Текст книги "Шерас. Летопись Аффондатора. Книга первая. 103-106 годы"

Андэль вспыхнула и закрыла от стыда лицо руками. Справившись с чувствами, она неуверенно отвечала:

– Не знаю.

Она подумала о Туртюфе, который приносил акелине колоссальный доход, о расчетливой Жуфисме, которая ни за что не расстанется со своей лучшей люцеей, о росторах Инфекта, ежедневно посещающих акелину для подробного изучения денежных книг. О, если бы она была обычной островитянкой, получавшей пять – десять фив за встречу! Тогда она стоила бы намного дешевле!

– Не знаю. Тебе следует поговорить с Жуфисмой или с росторами Инфекта. Может быть, инфектов сто…

Теперь настала очередь смутиться ДозирЭ. Он слышал, что посетители акелин иногда влюбляются в прекрасных «подписанток» и вносят за них выкуп, освобождая их от обязательств перед Инфектом. Но во всех этих историях никогда не встречались столь крупные суммы. Сто инфектов! Это же куча золота, целое состояние! Родившись в бедной семье, которая к тому же не избежала мора и многих других напастей, молодой человек привык с детства к скудной пище, безденежью, бесконечным горьким разговорам о долгах. Даже собственный кошель у него появился всего лишь год назад, когда он отправлялся в лагерь Тертапента.

– Ничего, я что-нибудь придумаю, – сказал ДозирЭ не совсем уверенным тоном.

Андэль недоверчиво усмехнулась: что можно было придумать в такой неразрешимой ситуации?

– Иди ко мне. – Андэль протянула руки. – Пусть хотя бы этот день станет для тебя счастливым, – произнесла она.

– О! – воскликнул ДозирЭ и прошептал короткую молитву.

Воин обнял люцею, тут же почувствовав жаркое томление, и поцеловал ее в алые губы. Их горячие тела тут же переплелись в мучительной схватке, и умудренная в ласках юная авидронка нисколько не уступала в напоре доблестному воину.

В нескольких шагах, за густой листвой церганолии, стояла та буроволосая инородка, вислогрудая служанка, которую некоторое время назад прогнал молодой воин. Низкорослая широконосая смуглянка завороженно наблюдала за разыгравшимся перед ней зрелищем, изнывая от непреодолимого желания. Но более того ее мучила недобрая зависть, а еще осознание великой несправедливости богов, которым она была так предана, искренне надеясь на их ответные милости…

Глава 24. Сто четвертый год

Наступил сто четвертый год, и вместе с ним пришли столь разительные перемены, нарушившие привычный авидронский уклад, что летописцы с этого года открыли новый том своих записей. И дело было не только в новых угрозах, заставивших Авидронию окончательно превратиться в империю «щита и меча» и бросить почти все ресурсы на формирование новых боеспособных партикул, не только в войне. Но и в том, что Алеклия возвысил и укрепил свою державу не одними победными битвами и сражениями, но многими и многими славными мирными делами.

Пока Лигур при помощи двухсот опытных партикул завоевывал Иргаму, пока шестидесятитысячная Походная эргола сражалась в далекой Лидионезе, защищая униженные племена дологов, пока Ворадж умиротворял беспокойных маллов, а также возводил по всему Междуречью укрепления, пока десятки посольств подарками, дружеским увещеванием, а то и прямыми угрозами пытались склонить на свою сторону свободные города, полисы, страны и союзы стран, в это самое время Алеклия занимался внутренними проблемами и немало преуспел в этом.

Прежде всего правитель поспешил разрушить податную систему, существовавшую в Авидронии с незапамятных времен. С первого дня своего правления Инфект присматривался к деятельности Липримарий и сборщиков десятин. Едва ли не каждый день, разбирая жалобы земледельцев, ремесленников, торговцев, ежедневно вывешиваемые на стене посланий, Алеклия испытывал глубокие сомнения в разумности государственного устройства своей страны. Поборы, произвол, ограбление, особенно на окраинных территориях – всё это было обычным делом. Иногда из некоторых липрим начинался массовый исход жителей: люди не желали терпеть издевательства местной власти. Божественный несколько раз самолично принимал участие в расследованиях и жестоко карал провинившихся росторов. Было множество случаев, когда пресловутая десятина взималась ежегодно не от прироста доходов, а от всего имущества авидронов. А если такая подать вовремя не вносилась, за год просрочки сумму долга удваивали. Денежные книги государства при этом красноречиво свидетельствовали, что львиная доля сборов в том или ином виде расходуется в большой степени на содержание самих же Липримарий и сборщиков податей. То есть податная система Авидронии прежде всего кормила сама себя, не принося государству ожидаемой прибыли. Так, расходы на содержание сборщиков десятин достигли к сто четвертому году необычайных размеров: все они имели высокое жалованье, жили во дворцах и имели множество слуг, но при этом часто попадались на воровстве и подделке денежных книг, занимались поборами и творили вопиющее беззаконие. Был случай, приведший к неповиновению Грономфе нескольких влиятельных неавидронских общин, когда сборщик податей требовал каждую триаду доставлять к нему самых красивых незамужних девушек и, получая сие, вместе с друзьями жестоко глумился над юными созданиями. В тот раз Алеклия по совету Провтавтха простил восставшие территории и на глазах местных жителей казнил сборщика податей и нескольких росторов Липримарий, а имущество казненных раздал пострадавшим.

Вернувшись из Иргамы и направив свои усилия на дела гражданские, Алеклия первым делом взял и отменил все подати, взимаемые с граждан и с ремесленных братств, постепенно подавив молчаливое неповиновение Липримарий, лишившихся основных источников существования. Огромные доходы Авидронии, полученные в сто третьем году, превысили на семьсот тысяч берктолей понесенные расходы, несмотря на все военные издержки и грандиозное строительство. Сразу после отмены податей в страну устремились потоки инородцев из ближних и дальних мест. Люди бросали всё и бежали в Авидронию от произвола своих правителей, обычно обиравших несчастных подданных до нитки. Переселенцев было так много, что пограничные отряды поначалу не знали, что делать, и вовсе сбились с ног. Всевозможные торговцы, ремесленники, мастеровые, беглые рабы, обретавшие внутри авидронских границ свободу, земледельцы, ремесленники – все со своими семьями и нехитрым скарбом хлынули в авидронские города и поселения, вызвав даже некоторое недовольство коренных жителей. Благодаря переселенцам прибыль кратемарий, Ристалищ, акелин и других доходных государственных заведений выросла еще больше, хотя Божественный под давлением народных собраний и был вынужден отдельными законами ограничить наплыв инородцев. Провтавтх всё происходящее одобрял и с улыбкой называл великим перемещением народов. Он же поспешил настроить возглавляемый им Совет Пятидесяти в пользу правителя.

Далее Инфект реорганизовал и сами Липримарий, значительно сократив их количество и численность служащих в них росторов. В Грономфе он оставил лишь восемь Липримарий, а на всю Авидронию – пятьдесят три. Территории тоже перекроили. Всё имущество Липримарий передавалось в ведение специально созданного Инициата, а оставшиеся липримары превратились в прямых исполнителей воли Инфекта и не имели возможности, да и необходимости, обосабливаться. Сопротивление же, которое липримары повсеместно организовали, быстро и жестоко подавили. Такое переустройство давно назрело, ибо чрезмерная власть, вверенная липримарам устаревшими порядками, привела к тому, что некоторые земли, особенно населенные неавидронскими общинами, едва ли подчинялись Инфекту. Наместники по собственному разумению распоряжались огромным имуществом и получаемыми доходами, не желая делиться с Грономфой. Они вели дела, будто самостоятельные правители, и неохотно признавали решения народных собраний, состоящих по закону только из авидронских граждан, ставших белитами. Некоторые липримары, прикрываясь лозунгами о свободе и независимости, даже пытались отложиться от Авидронии, только терпеливо выжидая, когда центральная власть ослабнет и будет не способна к подавлению бунтов. Во все города Алеклия послал отряды Вишневых, которые, где переговорами, а где и силой, быстро навели порядок. После изучения денежных книг более чем в двухстах Липримариях обнаружили пропажу крупных сумм. Каждого второго липримара подвергли ристопии и отправили либо на шпату, либо на серебряные рудники. Вместе с наместниками пострадали и враждебно настроенные наследственные эжины, многие из которых объединились в тайные лиги, добиваясь ослабления центральной власти.

Рестории, после недолгих прений, всецело согласились с новым территориальным устройством.

Лишь немногие расценили действия Инфекта как переворот, нарушивший государственное устройство. Но сладкоголосому Провтавтху, совершившему длительную поездку по авидронским местностям, удалось убедить сомневающихся в том, что происходят давно назревшие перемены, крайне необходимые для должного управления страной. Ведь подобные важные деяния ни в коей мере не ущемляют прав Граждан. Народные собрания не упразднены, а лишь укрепились в своем положении!

Последствия всех этих великих свершений оказались настолько благотворными, что Алеклии пришлось срочно обустраивать новые хранилища для переполнивших казну доходных поступлений.

После Липримарий Инфект взялся за родовые общины, которые были еще недопустимо сильны, особенно на окраинах страны, и часто подменяли собой народные собрания. Жестоко подавив несколько бунтов, начатых в обособленных родовых поселениях, он издал указ о полном запрете старинного сословия «колесничих», представители которого составляли родовые верхушки, и окончательно вверил всю полноту местной власти Ресториям и обновленным Липримариям. Он даже под страхом наказания запретил хранить родовые жезлы, указывающие на принадлежность человека к тому или иному древнему роду. Знатью должны были быть только эжины, Избранные, Друзья – все достойнейшие Граждане Авидронии, к которым относились и влиятельные росторы, и видные военачальники, и умнейшие тхелосы, и все богатейшие авидроны. И не имело значения, в семье ли государственного деятеля, воина, горшечника или разносчика воды родился человек.

Начало сто четвертого года было сопряжено и с большими изменениями в религиозной сфере. Оставшиеся святилища Гномов закрывались или уничтожались, храмовые богатства, накопленные веками, передавались в казну, советы жрецов разгонялись, а непокорные жрецы подвергались ристопии. Поднявшиеся в связи с этим народные волнения постепенно утихли, в особенности после того, как Инфект согласился не трогать несколько древнейших храмов и даровал прощение многим из тех, кто с мечом в руках защищал старую веру. Одновременно по всей стране с размахом возводились храмы Инфекта, поражая обывателей своими размерами, красотой и величием.

Вскоре после возвращения в Грономфу Алеклия заложил сразу четыре новых города, выбрав для них места на отдаленных спорных территориях. Они должны были стать важными опорными пунктами, необходимость в которых давно назрела. Оказалось, Божественный одарен от природы талантами градостроителя, и он лично спланировал в этих городах кварталы и улицы, уделив особое внимание водопроводу и сточным каналам, торговым форумам и общественным зданиям, сооружениям для состязаний и развлечений. А главное – мощным укреплениям. Все частные дома и дворцы вместо крыш должны были иметь хироны – «для красоты, которую даруют древа и цветы и ради их чудных запахов, а еще для чистого воздуха, коим наполняем грудь, и для отдыха в тени, и для экономии городской земли, а наиглавнейшее: во время осады – для пропитания». В каждый из этих городов переселили по пятьдесят тысяч Граждан со своими семьями, а чтобы в добровольцах не было недостатка, все семьи получали в дар кусок земли и по десять золотых инфектов.

Внутри старых городов Божественный полным ходом возводил дворцы. Ристалища и форумы Искусств, Тхелосалы и ходессы – целые кварталы вырастали там, где раньше зияли пустыри: Библиотеки, Атлетии, Театры, Ипподромы, Цирки, музыкальные и танцевальные подиумы, а также купальни, кратемарьи, акелины, многоярусные государственные дома. Самыми богатыми и известными людьми Авидронии, помимо военачальников, становились зодчие, которым Инфект платил огромное жалованье, дарил дворцы и обширные поместья.

Алеклия проводил время в заботах о государстве и его гражданах. Он ввел запрет на нищенство и попрошайничество, но перед этим облагодетельствовал едва ли не каждого бродягу и бедняка хотя и небольшой, но достаточной для пропитания суммой, призвав их к оседлости и честному труду; а для старых, больных и убогих, одиноких и беспомощных, в особенности для бывших воинов партикул, создал особые колонии. Он подробно изложил торговые законы, которые, с одной стороны, защищали собственность и право каждого беспрепятственно торговать в обусловленных местах, а с другой – преследовали недостаточно честных торговцев, и жестоко карал хитроумных мошенников, наводнивших рынки и торговые форумы авидронских городов. Для увеличения рождаемости Божественный определил белитам плату за каждого новорожденного – два инфекта за мальчика и пол-инфекта за девочку. Чтобы содержатели крупных поместий не скупали поля и сады мелких землевладельцев и не ущемляли государственных арендаторов, которые вносили в казну немалую годовую плату, Инфект запретил одному человеку или роду владеть землями свыше тысячи размеров, а также приказал Липримариям строго следить за тем, чтобы любой землевладелец свои земли обязательно возделывал, чтобы участки не пустовали. Росторам же, снабжающим армию, он приказал закупать провизию только на специально организованных торгах, где небольшие хозяйства обладали бы теми же правами, что и крупные. Ту же политику Алеклия осуществлял по отношению к большим ремесленным братствам, которые повсеместно вытесняли маленькие мастерские и мастеровых-одиночек.

В сто четвертом году Инфект построил по всей стране государственные Денежные приходы, одновременно упразднив монетные столы Липримарий. Крупные ростовщики, хранители и менялы, потеряли большую часть дохода и, чтобы выжить, вынуждены были умерить свои аппетиты и ссужать деньгами заемщиков на значительно более выгодных условиях. Чуть позже Божественный выкупил у ростовщиков старые долги белитов, истратив на это около миллиона инфектов, и даровал им полное освобождение от прошлых кабальных денежных обязательств.

Много внимания Инфект уделял дорогам и общественным экипажам. В сто четвертом году, в дополнение к существующим, он построил целую сеть новых дорог, связав между собой разные авидронские города, а также саму Авидронию с другими местностями и странами. Все дороги, как и прежде, мостились на подсыпанной высоте, на глубоком многослойном основании, они были достаточно широки и имели водостоки и множество грунтовых ответвлений. Любые преграды: леса, горные массивы, широкие реки – легко преодолевались, благодаря инженерному гению тхелосов и тяжелому труду тысяч мастеровых и их подручных. Введенные дороги тут же обустраивались почтовыми постами, храмами Инфекта, торговыми форумами, военными лагерями, заставами и всевозможными укреплениями. Рядом с построенными дорогами кипела жизнь: возникали поселения торговцев, ремесленников, бывших цинитов партикул. Здесь оседало множество переселенцев, чувствующих себя в большей безопасности вблизи оживленных авидронских путей.

Общественный извоз приносил Авидронии с каждым годом всё больший и больший доход. Внутри крупных городов, в особенности таких, как Грономфа, было уже сложно передвигаться пешим способом: требовалось слишком много усилий и времени на преодоление больших расстояний. Огромная часть населения проживала в многоярусных доходных домах и не могла содержать лошадей. Благодаря этому в моду постепенно входили особые экипажи, изобретенные еще Радэем Великолепным, число которых с каждым годом удваивалось волею заботливого правителя. В начале сто четвертого года по указанию Алеклии изготовили десять тысяч удобных и вместительных повозок, и каждая, снабженная шестеркой лошадей тягловой породы, могла перевозить не менее двадцати человек. Наладились конные линии между городами, и люди с удовольствием пользовались ими, тем более что плата назначалась весьма умеренная.

Во всех своих делах Инфект всемерно опирался на народные собрания и следовал советам своих умнейших помощников, первым из которых не без оснований считался известный всей Авидронии главнейший член Совета Пятидесяти Друзей досточтимый тхелос Провтавтх.

* * *

В первый день сто четвертого года Громоподобный Фатахилла, Интол всех интолов странствующих племен флатонов и народов Темного океана, стоял на берегу пролива Артанела недалеко от портового города Бузу. Воды пролива были неспокойны, пенистые холодные гребни угрожающе накатывали и, ударяясь о крутые скалистые берега, рассыпались тысячами брызг.

«Если б переправа происходила сегодня, – подумал Фатахилла, – флатонов трудно было бы удержать, ведь они сто лет ждали высадки на материк. Неминуемо многие плоты разбились бы о крепкие берега либо не выдержали натиска бурных вод, и тысячи воинов нашли бы успокоение в подводном царстве мерзкого Букорозица. Какое страшное было бы предзнаменование перед грядущей войной!»

Фатахилла со страхом представил себе гибель тысяч воинов в первый же день великого похода. А ведь поначалу он определил переправу именно на первый день сто четвертого года. К этому времени множество плоскодонных судов должны были спустить на воду, и на них погрузились бы первые сто тысяч воинов со своими семьями, имуществом, повозками, рабами, животными.

Пошел дождь, холодный, хлесткий, и Громоподобный запахнулся в меховую мантию и надвинул на брови шарпер. Он оглянулся назад, где в десяти шагах от него замер отряд личной охраны и с ним несколько самых преданных интолов и племенных вождей, включая Бузилл Арагосту – Первого Принца. Фатахилла подумал о том, что все эти коленопреклоненные вассалы и преданные воины завтра, в случае провала похода, обвинят во всем его – своего правителя, даже если проиграют все сражения сами, без его участия. Флатоны не любят побежденных вождей, очень не любят. Они начнут строить козни, плести интриги, чтоб устранить его, Интела интолов. И кто знает, может быть, и сам Бузилл Арагоста, его старый соратник и лучший военачальник всех времен, примет участие в одном из самых гнусных заговоров.

В сущности, зачем ему, Фатахилле, этот поход? Он – владыка острова Нозинги, такого же большого, как часть континента, имеет все, о чем только можно мечтать, – золото, власть, поклонение миллионов. Если кому и нужна новая война, так только вот этим молодым вождям и принцам, жаждущим свежей крови. И не жертвенной крови одногорбых дромадеров, а горячей крови авидронов, яриадцев, медиордессцев. Эти гордые флатоны, стыдящиеся бедности, снедаемые тоской по кочевому раздолью предков и преисполненные честолюбивыми желаниями, рвутся на просторы материка. Им нужны рабы и деньги, они мечтают подчинить себе целые народы, которыми они будут править с изощренной жестокостью, а сами при этом – жить во дворцах, утопая в роскоши, и наслаждаться бесконечными оргиями на континентальный манер.

«Впрочем, – подумал Фатахилла, – он потому и остается тем, кто он есть – их повелителем, их господином, – что еще много лет назад, сменив на троне своего отца, прежде всего пообещал своим подданным новый, третий поход на континент. И, увидев впереди заветную цель, флатоны поверили ему, пошли за ним».

Все эти годы не прекращались приготовления к походу. Громоподобный не помнил дня, чтобы он не посвящал хотя бы какое-то время заботам об армии или вопросам, связанным с грядущей войной. За всё это время удалось изрядно пополнить казну, поработив и разграбив большую часть стран и городов на побережье Темного океана, подчинить своей воле добрую половину континентальных правителей – трусливых, жадных, завистливых. Он создал из флотилий лимских пиратов мощный флот. В период его правления количество рабов во владениях флатонов увеличилось на десять миллионов. Теперь, пока рабы работали, воины острова Нозинги могли посвятить всё свое время военным маневрам и состязаниям.

Но главное достижение – конечно, Берктоль. Шесть лет понадобилось Фатахилле, чтобы подобраться к Сафир Глаззу. Еще четыре года ушло на то, чтобы приручить жадного самодовольного эйпросца. И вот Мудрейший, Главный Великий Юзоф Шераса, в его полном распоряжении. Смешно, но в Совете Шераса уже давно идут дебаты о принятии Интолий флатонов в Берктольский союз. Ничего фантастичнее нельзя было и придумать.

Фатахилла вновь вернулся мыслями к переправе, к тем причинам, которые заставили его изменить первоначальные планы. Он опять оглянулся и поманил пальцем посланников Бионриды, которых прихватил с собой в эту поездку на побережье. Окруженные воинами, бионриды, ни живые ни мертвые, подошли, спотыкаясь об острые камни, к инголу флатонов.

– Почему вы до сих пор не закрыли Нозинги? – грозно спросил Громоподобный, не дав послам и рта открыть…

Фатахилла уже несколько раз требовал от Атревида Послушного не пропускать авидронские корабли через Бионриду в воды Темного океана. Форт Нозинги, который принадлежал бионридскому инголу, надежно оседлал реку Анкону в самом ее узком месте – у моря Кафков, и был способен остановить целую флотилию боевых кораблей. Позиции и сооружения грозного форта тянулись по побережью три с половиной тысячи шагов, а на стенах, нависающих над водой, было установлено полторы тысячи больших метательных механизмов. В самом узком месте на дне реки лежала толстая цепь, которая по мере надобности могла подниматься и полностью останавливать движение всех галер. При Нозинги был небольшой военный порт, в котором постоянно находилось несколько десятков боевых кораблей среднего размера, а также несколько сот быстроходных таранных, морских и речных лодок.

Бион (столица Бионриды) испокон веков подчинялся воле флатонов и выплачивал грозным соседям откуп. Когда сто с лишним лет назад на деньги флатонов в Бионриде соорудили форт Нозинги, бионриды стали требовать с кораблей, проплывающих по Анконе, пошлину. И с торговцев, спешащих доставить свои товары в Грономфу или в другие города и страны, и с авидронов, желающих, наоборот, попасть в прибрежные воды Темного океана. Когда пошлина назначалась слишком большая, авидронские инфекты угрожали разрушить Нозинги, и всё на некоторое время возвращалось на свои места. Тридцать лет назад, после очередного увеличения судоходных поборов, у стен форта появились грономфские пешие партикулы. Нозинги был взят штурмом, и интол Бионриды в страхе принял теперь уже все условия авидронского инфекта.

Фатахилла готовился к переправе своих войск на континент и единственное, чего мог опасаться, – это авидронских корабельных армад. Год назад он посоветовал, настоятельно посоветовал бионридскому интолу перекрыть проход по Анконе для всех авидронских судов – и военных, и торговых. Атревид до сих пор не выполнил его просьбу, а лишь вновь увеличил размер пошлины, и то после долгих колебаний. Авидроны по-прежнему продолжали курсировать в проливе Артанела и вдоль всего побережья Темного океана. Их торговые караваны защищали мощные военные флотилии. Сам Фатахилла не имел собственного крепкого военного флота – флатоны справедливо считались никудышными мореходами, а лимские пираты, ленивые наемники Громоподобного, которые должны были обеспечить поход с моря, до сего времени старались избегать крупных морских сражений с Авидронией. Пока Нозинги окончательно «не поднял цепь», Фатахилла опасался спускать плоты на воду, начинать переправу: Алеклия мог выслать флот и потопить многие из них.

– Почему вы до сих пор не закрыли Нозинги? – повторил Громоподобный, не получив ответа на свой вопрос.

– О Интол интолов! Наш правитель просит тебя повременить с закрытием Нозинги, – заговорил один из послов, тот, что был знатнее, выше ростом и посмелее. – Наступает время выплаты тебе очередного откупа, но Атревид не сумел собрать и третьей части необходимой суммы. Если в казну перестанет поступать золото от судоходных пошлин, он и вовсе не сможет заплатить. Пощади, великий вождь, разреши пропускать авидронские корабли хотя бы до тех пор, пока не будут собраны все деньги. Наш интол Атревид Послушный припадает к твоим ногам и нижайше просит об этом. За этим нас и прислал к тебе.

И послы опустились на колени. При этом они не видели лица Фатахиллы. А если б видели, то в ужасе бежали бы. Глаза Громоподобного налились кровью, а на бычьей шее вздулись вены. Интол флатонов не помнил, когда в последний раз чувствовал себя настолько оскорбленным. Он выхватил из-под мантии изогнутый кинжал и одним движением перерезал горло бионриду – тому, кто только что говорил. Раненый захрипел и повалился на землю. Другой посол попытался вскочить, но Фатахилла поставил ему на спину ногу в красном сапоге.

– А теперь послушай меня, бионрид. И запомни, чтобы в точности передать своему интолу. Скажи Атревиду, что мне известно, сколько у него золота в казне, как бы он ни прибеднялся. Его доходы с медных рудников и с продажи рабов теперь настолько велики, что я, пожалуй, увеличу размер откупа. Всё равно ваш правитель тратит полученные деньги бестолково: создает большую армию, которая ему не поможет, если придут флатоны, отвлекает простолюдинов от работы бесконечными празднествами. Я этим золотом распоряжусь с большей для нас обоих пользой.

Фатахилла убрал ногу со спины посланника и разрешил ему подняться.

– И еще скажи Атревиду, – продолжил Громоподобный, – чтобы не гневил флатонов и немедленно закрыл Нозинги. А если он уже снюхался с Алеклией, то пусть молится к смерти, ибо коротко будет время ее ожидания. В подарок же Атревиду я посылаю голову твоего соплеменника. Передай ее своему интолу непременно. Пошел прочь.

Посол попятился назад и исчез за спинами хмурых телохранителей.

Вскоре Фатахилла уже находился в Бузу, в одном из своих Небесных шатров, коих по всему острову у него имелось великое множество. Это был дворец, отдаленно напоминающий огромный шатер, – такие возводили только флатоны и только на острове Нозинги.

Он скромно отобедал, лишний раз подчеркнув свою умеренность в еде, которая в преддверии похода была в моде, считаясь признаком готовности к любым лишениям, и удалился в небольшой портофин – залу для работы со свитками, где засел за онисы. При нем находился Ноа – раб двадцати пяти лет, родом откуда-то из Бантики, который некогда был подарен Интолу интолов бионридом Атревидом. Ноа знал два десятка языков, на которых говорил, читал и писал, разбирался во многих науках и обладал красивым почерком. Кроме того, он был скромен, исполнителен, понятлив и всё схватывал на лету. Фатахилла настолько уверился в способностях раба, что даже поручал ему кое-какую межгосударственную переписку и, погруженный в заботы о будущем походе, иногда даже забывал ею поинтересоваться. Многие правители крупнейших государств поразились бы до глубины души, если б узнали, что переписывались – унижались, молили о пощаде, о чем-то просили – с молодым рабом-тхелосом, а не с великим вождем. Это он – тщедушный светловолосый юноша, используя лексику Громоподобного, запугивал их, оскорблял, шантажировал, требовал золота…

Но сегодня, вопреки обыкновению, у Ноа скопилось много вопросов к хозяину. В том числе, перед ним был онис Хавруша, в котором Верховный военачальник Иргамы предсказывал скорое падение Кадиша и умолял Фатахиллу как можно быстрее начать поход. Послание уже отлеживалось довольно долго и пока так и не удостоилось ответа. Фатахилла с некоторых пор перестал интересоваться Иргамой. Его увлекли проблемы Берктоля, лимских пиратов и Лидионезы, недавно вступившей в войну с авидронами.

После непродолжительной совместной работы ученый раб добрался до ониса из Иргамы и спросил Фатахиллу:

– Что же все-таки ответить Хаврушу?

Фатахилла недовольно скривил губы:

– О чем он там скулит, этот жирный пес, я позабыл?

– Он пишет о том, с какой великой пользой израсходовал твои деньги. Также сообщает, что послал к маллам своего лучшего лазутчика, который постарается добиться, чтобы горцы наконец-то открыто выступили против Авидронии – это я его просил…

– Ловко! Молодец! – перебил Громоподобный.

– Потом говорит, – продолжал Ноа, заглядывая в онис, – что проиграл битву под Кадишем… («Это мы и без него знаем, дальше».) Что авидроны послали в Иргаму почти все свои партикулы («Превосходно!»), но что силы самих иргамов на исходе и что Кадиш скоро падет. Он просит тебя, памятуя о твоих обещаниях, как можно скорее начать поход флатонов, ибо считает, что лучшего момента нельзя и придумать… Ну так что ответить Хаврушу?

Фатахилла пожал плечами.

– Ничего не отвечай, – сказал он после некоторых колебаний. – Лучше напиши интолу Эйпроса, чтобы от моего имени немедленно послал Тхарихибу двести пятьдесят тысяч берктолей.

Ноа, не моргнув глазом, что-то пометил в своих записях и перешел к следующему посланию…