Текст книги "Шерас. Летопись Аффондатора. Книга первая. 103-106 годы"

Вся Белая либера разместилась на великолепных кораблях «Белой Армады». ДозирЭ впервые в жизни взошел на палубу галеры и чувствовал себя весьма неуютно, правда, до тех пор, пока корабль «противника» не был намертво «схвачен» «когтями гаронна», по которым телохранители Инфекта бросились на абордаж. Здесь молодой человек выхватил из ножен меч Славы и с облегчением почувствовал себя в знакомой стихии. Военачальник-наблюдатель вынужден был почти сразу остановить бой во избежание увечий и отдал победу кораблю «Белой Армады».

Вечером того же дня ДозирЭ и Идал сидели в кратемарье «Двенадцать тхелосов». На жаровнях шипели и дымились жирные тушки птиц, рыб, речных каракатиц и добрые куски мяса крупных животных.

Старый лючинист устало цеплял струны, извлекая из инструмента печальные звуки, и что-то напевал себе под нос. На него никто не обращал внимания. Слуги, понукаемые окликами, сбились с ног, разнося посетителям яства и сосуды с охлажденными напитками или горячие настои. Народу собралось так много, что приходилось напрягать голос, чтобы собеседник разбирал, о чем идет речь.

Поводом для возлияний послужило сегодняшнее сражение. Впрочем, Идал был опечален свалившимся на его плечи горем, и воины отправились в город, скорее просто последовав примеру большей части свободных от страж белоплащных. Дело в том, что у Идала внезапно скончался отец, как раз в те дни, когда Белая либера сопровождала Инфекта к Великой Подкове, и воин глубоко переживал потерю, тем паче что не смог присутствовать при его сожжении на могильне, как того требовал строгий обычай. Нельзя было утверждать, что Идал горячо любил своего родителя. Вряд ли он мог испытывать сильные родственные чувства к отцу-тирану, человеку крутого нрава, часто жестокосердному и к тому же – истому старообрядцу. Но молодой эжин не мог простить себе собственных поступков, особенно когда бросил семью и семейные дела и уехал в военный лагерь обычным новобранцем. Он винил себя прежде всего в том, что так и не успел получить настоящее прощение отца, вместо той вымученной фразы, больше похожей на оплеуху, которой удостоился по возвращении из Иргамы.

Однако отец Идала, даже уйдя по звездной дороге в божье небытие, не оставил строптивого сына в покое. В своем предсмертном имущественном онисе он, неожиданно для всех, пренебрег другими своими семерыми сыновьями, которые всю жизнь усердно трудились на торговом поприще, каждый, вперед другого, стараясь завоевать расположение отца. Он назначил первым и главным наследником именно Идала, оставив ему всё семейное дело: ткацкие мастерские, плантации льна, хлопка и тоскана, лавки, гомоноклы, кратемарьи, родовой дворец и несколько многоярусных доходных домов, заселенных частными съемщиками. Братьям же Идала досталось всего по тысяче инфектов.

– Что же ты печалишься, достойнейший эжин? – говорил восхищенно ДозирЭ, потягивая из расписного кубка вино. – Поздравляю, ты теперь богат, как Спиера!

– Ты не знаешь еще самого главного, – не разделяя радости друга, ответил наследник. – Всем этим богатством я завладею лишь при условии, что покину Белую либеру и займусь семейными делами. И сделать это я должен в течение года, иначе всё отойдет моим братьям. А пока в моем кошеле не прибавится и медной монеты.

– Вон как! – почесал затылок ДозирЭ. – Я не встречал более хитроумного человека, чем твой отец. Что же ты решил?

– Не знаю. Но во всем этом я вижу предзнаменование, – уклончиво ответил Идал.

Слуга кратемарьи принес блюда с птицей, рыбой и овощами и новый сосуд вина. Он прислуживал им как-то неловко, чем вызвал некоторое недовольство белоплащных воинов. Это был средних лет мужчина, по виду бывший цинит, худой, с лицом, покрытым старыми шрамами и изъеденным оспой. Светлые прямые волосы, чуть тронутые сединой, ниспадали ему на плечи. ДозирЭ почувствовал, что где-то видел этого человека.

– Постой, – задержал слугу озадаченный грономф. – Ты, случаем, не служил в партикуле монолита «Неуязвимые» в сто третьем году?

– Нет, рэм.

– Хм, но твое лицо мне весьма знакомо. Может быть…

– Если тебе так угодно, достойный воин, то я тебя узнал сразу, – подсказал служитель кратемарьи. – Я – бывший десятник городских стражников Арпад. Если помнишь, чуть более года назад ты схватился с маллами в кратемарье у площади Радэя. Я надел на тебя красный колпак и препроводил в Липримарию, а на следующий день отпустил, считая в происшедшем невиновным.

– Арпад! – обрадовался ДозирЭ. – Если б ты знал, как я тогда был тебе благодарен! Идал, это тот самый гиоз, о котором я тебе рассказывал.

Идал кивнул головой, показывая, что всё понимает.

– Спасибо, рэм, – отвечал Арпад. – Я еще раз убедился, что поступил правильно. Боги расставили всё по своим местам. Ты охраняешь Инфекта вместо того, чтобы нести незаслуженное наказание, а следовательно, занимаешь одно из самых почетных мест в обществе. И я уверен – ты заслужил это право в честном бою. Еще раз спасибо, а теперь я должен идти…

– Стой же, – воспротивился ДозирЭ. – Сядь с нами. Эй! – позвал он другого служителя кратемарьи. – Нам нужно поговорить с этим рэмом. Вот тебе фива. Выполняй его работу столько, сколько потребуется.

Слуга взял монету, приложил пальцы ко лбу в знак согласия и благодарности и удалился. Арпад сел в резные кресла напротив блистательных воинов Белой либеры. Первое время он, смущаясь, робко оглядывался.

ДозирЭ налил бывшему стражнику вина, подал кубок и спросил:

– Но что же с тобой случилось? Почему ты обменял хвостики десятника городских стражников на скромные одежды подручного кратемарьи?

– Стоит ли ворошить прошлое? – погрустнел Арпад. – Впрочем, если вам угодно выслушать мою историю…

И он рассказал о том, как всё получилось. Как уже известно, явившись в кратемарью на шум схватки и призывы о помощи, десятник застал трех инородцев, знатных, но дикарского вида, вступивших в схватку с высоким юношей, по виду белитом и грономфом. Один из чужеземцев был ранен и истекал кровью, другой, с окровавленной грудью, их вожак, – сражался с авидроном, третий пытался незаметно зайти в тыл грономфу. Арпад и его подчиненные набросились на нарушителей спокойствия и умерили их пыл при помощи своих дубинок, а потом всем натянули на головы красные колпаки и отвели в Липримарию. На следующий день, поговорив с виновниками схватки и опросив свидетелей, десятник гиозов уверился в том, что ДозирЭ – юный грономф, направляющийся в лагерь Тертапента, ни в чем не виноват. Напротив, он вел себя весьма достойно, так, как и следовало каждому Гражданину.

Однако уверенность в том, что мужественному новобранцу ничего не грозит, быстро улетучилась. В залу Наказаний явился айм Вишневых и заставил отпустить пленных инородцев. Выяснилось, что схваченные горцы – послы племенного союза, известные вожди маллов, которые должны были накануне встречаться с самим Алеклией в его Дворце. Вместо этого их жестоко избили (помимо прочих нанесенных им увечий, гиозы выбили одному из вождей глаз) и бросили в темницу. «А звали этого Вишневого, кажется, Сюртаф, нет, Сюркаф…»

– Сюркуф?! – вскочили воины Белой либеры. – Его звали Сюркуф?

– Точно так, – отвечал Арпад, немало удивившись тому, что белоплащные знают имя Вишневого.

…Вскоре Арпад понял, что ни в чем не повинного юношу в самое ближайшее время переведут в Круглый Дом, откуда мало кто выходит живым и невредимым, и попытаются обвинить в самых немыслимых преступлениях. Дело пахнет большой ристопией… Если не главной…

Остро чувствуя несправедливость и сам до глубины души оскорбленный маллами и сотником Вишневых плащей, гиоз на свой страх и риск взял и отпустил грономфа, посоветовав ему как можно скорее покинуть город. А очень скоро явился целый отряд Вишневых, но ДозирЭ к тому времени и след простыл. Что тут началось!..

Арпад больше месяца провел в подземелье Круглого Дома, не избежав и пыток. Помогли немалые заслуги перед Авидронией и родственные связи, ведущие в Дворцовый Комплекс. В итоге он был отпущен, но лишен своего занятия, всех заслуг, званий и даже жилья…

Рассказ подручного кратемарьи произвел на воинов Белой либеры самое удручающее впечатление.

– Какова же плата за твои сегодняшние труды? – спросил бывшего стража порядка Идал.

– О, совсем немного, всего полтора инфекта, – отвечал Арпад. – Это, конечно, значительно меньше, чем та сумма, которой я располагал, будучи при Липримарии. Но я не печалюсь: видно, так угодно Гномам. К тому же мне разрешено жить при кратемарье, а это позволяет немного откладывать…

Мужчины говорили еще некоторое время, не забывая при этом наполнять разбавленным рубиновым вином свои кубки. Вскоре, однако, подошел содержатель «Двенадцати тхелосов» – судя по лицу, бирулай-вольноотпущенник, и потребовал от Арпада, чтобы он немедленно взялся за свои обязанности. Слегка захмелевший ДозирЭ возмутился непочтительным поведением мусака, прервавшего беседу, и отвесил грубияну оплеуху. Бирулай завопил, будто его режут, и на шум сбежались, с одной стороны – многочисленные подручные кратемарьи, с другой – ожидавшие хозяев на улице Кирикиль и Эртрут. Через мгновение ДозирЭ приставил к горлу хозяина сверкающий меч Славы, а Идал вместе со слугами обратил в бегство остальных. Появились гиозы, но, завидев воинов Белой либеры, в неуверенности остановились.

Только после длительных переговоров стражи порядка сумели разрядить обстановку и убедить ДозирЭ и Идала покинуть кратемарью. Не требуя сдачи оружия, они препроводили воинов к Дворцовому Комплексу Инфекта, следуя на почтительном расстоянии, а у ворот любезно простились, приложив пальцы ко лбу.

– Жалко, что мой хозяин не успел перерезать горло этому жирному мусаку, – сказал по пути Кирикиль Эртруту, явно желая поддеть благовоспитанного старика.

– Как ты можешь так говорить, тупоумный! – возмутился слуга Идала. – Тем более что ты и сам мусак. Слышали бы тебя Гномы, они бы быстро отрезали твой подлый язык.

– У меня на родине – в Яриаде, боги не Гномы, а Великаны. К тому же они настолько кровожадны, что верующему нужно в день перерезать не меньше одной глотки, чтобы заслужить хотя бы самое малое их уважение.

Эртрут в удивлении выпучил глаза и раскрыл рот…

– «Двенадцать тхелосов» больше не нуждаются в твоих услугах, – сказал бирулай Арпаду, когда опасность миновала и телохранители Инфекта покинули кратемарью. – Сколько тебе надо времени, чтобы собрать пожитки? Кстати, доблестные воины, видно, по забывчивости, не уплатили за угощение, и эти деньги мне придется удержать из твоего жалованья…

Глава 27. Нападение

Сегодня в акелине Жуфисмы случился переполох. Иные могли бы решить, что опять строптивый старец переоценил свои силы и умер прямо при исполнении «церемонии мудреца» или очередная люцея снова сбежала с одним из молодых грономфов. Но подобные предположения, к большому сожалению распорядительницы, были беспочвенны, то есть она бы предпочла любую другую беду той, которая приключилась на самом деле. Нет, произошло нечто значительно более ужасное, отчего Жуфисма с утра тряслась, словно лист церганолии на ветру, и вот уже несколько раз посещала укромное святилище всех богов при акелине и, преклоняя колени, неустанно возносила горячие молитвы:

– Спаси меня, Божественный, я знаю, ты самый сильный из всех богов. Помогите мне, древние авидронские Гномы, в особенности ты, Гном Прощения, и ты, Гном Судьбы. А ты, златоглавая Дева, не могла бы ты пролить на меня из своих слепых глаз слезы сострадания. Спасите и вы меня, Великаны яриадские, и ты, Хомея, и ты, Орис – покровитель женских сердец. Пощадите меня, боги! Великая опасность нависла надо мной!

И так она причитала и умоляла довольно долго, пока у нее не онемел язык и не затекли ноги.

Случилось непредвиденное: объявился Туртюф. С тех пор как торговец покинул Грономфу, прошло слишком много времени. Кто-то даже рассказывал, что он погиб где-то под Медиордесс. Все, кто надеялись на встречу с ним, уже отчаялись ждать и между собой решили, что не увидят его никогда. И вот тебе на, вчера его белогрудый корабль торжественно пришвартовался в грономфском порту.

В конце дня в дверь акелины громко и настойчиво постучали. Столь нетерпеливо и требовательно мог стучать только один человек. Внутри дома всё затихло: смех, разговоры, шаги; только слышно было, как кто-то наверху неумело терзает струны лючины, извлекая звуки, никак не соединяющиеся в мелодию. Жуфисма без промедления впустила посетителя, коим и оказался небезызвестный торговец и мореплаватель.

– Эгоу, мой хозяин, счастье при виде тебя переполняет мое сердце! – запричитала распорядительница. – Много дней мы не имели никаких вестей, и нам только и оставалось, что неустанно молиться о твоем благополучии.

– Да, Жуфисма, в начале пути нас застал сильный шторм, и мы потеряли всех почтовых голубей, которых взяли в дорогу. Когда же мы приплыли в Медиордесс, я тут же послал из авидронского почтового поста известие, но, видимо, голубь не добрался до Грономфы, встретив по пути хищную птицу.

– О, рэм, я была уверена, что произошло что-то подобное. Мы ждали тебя, ни мгновения не сомневаясь, что ты жив и здоров! – продолжала частить Жуфисма и даже пустила вымученную слезу.

– Теперь скажи мне, рэмью, – выказывая нетерпение, спросил Туртюф, – всё ли в порядке с моей маленькой люцеей? Выполнила ли ты в точности все мои указания, сохранила ли мою прекрасную жемчужину в неприкосновенности?

Жуфисма слегка смутилась, и глаза ее забегали, но Туртюф, занятый своими мыслями, ничего не заметил.

– Всё в полном порядке, мой хозяин. Андэль с нетерпением ожидает тебя в своих покоях, столь же чистая и прекрасная, как и в тот день, когда ты ее покинул.

– Превосходно. Вот тебе за труды.

Жуфисма без колебания взяла деньги и поспешила проводить посетителя в покои Андэль.

Девушку сегодня переполняли какие-то неясные чувства: она прятала грустные глаза, смущалась, но Туртюф решил, что всё это связано с его приездом. Когда же Андэль, явно нехотя отдаваясь ласкам, выказала не только нерасторопность, но даже холодность, взгляд Туртюфа стал тяжелым. Однако девушка сказалась больной, и эжин немного успокоился.

Вскоре Туртюф, сполна утолив мужскую жажду, возжелал посетить купальни. Здесь ему прислуживала низкорослая смуглянка с отвислой грудью, которая неожиданно сильными руками размяла ему плечи и спину, а потом тщательно омыла его тело и умастила дорогими благовониями.

– Почему ты на меня так смотришь? Ты хочешь мне что-то сказать? – грозно спросил Туртюф.

Буроволосая служанка смутилась, что-то собралась произнести, но слова словно застряли у нее в горле. Авидрон грубым движением взял девушку за подбородок и заглянул в ее зеленые глаза, отчего она страшно перепугалась.

– Говори же, и, если твои слова принесут мне пользу, ты получишь от меня несколько серебряных монет.

«Я…ты…когда…» – Вислогрудая прислужница уже тряслась от ужаса и была совершенно не в состоянии произнести хоть что-то вразумительное.

– А, понятно, – улыбнулся Туртюф и отпустил подбородок девушки, – ты завидуешь счастью Андэль? И только и мечтаешь о том, чтобы я заключил тебя в свои крепкие любовные объятия? Так?

– Да, да, повелитель! – с горячностью отвечала девушка, бросившись эжину в ноги.

– Что ж, это меня не удивляет. Где бы я ни был, обязательно что-то такое происходит. Ох уж эти женщины! Впрочем, я ничем не могу тебе помочь, Создатель не наделил тебя теми прелестями, которые могут взволновать меня…

Туртюф закончил омовение, сам облачился в свои необычные одежды, кинул смуглянке монетку и покинул купальни. Только он вышел, как из укромной ниши появилась Каруду. Она была разгневана.

– Глупая, ты не оправдала мои надежды и будешь строго наказана!

– Прости меня, Каруду, я не смогла!

– Отлично, посмотрим, сможешь ли ты обслуживать матросов в портовой акелине. Сегодня же поговорю с Жуфисмой. Ты знаешь, что она прислушивается к моему мнению.

Буроволосая люцея упала на колени и залилась слезами: «Пощади!»

Некоторое время спустя Туртюф в своих великолепных одеждах и тяжелых драгоценностях прогуливался по полуоткрытым мраморным залам торгового форума Яриадской общины. Он заходил то в один гомонокл, то в другой, везде его знали и встречали самым приветливым образом. Негоциант был настроен весьма благодушно, даже шутил, что случалось с ним крайне редко. За его спиной маячили две высокие мрачные фигуры – его телохранители, вооруженные морскими рапирами.

Вокруг шумели фонтаны, изливались водопады, музыканты играли на лючинах и флейтах, из ближайшей кратемарьи тянуло жареным мясом, приправленным зузукой. Две прирученные мартышки, не поделив угощение, с визгом сцепились, и вокруг драчунов собралась любопытная хохочущая толпа.

В одном из ювелирных гомоноклов Туртюф присмотрел золотой браслет с крупными изумрудами и вот уже некоторое время торговался с хозяином. Тот, приводя бездну доводов, просил пятнадцать инфектов, эжин, в свою очередь, настаивал на десяти и не собирался платить больше. В самый разгар торга здесь неожиданно появилась стремительно вошедшая женщина, покрытая с головой белой накидкой, и бросилась к Туртюфу.

Телохранители попытались остановить ее, но она умоляюще воскликнула:

– Выслушай меня, рэм!

– Каруду? – изумился авидрон и жестом показал охранникам, что беспокоиться не о чем. – Как ты здесь оказалась, чего ты хочешь?

– Тебя обманывают самым бесстыдным образом. Если ты позволишь, я расскажу тебе обо всех преступных низостях, которыми отвечают на твою безграничную доброту и чрезмерную доверчивость.

– Говори же!

Каруду вздохнула полной грудью и выпалила скороговоркой все, что хотела сказать. Она так волновалась, что сбилась на яриадский язык, выдавая свое истинное происхождение, однако опытный мореплаватель всё понимал, внимательно и спокойно слушал, поигрывая в руке еще не купленным браслетом. Женщина рассказала о том, что Андэль неоднократно посещал воин Белой либеры, что Жуфисма этому потворствовала и что сама авидронка преисполнена к телохранителю Инфекта весьма глубокими чувствами, в чем неоднократно и признавалась в тайных беседах.

– Почему ты всё это мне рассказала? – спросил Туртюф, когда Каруду закончила.

– В благодарность о том счастливом времени, когда я была для тебя желанной! – отвечала люцея.

– Что ж, твой поступок смел, хотя мне очень горько слушать твои слова. Ты не побоялась открыть мне правду, несмотря на свое подневольное положение.

Туртюф уже потемнел лицом, а в глазах у него появился стальной блеск. Задумавшись о своем, он собирался было выйти из гомонокла, но тут его окликнул хозяин, интересуясь покупкой браслета.

– Какой браслет? Ах, этот – десять инфектов, – решительно повторил эжин.

– Хорошо, рэм. Я теряю на этой сделке, но готов понести убытки во имя твоего ко мне расположения.

Туртюф расплатился и протянул драгоценность Каруду.

– Ты заслужила, возьми.

– Я твоя раба навсегда, мой господин! – воскликнула восхищенная женщина…

Когда после стычки в кратемарье ДозирЭ узнал, что Арпад самым наглым образом был выставлен из «Двенадцати тхелосов», он поклялся немедля расправиться с «гнусным мусаком» – содержателем этого заведения. Идал удержал друга от опрометчивого шага и поспешил отправиться к доверителю, распоряжающемуся торговыми делами отца. Молодой человек попросил его приобрести «Двенадцать тхелосов», а когда тот любезно отказал, намекнул, что собирается в скором времени оставить Белую либеру и, согласуясь с предсмертным онисом отца, вступить в управление всем имуществом. При этом, конечно, понадобится опытный смотритель за всеми делами, а Идал не видит на этом место никого другого, кроме прежнего доверителя – старого и верного друга семьи. Понятливому управляющему приведенные доводы показались вескими, и он, почесав затылок, отдал распоряжение о покупке кратемарьи, сколько бы за нее ни попросили. Тем же способом Идал посоветовал нового человека на должность содержателя «Двенадцати тхелосов» – некоего Арпада, и доверитель, тяжело вздохнув, записал в денежную книгу имя нового работника.

Уже на следующий день Арпад вступил в управление кратемарьей. Он гордо вернулся в нее в качестве ее содержателя, с годовым жалованьем в пятнадцать инфектов, а его обидчик отправился работать последним слугой.

Некоторое время спустя, в день Божественного, ближе к ночи, ДозирЭ, Идал и Арпад вышли из «Двенадцати тхелосов» весьма сытые и довольные. Они направились пешком в сторону центра, хотя у Морской Библиотеки их пути должны были разойтись: ДозирЭ спешил вовремя поспеть в казармы, чтобы заступить на стражу, Идал торопился в Старый город, к себе домой, а Арпад просто провожал своих новых друзей и рассчитывал еще вернуться в кратемарью, чтобы заполнить денежную книгу и подвести итоги прошедшего дня. Сзади шли Кирикиль и Эртрут. Слуги были друг с другом в ссоре и поэтому держались на расстоянии.

ДозирЭ много и весело шутил и в конце концов предложил переименовать «Двенадцать тхелосов» в «Двенадцать белоплащных». Однако Идал отнесся к предложению друга вполне серьезно и стал живо обсуждать с Арпадом, как новое название повлияет на дело. Пока прошло всего одиннадцать дней с тех пор, как кратемарья приобрела новых владельцев, но многое уже изменилось: тхелосы, ранее отдававшие предпочтение этому месту, в ужасе разбежались, зато залу наполнил несдержанный гомон телохранителей Инфекта, Вишневых, воинов гарнизона и гиозов. То же самое произошло и с постояльцами. Сорок жилищ, которые ранее занимали на редкость тихие горожане и приезжие, быстро освободились, и в них тут же заселились разные военные и ветераны, путешественники – в большинстве своем люди шумные и требовательные, но несоизмеримо более богатые, чем их предшественники. Во всем этом некоторую роль сыграл взбалмошный Кирикиль, который со скоростью голубиной почты распространил среди слуг в казармах Белой либеры весть о покупке Идалом кратемарьи, которая, к слову сказать, находилась совсем недалеко от Дворцового Комплекса. Теперь каждый белоплащный считал своим долгом зайти в «Двенадцать тхелосов», особенно памятуя о вроде бы практикуемом здесь обслуживании в долг. Так что доходы кратемарьи увеличились вдвое по сравнению с прежними, и Арпад был вынужден нанять больше слуг и всем (даже бывшему содержателю) увеличить годовую плату до двух инфектов.

За триста шагов до Морской Библиотеки Идал всё же решил не переименовывать кратемарью, заключив, что так будет даже забавней. Все согласились с ним. Авидроны продолжили путь по пустынной улице, весело похохатывая в ночной тишине.

Вдруг впереди мелькнули какие-то тени. Их внезапное появление показалось столь подозрительным, что друзья в замешательстве остановились и изумленно переглянулись. Между тем тени превратились в закутанные в плащи фигуры, выросшие прямо на пути запоздалой компании. Послышался приглушенный лязг оружия и короткие команды, произнесенные сдавленным голосом, так что не осталось никаких сомнений в намерениях этих странных людей. Их было так много, что ДозирЭ после десяти сбился со счету. Через мгновение и сзади раздался топот ног. Авидроны оглянулись: не менее внушительная группа таких же подозрительных личностей зашла в тыл и отрезала им все пути к отступлению.

ДозирЭ посмотрел вокруг – они находились на строительном пустыре недалеко от Морской Библиотеки – месте безлюдном, весьма подходящем для бесцеремонного нападения. Только слишком ярко светила Хомея, но это обстоятельство, видимо, не смущало нападавших. Грономф положил руку на крестовину меча Славы, с которым теперь никогда не расставался, и решительно шагнул вперед.

– Может быть, рэмы в темноте не разглядели белые плащи телохранителей Инфекта? Может быть, жестокая ошибка закралась в ваши планы? В таком случае, у вас еще остается возможность отступить. При этом кто б вы ни были, я даю вам слово, что мы не будем преследовать вас в течение времени, вполне достаточного для того, чтобы надежно укрыться, – громко произнес ДозирЭ.

Неизвестные переглянулись.

– Нет, мы не ошиблись, нам нужны именно вы. К тому же обычно нам всё равно, какого цвета плащи на наших жертвах – главное, чтобы подкладка была побогаче, – ответил один из нападавших, по произношению наверняка инородец. Он махнул рукой: – Вперед!

Темные фигуры неспешно приближались, после нескольких шагов стало ясно, что это заморские матросы. В их руках играли бликами стальные лезвия кривых односторонних мечей, морских рапир, кинжалов «дикая кошка» и длинных ножей.

– О Гномы, даже помолиться не успеем перед звездной дорогой! – всхлипнул Эртрут и обратился к Идалу: – Не слушал ты отца, поделом тебе за твою беспечность…

– Замолчи, старик, – перебил бионрида Кирикиль. – Что для наших доблестных хозяев несколько десятков портовых негодяев? Лишь легкая разминка…

– Идал, обеспечь вместе с Арпадом и Эртрутом тыл, – взял на себя начальство над маленьким отрядом ДозирЭ. – Кирикиль, ко мне! Становись рядом. Вот так! Помнишь, что ты мне обещал, когда нанимался ко мне?

– Прекрасно помню, рэм, – ответил слуга, обнажив кинжал. – Сложить голову в бою по твоему приказанию, что я и собираюсь в данный момент сделать.

– Отлично! – похвалил яриадца грономф. – Рэмы, держитесь друг к другу как можно ближе. Опасайтесь самострелов…Идал, не так, ты должен встать слева… Эх, сейчас нашему монолиту не хватает только Тафилуса.

– О, славно было бы! – поддержал Идал.

Матросы приблизились, окружив белоплащных воинов и тех, кто был с ними, и с криками кинулись в атаку. Однако из-за тесноты смогли вступить в бой не многие – человек десять.

В первое же мгновение схватки Кирикиль неожиданно сделал глубокий непредсказуемый выпад, сопроводив его яростным воплем, какие часто слышал на манеже Ристалища, и продырявил живот одному из нападавших. Тот изумленно выдохнул, растерянно выронил оружие, упал на колени и схватился за рану, из которой хлынула бурая кровь. Слуга успел отступить и занять условленную позицию рядом с ДозирЭ, когда на него набросились двое разозленных великанов, с шумом рассекая воздух морскими рапирами.

– Кто вас учил сражаться, рэмы? Меньше движений, иначе поднимется сильный ветер и не позволит нам закончить, – бросил им Кирикиль, с трудом отбивая частые удары.

ДозирЭ, восхищенный смелостью своего слуги, также вступил в схватку с двумя негодяями, но не спешил атаковать, изучая противников. Однако он быстро понял, что соперники едва ли обучены боевому искусству, и перешел в решительное наступление. В следующий момент меч грономфа проделал головокружительный пируэт, разметал по сторонам клинки нападавших и вскользь, но ощутимо, ознакомил не защищенные какими-либо доспехами тела со своей коварной твердью. Оба матроса рухнули на землю, не подавая признаков жизни. Двое других бросились к ДозирЭ, но не прошло и мига, как они присоединились к своим павшим товарищам.

Тем временем Кирикиль, заработав десяток царапин, на которые не обратил совершенно никакого внимания, тяжело ранил одного из обладателей морской рапиры. ДозирЭ изловчился и посмотрел назад. Арпад лежал на земле, Эртрут с трудом отбивался, а Идал уже прикончил двоих и весьма решительно атаковал следующую пару, что было вовсе не свойственно его обычно выжидательной, хладнокровной манере схватки.

– Держать строй, держать позицию, плотнее! – командовал ДозирЭ. – Кирикиль, еще раз вылезешь – уши отрежу!

Так когда-то любил говорить молодому человеку его суровый, вечно недовольный десятник из монолита «Неуязвимые».

– Помилуй, хозяин, мне их и так уже почти отрезали, – отвечал слуга, тяжело дыша.

И правда, лицо Кирикиля было залито кровью, а новая паррада превратилась в жалкие лохмотья.

Прошло еще какое-то время. Атаки нападавших ослабели, они всё с большей неохотой заменяли в бою раненых и убитых товарищей. Двое в смятении бежали, несколько других предпочитали держаться на безопасном расстоянии и только размахивали клинками и кричали, изображая рвение перед главарем, стоявшим в стороне со скрещенными на груди руками. Это именно он ранее отвечал на предложение ДозирЭ всё закончить миром.

– Трусливые продажные душонки! – кричал он на исковерканном берктольском. – Вы даже не можете победить впятером одного. Или вы думаете, что вам заплатят за это жалкое кривляние? Вперед, недоумки!

Когда же он увидел, что половины его людей уже нет, а остальные в панике и близки к бегству, он вспомнил гароннов и приказал отступать. В последнее мгновение боя главарь распахнул полу серого плаща, в который был закутан, и в его руке появился взведенный самострел с небольшими плечами лука и коротким ложем. Он направил оружие сначала на одного белогшащного, потом перевел на другого и, наконец, выстрелил. Раздался характерный хлесткий щелчок.

«Самострел!» – вскричал ДозирЭ, но было поздно. Короткая стрела с утолщенным древком и массивным наконечником преодолела за миг несколько десятков шагов и, пробив одну из пластин легкого доспеха на груди Идала, вошла глубоко в тело, чуть выше сердца. Воин взмахнул руками и упал на спину.

Негодяи бежали, прихватив своих истекающих кровью сообщников, тех, кто был в состоянии передвигаться. Кирикиль с воплями погнался за ними, но ДозирЭ грозным окриком вернул слугу. Оглядевшись, грономф бросился к лежащему на земле окровавленному Идалу и в то же мгновение увидел торчащее из его груди оперение стрелы. «О гаронны!» – схватился он за голову. Рядом, сидя на земле и раскачиваясь, рыдал Эртрут.

– Один еще живой, – сообщил Кирикиль, расхаживая между окровавленными телами матросов с присвоенной морской рапирой в руке. – Рэм желает, чтобы я его добил?

– Подожди, – ответил ДозирЭ.

Он оставил не подающего признаков жизни Идала и подошел к раненому разбойнику. Тот лежал на спине, в горле его клокотало, а из носа и рта сочилась кровь.

– Кто тебя нанял?

– Тот…тот, который с самострелом. Он пообещал по инфекту на каждого…

Несчастный испустил дух…

При помощи гиозов Идала доставили в лечебницу при казармах Белой либеры. Прибежали сонные лекари и принялись за работу. Им удалось вытащить стрелу и остановить кровотечение, но раненый был плох и в любое мгновение мог умереть. Всё это время Эртрут находился рядом, его лицо оставалось мраморно-бледным, а губы беспрестанно шептали молитвы. Раненного в живот Арпада и Кирикиля, получившего несколько неопасных царапин, отправили в обычную грономфскую лечебницу.

ДозирЭ, опечаленный ранением друга, поспешил сообщить о случившемся своему сотнику. Подобное происшествие расценили как чрезвычайно серьезное, и айм, ахнув, побежал будить цинитая… Посреди ночи трехтысячный отряд Белой либеры выдвинулся в город на поиски преступников, напавших на телохранителей Инфекта. Порт, все подозрительные корабли, а также склады, виночерпии, кратемарьи и акелины, находящиеся в портовой зоне, – всё подвергалось самой тщательной проверке. Часть отрядов белоплащных направилась на окраины города, чтобы обследовать доходные дома, территории общественных садов, парков и просто улицы и переулки. К Белой либере присоединились гиозы, поднятые на ноги тревожными сигналами, потом отряды Вишневых, высыпавшие из Круглого Дома, словно из муравейника, за ними – циниты грономфского гарнизона, которые перво-наперво выставили стражу на всех воротах и взялись за ночлежки для бездомных. Когда ночь подходила к концу, не меньше двадцати пяти тысяч воинов и стражей порядка были на ногах. К тому времени они уже задержали около десяти тысяч инородцев и бродяг, половину из которых составляли матросы с кораблей, стоявших в порту. Всех их развезли по Липримариям, а самых подозрительных отправили в Круглый Дом.