Текст книги "Шерас. Летопись Аффондатора. Книга первая. 103-106 годы"

Глава 11. Черный шнурок

Свою смерть, отсечение головы, падение бездыханного тела на помост ДозирЭ пережил только в воображении.

Когда приговоренного цинита подвели к шпате, глаза его наполнились слезами обиды, унижения и гнева. Он оглянулся на Эгасса, и его требовательный умоляющий взгляд был так красноречив, что партикулис знаком остановил процессию и обратился к обвиняемому:

– Хочешь перед смертью что-то сказать?

– Да.

– Говори. Но кратко.

Грономф дернул плечами и высвободился из железных лап своих охранников. Те оставили пленника и отступили на шаг назад, но были настороже, готовые в любое мгновение вновь схватить осужденного.

– Говори же! – нетерпеливо бросил Эгасс. – Не позорь себя в свой последний миг слабодушием.

– О великий Инфект, о славные циниты, мои товарищи! Простите меня! Я не ведал, что делал. Я был сражен усталостью и пал замертво, не в силах бороться с посланниками из страны призраков. Прости меня и ты, мой партикулис. Поверь, прикажешь отрубить голову – умру, не выказав трусости. Не закрою глаза перед ликом смерти и не буду молить о пощаде. Об одном буду жалеть, что умер жалкой смертью, недостойной Гражданина. Что не погиб в бою за Авидронию и Инфекта, о чем мечтал больше всего на свете. Что покрыл позором свой род и своего отца – доблестного воина, преданного Авидронии ветерана. Что не смог отомстить иргамам за их великую подлость. Об этом буду жалеть, отправляясь в бесконечное путешествие по звездной дороге!

Поэтому об одном прошу, о справедливый: избавь меня от ничтожной смерти, которая не принесет пользы Авидронии, а лишь спасет несколько иргамовских голов от неминуемой гибели. Отсрочь мою казнь, позволь дождаться ближайшего боя и погибнуть с мечом в руке. Как подобает авидрону. Прошу об этом во имя моих наставников из военных ходесс, которые потратили годы на мое воспитание. Во имя товарищей по оружию из лагеря Тертапента. Во имя Вервилла, моего отца, израненного в боях. Во имя Инфекта… Поверь мне, Эгасс. Ты не пожалеешь!

Речь молодого воина произвела сильное впечатление на его боевых товарищей. Все внимательно разглядывали обвиняемого, который, победив смертельный страх и поборов слабость, стоял с гордо поднятой головой.

Эгасс медлил, и партикула замерла в ожидании. Этого сурового военачальника, пролившего кровь сотен непокорных, вряд ли можно было разжалобить.

Наконец Эгасс определился. Он решительным шагом направился к ДозирЭ, по дороге что-то шепнув порученцу: видимо, отдал какое-то распоряжение.

– Что ж, я выполню твою просьбу, грономф. Но не ради тебя – таких, как ты, я презираю, а ради твоего отца – Вервилла, который, верно, был хорошим цинитом. Старик, и правда, не переживет такого горя. Но смотри, не подведи меня!

С этими словами он что-то взял из рук подбежавшего к нему воина.

«Черный шнурок! – пробежал шепот по рядам цинитов. – Черный шнурок!»

Эгасс накинул на ДозирЭ толстую кожаную бечевку, обмотав ее вокруг шеи три раза, и завязал несколько особых тугих узлов. Наказанный судорожно вздохнул, почувствовав, как грубый шнурок беспощадно стянул ему горло. Послышался одобрительный гул партикулы, приветствующей решение своего военачальника.

Партикулис повернулся, быстрым шагом пересек площадку и скрылся в своем шатре. Один из стражей вынул кинжал и обрезал веревки на руках недавнего пленника.

– Ты свободен. Только Бог мог смягчить сердце нашего сурового партикулиса. Иди в храм и проведи эту ночь в молитвах, воздав должное Божественному, сохранившему тебе жизнь…

После шпаты и других казней, лишавших жизни приговоренных, черный шнурок являлся самым страшным наказанием в авидронской партикуле. Этому наказанию подвергались циниты и даже младшие воинские начальники за неподчинение, воровство, мародерство, оставление поста, трусость… Подразумевалось, что черный шнурок – замена смертной казни, жест милосердия со стороны военачальника. В своих работах знаменитый военный теоретик и полководец Тертапент предположил, что это наказание было введено четыреста лет назад, когда в бесконечных битвах с флатонами авидронские партикулы были настолько обескровлены, что правители старались любым способом сохранить жизнь своим воинам, какую бы провинность они ни совершили.

Впрочем, черный шнурок являлся скорее не заменой казни, а ее отсрочкой. В любой день провинившегося могли вернуть на шпату, стоило ему только слегка оступиться.

Грубая полоска из кожи толщиной в палец повязывалась на шею двумя секретными узлами и напоминала ошейник раба. Шнурок туго затягивался, и наказанный первое время чувствовал себя приговоренным к повешению с уже накинутой на горло и затянутой петлей. Только по истечении нескольких месяцев узел ослабляли, и жуткое ощущение проходило.

Воин лишался званий, если имел таковые, и в течение всего срока наказания не получал плату за служение. Черный шнурок нельзя было ни снимать, ни прятать. Во время его ношения запрещалось надевать наградные платки и фалеры, участвовать в праздничных трапезах, пить вино, посещать акелины, появляться в городских общественных местах – купальнях, Театрах, Ресториях.

Цинит с черным шнурком на шее вызывал общее презрение товарищей по партикуле. К нему относились так же пренебрежительно, как к рабу. Он спал под открытым небом, потому что воины не хотели делить с ним шатер, питался едой, приготовленной из самых негодных припасов. Днем и ночью он выполнял самую черную работу, отправлялся на самые опасные задания.

Обычно провинившийся долгое время, не менее года, ходил с черным шнурком на шее, пока партикулис не прощал его за долгое усердие и не восстанавливал в звании. Только после этого авидрон вновь становился полноценным воином, и ему возвращались заслуженные привилегии. Более того, за терпение и настойчивость таким воином принято было восхищаться. Друзья по отряду должны были устроить прошедшему страшное испытание шумную трапезу, окружить его дружеской поддержкой и потом никогда не упоминать о прошлом бесчестии.

Был и более действенный способ получить прощение – для этого следовало совершить подвиг. Надо было только первым взобраться на стену осаждаемого города или поразить в сражении множество врагов.

Когда-то Неоридан Авидронский написал и продал за три кувшина золота монументальную картину, где были изображены авидронские воины, теснящие злые отряды кочевников. На заднем плане – отступает орда, бросая повозки с награбленным добром, с женщинами и детьми. Кругом умирающие враги. А впереди – старый партикулис, раненный в плечо, склоняется над убитым воином, обеспечившим победу, и срезает с его шеи черный шнурок. Рядом горюют знаменосцы, склонив знамена, и играет на лючине юноша-музыкант.

Будучи уроженцем Грономфы, ДозирЭ часто посещал Форум Искусств и сразу же вспомнил эту известную картину. «В первом же бою искуплю вину и избавлюсь от черного шнурка, только надо дождаться случая. И пусть даже для этого придется погибнуть», – подумал он.

Но случая долго не предоставлялось. Злые шутки недавних товарищей жгли, как укусы ядовитых насекомых. ДозирЭ чувствовал себя уличным псом, которого отовсюду гонят, – бездомным, одиноким, голодным, несчастным.

В лагере партикулы нашлось много грязной работы, настолько унизительной, что поручали ее, прежде всего, таким, как ДозирЭ – бесправным отверженным. Их было в партикуле несколько человек, и все они влачили жалкое полуживотное существование.

ДозирЭ целыми днями метался по лагерю, исполняя всевозможные поручения. Ему было запрещено разговаривать – разрешались лишь короткие вопросы, связанные с исполнением работы. Передвигаться по лагерю надлежало только бегом. Возбранялось носить плащ и шарф монолита, смотреть старшим по званию прямо в глаза, есть вместе со всеми.

Молодой человек работал в обозе, трудился у мастеровых, чинил шатры и плел циновки, начищал чужие доспехи, расширял рвы, оттаскивал и сжигал трупы мертвых животных. По ночам, когда циниты партикулы давно уже спали (ему самому была выделена для сна только малая часть ночи), он вычищал лошадиные загоны и отхожие ямы. «Счастье твое, что в партикуле нет слонов», – шутили воины и с ложной брезгливостью затыкали носы, когда ДозирЭ, едва удерживаясь на ногах, брел мимо.

Грономф исхудал, посерел, его трепала лихорадка. Через двадцать дней, привыкнув к постоянному бдению, он уже не хотел спать. Но голод продолжал мучить его, поскольку несколько затвердевших ячменных лепешек не могли насытить молодой и сильный организм.

Однажды ДозирЭ сидел в стороне и с нетерпением ждал, когда приготовится незатейливая похлебка из горсти ячменной муки. Свой котелок он незаметно приставил к большому огню, над которым висело несколько общественных котлов. Сегодня, благодаря ухищрениям, ему удалось раздобыть две сушеные рыбки. Целый день он провел в мечтах о маленьком пиршестве, которое устроит себе, и, когда настало время вечерней трапезы, поспешил искрошить драгоценную добычу в безвкусное варево.

Один из воинов обратил внимание на неприметный котелок, поставленный с краю прямо на раскаленные головешки и воровато поглощающий от костра щедрые языки пламени. Он принюхался и брезгливо отвел нос. «Чье это ячменное пойло?» – спросил он «бессмертных» монолитаев, расположившихся рядом. Циниты удивленно переглянулись.

– Это моя еда, – виновато произнес ДозирЭ, выступив из-за спин.

– А, это ты! – узнал воин цинита-новобранца. – Разве пристало горожанину, тем более грономфу, есть рабскую болтушку? – удивился он, и его глаза недобро вспыхнули. – Лучше сходи к партикулису: он поделится с тобой кабаньей ляжкой, которой сегодня трапезничает. – С этими словами воин ударил котелок ногой и опрокинул его содержимое в костер.

ДозирЭ нашел в себе силы сдержаться, прошептав старинную молитву. Он испепелил обидчика свирепым взглядом, отвернулся и пошел прочь. Уединившись на краю лагеря, он присел на корягу и предался горестным мыслям.

На землю рядом с ДозирЭ легла чья-то большая тень. Молодой воин испуганно поднял глаза и увидел перед собой Тафилуса. Могучий цинит был облачен в благородный плащ «бессмертного» монолитая, а на боку у него, в позолоченных ножнах, красовался тяжелый меч «огненный дракон».

Тафилус что-то прятал под плащом, и ДозирЭ на всякий случай поднялся и отступил на шаг.

– Не бойся, – сказал девросколянин и протянул то, что скрывал под одеждой.

Грономф присмотрелся и с удивлением обнаружил в его руке несколько свежих пшеничных хлебов.

– Благодарю тебя, Тафилус. Не скрою, я голоден, как никогда. Но я не смогу принять твой щедрый дар, потому что ты сам нуждаешься в припасах.

– Бери, ДозирЭ, сейчас они тебе нужнее, и не думай обо мне.

ДозирЭ никогда в жизни не принял бы такое подношение, если б не тот звериный голод, который терпеть более не было сил. И он взял протянутые хлеба, почувствовав пальцами их шероховатую поверхность, излучавшую тепло, и ощутив запах, напомнивший о доме. Приняв дар, он с жаром вонзил молодые зубы в ароматную мякоть.

– Спасибо тебе, девросколянин, – наконец опомнился ДозирЭ, подняв голову. Но того уже и след простыл…

Только через месяц в центральные ворота лагеря въехал изможденный посыльный. Соскочив с лошади и бросив поводья, он первым делом испросил воды. Напившись вволю, воин оправил запыленные одежды и вошел в шатер партикулиса. Вскоре размеренно забили калатуши, и циниты бросились снимать лагерь. Партикула «Неуязвимые» выступила в поход, выслав по всем направлениям следопытов, усиленных легковооруженными конниками.

Спустя восемь дней, пробившись через дремучие леса, Эгасс вышел к небольшому иргамовскому городу Триладусу, не имевшему крепостных стен и расположившемуся у подножия труднопроходимого горного массива. Жители городка являлись небольшим самостоятельным народцем и не считали себя иргамами, хотя и были уроженцами этой страны.

«Неуязвимые» окружили город с трех сторон и вошли в него, соблюдая крайнюю осторожность. Однако жители Триладуса не оказали сопротивления, не считая возможным вступать в схватку с обученным авидронским войском. Старейшины города без принуждения предоставили Эгассу всё необходимое и подписали онис, по которому отказывались от какого бы то ни было противодействия авидронской армии. Под угрозой расправы горожане вынуждены были открыть авидронам один из тайных проходов в горах – глубокий овраг, вымытый дождевыми потоками.

Эгасс испытал великое облегчение. Теперь можно не преодолевать труднодоступные перевалы, преграждающие путь.

Проведя несколько дней в городе, партикула двинулась в путь. Щедро вознагражденные проводники указывали войску дорогу.

Вскоре авидронский отряд оказался в низком овраге, огибающем высокие хребты. Двигаясь вдоль этого оврага, воины без труда преодолели первые десять итэм. Предполагаемый трудный многодневный переход по затерянным горным тропам оборачивался легкой непродолжительной прогулкой.

К вечеру передовые отряды наткнулись на нагромождения деревьев и камней, видимо обрушившихся во время бурь с нависавших скал. Движение остановили и пустили вперед землекопов. Когда путь расчистили, овраг внезапно пошел вверх, и воины до поздней ночи преодолевали тяжелый подъем. Всё чаще на пути вырастали завалы, и к тому же туман окутал большую часть местности.

Почувствовав опасность, Эгасс приказал приставить к проводникам стражников. Но военачальнику принесли ужасную весть – провожатые пропали. Кое-кто предложил немедленно повернуть назад, но близкие к партикулису советники решили, что местные жители просто сговорились бежать, не веря в то, что по окончании пути их отпустят. Эгасс успокоился.

Для общего лагеря не сумели найти подходящего места, и каждая сотня разбила свой маленький лагерь, выбрав для него или вершину с просматриваемыми склонами, или укромную ложбину, или защищенную скалами площадку.

Эгасс приказал не разжигать огонь, громко не разговаривать, выставить в ночные дозоры не менее пятисот человек и выпустить сторожевых собак. Чтобы избежать нападения в самом овраге, спереди или сзади, создали заграждения из повозок и выставили заслоны из лучников и тяжеловооруженных воинов.

Стоя на посту на вершине скалы, ДозирЭ, едва только оглянувшись по сторонам, различил в дымке ближних гор неясные огни, похожие на всполохи костров. Молодой воин подал сигнал, но, когда на зов явился его десятник, огни пропали, будто их и вовсе не было. ДозирЭ поклялся, что видел их, но ему, новобранцу, к тому же отмеченному черным шнурком, попросту не поверили.

На следующее утро партикула продолжила поход, передвигаясь медленно и с опаской. Опытный Эгасс никогда не считал предосторожность излишней. Ложбина всё время сужалась, громадные камни и вырванные с корнем деревья преграждали дорогу. За крутым подъемом следовал неудобный извилистый спуск.

Вдруг потемнело. Налетел сильный ветер, срывающий с воинов плащи. Пошел дождь, и грязные потоки воды вместе с валунами ринулись в овраг. Похолодало. Циниты удивленно переглядывались. Многим из них был незнаком такой холод.

Партикула то и дело останавливалась, натыкаясь на препятствия. Пока мастеровые расчищали завалы, монолитаи разводили костры и грели замерзшие руки. Хвост колонны, состоящий из всадников и обоза, сильно растянулся, еле поспевая за пешими воинами. Навстречу движению, по дну оврага уже бежал с большой скоростью мутный поток, размывая грунт под копытами лошадей и колесами. Эгасс приказал бросить несколько повозок с частью груза.

Вскоре авангард встретил непроходимую засеку из деревьев. Это был не случайный завал: здесь явно потрудились люди. Об этом доложили Эгассу, и он, давно уже томимый сомнениями, всё понял: хитроумные жители Триладуса заманили отряд в ловушку, устроенную посреди диких гор.

Засеку растащили, и партикула продвинулась еще на несколько тысяч шагов. Но вот на крутых высотах вдоль оврага показался неприятель, и в колонну полетели стрелы, камни и горящие зангнии.

Авидроны остановились и, как сумели, укрылись. Вперед вышли метатели «неуязвимых» и, действуя в рассыпном строю, ответили прицельной стрельбой. При этом наиболее удачливыми оказались пращники, которых у Эгасса было около пятидесяти. Шквал свинцовых пуль заставил нападавших умерить свой пыл и действовать значительно осторожнее.

Внезапное появление иргамов, а их узнали по черному оперению стрел, привело к гибели двух десятков авидронов. Продолжать движение было нельзя. На пути лежали огромные глыбы, сверху летели камни и скатывались деревья. Прорыв сулил большие потери и утрату колесниц, лошадей и всего обоза.

Эгасс с подчиненными внимательно изучил положение. Выяснилось, что засада устроена весьма искусно. Иргамы заняли все окружающие высоты и основательно укрепились. Их позиции были скрыты от глаз и почти недоступны. Они могли беспрепятственно наносить значительный урон отрядам, находящимся в промоине, при этом не подвергаясь никакой опасности. Авидроны не могли развернуть строй в узком пространстве. К тому же тяжеловооруженные воины, составляющие большую часть партикулы, оказались здесь бесполезны, потому что не могли действовать разрозненно и тем более – карабкаться по каменистым склонам. И всё же единственный выход был в том, чтобы сбить противника с вершин.

Пока военачальники совещались, пришло сообщение о том, что нападению подвергся хвост колонны. Его атаковали легковооруженные иргамовские воины, видимо следовавшие по пятам за партикулой. Первые удары отбили, но враг продолжал яростно наседать.

Таким образом, партикула оказалась зажатой меж гор и полностью окруженной. Теперь ее уничтожение было делом времени.

Эгасс собрал несколько легковооруженных соединений. Он приказал спешиться всадникам, а некоторым воинам монолита скинуть тяжелые доспехи. Эти отряды партикулис послал на вылазку в обход тех вершин, справа и слева, которые были заняты иргамами.

Один из отрядов, стараясь таиться, выбрался из ложбины слева и, подойдя к противнику с неожиданной стороны, внезапно атаковал и перебил иргамов. Циниты другого соединения обошли вершину, которая располагалась справа, убедились, что приблизиться незамеченными и атаковать не удастся, и заняли господствующую здесь высоту, с которой стали метать стрелы, зангнии, дротики и свинцовые пули. Иргамы не выдержали напора и отступили. Путь был свободен.

ДозирЭ воспринял неожиданное нападение иргамов как большую удачу. Однако он находился в центре колонны, и ему не удалось принять участие в стычках. Бой закончился, а черный шнурок всё еще продолжал сдавливать его горло.

На следующий день, продвинувшись на незначительное расстояние, партикула вновь встретила засады, скрывающиеся на высоких местах вдоль тропы. Эгасс совершил тот же маневр, в этом случае не потеряв ни единого человека. И так происходило несколько раз. Противник наседал сзади, и его сдерживал отряд из пятисот человек. Иргамы метали стрелы и камни с вершин, преграждая путь, но их обходили с тыла и заставляли отступать в глубь гор. Землекопы расчищали завалы для прохода монолита и обоза. Таким образом, партикула неуклонно продолжала идти, пытаясь оторваться от преследователей и выйти из окружения.

Шел двенадцатый день горного похода, когда путь партикуле «Неуязвимые» преградила вершина перевала, надежно защищенная с нескольких сторон отвесными скалами. Здесь собрался большой отряд иргамов.

Партикулис Эгасс принял решение атаковать во фронт. Вперед он двинул метателей, а за ними послал тяжеловооруженных воинов, выстроенных в несколько шеренг. Иргамы стойко отбивались, пользуясь своим более выгодным положением. Долгое время исход боя был неясен. Даже авидронский монолит не сломил отчаянного сопротивления противника. Наконец Эгасс, не желая более наблюдать гибель многих своих воинов, приказал трубачу дать сигнал к отступлению.

Поздно ночью партикулис собрал два отряда, куда вошли как легковооруженные воины, так и монолитаи, сбросившие панцири, и отправил их в тыл противнику длинными обходными тропами. По нелепому недоразумению в один из отрядов включили и ДозирЭ.

Стояла темная ночь – Хомея спряталась за пеленой облаков. Шел мелкий дождь, но по лицам цинитов, разгоряченных быстрым маршем, струился пот.

Воины продирались сквозь цепкие заросли эйкуманги, поднимались по крутым склонам, карабкались по отвесным скалам. Несколько цинитов, обвязанных одной веревкой, сорвались в пропасть. Падая вниз, авидроны не издали ни звука, чтобы их крики не позволили обнаружить товарищей.

ДозирЭ шел одним из первых, без труда поспевая за легковооруженными следопытами. Цинитай, возглавлявший отряд из ста пятидесяти человек, несколько раз осаживал нетерпеливого воина. Но ДозирЭ думал о своем. Он боялся, что бой закончится слишком быстро и он опять не успеет принять в нем деятельного участия. А кто знает, когда представится следующая возможность?

Вскоре авидроны, связав длинную лестницу, один за другим спустились с высокого утеса в седловину. Пройдя по ущелью между двух гор, они попали в низину – распадок, заполненный по колено грязной дождевой водой. Теперь, согласно расчетам Эгасса, воины Инфекта должны были находиться в тылу иргамов.

Цинитай дождался отставших, махнул рукой, и отряд ступил в мутную холодную воду, скрывавшую ямы и коряги. Двигались медленно, стараясь не бряцать оружием. Вода уже подбиралась к ножнам мечей. Внезапно из темноты послышались хлесткие щелчки самострелов, и несколько воинов рухнуло в воду.

Авидронский цинитай понял, что иргамы, наученные горьким опытом недавних сражений на высотах, обеспечили заслоны на путях вероятного обхода. Монолитаи попали в засаду, находясь в наименее приспособленном к обороне месте. Он приказал метателям сдерживать натиск, а сам попытался собрать воинов как можно ближе друг к другу, чтобы обеспечить хоть какое-то подобие боевого строя.

Но военачальнику не удалось сплотить монолит. Длинная стрела с черным оперением воткнулась ему точно в рот. Он только взмахнул руками, опрокидываясь на спину. С трех сторон к «неуязвимым» уже спешили с криками иргамы, которых на первый взгляд было значительно больше, чем авидронов.

Во врагов полетели стрелы, и они отвечали тем же, основательно прореживая ряды авидронских метателей. Ближе воздух рассекли сотни дротиков, а потом со свистом полетели метательные топорики. Наконец оставшиеся в живых выхватили мечи, выставили копья и хлестко столкнулись в рукопашной схватке.

ДозирЭ увидел иргамовских воинов, высоких, плечистых, вооруженных по авидронскому образцу. В первые мгновения он почувствовал подспудный страх, знакомый ему еще со времен Ристалищ. Но нерешительность улетучилась после нескольких отбитых ударов. Он забыл о своих неприятностях, о черном шнурке, о голоде; его захватил бой, и он внезапно почувствовал себя сильным, гибким, неукротимым, отважным.

Плечом к плечу с ДозирЭ дрались другие авидроны. Перед лицом смерти, сплоченные жарким боем, все они сейчас были воинами Инфекта, и не важно, носил ты черный шнурок или нет. ДозирЭ выручал товарища слева, а авидрон справа отвел от него самого сокрушительный удар боевого цепа.

Иргамов сражалось так много, что на месте каждого убитого появлялось трое живых. Действовали они в рассыпном строю при поддержке многочисленных метателей и старались охватить авидронский отряд со всех сторон.

Но они, как и прежде у оврага, недооценили опыт и мощь партикулы, с которой они столкнулись. Иргамы сражались не просто с врагом, а с одним из отрядов легендарного монолита, привыкшего сокрушать всё на своем пути. Так, оказавшись меч к мечу со знаменитыми авидронскими «бессмертными», нападавшие рядами падали в воду, сраженные крепкими точными ударами.

Вскоре всё смешалось: крики, звон оружия, треск разлетающихся щитов. Полтысячи человек, стоя по колено в воде посреди огромной лужи, исступленно дрались, не обращая внимания на сильные порывы ветра и хлесткий проливной дождь.

ДозирЭ бился в первых рядах и поразил четверых иргамов. Потом еще двоих. Он даже удивился, как легко всё получалось. Совсем недалеко от него сражался Тафилус. Тяжелыми смертельными ударами он крушил иргамов, и никто из них, встретившись с исполином нос к носу, не оставался в живых.

Вскоре от нападения иргамы вынуждены были перейти к защите. Большинства их товарищей уже не было рядом – лоскуты их плащей зеленели на поверхности воды.

Вдруг стало светло как днем, дождь прекратился, и вода в бликах рассвета показалась темно-красной. Авидронам, которые опустили мечи, поскольку больше не видели рядом ни одного иргама, так и почудилось, что они стоят по колено в крови.

Циниты, пошатываясь, вышли на сухое место, поддерживая раненых. Им еще не верилось, что они живы, а весь иргамовский отряд, значительно превосходивший их численностью, уничтожен.

ДозирЭ вопросительно поглядывал на монолитаев: все ли видели, как он сражался, смогут ли подтвердить? Ведь он сбился со счета, уничтожая иргамов. Но воины были заняты собой и собственными мыслями.

После незатейливых подсчетов выяснилось, что от авидронского отряда осталось чуть более половины. Авидроны двинулись дальше.

Рассвело. Задался светлый и теплый день. Ветер спал. Природа, выдержав многодневный натиск непогоды, успокоилась и замерла. Пройдя несколько тысяч шагов по сложной местности, воины Инфекта вновь встретились с неприятельским отрядом численностью около ста человек. На этот раз появление авидронов оказалось неожиданным. Иргамы были застигнуты врасплох и не сразу поняли, что случилось.

И опять начался бой, короткий и жестокий. ДозирЭ, уже успевший осознать собственное боевое превосходство над иргамами, дрался яростно, безрассудно, едва заботясь о защите. Он опрокидывал воинов противника на землю одного за другим. Если представлялась возможность – добивал.

К концу боя все начальники авидронского отряда и очень многие циниты получили ранения. Но и воины Тхарихиба, убитые, лежали повсюду, лишь несколько человек бежали в горы.

Монолитаи опять посчитались, теперь их осталось не более пятидесяти, способных сражаться, а впереди была еще основная цель ночного похода – вершина перевала, занятая хорошо укрепившимся отрядом. Впрочем, до нее уже было рукой подать – она виднелась в утренней дымке.

Иргамы были настолько уверены, что надежно защищены с тыла, что даже не выставили постов на тропах за своей спиной. Всё внимание они сосредоточили по фронту, где ожидали повторной атаки зажатой в горах авидронской партикулы. Часть их сторожила подходы к укреплениям, которые накануне удалось отстоять, остальные еще спали в больших прямоугольных палатках, обшитых мехом.

Авидроны разбились на три отряда, желая напасть на противника сразу с нескольких сторон. Они подкрались к лагерю и до поры затаились. По условленному сигналу монолитаи вынули из ножен оружие и ворвались внутрь крайних палаток. Началась резня.

ДозирЭ, так же, как и другие воины, не щадил иргамов, был ли это спящий, безоружный или молящий на незнакомом наречии о пощаде. Кто-то успел вскочить, кто-то схватился за меч, а кто-то так и остался лежать в той позе, в которой провел эту ночь. Грономф коротким молниеносным движением кинжала перерезал горло одному иргаму, другому, третьему. Не давая времени прийти в себя, подняться, он убивал несчастных прямо на циновке, не встречая серьезного сопротивления.

Пока авидроны бесчинствовали на краю лагеря, иргамы попытались организовать отпор. Однако нападение оказалось столь внезапным, а предполагаемая численность напавших – столь преувеличенной атакованными, что воинов Тхарихиба охватила паника. Лишь около сотни опытных цинитов сохранили хладнокровие и сгрудились посреди лагеря, приготовившись к защите и, если понадобится, к смерти.

Вскоре, опустошив не меньше половины иргамовского лагеря, авидроны оказались лицом к лицу с боеспособным отрядом иргамов. ДозирЭ и Тафилус, бившиеся близко друг от друга, первые атаковали ощетинившегося копьями противника. Циниты Иргамы с удивлением обнаружили, что нападавших не так уж и много, осмелели и стали наседать. Подоспели воины, охранявшие подступы со стороны стоянки авидронской партикулы, и приняли в схватке самое деятельное участие. Сражение развернулось в самом центре лагеря, вокруг деревянной статуи Слепой Девы, где несколько сот человек, еще остававшихся живыми, уничтожали друг друга настолько яростно и с такой жестокостью, что кровь лилась ручьями, а убитые падали не на землю, а на тела врагов и товарищей.

Скоро авидронов осталось около двадцати, и на каждого из них приходилось более трех иргамов. ДозирЭ, легко раненный трижды, отбивался от двух рослых воинов, пока его меч не обломился у самой крестовины. Он получил колющий удар в грудь и, потеряв равновесие, упал. Над молодым воином нависли тяжелые клинки, но вдруг неведомая сила подоспела на помощь. Иргамы, один за другим, будто подрубленные деревья, рухнули на землю. ДозирЭ заметил рядом залитого чужой кровью великана Тафилуса с окровавленным мечом в руке. На грудь грономфа упала срубленная голова одного из воинов Тхарихиба.

– Вставай, ДозирЭ, – бросил весело девросколянин, когда вокруг не осталось ни одного вражеского цинита. – Или опять захотелось предаться сну? Смотри, на этот раз Эгасс тебя не простит.

– Благодарю тебя, Тафилус, ты спас мне жизнь, – отвечал грономф. Он брезгливо сбросил с себя мертвую голову, вскочил и поднял с земли первый попавшийся под руку меч.

Бой шел еще долго. ДозирЭ убил или ранил восемь иргамов. Его оплечье пробила стрела самострела, войдя глубоко в тело, из многочисленных ран сочилась кровь, заливая лицо и грудь. Вскоре он остановился, тяжело дыша и еле удерживаясь на ногах.

Иргамов больше не было – все они грудами лежали на земле. Поблизости стоял Тафилус, удивленно посматривая на результат своей работы. Вокруг него громоздились друг на друге мертвые тела – изрубленные, в искореженных доспехах.

Рядом с девросколянином стоял, пошатываясь, еще один авидрон – низкого роста и тщедушный, но неведомым образом уцелевший в этой резне. Более никого из авидронов, видно, не осталось. Похоже, все они погибли в неравной схватке.

– Эгоу, воины Инфекта, похоже, мы победили, – сказал Тафилус, снимая с головы шлем. Он смял в кулаке шерстяной подшлемник, и из него ручьем полился пот.

– О Божественный, что скажет Эгасс? Из ста пятидесяти человек отряда уцелело только трое! – воскликнул низкорослый авидрон.

– Да, но мы выполнили его поручение. Теперь путь свободен, и партикула может двигаться дальше, – возразил Тафилус. – Эй, ДозирЭ, ты дрался как тигр. Бьюсь об заклад: теперь партикулис срежет с твоей шеи черный шнурок.

– Правда? – оживился грономф. – Ты так считаешь?