст книги "Непоследние времена"

Новости села Медное за январь: три девицы избили до инвалидности парня за то, что он отказался пить с ними водку; у сотрудника УБОПа угнали машину; церковь Казанской иконы Божией Матери снова ограбили – уже третий раз за последние два года.

– Первый раз действовал профессионал, – рассказывает настоятель отец Игорь (Седов). – Аккуратно вскрыл замок, взял только самые ценные иконы, следов не оставил, ничего лишнего не повредил. Я выступил по тверскому телевидению: мол, граждане, побойтесь Бога! Профессионал попался совестливый: через несколько дней подкинул под двери храма все 12 икон в мешке из-под картошки.

Следующее ограбление уже больше напоминало погром. Дверь разломали, вывернули все вверх дном, не оставили ни одной иконы. Через несколько дней – снова ограбление. На этот раз забрали крестики, книги, мебель, мелочь из церковной кассы – все, что можно было унести.

– Вызвали милиционеров – результат нулевой, – вздыхает отец Игорь. – У входа – свежие следы, а они даже снять их не потрудились. На мои слова – ноль внимания. Приехали – и уехали. По этим следам мы с прихожанами потом сами нашли одного из грабителей – им оказался местный алкоголик. А он нам смеется в глаза: «Да, я украл. Подельника не выдам. Тюрьмы не боюсь. И ничего вы со мной не сделаете». – «Мужик, – говорю, – если Бога не боишься, так хоть совесть поимей! Неужели у тебя нет ничего святого?» – «Ничё!» – говорит. И матом послал. Ну что с таким поделаешь? Молимся за него.

Отцу Игорю 30 лет. В Медном служит уже седьмой год. Вчера у него окончательно сдохла 30-летняя «копейка», пожертвованная год назад одной дачницей. Но прежде чем отойти с миром, эта машина дважды чуть не отправила на тот свет самого отца Игоря. В селе эту «копейку» прозвали «морковкой» – за оранжевый цвет и корявые формы. Кроме матушки, ездить на ней с отцом Игорем не рисковал никто. Слава Богу, задние колеса «морковка» отбросила не на трассе. Год назад в Рамешковском районе другому священнику повезло меньше. Его жена теперь одна воспитывает двенадцать детей.

– А до этого у меня была редчайшая гэдээровская машина марки «Варт-бург», – с улыбкой вспоминает отец Игорь. – Она послужила трем священникам – я стал последним. Этот «Вартбург», наверное, человек десять воцерковил – всех, кто хоть раз помог мне его толкать.

Теперь Игорь Седов не сможет ездить на требы, которые давали церкви хоть какой-то доход. С голоду семья Седовых не умрет – постоянные прихожане, число которых уже достигло 40 человек, охотно помогают продуктами. Но за жилье картошкой не заплатишь. Сейчас они с женой и двумя детьми снимают потрепанную двушку. В квартире – аккуратная бедность. «Вчера приходила тетя-хозяйка и забрала люстру, потому что она ей нужна. А еще у нас компьютер совсем сломался», – выдает все семейные секреты пятилетний Николай.

Место, где расположена квартира Седовых, называется Птичником – этот микрорайон, построенный для работников покойной птицефабрики, теперь считается самым криминальным местом в селе. Полтора года назад в доме напротив дома отца Игоря произошло зверское убийство. «Ребята с Птичника» устроили расправу над двумя предпринимателями – братьями Вакулюками, которые, по их мнению, жили неправильно: не пили, вели себя независимо, а всех, кто пытался приобщить их к местному образу жизни, игнорировали. Преступление получило огласку, убийц арестовали и пообещали строго наказать. Но с тех пор дело потихоньку спускают на тормозах, подозреваемые отпущены под подписку и уже косо смотрят на отца Игоря, потому что он дружил с Вакулюками.

– Не страшно по улицам ходить? – спрашиваю священника.

– А чего бояться? Погибнуть? Так ведь смерти не существует. – Отец Игорь по-детски улыбается в свою черную бороду, ему действительно смешно. – Когда вы находитесь в пути, вы разве боитесь достичь цели? Если вас там ждут родственники, которые вас ненавидят, – то да, наверное, боитесь. А если там любящие отец и мать – чего бояться? Для нас смерть не потеря, а приобретение.

27-е Правило святых апостолов запрещает духовенству применять силу даже ради самозащиты. Но действительность уже заставила многих священников выработать собственные установки: «У нас принято так, – рассказал мне один из моих собеседников, – если опасность грозит только тебе – надо положиться на волю Божью и постараться усмирить человека словом. Не получается – значит, придется пострадать, потому что “если ударили тебя по щеке, подставь другую”. Но когда речь идет о поругании святынь или о безопасности другого человека, ты обязан его защитить любой ценой – потому что “нет больше той любви, как если кто положит душу свою за други своя”».

В соседнем приходе был такой случай. Повадились местные хулиганы бить тамошнего священника, когда он ходил лесом от храма к электричке. Он сам-то мужик здоровый, но вынужден терпеть. Раза три его избивали, и очень сильно. До тех пор, пока однажды не пошел он на электричку с матушкой. Хулиганы снова сунулись, но священник им так навалял, что мало не показалось. Они ему: «Как же так, батюшка? Мы же до сих пор тебя били – и ничего». Пришлось им проповедь прочитать. Теперь в церковь ходят, между прочим.

Храм Георгия Победоносца в селе Колталово пока не грабили ни разу. Дело в том, что его настоятель отец Федор – бывший милиционер. Сначала работал в этом селе участковым, потом – в РОВД Калининского района. Вслед за ним пришли к вере многие коллеги, которые теперь стали его духовными чадами. С таким священником не забалуешь. Но бывший милиционер Федор Грибов все равно не дремлет – каждый вечер обходит свой храм с молитвой.

– В мое время коммерсантов не любили, а теперь за священников взялись, – вздыхает батюшка. – А вообще, между моей прежней профессией и нынешней много общего. Раньше я защищал от врага видимого, теперь – от невидимого. А навыки участкового мне до сих пор очень помогают. Умение чувствовать и понимать людей – для сельского священника главное.

Переломными для Грибова стали те пятнадцать минут, которые его старший сын Алексей пробыл в состоянии клинической смерти. Придя в сознание, он сказал: «Мама, папа! Если бы вы знали, как хорошо в раю, вы бы не грешили!» Тогда, в 1998 году, у него было двое детей. Теперь – пятеро. И прихожан в храме было всего семь человек, а теперь – пятьдесят. По нынешним меркам – для села с населением 700 человек – это считается неплохо.

Мы с отцом Федором сидим в холодном храме, который он построил сам с помощью прихожан. Стройматериалами помогал колхоз «Большевик»: там теперь все руководство стало горячо верующими людьми. Отопление священник включает только во время службы. Приходится экономить: никаких льгот у церквей в России нет. При температуре пять градусов ниже нуля возле алтаря уже десять дней цветут хризантемы. Отец Федор называет это чудом. В его жизни чудеса происходят каждый день.

– Например, сегодня позвонил из тюрьмы раб Божий Александр. Он когда-то у нас работал, пока его не посадили. Поссорился с сожительницей и ушел из дома, взяв из холодильника колбасу. А она написала на него заявление – и получилась кража. Мое вмешательство помогло только тем, что ему дали не четыре года, а два с половиной. И вот теперь он звонит и говорит: «Я 13 февраля освобождаюсь – можно к вам вернусь?» Конечно, можно. Ну разве это не чудо?

Вопреки расхожему мнению, никакого финансирования приходов по линии епархий и патриархии в России нет. Наоборот, каждый храм в меру своего благосостояния перечисляет средства на нужды РПЦ. Церковные власти помогают лишь тем, что адресуют обращающихся к ним крупных благотворителей в те или иные приходы, которым необходимы вложения. Доходы от церковной лавки и пожертвования за требы в сельской местности приносят копейки. Их хватает лишь на содержание самого храма, в лучшем случае – на скудную зарплату священника.

– Я знаю очень многих батюшек, которые продавали или закладывали свои квартиры в городах, чтобы хотя бы начать ремонт в своих храмах, – рассказывает отец Сергий (Дмитриев), настоятель церкви Серафима Саровского в поселке Соминка. – Более-менее стабильно чувствуют себя лишь те приходы, которые нашли хороших спонсоров или находятся в местах компактного проживания дачников из Москвы. Дачники – это наше спасение. На них вообще вся надежда. До революции в России оплотом православия была сельская местность. Сегодня, наоборот, село безбожное, а очаги веры – это большие города. Православие стало религией образованных людей – как тысячу лет назад, в первые века христианства на Руси. Это историческое явление еще ждет своего исследователя.

Сам отец Сергий – как раз из того самого контингента, о котором говорит. Еще шесть лет назад он был заместителем главы Пролетарского района города Твери. Решение служить Богу зрело медленно, но неумолимо.

– Очень многие молодые священники едут в глубинку по велению сердца, но сталкиваются там с такой реальностью, что выдержать не каждому под силу. Один мой знакомый приехал из Москвы служить в Пеновский район. Через месяц встречаемся – он вздыхает. «Тут, – говорит, – жизни осталось лет на пятьдесят, не больше». Через полгода уточняет: «Да какие там пятьдесят – лет пятнадцать от силы». А на днях мы с ним виделись – он уже совсем грустный. «У меня, – говорит, – за этот год 75 отпеваний и 1 крещение. Похоже, года через два придется приход закрывать».

Сам отец Сергий тоже хлебнул суровой действительности в полной мере. Рядом с его храмом находится заброшенное Волынское кладбище – излюбленное место тусовки местных сатанистов. Церковь уже пытались поджечь трижды. Первый раз сгорели стройматериалы. Второй раз поджог удалось предотвратить – сторож вовремя обнаружил приготовленные заранее канистры с бензином. Милиционеры, которые приехали на место происшествия, сказали: раз нет трупов, то и заниматься им тут нечем. Залили одну из канистр себе в бак и уехали. Но бензин оказался не бензином, а смесью бензина и ацетона. Милицейскому уазику было очень дурно. А через пару месяцев церковь снова подожгли – на этот раз сгорела треть здания. Губернатор взял дело на особый контроль, и расследовать его милиции все-таки пришлось. А сделали бы это вовремя – и церковь бы осталась цела, и машина бы не пострадала.

Наш старый знакомый отец Андрей (Лазарев) из города Кимры совсем не похож на бойца: рост невелик, лицо интеллигентное, ни живота, ни мускулов. Тем не менее многие называют его спасителем города от наркотического ига. Его решительность – не в эмоциях, а в поступках. Первую половину своей жизни Андрей Лазарев служил не Богу, а искусству. Сначала – рок-музыкантом, потом – звукорежиссером в театре. В Кимры приехал к другу – тоже бывшему рокеру, который к тому времени уже стал священником. Одного разговора с ним хватило, чтобы Лазарев бросил все и остался в храме. Возможно, сработали гены: прадед отца Андрея тоже был священником.

С тех пор как в Кимрах обосновались наркоторговцы-оптовики, отец Андрей ни на неделю не давал заснуть местным правоохранительным органам: увещевал, угрожал, писал во все инстанции, привлекал СМИ. Не без его помощи в районе были назначены новый прокурор, новый начальник милиции, усилено межрайонное отделение Госнаркоконтроля, а местный вор в законе по имени Тамаз оказался в тюрьме и умер там – то ли от передозировки, то ли от ломки. Теперь половина домов в Голливуде (местный цыганский поселок) брошены. Зараза переместилась в Ржев и Вышний Волочек.

– С чем теперь бороться будете? – спрашиваю священника. – Поди, скучно, когда вокруг никакого зла нет? Может, с ИНН повоюем?

– Мы уже переболели православным глобализмом. Мы не считаем, что наши главные враги – ИНН и Джордж Буш. Зла на наш век и без них хватит. «С иглы» люди слезли, зато по-прежнему сидят «на стакане». Но среди наших постоянных прихожан уже не пьет ни один. Наше оружие теперь – это спорт и молитва. Мы уже открыли в городе на деньги спонсоров семь православных секций бокса, рукопашного боя и таэквондо и еще откроем. Мы уже почувствовали свою силу. Знаете, что главное в профессии священника? Да и не только священника?

– Что?

– Не увлекаться «спасением мира». А заниматься спасением человеческих душ. И начинать с себя. Если в России каждый человек прекратит заниматься «спасением мира» – это будет ужас какая сильная страна. Мне даже страшно подумать.

Колхоз Царя Небесного

Почему отец Григорий стал в своем селе не только духовным, но и экономическим наставником

У колхоза «Колос», расположенного в Даниловском районе Ярославской области, вот уже два года не председатель, а отец. Подчиненные – и верующие, и не очень – называют его батюшкой. Бывший врач московской неотложки, а ныне сельский священник Григорий Королев решил заняться реанимацией сельского хозяйства, когда понял, что, кроме него, вывести из кризиса разоряющийся колхоз некому. С тех пор его хозяйство демонстрирует устойчивый рост, а церковное начальство всерьез задумывается о том, чтобы тиражировать опыт отца Григория по всей России.

– Петровское, Опалиха, Выдра, Березники, Теперское… – Мария Павловна Малова перечисляет деревни, которые еще двадцать лет назад находились от нее в радиусе десяти километров. – …Артюково, Окулово, Горки, Ильинское, Зиновское…

Всего 22 мертвые деревни. В живых осталось семь. Восьмая – село Горинское, где живет она сама.

Марии Павловне 83 года. Сегодня за один день она выкопала на своем огороде пять соток картошки. Каждую весну Малова говорит: «Ну, все. Этим летом буду помирать». А каждую осень сама копает картошку. Старики здесь живут долго. Помирают другие. Те, кто родился в 50-х и 60-х.

Пять лет назад соседний с Марией Павловной дом купил человек в черном.

– Сначала меня сюда направили в командировку вскоре после рукоположения, – вспоминает свои первые дни на новом месте отец Григорий. – Здесь священник заболел, надо было его подменить. А когда командировка закончилась, местные старушки отказались меня отпускать. Написали в епархию депешу и таки добились своего.

– Чего хочет женщина, того хочет Бог.

– Не женщина, а старушка, – поправляет отец Григорий. – Это не одно и то же.

Троицкий храм в селе Горинское никогда не закрывался – опять же благодаря местным бабушкам. Они просто сели под его стенами и сказали: «Взрывайте вместе с нами!» Комиссары добрые попались, развернулись и ушли.

Но в истории местного храма не это поражает больше всего.

– Он был построен в конце восемнадцатого века. – Отец Григорий говорит громко, но я его почти не слышу, потому что оглушен красотой иконостаса. – Зрелое барокко. А финансировали строительство местные крестьяне. Просто скинулись, помимо десятины, и построили церковь. Вы можете себе представить такое сегодня? Я – нет. А вот когда это станет возможно, тогда я скажу, что Россия возродилась.

– Даже если мы достигнем такого же уровня благосостояния, я не могу себе этого представить. Люди сегодня совсем другие.

– А потому и бедные, что другие. Богатство дается Богом лишь тому народу, который готов в своей деревне и на свои деньги построить храм. Для начала – хотя бы храм.

– Отец Григорий, меня предупреждали, что вы по духу не православный, а протестант.

– Православие не запрещает трудиться и достойно жить. А в тонкости богословия давайте не будем углубляться.

Григорий Королев вырос в подмосковном Подольске. Получил медицинское образование и десять лет проработал реаниматологом в «Скорой помощи» города Москвы. «Насмотрелся на смерть и стал искать источник вечной жизни» – это первое, что приходит в голову.

– Нет, не так, – отвечает Королев.

– А как?

Пауза. Замечаю, что в комнате, где мы сидим, из магнитофона доносятся кельтские напевы.

– Не было ни долгих поисков, ни жизненного надлома, ни чудесного откровения. Просто в какой-то момент я вдруг почувствовал, что вот оно, совсем рядом – то пространство, в котором все встанет на свои места. Мне осталось только сделать шаг. И я его сделал.

– А зачем стали председателем колхоза? Ведь сельское хозяйство – это суета сует и всяческая суета.

– А вы просто попробуйте встать на мое место, и сами все поймете.

– Попробовал. Не понимаю.

– Я священник. Моя задача – организовать духовную жизнь прихода. Задача-минимум – чтобы этот приход не исчез. Чтобы люди продолжали приходить в церковь. И вот я встаю перед фактом: еще лет десять-двадцать – и прихода просто не будет. Наши замечательные старушки займут свое место на небесах, а молодежь или разъедется, или сопьется. Что я должен делать?

– Найти профессионального и надежного мирянина и убедить людей, что это именно тот человек, который им нужен.

– Согласен. Только нет здесь такого мирянина. Просто нет. Я фактически оказался перед выбором: или взять на себя грех и дать окончательно развалиться единственному в селе предприятию, или взять на себя труд и попытаться его спасти.

За последние пятнадцать лет у колхоза «Колос» сменилось семь директоров, поголовье скота уменьшилось в семь раз, сумма долгов приблизилась к двум миллионам рублей, а задержка зарплаты перевалила за три месяца. Последним главой хозяйства была бывшая директор сельского клуба.

В тот день, когда собрание пайщиков «рукоположило» Григория Королева в председатели, в бухгалтерии не было даже пятисот рублей, чтобы отправить машину с надоенным молоком на молокозавод.

– Я читал в ярославской прессе, что вы первым делом распотрошили церковную кассу и погасили долги по зарплате.

– Я тоже читал и долго смеялся. Хорошего журналисты мнения о деревенской церковной кассе. Все это, конечно, выдумки. Личные полтысячи рублей на молоковоз – да, вложил. Но дальше надо было предпринимать стратегические решения. Никакие финансовые вливания этому хозяйству не помогли бы.

Разговор о том, как «Колос» спасали от банкротства, продолжился на следующий день в колхозной конторе. Рядом с отцом Григорием сидит человек, которого зовут Максим Янов. Он здесь в двух ипостасях – как автор экономического рецепта по выведению хозяйства из кризиса и как духовное чадо его председателя.

Отец Григорий и просто Максим познакомились в Интернете, на сайте дьякона Андрея Кураева. Будучи еще студентом Ярославского филиала МЭСИ, Максим забрел туда в поисках ответа на давно мучивший его вопрос – что означает первая строка Евангелия от Иоанна: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и слово было Бог».

– Раньше мне в церкви нравился только запах, – вспоминает Максим. – Жил я обычной студенческой жизнью: учился, гулял, подрабатывал в коммерческом ларьке. Однажды в окошко моего киоска какой-то протестантский миссионер сунул брошюрку и убежал. Там было Евангелие. Я прочитал эту фразу и не знал, что с ней делать: и понять ее не могу, и выбросить из головы не получается. Я даже на лекции по философии спросил у преподавателя, что она означает. Он толком не смог ответить, и развернулась такая дискуссия, что лекция была сорвана. Оказалось, что эта тема интересует половину курса. А потом на форуме Кураева я задал тот же вопрос отцу Григорию.

– И он вам все объяснил, да?

– Нет, просто с его помощью я понял, что есть логика, а есть духовное ведение. Те, кто отрицает второе, живут вполжизни. А человек, который живет вполжизни, – он и работает вполсилы. Это, пожалуй, главная составляющая нашего успеха. Все остальное – лишь производное от нее.

После учебы Янов два года проработал экономистом на Рыбинском кабельном заводе. А когда отец Григорий стал задумываться о колхозе, Максим начал строить антикризисные планы по его оздоровлению. В конце концов он понял, что думать об этом издалека получается плохо, и переехал жить в Горинское насовсем.

– Главной продукцией этого колхоза всегда было молоко. – Максим вдруг на моих глазах превращается из человека Божьего в человека делового. – Поэтому перед нами встали две главные задачи – увеличить надои и поднять закупочную цену молока. Надои зависят прежде всего от кормов. Раньше колхоз кормил скот комбикормом собственного производства. Выращивал для этого пшеницу и овес. Но гораздо выгоднее продать это зерно на рынке, а на часть вырученных денег купить уже готовые комбикорма со специальной добавкой – фелуцином, который стимулирует надои. Так мы и поступили. В итоге убили сразу двух зайцев – увеличили надои и получили дополнительные оборотные средства. А чтобы улучшить сортность молока, взяли в лизинг охладитель и фильтры. Благодаря этому оборудованию мы теперь продаем молоко на тридцать процентов дороже, чем раньше.

– Кроме увеличения доходов антикризисные менеджеры любят говорить об оптимизации расходов и реструктуризации долгов.

– Долги мы сократили с двух миллионов до полутора. А потом вышел закон «О финансовом оздоровлении сельхозтоваропроизводителей», который позволяет реструктуризировать задолженности с отсрочкой на пять лет. Единственное условие – безупречная проплата всех текущих платежей. Пока держимся.

Про оптимизацию расходов отец Григорий решил рассказать сам. Очень болезненный оказался вопрос.

– Нам пришлось сразу осуществить целый ряд непопулярных мер. Для начала на сорок процентов урезали зарплату. Правда, с тех пор уже на десять процентов снова подняли.

– Сейчас угадаю: в знак протеста село приняло ислам.

– Нет, просто половина народу уволилась. Но осталась лучшая половина. Она вполне справляется с тем же объемом работ, что и раньше. Слишком много было лишних людей.

– А как же любовь к ближнему? Пусть даже и лишнему.

– Все-таки странные у современных людей понятия о христианской любви, – улыбнулся отец Григорий. – Есть большая разница между «любить ближнего» и «ни в чем не отказывать ближнему». Любовь не должна потакать греху. Если я помогаю ближнему беспрепятственно пить и губить свою душу, я – его злейший враг. Я был в шоке, когда увидел, какая система оплаты труда действовала здесь раньше. Человек мог с чистой душой уходить в запой, самое худшее, что ему грозило, – это сорок процентов штрафа. Но свои шестьдесят процентов он в любом случае получал. А что такое ушедшая в запой доярка? Это не просто потери в сегодняшних надоях. За женский алкоголизм расплачиваются прежде всего коровы – если их вовремя не подоить, у них развивается мастит и пропадает молоко.

– А вы не пытались лечить личный состав проповедью?

– Я проповедую в церкви. Кто хочет – тот приходит. Народу действительно становится все больше. Молодежь подтягивается. Но на работе я считаю миссионерскую деятельность излишней. Хотя нет, один раз все же

пришлось. Доярка попросила денег на аборт. Я не дал и объяснил почему. Теперь у нее растет классный щекастый пацан. Недавно крестили.

– А не было искушения просто взять и набрать на работу трезвых и дешевых гастарбайтеров?

– А тогда просто все потеряло бы смысл. Я же вам говорил, что пошел в председатели лишь для того, чтобы сохранить приход. Вы забыли, наверное.