Текст книги "Шерас. Летопись Аффондатора. Книга первая. 103-106 годы"

Глава 5. По дороге

Авидронские правители испокон веков уделяли особое внимание дорогам. В сто третьем году вся страна была покрыта разветвленной сетью мощеных дорог, которые служили миру и войне. Их прокладывали на насыпях, снабжали водостоками и делали грунтовые ответвления. Для безопасного передвижения армий придорожная местность с обеих сторон очищалась от растительности на сто – двести шагов. Через каждые двадцать итэм высились небольшие, но очень красивые храмы, еще чаще попадались кратемарьи, где можно было подкрепиться, отдохнуть, поменять лошадей или воспользоваться общественным экипажем. Все необходимые для путешественников сведения высекались на Дорожных камнях – своеобразных путевых указателях. К дорогам также примыкали государственные почтовые посты и большие военные лагеря, защищенные каменными стенами и рвами; придорожные поселения разрастались на глазах, если дорога имела важное военное и торговое значение. Ближе к границам возводились могучие крепости и хитроумные оборонительные сооружения.

Расстояние между Грономфой и старинным авидронским городом Бидуни – двести восемьдесят итэм новой каменной дороги, пеший путник покрывал дней за десять – пятнадцать. Пеший военный отряд, не отягощенный обозом, мог одолеть то же расстояние за пять – семь дней. Конечно, конный общественный транспорт передвигался быстрее, и путешествие на нем могло длиться около трех дней. Посыльные почтовых постов, доставляющие свитки государственной переписки, либо меняли лошадей каждые десять итэм, либо передавали свиток по эстафете. Таким образом, важное послание достигало цели меньше чем за день. Почтовый голубь, выпущенный в небо Грономфы на рассвете, появлялся в голубятне почтового поста города Бидуни с наступлением дня.

Примерно в середине путь на Бидуни пересекала другая дорога; она была проложена сравнительно недавно и вела к пограничным рубежам соседнего государства – Иргамы. Переваливая через границу, эта дорога вклинивалась в буйные заросли бесконечных иргамовских лесов, нависала арочными мостами над реками, преодолевала отроги горных хребтов, огибала дикие озера, обходила болотины. Путаясь в собственных изгибах, она всё же добиралась до иргамовской крепости Кадиш – твердыни Тхарихиба, как ее называли.

Ранним утром, двигаясь в направлении Кадиша, новобидунийскую дорогу перешла партикула «Неуязвимые» военачальника Эгасса. У перекрестка, как и полагалось, с одной стороны был установлен огромный Дорожный камень, а с другой – возвышалась пятнадцатимерная статуя оскалившегося льва-воителя, отбрасывавшая большую тяжелую тень.

Первым сюда выехал авангард партикулы – отряд легковооруженных всадников на лошадях серой масти с выкрашенными в темно-голубой цвет гривами и хвостами. Воины двигались рассыпным строем, на большой дистанции друг от друга; одни ехали прямо по середине дороги, другие облюбовали обочину, а кто-то пробирался в густом разнотравье придорожной низины, внимательно осматривая местность. Цинитов было не более сотни – все в красных плащах с черным подбоем поверх легких льняных паррад с железными пластинами на груди. Головы их прикрывали полушлемы с тканевыми зелеными накладками, тонкие железные поручи и поножи больше служили украшением. Впереди, на некотором удалении от основной группы, следовали лучники-следопыты – около пятидесяти человек, у каждого за плечом сложно-составной лук, на перевязи меч, а на правом бедре – кожаный колчан, полный стрел. Одни воины, по двое – по трое углубляясь в лес, вскоре возвращались, другие – вырывались далеко вперед, скрываясь за изгибами дороги. За передовым отрядом двигались всадники, вооруженные самострелами, у которых приклад был вдвое длиннее обычного, а плечи лука необыкновенно широки и искривлены, словно рога. После стрелков ехали метатели топориков, а за ними, замыкая авангард партикулы, – меченосцы.

Последний всадник остановил рысака в самом центре перекрестка и, ловко перекинув ногу через голову лошади, соскочил на землю. Присев, он нарисовал на мощенной камнем дороге стрелу, наконечник которой указывал в направлении движения авангарда – на Кадиш, а рядом начертал какие-то тайные знаки. Поднявшись и отступив на шаг, он с удовлетворением осмотрел свою работу и, так же играючи вскочив в седло и поправив притороченную к нему связку дротиков, сильно выслал коня вдогонку за остальными.

Предрассветное солнце еще только слегка окрасило верхушки деревьев робкой золотистой поволокой, а ДозирЭ, приученный просыпаться затемно, был уже давно в пути. Сперва он долго петлял лесными тропами, надеясь сократить расстояние, пока вновь не выбрался на новобидунийскую дорогу. Тут он приободрил заспанного Хонума чувствительными ударами пяток и быстро нагнал торговый караван, состоящий из нескольких сотен нагруженных свыше всякой меры двугорбых верблюдов, которые один за другим лениво плелись по обочине. Караван сопровождали переговаривающиеся на непонятном наречии крикливые погонщики.

Сначала молодой человек ехал в задумчивости, сильно опечаленный; его сердце полнилось безысходной горечью. Однако свежий ветер в лицо и бегущая перед глазами дальняя дорога мало-помалу отвлекли и приободрили юношу. Чем дальше он удалялся от Грономфы, от ласковой Удолии, тем реже беспокоили его мысли обо всем том, что осталось за спиной, во вчерашнем дне, тем больше он думал о своем будущем, которое представлялось ему, конечно же, героическим.

ДозирЭ несколько раз останавливался на короткий отдых, пока к полудню не подъехал к развилке. На Бидуни надо было ехать прямо, а к иргамовской границе – направо. Он покосился на изваяние льва, отбрасывающее огромную тень на дорогу, остановился у Дорожного камня и внимательно прочитал высеченные на нем надписи.

Собственно, до лагеря Тертапента можно было добраться любым путем – опытный Вервилл подробно поведал об этом сыну. Если ехать в направлении Бидуни, то надо, чуть не доезжая до города, свернуть направо, на хорошую каменную дорогу. Если же двигаться в сторону Иргамы, то итэм через тридцать необходимо съехать на одно из грунтовых ответвлений по левой стороне и далее добираться по дикой местности. Этот путь значительно короче, но таит в себе многочисленные опасности.

Молодой человек некоторое время размышлял, как ему поступить. Наконец, под влиянием здравого смысла он было двинулся по надежной новобидунийской дороге, но тут, в самом центре перекрестка, на каменных плитах заметил какие-то символы и нарисованную стрелу, указывающую в другом направлении. «Это Божье знамение!»– немедленно решил он и повернул Хонума в сторону Иргамы, махнув на прощание рукой грозному льву.

Едва ДозирЭ покинул перекрестие дорог, как ветер донес сюда шум приближающегося отряда: лязг оружия, скрип повозок, хриплые возгласы. Вскоре послышались мелодии лючин и гулкие удары калатушей, а чуть позже на перекресток ступили пешие колонны – основные отряды партикулы «Неуязвимые».

Впереди бодро вышагивали легковооруженные воины-метатели – лучники, пращники, человек тридцать несли на плечах тяжелые ручные камнеметы. Циниты были едва защищены доспехами, но, помимо оружия, у них за спиной висели небольшие круглые щиты в чехлах из свиной кожи. Каждый отряд возглавляли военачальники в легких кирасах, с суровыми, потемневшими от солнца и невзгод, лицами. За ними после небольшого промежутка печатали шаг пять знаменосцев в фиолетовых одеждах, с золотыми султанами на шлемах; самый высокий нес знамя партикулы «Неуязвимые», украшенное множеством наградных лент. За знаменосцами следовали музыканты, подбадривая идущих героическим гимном «Слава Авидронии!».

Шагов через тридцать на подвижном вороном скакуне с сильно оброслыми копытами, златосбруйном, накрытом роскошной попоной, ехал знатный воин в сверкающем шлеме, повторяющем форму головы. Множество золотых фалер на груди, деревянные, обтянутые тисненой кожей ножны оружия с украшениями из цветной эмали, цельнокованый нагрудник, блестевший серебром отделки, – всё это выдавало в нем крупного военачальника.

Партикулис Эгасс двадцать шесть лет водил в походы три тысячи своих верных цинитов. Ему было пятьдесят три года, и он уже не надеялся стать либерием, да особенно и не стремился. Устав от лагерно-кочевой жизни, он желал теперь только одного: осесть в Грономфе, где-нибудь в Старом городе, в добротном доме с бронзовыми львами у входа. Впрочем, за многочисленные подвиги партикулис получил золотой наградной платок, и теперь дом или даже дворец в Грономфе ему полагался бесплатно. Он мог надеяться и на земельный надел в пригороде, а также на пожизненное содержание в размере десяти инфектов в год. Теперь Эгасс мечтал о размеренной ленивой жизни, о посещении Ристалищ, торговых форумов, о народных собраниях, для которых им было приготовлено много дерзких речей. Думал он и о женщине, может быть, даже о молодой красавице, которая, видит Бог, покончит с его старой пагубной привычкой – каждые десять дней, если есть на то возможность, посещать акелины. Однако боги распорядились иначе. Пришлось отложить на время мечты о доме и о голубоглазой грономфке. Инфект послал отборные партикулы в Иргаму, чтобы отомстить за оскверненный Де-Вросколь.

Партикулис Эгасс был двадцать седьмым по счету начальником пешего монолита «Неуязвимые». Партикула появилась на свет в сто пятом году до основания Берктоля, как часть тяжеловооруженной фаланги, и всё это время стяжала себе только славу на полях сражений. Двадцать один поход, тридцать четыре битвы, семнадцать осад. Сменились поколения военачальников и цинитов, почили многие богоподобные правители; сама Авидрония полностью изменила облик: разрослась, расцвела десятками новых городов. Но яркие подвиги маленькой армии остались в памяти навсегда, запечатленные на священном знамени партикулы.

Эгасс тряхнул головой, отгоняя мысли, коими не пристало тешить себя опытному воину в тяжелом походе, и оглянулся назад, в сторону всадников.

– Выслать боковое охранение! Иргамы не дремлют! Сократить дистанцию между колоннами! Арьергарду путать следы.

Один из порученцев приложил пальцы ко лбу и развернул коня, направившись в хвост отряда. Раздавая команды от имени военачальника, он проехал вдоль всей колонны и через некоторое время вернулся.

…Цинит, идущий последним, остановился на перекрестке. Там, где всадником авангарда были нанесены обозначения движения, понятные лишь узкому кругу посвященных, он присел и исправил рисунок. Теперь стрела указывала на Бидуни, будто в этом направлении и проследовала знаменитая партикула.

Солнце незаметно клонилось к земле. Тень от каменного льва, размякнув за день под жаркими лучами, в бессилии отползла в сторону. На перекресток выехала кавалькада на взмыленных лошадях. Воин в вишневом плаще и короткой мускульной кирасе поднял руку, подавая знак остальным, и натянул поводья. Серый в яблоках скакун, высокий и статный, послушно остановился. Теперь он стоял как вкопанный, тяжело дышал, фыркал и раздувал мокрые ноздри. Подъехали запыхавшиеся конники, покрытые с ног до головы дорожной пылью; удила их скакунов были в пене, лошади недовольно всхрапывали и переступали, шатаясь от усталости.

Отряд состоял из десятка вооруженных, словно для сражения, цинитов Вишневой армии, и все они возбужденно переговаривались и жестикулировали, указывая то в сторону Бидуни, то в направлении иргамовской границы.

– Мы его потеряли! – воскликнул один из всадников, утирая с лица пот.

– Он спрятался где-то в Грономфе, – предположил другой воин.

– Клянусь, этот недоумок Арпад, десятник городских стражников, ответит головой за то, что отпустил иргамовского лазутчика! – со злостью сказал айм Вишневых. – Едем в лагерь Тертапента.

– Хвала тебе, Сюркуф, – согласились остальные, – только разреши спор, какой дорогой ехать?

Сюркуф объехал развилку по кругу, внимательно осматривая мощеную поверхность. Не обнаружив ничего приметного, кроме нарисованной на камне красной стрелы, указывающей в сторону Бидуни, он глотнул из протянутой ему фляги и распорядился:

– Поедем на Бидуни!

Темнело. Над дикой холмистой равниной, застеленной ковром пахучего синецвета, зажигались звезды. Распряженный Хонум бродил, лениво пережевывая сочные стебли.

ДозирЭ, скрестив ноги, сидел у костра, и в языках пламени поджаривал насаженную на кончик кинжала недавно убитую им травяную мышь. Капли жира падали в огонь и шипели на углях.

Несколько месяцев назад молодому грономфу исполнилось двадцать лет. Отец привел его в Ресторию, где и был совершен обряд Полнолетия. В особой зале юношу раздели донага, и юные девы омыли его тело душистыми водами. Обнаженный ДозирЭ в свете колыхающихся огней предстал перед людьми в масках пороков и добродетелей. Стоя на коленях перед глубоким колодцем, дно которого поблескивало остроконечными клинками, будущий Гражданин долго отвечал на простые и сложные вопросы, а сзади тяжело сопел грузный мужчина в одеждах палача, делая вид, что в случае неверного ответа готов немедленно казнить неудачника, сбросив его вниз.

Пройдя испытание Знанием, молодой человек дал Клятву Гражданина. Его схватили крепкие руки, да так, что не было никакой возможности пошевелиться, и седовласый эжин прижег левое плечо юноши раскаленной меткой, оставив на коже пылающую рану в форме четырех авидронских символов, означавших «Вечная Верность Авидронии и Инфекту». ДозирЭ прикусил губу и не проронил ни звука.

Так ДозирЭ стал белитом – полноправным Гражданином своей страны, мог посещать Ресторию и участвовать в народных собраниях. Теперь он получил возможность пройти еще одно, не менее почетное, Испытание, и стать воином Инфекта.

Отец ДозирЭ прослужил цинитом в обыкновенной конной партикуле двадцать два года. Он стал ветераном, и ему вручили синий наградной платок. Многочисленные походы, голод, болезни подорвали здоровье воина. Раны, полученные в сражениях, напоминали о себе каждую ночь. Желая сыну лучшей участи, Вервилл мечтал о военных ходессах Белой либеры. Проведя всю жизнь в дальних лагерях в тяжелой работе, старик видел сына блистательным военным в белом плаще и сверкающих латах, десятником или аймом, служащим под началом самого Божественного.

Однако желанию ветерана не суждено было осуществиться. Мор восемьдесят пятого года забрал с собой его жену и троих детей, а несколькими годами позже Вервилл слишком доверился хитроумному ростовщику и потерял все сбережения. Вот так и случилось, что единственный переживший мор сын Вервилла – маленький сорванец, отчаянный драчун по имени ДозирЭ, оказался в обыкновенных садовых ходессах в окружении хилых мальчиков – детей бедняков и неимущих инородцев.

Двух инфектов, которые получал ветеран в награду за годы службы, едва хватало на оплату незатейливого обучения и скромную еду. Вместо того чтобы стрелять на скаку из лука, метать дротики, сражаться на мечах, биться на кулаках и запоминать военные сигналы, ДозирЭ занимался чтением и письмом, изучал геометрию и географию, лекарское мастерство и мораль. Его более удачливые сверстники целые дни проводили в Атлетиях и в далеких военных лагерях, ДозирЭ же вынужден был под страхом телесных наказаний сосредоточенно внимать скучнейшим нравоучениям тхелоса-наставника, покрывая свитки ониса многочисленными витиеватыми авидронскими знаками.

Но Вервилл не собирался сдаваться, тем более что считал занятия, любовь к которым прививали в садовых ходессах, постыдными для настоящего мужчины, и принялся сам обучать сына искусству боя. Дни на пролет они проводили в Атлетии или в поле за городом. Смышленый и очень крепкий мальчик запоминал всё на лету, быстро научился заправски держаться в седле, на полном скаку попадал из лука в медовый орех, не по возрасту умело бился на мечах и кинжалах.

Когда ДозирЭ исполнилось двенадцать лет, Вервилл взял его с собой в Ристалище, где с недавнего времени обслуживал капроносов. С тех пор мальчик не упускал случая навестить отца, помогал ему готовить к бою оружие, облачать бойцов в тяжелые доспехи, оттаскивать убитых и перевязывать раненых. Эта арена была одной из самых больших в Авидронии, поскольку вмещала в себя свыше ста пятидесяти тысяч человек; здесь сражались лучшие наемные бойцы материка, получая в награду за свои победы золото, а главное – признание грономфской толпы.

Подросток целыми днями наблюдал за тренировками самых знаменитых капроносов, старательно изучал их тактику, запоминал хитроумные приемы, а потом долго не мог уснуть, еще и еще раз прокручивая в голове увиденное, мысленно повторяя каждый маневр и каждое понравившееся движение. Через несколько лет он и сам принимал участие в разминках, помогая наемникам тренироваться или разогреваться перед важным боем. Теперь ссадин на теле ДозирЭ было не счесть, но при этом он на глазах окреп и возмужал, грудь его раздалась, а плечи налились. Да и весь он вытянулся, став на голову выше сверстников. Вервилл не приветствовал опасного занятия сына, но особо и не препятствовал ему, тем более что великодушные капроносы, живущие одним днем и поэтому необыкновенно щедрые, иногда жаловали серебряной монетой терпеливого и жадного до уроков мастерства юного помощника или угощали вкуснейшими остатками своей обильной трапезы.

В шестнадцать лет в тайне от отца ДозирЭ впервые вышел на манеж Ристалища и принял участие в сражении. Он был повержен, его едва не убили. Раны долго не заживали – лекари несколько месяцев боролись за жизнь юноши. На память о самой первой в жизни боевой схватке осталось несколько рубцов, особенно бросался в глаза уродливый шрам над верхней губой. Несмотря на должное вознаграждение, Вервилл, под страхом переезда в дальнее селение, запретил сыну сражаться с капроносами: во-первых, юноша был слишком молод, а потом, в отличие от других авидронских семей, где росло по пять, шесть, а то и по двенадцать детей, у старого воина был только ДозирЭ, и он никак не хотел рисковать единственным сыном. Однако, хорошо изучив нравы Ристалища, Вервилл знал, что тот, кто хотя бы один раз вышел на арену с мечом, не сможет жить без аплодисментов и восторгов бушующей многотысячной толпы.

Потом он провел еще много боев. Юноша дрался пешим и на коне. Несмотря на возраст и кажущуюся неопытность, он одержал победу над немалым количеством достойных бойцов, а нескольких из них убил под оглушительное ликование трибун. Заработанных таким образом средств хватило не только на еду, но и на обучение в военных ходессах для всадников, где в семнадцать лет наконец ДозирЭ и оказался.

Здесь требовали безоговорочного послушания, ценили презрение к роскоши и боли. Выносливость, физическая сила, смелость – непреложные качества каждого авидронского воина. Юношей нередко наказывали: не давали спать, иногда жестоко избивали. Часто заставляли голодать, приучали терпеливо сносить холод или невыносимую жару. Большая часть времени уходила на строевую подготовку, конные занятия, изучение военных сигналов, всевозможные состязания, очень похожие на настоящие сражения. Совершая дальние переходы, юноши день и ночь проводили в седле – на ходу ели и даже спали. Понятно, что суровые наставники всячески прививали им любовь к лошадям: учили правильно ухаживать за ними, облачать животных в конские доспехи, украшать; каждый должен был уметь разбираться в лошадиных породах и статях, распознавать болезни и лечить их. Прочее время всецело посвящалось другим навыкам: будущие воины Инфекта бегали, дрались на кулаках, боролись, сражались на мечах, копьях, метали дротики, стреляли из лука… Много внимания уделялось искусству осады и штурма; несколько месяцев молодые люди провели на военных кораблях.

Наставники ходесс остались довольны подготовкой ДозирЭ, и в итоге юноша получил хвалебный свиток. Теперь ему был открыт путь в любой военный лагерь…

ДозирЭ закончил есть и притушил костер. Поднявшись на ноги, он оглядел равнину, бугрившуюся до горизонта темно-синими сопками, и с удивлением заметил, что одна из низин походит на манеж Ристалища. Будущий воин вспомнил свой первый бой с капроносами и как будто увидел себя, несмышленого юнца с горящим взглядом, бесстрашно атакующего умудренного опытом бойца, и услышал одобрительный гул многотысячных трибун.

К полудню следующего дня ДозирЭ уже подъезжал к лагерю Тертапента. Чем ближе, тем больше людей попадалось навстречу: то и дело проносились порученцы, громко понукая норовистых лошадей, степенно следовали колонны ветеранов – почти все в наградных платках, быстрым шагом передвигались отряды новобранцев, вооруженные деревянными мечами и плетеными щитами. То и дело обращали на себя внимание уныло бредущие вдоль дороги молодые люди в городской одежде – видимо, те, кого по разным причинам в лагерь не зачислили.

Недалеко от первых застав ДозирЭ замешкался, наблюдая за маневрами пешего отряда новобранцев. На его глазах воины в массивных доспехах встали в тесно сомкнутый строй шириной по фронту не меньше двухсот шагов и глубиной в десять шеренг. Циниты первой шеренги сняли со спин тяжелый груз – выпуклые щиты прямоугольной формы, и поставили их на землю, слегка наклонив на себя. Щиты были высотой чуть меньше человеческого роста и имели умбоны в виде коротких трехгранных клинков.

ДозирЭ остановился, любуясь необыкновенным зрелищем: очень плотный, сплошь закованный в железо строй теперь был надежно прикрыт большими щитами первой шеренги и готов ощетиниться копьями, которые пока смотрели длинными сверкающими наконечниками вверх. Вот это и есть готовый к столкновению с врагом настоящий авидронский монолит – боевая тяжеловооруженная фаланга.

В противоположной стороне из-за песчаной сопки появилось пыльное облако. Сначала было тихо, но вот земля вздрогнула один раз, другой и вдруг заходила ходуном под ногами. Глухой, едва различимый, шум постепенно усилился и внезапно оглушил топотом тысяч копыт. Одновременно на горизонте в клубах вздыбленной пыли показалась стремительно приближающаяся рыже-черная масса. То было гонимое неведомой силой большое стадо буйволов.

Мгновение назад ДозирЭ восхищался грозной неуязвимой фалангой; казалось, никакая сила не решится ей противостоять, но теперь отряд выглядел беззащитным перед надвигающейся живой лавиной. Юноша замер, на лбу выступила испарина: пройдет несколько мгновений, и хрупкий строй будет неминуемо раздавлен.

Наступающее стадо бурлящей волной спустилось с сопки и обрушилось вниз. Уже можно было различить бегущего впереди и с каждым шагом разгоняющегося под горку крупного мускулистого быка с могучей грудью и тяжелыми закрученными рогами.

Вслед за животными спешили на вертких пегих лошадках два десятка погонщиков с бамбуковыми копьями наперевес. Они гнали стадо прямо на монолит.

Забили калатуши, сквозь их раскатистый бой прорезались сигналы рожков. Копьеносцы опустили копья, и перед монолитом выросла неприступная колючая стена. Воины первой шеренги издали боевой клич – со всей свирепостью, на которую были способны; его подхватили во второй шеренге, потом в третьей…

Неожиданно один из новобранцев откинул щит и побежал прочь. Его место тут же занял тот, кто стоял сзади. Несколько конных цинитов-наставников, наблюдавших за маневрами со стороны, бросились наперерез, настигли беглеца в ста шагах от фаланги и сбили с ног…

Буйволы наконец увидели препятствие и в растерянности замедлили бег. И только гордый вожак, в гневе раздувая ноздри, продолжал мчаться вперед, выставив рога.

За мгновение до удара, почувствовав в холодном блеске бронзовых наконечников смертельную опасность, передние животные попытались остановиться, но инерция мчащегося стада понесла их вперед – прямо на копья. Послышался исступленный рев раненых буйволов, треск ломающихся копий, глухой стук ударов о щиты. Вожак в последний момент дрогнул, хотел было повернуть, но споткнулся, упал и, пропахав брюхом глубокую борозду, врезался мордой в щит. Граненый клинок умбона вошел ему точно в глаз. Бык захрипел, дернулся всем телом и замер.

Под напором стада некоторые воины первой шеренги были сбиты с ног и попали под копыта. Но, вопреки ожиданиям ДозирЭ, большинство новобранцев устояло; монолит на несколько мгновений утратил жесткие очертания, но выдержал натиск. Павших заменили другие циниты, строй восстановился, заблестели клинки выхваченных из ножен мечей.

Буйволы заметались, их напор ослаб.

Раздался новый боевой сигнал, и фаланга медленно двинулась вперед, тесня животных. Воины пронзали копьями их толстые шеи и взлохмаченные бока, рубили мечами. Еще немного, и обезумевшее стадо повернуло и двинулось в обратную сторону. Погонщики бросились врассыпную.

Монолит остановился. Музыканты заиграли победу. На бурой от крови земле остались лежать полсотни бьющихся в агонии буйволов и грузная туша мертвого вожака.

ДозирЭ с самого начала понимал, что это учение, тренировка, и всё же с облегчением вздохнул.

Вскоре молодой человек уже въезжал на территорию лагеря Тертапента, пораженный его величием. Огромные пространства, которые он занимал, были исчерчены грунтовыми дорогами, окружены земляными валами; к нему примыкали искусственные водоемы, поля для учебных сражений с укреплениями для тренировочных штурмов и осад. Это был целый город, состоящий из самостоятельных шатровых лагерей, окруженных двойным частоколом, старинных казарм, построенных из песчаника еще во времена Гномов, военных Атлетий, оружейных мастерских, храмов Инфекта, конюшен, кузниц, купален, могилен. Его территория простиралась на многие итэмы, отнятые у лесного приволья и диких пастбищ.

ДозирЭ явился к казармам, где шел отбор, и с ужасом обнаружил многотысячную толпу себе подобных. Новички стояли друг за другом в десятках длинных очередей. Некоторые сидели группами вокруг костров, переговариваясь и возбужденно жестикулируя. Иные отдыхали, лежа прямо на земле. Здесь были грономфы, бидунийцы, тафрусцы, юноши со всех авидронских территорий. Многие, громко ругаясь, уходили прочь.

Очень быстро будущий воин узнал, что набор в партикулы новобранцев закончился несколько дней назад. Широкоплечий великан в грубой шерстяной парраде и истоптанных сандалиях сообщил грономфу со счастливым видом:

– Лагерь Тертапента переполнен. Принимают только белитов из Де-Вросколя.

– Чему же ты так радуешься? – удивился ДозирЭ.

– Я – Тафилус, житель этого несчастного города.

Расстроенный грономф завистливо покосился на довольного собой гиганта. Молодой девросколянин улыбался, демонстрируя ровные белоснежные зубы.

– Эгоу, Тафилус, меня зовут ДозирЭ, и я из Грономфы. Скажи же мне, почему все эти люди не уходят домой?

– Многие из них поклялись не покидать этого места, пока не попадут в партикулу, – ответил новый знакомый. – Они ждут уже два дня, и все уговоры военачальников не образумили их.

ДозирЭ прикусил губу. Вот чем обернулись его глупые поступки! Сначала кратемарья, потом красавица Андэль… Теперь придется возвращаться в Грономфу с повинной головой…

– Внемли, рэм Тафилус! Ты будешь храбрым воином, и многие награды Инфекта не обойдут твою шею и грудь. Но выслушай меня, несчастного грономфа, которого постигло горе. Отдай мне свои свитки и позволь воспользоваться твоим именем. Тебя же примут в любом лагере, ты быстро пройдешь Испытание и, несомненно, станешь воином монолита. И тогда отомстишь иргамам за родной город!

При этих словах ДозирЭ достал кошель и высыпал на ладонь монеты, которые получил от отца.

– Возьми все, что у меня есть, только позволь мне воспользоваться твоим именем!

Пока молодой грономф говорил, Тафилус смотрел на него с непонимающей улыбкой. Но вот его взгляд упал на монеты, и на щеках у него заиграли желваки. Подмена имени каралась в Авидронии самым строгим образом, но девросколянин решил сам вершить правосудие. Он поднял руку, сжал пальцы в огромный кулак, развернул плечо и со всей силы ударил грономфа. ДозирЭ не успел увернуться, попал под сокрушительный удар, отлетел на несколько шагов и упал на спину. Отцовские монеты рассыпались по земле…

Прошло четыре дня. На пятое утро ДозирЭ вошел в тесное помещение, где находился пожилой десятник и несколько писцов. Они увидели молодого грономфа с голодным взглядом и исхудавшим лицом, украшенным безобразным кровоподтеком.

Десятник с равнодушным видом выслушал этого очередного просителя. Вот уже десятый день он в поте лица разбирался с новичками, вместо того чтобы заниматься привычными обязанностями. Все юноши мечтали попасть в лагерь Тертапента, у каждого авидрона были с собой родовые жезлы и всевозможные рекомендательные свитки: от известнейших эжинов, из военных ходесс, Липримарий и Ресторий. И всё же он отказывал им: лагерь был переполнен. Такого наплыва желающих влиться в ряды доблестной авидронской армии он не помнил на своем веку.

Впрочем, этот изможденный долгим ожиданием грономф со шрамом над губой и заплывшим глазом чем-то напомнил опытному воину самого себя. Много лет назад он тоже пришел в этот лагерь, босиком, в изношенной одежде, и попросился в конную партикулу – высокий, худой, с лицом, опухшим от ударов, полученных в кулачных стычках с другими новобранцами.

– Я ДозирЭ, сын Вервилла из Грономфы, – гордо сказал молодой человек и протянул десятнику онисовые трубочки.

Старый воин просмотрел свитки, в которых содержались достойные рекомендации. О чем-то подумав, он поднял на молодого человека вопросительный взгляд. Старая боевая паррада с поврежденными медными пластинами показалась ему как будто знакомой. Ну да, когда-то такие доспехи носили воины нескольких легковооруженных авидронских партикул. В одной из них был цинитом и он.

– Уж не тот ли это Вервилл из Грономфы, который участвовал в походе на Бионриду и первый взобрался на стены форта Нозинги? – спросил десятник, впрочем, без всякой надежды на положительный ответ.

– Он и есть, – обрадовался ДозирЭ.

Писцы подняли головы и с любопытством посмотрели на вошедшего.

– Так ты, грономф, – сын Вервилла?

– Истинно так.

Десятник был несказанно удивлен. Он прогнал писцов вон и усадил юношу напротив себя.

– А я – Схай, и я прекрасно знал твоего отца. Скажи, чем боги порадовали храбреца Вервилла после его возвращения домой?

ДозирЭ не мог и поверить в такую удачу. Он поведал Схаю об отце, обо всех его радостях и печалях. В заключение будущий воин со слезами на глазах просил десятника оказать помощь и определить его в подразделение всадников.

– Что ж, ДозирЭ, сын Вервилла. В память о твоем отце я помогу тебе попасть в лагерь Тертапента. Но о конной партикуле не может быть и речи. Сначала ты будешь воином монолита. Да и за это благодари Божественного. Но сейчас я не смогу вписать твое имя в Главный регистр – нужно подождать, пока освободится место. Я это сделаю позже, когда до меня дойдет печальная весть о случайной гибели новобранца или о казни провинившегося. К несчастью, это происходит каждый день.