Текст книги "Шерас. Летопись Аффондатора. Книга первая. 103-106 годы"

– Ну что же с тобой делать? – беззлобно спросил Божественный, которого вся эта история уже изрядно утомила.

От его гнева не осталось и следа, тем более что последний поступок молодого человека произвел на него весьма благоприятное впечатление.

– Знаешь что? – сказал с открытой улыбкой Алеклия. – Ты, несомненно, должен умереть. Все, что случилось, не может быть прощено. Но я ценю твое мужество и дам тебе возможность умереть, как подобает воину. Если ты поклянешься в ближайшее время погибнуть в бою, я отпущу тебя с миром и даже пощажу твоих друзей. Ты можешь не спешить – у тебя есть некоторое время, но и не забывай о нашем договоре. Согласен?

– Благодарю тебя, Великий и Всемогущий, о лучшем наказании я не мог и мечтать. Но как же Андэль?

– О! – только и произнес Божественный, пораженный неслыханным нахальством. – Эй, приведите Андэль!

В скором времени в зале Голубых Вод в окружении десятка белоплащных воинов появилась Андэль. Она была с распущенными волосами, босая, без единого украшения, в скромной прямой плаве из грубой льняной ткани. Более всего она походила на приговоренную к казни, хотя Инфекту девушка напомнила непорочную деревенскую невесту перед брачным обрядом.

Ее юное светлое лицо было чуть подернуто на щеках живым сердитым румянцем. Глаза были волнующе заплаканы, но взгляд – тверд, а губы своевольно сжаты. Прямая спина, высоко поднятый подбородок. Довольно странная уверенность в ее незавидном положении.

Она так решительно шла и так смело смотрела вперед, что казалось, ее волю сокрушить невозможно, и это восхищало. Но тут перед ней предстал истерзанный ДозирЭ, она тихо вскрикнула, и всё очарование ее стойкости бесследно исчезло.

– Андэль, искусительница моя заблудшая, – обратился к ней Божественный, тщетно стараясь быть строгим, – я хочу задать тебе лишь один вопрос. Но, прежде чем я это сделаю, мне надо кое-что сообщить… За твой сегодняшний проступок я должен был бы тебя уничтожить и вымарать твое имя из всех летописей. Ты принесла моему сердцу такую боль и такую печаль, какую вряд ли оно заслужило. Но вместо этого я милостиво прощаю тебя, и более того – обещаю, что происшедшее сегодня не будет иметь последствий, ни для тебя, ни для этого юноши – твоего обезумевшего воздыхателя, который, как ты видишь, уже достаточно пострадал… Ты знаешь, как ни странно, мне не хотелось бы с тобой расставаться. Я желаю, чтобы всё плохое было как можно скорее забыто и чтобы ты вновь была бы моей и любила бы меня, как прежде. А чтобы тебе любилось крепче и чтобы ты наконец забыла о своих прежних поклонниках и перестала считать себя рабыней и грезить о свободе, которой тебе якобы недостает, я не буду больше стеречь тебя, словно копи Радэя, и с завтрашнего дня ты можешь свободно передвигаться, как тебе заблагорассудится, и делать всё, что захочешь. Я обещаю, что не буду чинить тебе препятствий. Кроме того, ты сможешь тратить столько золота, сколько захочешь… Теперь ты видишь, насколько я добр и незлопамятен? Так что ответь мне: готова ли ты остаться со мной или предпочтешь покинуть своего хозяина с этим неудачником? Как решишь, так и будет – воля твоя. Хотя я и имею на это полное право, но не хочу тебя принуждать. Только знай: назад дороги не будет!

Андэль внимательно посмотрела на Божественного: он был обаятелен, великолепен, прекрасен… Она перевела взгляд на ДозирЭ. Тот, безнадежно изуродованный, показался просто отвратительным, однако глаза его – единственное, что напоминало о прежнем герое, – сверкали тем самым ослепительным огнем, огнем неуемной жизненной страсти, который всегда и придавал ее чувствам по отношению к нему особый неповторимый терпкий привкус.

– Андэль, богиня моя, – вдруг произнес ДозирЭ, заметив на себе взгляд девушки. – Помни, какой бы выбор ты сейчас ни сделала, я люблю тебя и буду любить. Пока бьется мое сердце…

– Ты будешь отвечать или всё решить за тебя? – нетерпеливо осведомился у люцеи Божественный.

– Я хочу быть с ним! – после напряженной паузы вдруг указала Андэль на ДозирЭ.

Все присутствующие не смогли скрыть замешательства, даже видавший виды Партифик. Что же касается Алеклии, то он не сдержался и с досадой сорвал со своей головы лотусовый венец. Он не мог и предположить, что девушка способна так смело противоречить своему Великому и Всемогущему – мужчине, которому еще совсем недавно была предана до беспамятства и поклонялась, словно идолу. Глупая вздорная девчонка! И как он ее не раскусил с самого начала?

– Хорошо, – спокойно сказал Божественный, фальшиво зевая. – Ты, ДозирЭ, – более не айм Белой либеры – я отпускаю тебя со службы и лишаю всех званий и всех наград. А ты, Андэль, – более не люцея Инфекта, я освобождаю тебя от всех обязательств. Вы оба можете идти. И ни о чем не беспокойтесь – вас никто не посмеет тронуть… Идите же!

Девушка, не медля ни мгновения, подбежала к ДозирЭ, едва стоявшему на ногах, и подхватила его. Он, не сдержав стона, тяжело оперся на ее хрупкое плечо. Они ступили несколько шагов, но вскоре ДозирЭ остановился:

– Мой Бог, так как же мои друзья?

– Всё беспокоишься о своем Идале? – лукаво посмотрел Божественный. – Иди с миром, не бойся, я же обещал!

ДозирЭ, волоча одну ногу, двинулся к выходу.

– Знаешь, ДозирЭ, а ведь однажды я тебя уже пощадил, – вдруг сказал в спину молодому человеку Алеклия.

Тот вновь обернулся:

– Это когда, под Кадишем?

– Да нет же! Совсем недавно, во время плавания, когда мы подходили к Дуканам. Вспомни плавучие акелины, покои Андэль. А ведь тогда ты совершил преступление не менее тяжкое…

Алеклия как-то загадочно улыбнулся. ДозирЭ без труда догадался, о чем идет речь. Он лишь кивнул головой, показывая, что всё понял, и одновременно этим кивком искренне поблагодарил Инфекта.

– Прости меня, Божественный, если сможешь. Я буду молиться за тебя день и ночь!

– Не сомневаюсь. Только не забудь о нашем уговоре!

– Я без колебаний его исполню, мой Бог, можешь даже не думать!

Наконец бывший белоплащный воин и бывшая люцея удалились.

Вскоре Алеклия появился в дворцовых купальнях. Прогнал всех слуг. Прогнал и музыкантов. Быстро разделся и без промедления вошел в бассейн с горячей водой. Теплые струи, казалось, должны были успокаивать, но чем дольше он плавал или лежал на горячих плитах возле бассейна, тем больше выходил из себя.

Вот! Поклялся быть жестоким, непримиримым, и опять! А ведь Вишневые потратили уйму сил, чтобы раскрыть заговор! Что я им теперь скажу? Мало того что простил опасного заговорщика, но и пожертвовал ему свою нежную люцею, в которой души не чаял, которая была мне дороже всего на свете. И ей я хотел подарить лучшие драгоценности мира, посвятить все свои будущие победы, бросить к ее ногам покоренные страны. Гаронны! Как же так? Где же предел моей добросердечности? Глядя на историю с ДозирЭ, которому опять всё сошло с рук, ныне каждый посчитает, что может меня предавать, оскорблять, вызывать на поединок…

Так рассуждал Инфект, с каждым мгновением горячась всё больше и больше. Наконец он схватил золотую скамью тонкой работы и со всей силы швырнул ее в воду.

– Партифик! – с надрывом позвал он.

Неизвестно откуда появился старик. Спокойный и деловитый, как всегда.

– Партифик, ты когда-нибудь спишь? Пиши указ. Люмбера подвергнуть ристопии за то, что позволил зреть заговорам во Дворце Любви. Пусть теперь поработает веслом на галере. Неоридана Авидронского за оскорбление Инфекта изгнать из страны. Навсегда! Да, и еще: пусть жрецы найдут подходящий череп, за ночь его оправят золотом и подкинут Панацею. Глядишь, и обманется.

Партифик ушел. Алеклия прислушался к себе и отметил, что начинает понемногу успокаиваться. Тут он зевнул и в удовольствие потянулся – ему захотелось спать.

Часть 3
Нашествие

Глава 43. Поместье Чапло

ДозирЭ не вставал две триады. Бредил. В бреду вымаливал у Божественного прощение, беспокоился об Идале или, постанывая, звал Андэль. Иногда он приходил в себя и долго не мог понять, где он и что с ним. Потрескавшиеся бревенчатые стены, которые его окружали, и вся немудреная обстановка не имели ничего общего ни с помещениями казарм Белой либеры, ни с великолепными покоями Идала, ни с жуткими подземельями Круглого Дома. ДозирЭ пугливо озирался, с трудом узнавал знакомые лица и недоверчиво выслушивал историю о своем счастливом спасении. Быстро утомившись, он вновь впадал в забытье. В следующий раз, когда он просыпался, всё повторялось.

Андэль, нежная, заботливая, кроткая Андэль, всё это время была рядом. Она день и ночь не смыкала глаз, то и дело прислушиваясь: дышит ли? Если и покидала больного, то ненадолго, а ее место тут же занимал отец…

Все произошло так. Однажды утром, когда Чапло собирался в сады, он заметил приближающуюся крытую повозку, прибывшую из Грономфы. Старик поставил на землю кувшин с нектаром, с которым никогда не расставался, прихватил самострел и пошел навстречу незваным гостям. Через мгновение он увидел соскочившую с телеги на землю красивую взрослую девушку, в которой с трудом признал собственную дочь. Чапло был так рад ее возвращению, что даже не поинтересовался причинами явления его взору того обременительного довеска, который получил вкупе с Андэль. Не говоря ни слова, будто умирающий молодой мужчина среди поклажи дочери это самое обычное дело, он, при помощи повозчика, вынул раненого из телеги и перенес его в дом. «Когда ты поедешь обратно в Грономфу?» – только и спросил он у девушки. «Никогда», – отвечала Андэль, и этого для него оказалось достаточным.

Старый цинит и не надеялся, что на склоне лет ему привалит такое счастье. Он сразу стал относиться к дочери, как к истиной владелице своего поместья, во всем ее слушался, потакал малейшим прихотям, ухаживал за раненым авидроном, как за сыном.

Длинными вечерами, которые в это время часто выдавались холодными и ветреными, Чапло и Андэль подсаживались к ложу раненого и подолгу вглядывались в его черты, словно надеясь увидеть признаки выздоровления. Громко трещали ветки в огне очага, изредка где-то в садах кричала ночная птица. Иногда в удолийской тишине слышался всплеск воды, доносящийся с озера. Отец и дочь больше молчали, каждый размышляя о чем-то своем. Время от времени старик прикладывался к кувшину с нектаром, а Андэль влажным платком бережно смачивала побелевшие от сухости губы молодого человека и поправляла подголовник.

– Молодой. Сильный. Воин? – спрашивал Чапло.

Андэль, с трудом отвлекаясь от своих мыслей, рассеянно кивала.

– Сразу видно – шрам на шрам заходит. А плечи, как из бронзы отлитые… Вот и славно. О таком родственнике я и мечтать не мог. И поместье вам уже готово. Пусть небольшое – средней руки, но весьма прибыльное. Как говорят в народе, хвали поля бесконечные, а возделывай малое поле. Ореховые сады – семьсот деревьев, два паладиума за крону. Еще сто финиковых пальм – по полинфекта за ствол – правда, когда начнут плодоносить. Оливковые деревья. Небольшой, но доходный виноградник, затем цветник, огороды. Да, еще и сама земля немало стоит… Потом четыре лошади, яки, козы, овцы и всякая мелкая живность… Я уже старый – всё запущено. А ведь пахарь должен быть сильнее своего поля. Вам же это по силам. В ваших руках мои плантации принесут гораздо больше. Давильню поставите, дом новый сложите. Заживете, как у Гнома под мышкой. К чему вам эта растленная Грономфа – город тщеславных богатеев, логовище злых духов? Только шишки набивать. А здесь такие красоты, такая тишина! Одно слово – Удолия… Я же вам обузой не стану. Поднесете за вечерей старику кувшинчик нектара, и довольно будет. Мне более ничего не нужно. А помру – прах мой развеете над озером, и на том сочтемся.

– Он – воин, он ни за что не поменяет меч на плуг. К тому же он горожанин, – с сомнением отвечала Андэль, однако весьма вдохновленная многообещающей картиной, нарисованной отцом.

– Это не страшно – я тоже был когда-то цинитом. Но с годами любого человека тянет к земле, к обычным мирским заботам и немудреным домашним утехам. Только заимев свой клочок земли, человек обретает истинную безмятежность, которую тхелосы в мое время называли «большим равновесием души».

Каждый второй день из ближайшей деревни приезжал лекарь – восьмидесятилетний красноносый коротышка. Снимал старые повязки, осматривал раны, смазывал их чудодейственными кашицами собственного приготовления. В ход шли также горькие травяные настои, пиявки, которые должны были высосать всю «больную» кровь, и специальные тайные молитвы. Признавшись, что еще никогда не видел такого количества ран у одного человека, он тем не менее взялся лечить пострадавшего, хотя и не ручался, что тот выживет. Более всего его беспокоила кожа подопечного, которая на некоторых участках, и весьма обширных, омертвела или вовсе отсутствовала. Однако молодой организм боролся что есть силы, и вскоре на поврежденных местах стала образовываться новая кожа – нежно-розового оттенка, пока еще тонкая-тонкая, как хорошо выделанный лист ониса. Увидев это, лекарь почувствовал себя победителем, сообщил, что больной, благодаря талантам врачевателя, теперь несомненно поднимется на ноги, и с горделивой миной принял от благодарного Чапло щедрые подарки: десять корзин медовых орехов, две амфоры с оливковым маслом, три – с молодым виноградным вином, пятьдесят луковиц жемчужин лучших сортов, бочонок засоленной рыбы… Что же касается знаменитого нектара, то на радостях его незамедлительно употребили по назначению, причем в таком количестве, что Андэль вынуждена была вскоре обеспокоиться здоровьем не только своего бедного воздыхателя, но и Чапло, да и самого лекаря.

Вскоре ДозирЭ окончательно пришел в себя, стал самостоятельно есть и пить, время от времени вставал, превозмогая слабость, и передвигался, держась за стену. Прошло еще несколько триад, и с него сняли последние повязки. Счастливая Андэль ликовала.

Еще дней через десять на плантацию заявился Кирикиль. Худой, с заострившимися чертами лица, опустившийся, с отчаянно голодным взглядом. Увидев ДозирЭ, который в одном набедреннике нежился на утреннем солнышке, подставляя его ласковым лучам свои облезлые бока и розовую спину, он бросился к нему на шею и своими грубыми объятиями причинил выздоравливающему боль. Однако ДозирЭ не подал вида: он был бесконечно рад видеть своего бывшего слугу целым и невредимым.

Андэль вынесла чашу молока, десяток яиц и несколько лепешек. Кирикиль жадно набросился на еду и с набитым ртом сбивчиво поведал о своих злоключениях. Он рассказал, что также подвергся пыткам и даже побывал в подземелье для смертников. С головой он, конечно, успел проститься – сколько в Грономфе стоит жизнь безродного чужестранца? Но неожиданно пришло сказочное спасение: его просто отпустили, хотя и снабдили вдогонку несколькими внушительными затрещинами, от которых до сих пор звенит в ушах.

Кирикиль несколько дней провел в лечебнице, а выйдя оттуда, вновь был схвачен. Его вывезли за пределы города и бросили в глубокий овраг, посоветовав больше никогда в Грономфе не появляться. Выбравшись из оврага и стряхнув колючки, Кирикиль осмотрелся и увидел, что находится на новобидунийской дороге. Тут он вспомнил давний разговор о небольшом землевладении на берегу Удолии, где родилась и выросла Андэль. Он не знал о судьбе ДозирЭ, но совершенно справедливо предположил, что раз он, Кирикиль, жив, то и воин должен быть жив и наверняка скрылся где-нибудь в укромном месте недалеко от Грономфы. И яриадец, решив попытать счастья, потихоньку поковылял в сторону озера…

Кирикиль надеялся вновь стать слугой ДозирЭ, но тот с грустью сообщил, что теперь не служит в Белой либере и слуга ему не положен. К тому же в кошеле у него нет ничего, да и самого кошеля тоже нет, так что ему впору самому идти в услужение, тем более что происхождение его ничем не лучше происхождения яриадца.

Кирикиль обиженно надул щеки и ответил, что готов служить своему хозяину не только в благополучные времена, но и в беде. И разве он не доказал своими поступками, что не в одном золоте дело? Разве он не подвергал свою жизнь риску, готовый умереть за честь воина? Что же касается происхождения, то стоит ли доверять родовым жезлам? Он уверен, что предки ДозирЭ самого знатного рода, иначе откуда у него столько природной гордости, столько врожденного мужества, столько светлого разума? В общем, он готов и впредь служить ДозирЭ, выполнять любые работы на любых условиях, главное, не ложиться спать на пустой желудок – это самое неприятное, что может быть в жизни.

ДозирЭ еще сомневался, но выход нашел Чапло, который сообщил, что работы на плантациях хоть отбавляй и что он готов платить Кирикилю полтора инфекта в год, не считая еды вволю и двух кувшинов нектара в день. На том и порешили.

Через два дня после появления Кирикиля, ближе к вечеру, вдалеке на пригорке показался внушительный отряд. ДозирЭ взял в руки кинжал, Чапло приготовил самострел, а яриадец вооружился палкой с серпом на конце, предназначенной для сбора медовых орехов. Андэль же спрятали в конюшнях. Мужчины заняли удобную боевую позицию и принялись ждать.

Вскоре всадники приблизились, и ДозирЭ с волнением признал в них белоплащных телохранителей Инфекта.

Воины подъехали к дому и спешились. Вели они себя не враждебно, явно не собираясь действовать силой. ДозирЭ увидел отважного Семерика и выступил ему навстречу.

– Я с удовольствием вызвал бы тебя, ДозирЭ, на поединок, – хмуро сказал первый телохранитель Божественного, не ответив на приветствие, – но, к сожалению, Алеклия строго-настрого запретил мне это делать.

– Что же тебя в таком случае сюда привело? – сдержанно спросил молодой человек.

– Я должен кое-что вручить бывшей люцее Андэль. Не могу ли я ее увидеть?

– Воспользуйся мной, я передам, – предложил ДозирЭ.

– Ни в коем случае – только в руки. Таковы указания, – отвечал Семерик.

Убеждать Семерика хоть в чем-то нарушить высшее повеление было бессмысленно. ДозирЭ в раздумье почесал затылок.

– Не бойся, ДозирЭ, мы не причиним никому из вас зла, как бы этого нам ни хотелось. Как только я выполню поручение, мы сразу покинем это захолустье.

Андэль сама вышла из своего укрытия. Семерик сухо приветствовал девушку и протянул ей небольшой резной ларец из черного дерева. Она приняла его и вдруг едва удержала под внезапным весом.

Белоплащные отказались от любезно предложенной им трапезы и только напоили лошадей. После этого они тут же вскочили в седла и умчались прочь.

ДозирЭ и Чапло подошли к Андэль. Тут же появился Кирикиль, со своим первобытным оружием на плече. Девушка поставила ларец на землю и приготовилась его открыть.

– Будь осторожна, рэмью, – предупредил яриадец. – В ларце может сидеть золотохвостка. Этот изящный способ убийства широко применяется в Яриаде и действует безотказно, потому что никто не может совладать с любопытством – отказаться посмотреть, что лежит в заветном ящичке.

Слова Кирикиля были восприняты более чем серьезно. ДозирЭ отстранил возлюбленную и, пользуясь кинжалом, отогнул щеколду и откинул крышку ларца. Зеленые, красные и желтые лучи ударили ему в глаза. А еще голубое сияние. Мужчины открыли рты: ларец был полон самых изумительных драгоценностей. Золото, изумруды, рубины, алмазы, лотус. Андэль с одного взгляда поняла, что перед ней все ее драгоценности – те самые, которые она получила в подарок от Алеклии и которые во время побега оставила, как бы возвращая, в своих покоях во Дворце Любви.

– О, Великаны! Здесь добра по меньшей мере на пятьсот берктолей! – воскликнул Кирикиль.

– Ошибаешься, – холодно возразила Андэль, – эти камни оценены в тысячу двести берктолей.

– Смотрите, какое-то послание, – заметил ДозирЭ. Он извлек из ларца небольшой свиток и рассмотрел печать из яриадского воска. Она принадлежала Инфекту. – Это тебе. – Молодой человек с хмурым видом протянул находку девушке. Андэль взяла свиток и смело надломила печать…

Это было прощальное письмо Алеклии, обращенное к своей бывшей фаворитке, написанное удивительно изящным слогом. Общее настроение послания было добрым и немного грустным, хотя кое-где и проскальзывали нотки обиды и легкого порицания. В заключение правитель Авидронии просил в память о нем принять эти драгоценности, а в дальнейшем поступить с ними так, как девушке заблагорассудится…

Вечером того же дня после сытной трапезы ДозирЭ почувствовал к своей возлюбленной непреодолимое влечение и впервые после известных грономфских событий решил навестить ложе Андэль. Однако девушка под благовидным предлогом не приняла его темпераментных ухаживаний. Бывший воин разочарованно ретировался в свой угол. Виноватым в своем унизительном отступлении он почему-то посчитал злополучный ларец.

На следующее утро, едва только погасли звезды, старик Чапло, хоть и был подслеповат, заметил в дальних зарослях виноградника скрывающихся людей – двоих или троих. Он сказал об этом ДозирЭ. Тот ничуть не удивился, предположив, что это подосланные убийцы, и тут же составил военный план, по которому Чапло вменялось отвлекать внимание лазутчиков, он же и Кирикиль должны были обойти злоумышленников с тыла, сделав внушительный крюк через сады, и внезапно атаковать непрошеных гостей. Андэль вновь отвели в конюшни. Там же спрятали ларец с драгоценностями Инфекта.

Сначала всё складывалось удачно, но, когда ДозирЭ и Кирикиль завершили свой блестящий маневр, они обнаружили брошенную засаду. Видимо, лазутчики что-то заподозрили и спешно покинули свой наблюдательный пост. По всем приметам люди здесь находились долго – может быть, несколько дней: траву сильно помяли, несколько виноградных лоз было надломано, кругом валялись остатки еды.

ДозирЭ обнаружил едва заметные отпечатки сапог на земле и решил проследить, куда они ведут. Кирикиль, почувствовав охотничий азарт, двинулся за ним, стараясь всеми повадками походить на воина-следопыта из кровожадного племени. Он крался сзади, в десяти шагах, пригнувшись, готовый в любой миг пустить в ход оружие. Следы петляли, местами пропадали вовсе, но вдруг, на суглинистой проплешине, появлялись вновь. Оказавшись на территории чужого землевладения, следопыты остановились. ДозирЭ нашел клочок ткани, застрявший в колючках разросшихся кустов дикого винограда. Он взял его и внимательно рассмотрел. Материя была темно-красного цвета и по плотности напоминала полотно, из которого делались плащи. Вишневые! – догадался ДозирЭ, но Кирикилю ничего не сказал. Затем мужчины вышли к узкой грунтовой дороге, где обнаружили недавнее присутствие лошадей. Видимо, один из сообщников всё это время оставался здесь и вместе с животными терпеливо поджидал возвращения своих приятелей.

ДозирЭ и Кирикиль, огорченные неудачей, вернулись в поместье.

Чуть позже, посовещавшись, взволнованные обитатели плантации решили обеспечить постоянное охранение поместья, для чего условились по очереди, за исключением Андэль, нести стражу. Первым заступил Кирикиль, вооружившись самострелом и кинжалом.

Но к ним никто не наведывался, и постепенно все успокоились. Вскоре, впрочем, на пригорке вновь показались всадники, и маленький «гарнизон», словно по команде, быстро вооружился и приготовился к обороне. Каково же было удивление ДозирЭ, когда он узнал едущего впереди превосходного наездника с гордой осанкой эжина. Идал! Конечно, И дал!

Идала сопровождал Арпад в полубоевой парраде, расшитой золотом, а с ними было еще с полдесятка вооруженных слуг – незнакомых широкоплечих удальцов на горячих мускулистых скакунах. Не скрывая своих чувств, ДозирЭ бросился навстречу.

Идал легко соскочил на землю и тепло приветствовал старого товарища. Они обнялись, будто не виделись несколько лет…

Вечер ознаменовался обильной и весьма продолжительной трапезой под развесистой кроной медового орешника. За одним столом по-походному посадили и хозяев, и слуг. С изысками и яствами грономфских кратемарий соперничать не представлялось возможности, но избалованные городом гости тем не менее были в известной степени очарованы простой и лакомой едой, которую им подавали. Вкус жареного ягненка удивлял, рыба, приготовленная самым обычным дедовским способом, таяла во рту, освежающий нектар навевал легкий дивный дурман и развязывал язык. Простая глиняная посуда придавала пирушке очаровательный деревенский колорит. Ко всему прочему, блюда подавала сама Андэль. Сейчас она, юная скромница в бедной одежде, никоим образом не напоминала ту знаменитую фаворитку Инфекта, о которой давно уже говорила вся Грономфа. И все-таки присутствующие не сводили с нее глаз. Каждый знал, что перед ним именно та удивительная авидронка, которая сумела искусить самого Бога.

Вскоре Идал отослал своих слуг спать. ДозирЭ, в свою очередь, прогнал неугомонного Кирикиля: ему было поручено проводить сомлевшего Чапло. За столом остались два друга и Арпад, которому оба бывших белоплащных воина всецело доверяли и воспринимали его скорее как товарища. В отсутствие лишних ушей ДозирЭ решил было поведать свою печальную историю, но Идал предвосхитил его рассказ: он всё знал, причем в мельчайших подробностях.

– Откуда?!

– Земля слухами полнится…

История самого Идала много времени не заняла. И он, и Арпад телесно не пострадали. Арпада, не подвергая пыткам, быстро выпустили из Круглого Дома, а Идал всё это время находился в своем дворце у «Дороги Предков» и ни с кем бегство люцеи Андэль не обсуждал. Правда, потом возле здания появился отряд Вишневых и пробыл там, время от времени сменяясь, ни много ни мало дней пятнадцать. Идал несколько раз пытался выйти из дворца, но ему преграждали дорогу, и он возвращался. Так что около полумесяца были проведены в своеобразном заточении.

Но беда не в этом. Вскоре военные росторы из Дворцового Комплекса Инфекта, занимающиеся обеспечением партикул, прислали Идалу онис, в котором в сухой и краткой форме, не утруждая себя объяснениями, отказывались от любых совместных с ним дел. В один миг эжин превратился из удачливого негоцианта – именного поставщика Инфекта, в редкостного растратчика. Ведь он уже израсходовал значительные средства: приобрел несколько обширных плантаций и известных мастерских, закупил много кож и всего необходимого, подрядил более полутысячи мастеровых и подручных из числа инородцев. Да и работы уже начал, полагая дело решенным. Со всеми рассчитавшись, Идал с ужасом обнаружил, что потерял не менее пятисот берктолей. К этой сумме пришлось добавить и стоимость вистроги, на которой бежали ДозирЭ и Андэль. Парусник так и не вернули; Арпад по случаю выяснил, что его продали на торгах в пользу Авидронии. Естественно, что Идалу и в голову не пришло требовать по этому поводу «защиты и справедливости».

Однако всё еще было впереди. Вскоре неприятности обрушились на Идала с новой силой. Его ткани вдруг перестали покупаться, несколько кораблей с его товаром затонули в Ночном море, на хлопковых плантациях завелся прожорливый жук-вредитель. Кратемарья «Двенадцать тхелосов» неожиданно потеряла своих завсегдатаев, воинов Белой либеры, ее стали обходить стороной и многие прочие посетители, так что теперь доходов она не приносила, и Идал в конце концов вынужден был уступить настоятельным просьбам (скорее даже требованиям) агентов Инфекта и продал ее, выручив смехотворные деньги. Потом он отдал и несколько остальных кратемарий. К потерям вскоре добавились и два многоярусных доходных дома, поскольку их внешний вид внезапно перестал устраивать Липримарию, а Инициат Построек вдруг задумал на их месте возвести роскошные общественные здания. Эжин решил было купить гомонокл в торговом форуме Алеклии, строительство которого наконец закончилось, но ему отказали, всё значительное состояние Идала Безеликского, завещанное его трудолюбивым отцом, состояние, из-за которого так бесславно погибли его братья, таяло, как дым. Конечно, оставались кое-какие земли и плантации, родовой дворец у «Дороги Предков», загородный дворец под Тафрусом на берегу Анконы, несколько гомоноклов и доходных домов… Но многовековое благополучие древнего рода дало трещину, и виной тому были неведомые злые духи, которые ни на мгновение не оставляли в покое достославного эжина.

– Что ж, рэмы, свобода Андэль всем нам обошлась ох как недешево! – Из-за ближайшего дерева вдруг вышел с важным видом Кирикиль. Он не постеснялся подслушать весь разговор. ДозирЭ запустил в него пустым кувшином, но яриадец без труда увернулся.

Появилась Андэль и стала собирать валявшиеся кругом черепки. Не сложно было угадать, что она слышала последнюю несдержанную реплику. Мужчины замолчали, испытывая крайнюю неловкость…

Друзья пировали три дня. Было съедено невероятное количество блюд из домашней живности, рыбы и всякой дичи, уничтожена гора овощей и фруктов, выпито более половины всех запасов нектара. В перерывах они охотились, занимались рыбной ловлей и упражнялись.

Идал в сопровождении ДозирЭ и Андэль обошел всё поместье. Оно показалось ему довольно запущенным, и он дал рекомендации, как рациональнее использовать землю и какие культуры выгоднее всего на ней выращивать. К тому же оказалось, что Чапло, трудолюбиво и даже самоотверженно хозяйствуя, совсем никудышный торговец. Имея весьма смутные представления о грономфских ценах, все свои урожаи он отдавал значительно дешевле, чем мог бы.

Однажды утром Идал начал собираться назад. Он выглядел отдохнувшим и полным сил. На напутствие ДозирЭ он ответил, что, несмотря на понесенные убытки, не унывает и собирается в ближайшее время привести в исполнение один из своих тайных планов, призванных поправить его дела. Столь же жизнерадостен был и Арпад.

Прощаясь, Идал протянул другу тяжелый кошель, напоминающий скорее мешок, полный монет. ДозирЭ наотрез отказался его принять, и некоторое время друзья препирались. Тут вдруг из-за спины ДозирЭ раздалось нытье Кирикиля:

– Хозяин мой добрый! Прежде чем отказываться от бескорыстной дружеской помощи, подумай лучше о несчастном голодном яриадце, который потерял всякую надежду получить плату за свое преданное служение. Подумай и о себе: ведь кошель твой безнадежно пуст, словно в нем завелись гаронны. А ведь теперь на твоем попечении самая прекрасная девушка Авидронии, которой, несомненно, потребуется многое, чтобы не чувствовать себя обделенной вниманием и заботами.

ДозирЭ уступил.

Когда гости покинули землевладение, молодой человек некоторое время смотрел им вслед, а потом присел на корточки и высыпал на землю содержимое кошеля. Он полагал, что тяжесть кожаному мешку придают серебряные инфекты и что в нем всего инфектов двадцать, но на траву вдруг посыпались сверкающие золотом берктоли с чеканным профилем Сафир Глазза. Всего их оказалось двадцать пять.