Текст книги "Шерас. Летопись Аффондатора. Книга первая. 103-106 годы"

Тяжелое молчание повисло после слов Хугена Фейштушера. Копьеносцы, до этого крепко державшие ДозирЭ за вывернутые руки, вдруг отпустили его – то ли не в силах больше удерживать, то ли решив, что его невиновность теперь доказана, и тот, размяв плечи, послал своим стражам несколько проклятий на родном языке.

– Что скажешь? – обратился Аквилой к Бредерою.

– О, это объяснить совсем несложно, – открыто улыбнулся Бредерой.

Он поднялся и медленно направился к ДозирЭ. Все терпеливо ждали, что будет дальше. Бредерой вплотную приблизился к авидрону, лицом к лицу, так, что их носы едва не соприкоснулись, и довольно долго молча смотрел своему главному обвинителю в глаза, пытаясь отыскать в них хоть толику слабодушия.

– Сегодня ты победил, хитрый грономф, – едва слышно прошипел малл. – Но завтра… завтра я с тобой сквитаюсь. Можешь не сомневаться.

– У тебя не будет завтра, – также еле слышно отвечал ДозирЭ.

– Это мы еще увидим.

«Что такое, о чем они говорят?» – заволновались вожди.

Тут Бредерой слегка присел, вдруг прыгнул в сторону и через мгновение оказался у двери. Страшным ударом ноги он вышиб ее. Она буквально вылетела наружу. Он мельком обернулся и исчез.

Маллы оцепенели. Никто не мог и представить подобного развития событий. Первым опомнился Ахлерой и с боевым кличем бросился вон. За ним последовали три десятка горячих голов. Аквилой и белобородые задержали остальных, заставили их успокоиться и занять свои места.

Спустя некоторое время появился Ахлерой, и на нем не было лица.

– Ему удалось бежать, – сообщил он, избегая с кем-либо встречаться глазами. – Мы его почти схватили, но воины его отряда отбили подлого негодяя. Он скрылся в горах. И с ним три сотни его лучших людей. Я, конечно, послал ему вслед тысячу самых храбрых всадников, но думаю, что теперь его не догнать…

Многие заметно огорчились.

– А что же делать с ним? – поинтересовался один из вождей, указывая на ДозирЭ.

– То же, что собирались сделать до этого, – убить, – выкрикнул кто-то с дальних рядов. – Он слишком много про нас знает, его нельзя отпускать.

Маллы опять начали спорить, и вскоре изможденный, еле стоящий на ногах ДозирЭ с горечью осознал, что большинство синдана по-прежнему желает его смерти. Неблагодарные глупые дикари!

– Послушай, ДозирЭ, – подошел к авидрону великий Аквилой. – Ты мне нравишься, так же, как и твой Инфект, и я не хочу твоей смерти. Если ты поклянешься своим богом, что никому не расскажешь о том, что вчера и сегодня услышал здесь, я постараюсь убедить синдан в том, что нам ничего не угрожает.

– Я не могу этого сделать.

Аквилой нахмурился.

Маллы напирали. Больше всех свирепствовал Ахлерой, который, в отсутствие своего опасного соперника, вновь смог подчинить своей воле не только своих старых союзников, но и вождей, прежде ратовавших за Бредероя. Отец осуждающе смотрел на него из-под густых бровей.

– Пусть белобородые решают! – подсказал равнинный вождь. – Мы совершенно про них забыли. А ведь их мудрость всем известна. Мы отстранили их от голосования и не даем выступать, пусть же хотя бы сейчас они примут всего одно решение.

Идея многим понравилась. Белобородые ничего не решали, являясь, скорее, хранителями малльских законов и обычаев, но многие вожди относились к ним с большим уважением.

Так и сделали. Белобородые сгрудились посреди бофорды и коротко переговорили друг с другом. Они поинтересовались мнением Аквилоя и еще трех знатных вождей. Вскоре один из них обратился к синдану:

– Сегодня авидрон открыл нам глаза. Поэтому он должен быть отпущен.

Ахлерой топнул ногой и выругался.

ДозирЭ задохнулся от радости. Он готов был обнять и расцеловать всех до одного этих дряхлых стариков со спутанными бородами.

– Ну, я пошел? – неуверенно спросил он.

Белобородые закивали головами.

ДозирЭ сделал несколько шагов, но, когда поравнялся с флатоном, тот преградил ему путь, вытянув в сторону руку.

– Что тебе надобно, пугало? – спросил молодой человек.

– Мы вас уничтожим! – уверенно заявил на берктольском языке посланник Фатахиллы.

ДозирЭ не удержался и с любопытством заглянул в лицо флатона. Оно – очень странное – было будто вымазано белилами. Неужели у людей может быть такой цвет кожи? А еще эти синие пучки волос. Более всего житель острова Нозинги напоминал комедианта с грономфских подмостков.

– Скажи мне, урод, что за пень у тебя на голове? Ты видел когда-нибудь авидронский монолит или купола? Если вы придете на нашу землю, клянусь, что домой, на свой поганый остров, никто из вас не вернется!

И ДозирЭ, не дожидаясь ответа, быстрым шагом вышел из бофорды.

Только что прошел дождь, и было необыкновенно свежо. Чудно пахло распустившимся черноягодником. После спертого воздуха бофорды ДозирЭ едва не захлебнулся. Он счастливо огляделся. Кругом вздымались горы. Почему-то сейчас эти исполины не вызывали привычного беспокойства, а бесконечно манили к себе. Ах, как хорошо! И каким это чудом он сегодня остался жив?

Глава 51. Осада Масилумуса

Весть о смерти Тхарихиба распространилась по Масилумусу со скоростью полета стрелы. Вскоре на площадях города собрались взбудораженные толпы; ораторы из народа, без конца сменяя друг друга, быстро разожгли ярость в сердцах подданных, и, когда страсти достигли апогея, возбужденные до крайности люди, не сговариваясь, двинулись в сторону Солнечного дворца. По дороге к клокочущим колоннам присоединились циниты из партикул, воины гарнизона, конные кавалькады знати и даже рабы. Почти все были серьезно вооружены, одной искры хватило бы, чтобы в городе разом вспыхнул кровавый мятеж.

Меж тем в Солнечном дворце события развивались не менее стремительно. Хавруш, пролив немало слез над бездыханным телом брата, нашел в себе силы кликнуть Пророков, высших сановников власти интола, и «искренних друзей», и они, пораженные происшедшим, тут же учинили суровое разбирательство. Прежде всего, был исследован кинжал, которым закололи правителя Иргамы. Один из Пророков почти сразу обнаружил выгравированную на крестовине надпись «Дэвастас», а вслед за этим немой слуга Хавруша Оус показал при помощи жестов, что видел своими глазами, как Дэвастас расправлялся с Тхарихибом. Нашлись также свидетели того, как либерий входил к Хаврушу и как от него выходил в крайне возбужденном состоянии. Интела же никто не видел, но это и понятно, поскольку все знали, что он до умопомрачения опасался покушений и, передвигаясь по дворцу, обьино использовал тайные галереи, которых здесь было множество. Одна из этих галерей, с тщательно замаскированными входами, соединяла покои братьев. По мнению высокого собрания, всё произошло примерно так: Хавруш вызвал Дэвастаса, зная, что он во дворце, и в ожидании его покинул помещения по естественным надобностям. Тем временем, воспользовавшись секретным ходом, к Верховному военачальнику пожаловал Тхарихиб. Одновременно с правителем в портофин вошел Дэвастас. Между ним и Интелом произошла ссора, и он убил Тхарихиба.

Многие знали, что красавчику Дэвастасу покровительствует интолья Хидра и что удачливый либерий часто посещает ее покои – слухи об этом давно будоражили умы дворцовой знати. Поэтому причина произошедшего большинству была ясна. Хавруш настоял на том, чтобы без промедления допросили всех, кто состоял при Хидре, начиная с ее высокородных подруг и кончая слугами – всего человек тридцать и еще около сотни рабынь. Вскоре дотошные Пророки выяснили, что Дэвастас явился к Хаврушу сразу из покоев интольи, где провел достаточно много времени отнюдь не в молитвах. Вскоре одна из приближенных служанок, та, которую называли «тень интольи», сообщила под угрозой пытки, что слышала, как Дэвастас давал обещание Хидре убить Тхарихиба, да и Хавруша тоже.

Тут обозначились контуры целого заговора, в котором, несомненно, была замешана сама интолья, вознамерившаяся, видимо, избавиться при помощи любовника от своего мужа. Особую остроту ситуации придавало то обстоятельство, что преемник Тхарихиба, юный Нэтус, еще слишком молод, чтобы управлять страной, и ему следовало определить Наставника, который на время взросления маленького властелина и становился фактическим правителем. По законам Иргамы Наставником назначалась мать наследника, то есть интолья Хидра.

По единогласному решению Пророков Хидру схватили. С ней не церемонились: во дворце она не имела ни сторонников, ни какого-либо влияния. Вскоре под пытками черноволосая красавица призналась «во всем».

К собравшимся у Солнечного дворца людям вышли все Пророки во главе с Хаврушем, а также многие крупные военачальники – те из них, которые не погибли в недавнем сражении и которым удалось избежать чудовищных обвинений в измене, как в случае с Твеорданом. Убийцей ингола Иргамы был объявлен либерий Дэвастас.

– К нашему великому сожалению, подлому предателю удалось скрыться. Но уже повсюду разосланы онисы с приказом схватить грязного изменника. Рано или поздно Дэвастаса казнят. И вы все будете этому свидетели!

Авторитет военачальников заставил людей вслушаться в то, что им говорили, а представленные доказательства злодейства и вовсе утихомирили толпу. Народ успокоился и постепенно разошелся.

Уже через три дня на Могильной площади начались казни участников заговора. Прилюдно сожгли всех, кто имел к Дэвастасу или Хидре какое-либо отношение и кого удалось схватить. Помимо этих несчастных на костер отправили без разбора всех домочадцев интольи, всех ее слуг. Насытившись видами ужасной смерти, народ утолил свое чувство мести и ждал только обещанного сожжения Хидры.

Накануне намеченного дня казни, в темницу, где томилась интолья, явился разодетый и благоухающий Хавруш. Он приказал стражникам оставить его с приговоренной наедине, и воины, подталкивая друг друга, поспешили удалиться.

Хидра была в забытьи. Хавруш приблизился к ней, с наслаждением окинув взглядом свою недавнюю всесильную соперницу, прикрытую сейчас лишь жалкими лохмотьями. Истерзанная женщина, прикованная к стене тяжелыми цепями, имела настолько плачевный и непристойный вид, что ничем не напоминала ту ослепительную властную особу, какой была еще несколько дней назад. Хавруш несмело протянул руку и боязливо, будто несчастная еще представляла опасность, скользнул пальцами по шее и обнаженному плечу.

Почувствовав прикосновение, интолья вздрогнула и очнулась. Она открыла глаза, но взгляд ее не был прежним – искрящимся, надменным, презирающим, – он был мученическим, потухшим и выражал только одно – униженную мольбу о пощаде.

– Ты хочешь жить? – спросил без обиняков Хавруш.

Хидра внимательно и с надеждой посмотрела на Верховного военачальника, пытаясь понять – не шутит ли он, не решил ли добить поверженного врага изощренными издевательствами. Но Хавруш смотрел с непритворной серьезностью и даже великодушно прикрыл обрывком туники ее оголенную грудь.

– Да! – отвечала, не мешкая, Хидра. – Я хочу жить!

– Но ты должна понимать, что добиться изменения твоей участи не просто. Пророки приказали палачу сложить для тебя самый высокий костер, который только видела Могильная площадь, а народ прозвал тебя «Великой блудницей» и с нетерпением ожидает твоей казни. Если она будет отменена, возможны самые крупные волнения, которые этот город когда-либо знавал. А мы не можем сейчас себе это позволить: Масилумус, как ты знаешь, в страшной беде. Если я возьмусь спасти тебя, я должен буду приложить бездну усилий и истратить почти все свои и без того скудные сбережения, чтобы переубедить Пророков и умиротворить недовольных. При этом я сам подвергнусь немалому риску. Ведь и меня могут обвинить в заговоре. А ради чего, а?

– Но ты же знаешь, что я не повинна в смерти Тхарихиба, – смиренно выговорила Хидра.

– Разве сейчас это имеет какое-то значение? – недовольно произнес Верховный военачальник. – Еще раз тебя спрашиваю, есть ли смысл мне спасать тебя? Отвечай немедля и не вздумай со мною играть. Если своими словами нагонишь на меня скуку, я уйду навсегда, и ты до самой казни не увидишь больше ни одного порядочного лица, кроме этих мерзких физиономий своих стражников…

В первый же день своего пребывания в Солнечном дворце Хидра случайно столкнулась с этим омерзительным человеком, и, поскольку он не нашел в себе силы удержаться от двусмысленных намеков по поводу ее происхождения и рода занятий – тогда он еще не знал, что разговаривает с будущей интольей, она с этих самых мгновений презрела его всей душой, а потом и вовсе возненавидела. Только одно присутствие этого бесформенного волосатого уродца с огромной головой и скрюченными ножками отравляло ей жизнь. Иногда бывшую жрицу тошнило от него, и она спасалась лишь душистыми благовониями, которые всегда имела при себе в небольшом ониксовом флакончике. Чего только стоила эта его привычка в момент волнения вырывать из носа волоски! Но не физическое безобразие сыграло роковую роль: бывшая жрица храма Слепой Девы всегда искренне сочувствовала тем, кого обделила природа. Обладая великолепной женской интуицией, Хидра с первого дня раскусила этого человека, ощутив за показными проявлениями безмерной любви к своему брату и к ней, молодой интолье, глубоко затаившееся недовольство своим положением. Однако, будучи еще достаточно молодой женщиной, она не сумела скрыть свою неприязнь к нему. В его присутствии она всегда невольно терялась, замыкалась, ощетинивалась, и это часто выражалось в несдержанном взгляде, лезвием кинжала скользящем по лицу недруга, в пренебрежительном жесте, в запальчивом ответе. Это незаметно вылилось в разрушительную всепоглощающую войну между двумя пределами Солнечного дворца, войну очень каверзных и очень болезненных интриг. Вскоре малоопытная в подобных делах Хидра стала проигрывать на всех флангах и, несмотря на всю непоколебимость своего положения, быстро пожалела, что сцепилась с одним из самых могущественных людей Иргамы. Столицу захлестнули непристойные слухи. Она растеряла последних друзей, на поддержку которых наивно рассчитывала, ее стали сторониться. Хидра не знала, кто убил Тхарихиба, может быть, и вправду ослепленный любовью к ней Дэвастас, но она была совершенно уверена, что всё это – так или иначе следствие низких интриг Хавруша, в хитросплетениях которых она давным-давно запуталась. Собственно, и с Дэвастасом ее познакомил именно Хавруш.

Однако всё поменялось в ее сознании за несколько последних дней, когда из своих поднебесных покоев она прямиком спустилась в пыточные подземелья. За это короткое время ей пришлось увидеть и испытать столько, что можно было удивляться, как ее не покинул разум. По крайней мере, мучители женщины, бегавшие пять раз в день докладывать о происходящем Хаврушу и получать от него подробные наставления, сделали всё для того, чтобы принести ей как можно больше страданий, чтобы запугать ее, унизить, надломить, втоптать в грязь. Чего только стоил старый трюк опытных иргамовских палачей, когда на глазах у главной обвиняемой, тело которой не должно сильно пострадать, целый день и всю ночь допрашивали других – всякую мелочь, беспощадно их били, вгоняли в тело шипы тигриных колючек, травили собаками-людоедами; выкалывали глаза, отрезали уши, выбивали зубы, вырывали ногти, отрубали руки, головы… Пережив всё это безумие, повидав такое, что не пришло бы в голову сотворить и гароннам, Хидра была уже совершенно не той высокомерной властительницей с острым насмешливым язычком и гордым подбородком. Мучители добились своего. Хавруш, стоявший сейчас перед ней в пурпуровом плаще с белоснежным шарфом на плечах, чистый, холеный, представлялся ей теперь спустившимся с небес добрым посланцем милосердной Девы, явившимся за тем, чтобы спасти ее, вырвать из этого жуткого, дикого, не существующего в действительности подземного мира. Он казался ей едва ли не красавцем. От него вместе с благоуханием роз исходила надежда. А Хидра, как никогда, хотела жить, пусть не как прежде, но жить. Даже если ей придется существовать в раболепном унижении, в убогости, бесконечно ублажая всяких мерзавцев. Пусть! Главное – ЖИТЬ. И не только ради себя. Прежде всего, ради Нэтуса. Ведь без нее он пропадет. Кто еще обеспечит ему будущее, оградит от опасностей, подскажет в трудное время, как правильно поступить.

– Не уходи, умоляю тебя, Хавруш! – Глаза Хидры наполнились слезами. – Я готова на все, только выручи меня из беды. Что скажешь, то и буду делать…

– Хорошо, очень хорошо, – кивнул он. – Тогда подпиши вот это.

И он позвал стражников, которые расковали интолью и усадили на маленькую скамеечку.

Хавруш протянул ей онис и лущевый стержень.

– Я… я уже подписала признание, – удивилась Хидра, впрочем всем своим поведением выражая готовность заверить свиток еще раз.

– Это не признание, – лукаво улыбнулся Верховный военачальник. – Прочитай.

Хидра развернула онис и с трудом, поскольку строчки расплывались перед глазами, да и света от двух факелов было недостаточно, вникла в его содержание. В нем говорилось, что интолья Иргамы Хидра собственною волею отказывается от титула, от всех своих привилегий, всех владений и более никогда не будет ни на что претендовать. Кроме этого, она отказывается быть Наставником своему сыну Нэтусу и поручает это великому мужу Иргамы Хаврушу. И последнее: Хидра до самой смерти поступает на попечение вышеуказанного доблестного мужа, станет во всем ему подчиняться и всеми силами ему угождать. А если она посмеет ослушаться, то пусть по усмотрению своего хозяина будет бита или как-то иначе наказана, вплоть до лишения жизни.

То было ОТРЕЧЕНИЕ.

Рука с лущевым стержнем застыла над онисом и предательски задрожала. Женщина подняла на негодяя взгляд своих черных, как ночь, глаз – она была потрясена.

– Если не хочешь – не подписывай, – безразлично заметил вероломный Хавруш, делая вид, что собирается уйти.

Хидра немедленно склонилась над онисом и старательно вывела свое имя.

Хавруш усмехнулся. В то же мгновение он вырвал онис из ее рук и щелкнул пальцами, кого-то призывая. В темницу вошли два запуганных человечка в розовых накидках – законники. В их руках были лущевые стержни и имущественные книги. Один, пользуясь услужливо подставленной спиной другого, сделал в книгах множество записей и заставил Хидру их удостоверить. Поклонившись до земли, законники, пятясь, вышли. Хавруш победоносно свернул свиток, сунул его в почтовый жезл, а жезл спрятал на теле.

– Дай скорее руку, дорогая Хидра, я выведу тебя из этих страшных подземелий, – сладким голосом сказал он.

Хидра с трудом поднялась, чувствуя, как подкашиваются ноги, прижалась к плечу Верховного военачальника и оперлась о его руку. Спустя совсем немного времени она уже нежилась в купальнях Солнечного дворца, и ей прислуживали молчаливые трудолюбивые рабыни, которых она видела впервые. Они усердно отмывали с ее тела въевшуюся грязь, смазывали травяными кашицами ранки, заботливо умащивали кожу благовониями, старательно расчесывали спутавшиеся волосы. Там же она заснула, а проснувшись, отведала несколько изысканных яств и выпила кувшин неразбавленного вина. То, что с ней произошло, вдруг представилось ей страшным сном. Вот она – реальная жизнь, чудесная, упоительная…

Окончательно разгромив войско врага, Инфект Авидронии поспешил подвести итоги. Несмотря на то что многим его партикулам, особенно тяжеловооруженным, и вовсе не пришлось участвовать в битве, потери авидронов были огромными – не меньше, чем в ужасном столкновении под Кадишем, – почти сто тысяч человек. Впрочем, в тот раз авидроны защищались, а сейчас – атаковали. Недаром больше половины потерь пришлось на легковооруженных, штурмовавших Волчий ручей. По мнению большинства, благодаря именно вспомогательным войскам и была одержана эта блестящая победа. Всадники Лигура и Кариса, сломившие противника разрушительными фланговыми ударами, лишь воспользовались достигнутым ранее успехом.

Урон, понесенный иргамами, был ошеломляющим. Почти двести семьдесят тысяч иргамов погибло, а сто двадцать три тысячи пленено. Лишь пятой части воинов Тхарихиба удалось спастись и укрыться в Масилумусе. Вот торжество справедливости, вот закономерный итог многолетних трудов!

Около месяца понадобилось Инфекту Авидронии, чтобы взять Масилумус в узкое кольцо блокады. Отступающие иргамы сопротивлялись стойко – им нечего было терять, – действовали самоотверженно, бились до конца. Им помогали заградительные отряды и скрывающиеся в лесах многочисленные засады. И все-таки шаг за шагом авидроны продвигались к непокоренной столице, заходили со всех сторон, отрезая одну за другой дороги, соединяющие город с провинциями, откуда шла помощь. Все прилегающие местности вскоре были выжжены, население, не желающее покоряться, или разбежалось, или погибло. Наконец Масилумус был осажден. Некоторое время то в одну, то в другую сторону еще прорывались части иргамовского войска, но вскоре кругом стало так много авидронских партикул, что зайцу не прошмыгнуть.

Тхарихиб и Хавруш вновь порадовали Алеклию. Больше всего он боялся, что два брата с остатками своих армий покинут столицу, укрепив ее внушительным гарнизоном, способным на многомесячное противостояние, уйдут к последней крупной иргамовской крепости Мигрелиш, где попытаются, прибегнув к помощи своих многочисленных союзников, опять собрать и вооружить крупное войско. В этом случае война грозила вновь затянуться на неопределенный срок, и Инфекту снова пришлось бы возвращаться в Авидронию без обещанной народным собраниям окончательной победы над Иргамой. Однако всё говорило о том, что иргамовский интол, его самонадеянный брат и все боеспособные иргамовские партикулы со своими военачальниками укрылись в столице, решив, наверное, защищать ее до последнего.

Воодушевившись представленной возможностью, Алеклия разбил вокруг города пять укрепленных лагерей и лично возглавил осадные мероприятия. В этом занятии он весьма преуспел. За первую триаду всю землю вокруг иргамовской столицы изрыли ходами, подкопами, выстроили множество небольших земляных и деревянных сооружений. За вторые одиннадцать дней окрест Масилумуса, в трехстах шагах от городской стены, насыпали громадный вал, на котором установили метательные механизмы. Иргамы пытались всячески помешать ходу работ, день и ночь осыпая авидронских мастеровых стрелами и метательными снарядами, но воины Инфекта слишком хорошо знали свое дело – землекопов защищали непроницаемые осадные пологи, временные навесы и особые щиты. Работы шли при поддержке легких метательных механизмов на колесницах, множества валил, тысяч лучников, скрывающихся в вырытых траншеях или прятавшихся за «движущимися башнями».

За тридцать три последующих дня позади вала и под его прикрытием возвели настоящую крепостную стену – широкую, с внутренней галереей, с башнями, высотой в двадцать мер, что было лишь немногим ниже масилумусских стен. Строили эту линию все авидронские воины, все мастеровые, подручные, обозные, кроме этого наняли двести тысяч землекопов, повозчиков и каменщиков, и помимо них использовался труд трехсот тысяч рабов, специально пригнанных из-под Кадиша. В довершение всего на стенах установили метательные механизмы – те, что привезли с собой, и еще несколько тысяч собранных на месте. Вал же, который отделял возведенные укрепления от стен Масилумуса, срыли, а затем выкопали на его месте глубокий ров.

Когда авидроны закончили и внимательно оглядели то, что им удалось так скоро сотворить, они возликовали. Новая стена, проходившая в пятистах шагах от осажденного города, полностью опоясывала Масилумус. Теперь для того, чтобы вырваться из него, иргамовскому войску самому бы пришлось штурмовать неприступные стены, что при нынешнем соотношении сил было бессмысленно.

Алеклия решил не строить каких-либо внешних защитных линий, так как следопыты и Вишневые более нигде не обнаруживали, кроме как внутри самого города, крупных сил противника, то есть любое нападение извне исключалось. И авидроны, не долго думая, взялись за обычное свое дело – принялись атаковать неприятеля из всех метательных установок. При этом сразу обнаружилось еще одно неоспоримое превосходство армии Инфекта – она имела втрое больше механизмов, стрелявших к тому же дальше и более тяжелыми снарядами. Помимо этого серьезную угрозу представляли авидронские матри-пилоги, которые, в отсутствие воздушных шаров противника, свободно кружили над всем городом – поднимались на безопасную высоту и скидывали вниз, на головы защитников, подожженные зангнии и свинцовые пули. В самом Масилумусе действовало не меньше трех сотен лазутчиков Вишневой армии, проникших в город задолго до настоящих событий. С ними поддерживалась постоянная связь посредством передачи особых звуковых сообщений. Иргамы, слыша их и догадываясь об их назначении, даже создали специальные отряды, которые должны были отлавливать всех, кто подавал среди ночи громкие подозрительные сигналы. Лазутчикам приказали как можно скорее повредить основные водопроводы города и вывести из строя сточные системы, что они и поспешили сделать. И тут выяснилось, что колодцев в городе ничтожно мало. Сточные каналы были безнадежно забиты, и Масилумус вскоре оказался залит нечистотами и загажен.

На пятьдесят восьмой день своего пребывания под Масилумусом Алеклия закончил предварительные работы. Теперь всё было готово к долгой, может быть многолетней, осаде. Помимо укреплений, построили немало вспомогательных сооружений: склады, хлебные хранилища, загоны для скота, лагеря для пленных и обращенных в рабство, храмы Инфекта, купальни, кратемарьи, небольшие Атлетии, парфеоны для кулачных и собачьих боев и даже Театры. Эти постройки не только радовали воинов Авидронии, но и оказывали гнетущее воздействие на защитников города, которые, видя, как основательно обустраивается противник, теряли всякую надежду на спасение.

Лигур, вдруг изменив своим принципам, предложил немедленно штурмовать вражескую столицу. Он долго убеждал Инфекта, приводил массу доводов, готов был сам пойти в атаку и обещал первым взойти на стены города. Скорее всего, общий штурм действительно мог бы закончиться взятием Масилумуса, но Божественный ни под каким видом на него не соглашался, опасаясь новых, еще более ужасных потерь. Вскоре Лигур надоел Инфекту, и он отослал его в сопровождении семидесятитысячной Осадной эрголы брать далекий Мигрелиш.

Отправив настырного военачальника в поход, Божественный объявил трехдневное празднество и всеобщие состязания. Иргамы, наблюдавшие со стен столицы за приготовлениями авидронов, насторожились – они помнили, как под Кадишем враги устроили мнимый пир и в самый его разгар бросились на штурм. Но на этот раз авидроны нападать не собирались.

В тот же день Алеклия получил сообщение, что Хавруш хочет с ним говорить и нижайше просит ему в этом не отказывать. Божественный почти не удивился – благодаря авидронским лазутчикам, которые наводнили Масилумус, он уже знал, что Тхарихиб поссорился с одним из своих военачальников и был убит, а значит, в Солнечном дворце могли произойти нешуточные перемены.

Инфект Авидронии ожидал Верховного военачальника Иргамы в своем полевом шатре, разбитом посреди кипарисовой рощи, в центре одного из пяти авидронских лагерей – Лагере Инфекта. Он не готовился к переговорам, не предпринимал каких-либо особых мер, чтоб поразить противника, нет, всё было буднично, ничто не указывало на то, что грядет историческая встреча, которая может решительным образом повлиять на ход событий. Единственное, что выдавало некоторые приготовления, – это стоявшие вдоль пути следования иргамовских переговорщиков циниты с высокими пологами, сквозь которые нельзя было увидеть ни изнанку авидронских укреплений, ни устройство авидронского военного лагеря, ни то, как идут осадные работы.

Наступило раннее утро, только-только рассвело, до встречи с Хаврушем оставалось еще немного времени. Разбуженный заливистым пением птиц, Алеклия потребовал себе Анхаса и поскакал без седла искупаться в лесной речушке. Потом, уделив самое серьезное внимание утренней трапезе, в ходе которой выслушал сообщения из Авидронии, Инфект удалился в шатер и, не желая попусту тратить время, занялся своими обычными делами. Однако мыслями он всё время возвращался к предстоящей встрече, размышлял над соображениями, которые накануне высказали его советники и военачальники. «Почему же мы должны теперь уступать, как советуют мне мои высокооплачиваемые провидцы? – думал Алеклия, разглядывая карту Иргамы, где три четверти земель и большинство городов были уже подчинены его воле. – Стоило ли пускаться в такой долгий путь, чтобы в конце его повернуть обратно? Стоило ли тратить миллионы берктолей? А сколько авидронских жизней унесла эта проклятая война? Масилумус осажден, остатки иргамовских армий вместе с Хаврушем внутри него. Иргама будет окончательно повержена в течение полугода, и мы возьмем с них всё, всё до последнего гроса. В этом нет никаких сомнений. Так почему же мы должны теперь уступать? Вот если бы тогда, после взятия Кадиша, Тхарихиб согласился на мои условия. Может быть, сейчас он был бы жив, а в Иргаме давно царили мир и благоденствие…»

Примерно так рассуждал Инфект, коротая время в ожидании масилумусских переговорщиков, а между тем в шатер вошел белоплащный порученец и напомнил, что посланцы ларомов, прибывшие под Масилумус два дня назад, с нетерпением ожидают встречи с правителем Авидронии.

Божественному ларомы не нравились – слишком назойливо вели себя эти наивные «дети Анконы» и слишком дорого обходились Грономфе. Ларомы были многочисленным, но не воинственным племенем, в большинстве своем занимались примитивным рыболовством. Они населяли обширные земли вдоль русла Верхней Анконы, гранича как с авидронскими рубежами, так и с землями Иргамы. Около пятидесяти лет назад ларомовские вожди уступили ненасытной Грономфе часть своих территорий в обмен на «многие богатства», полученные от авидронов, и их «вечную дружбу», и с тех пор авидронские правители не раз высылали в помощь союзникам свои партикулы, когда им угрожали иргамы или когда в их пределы врывались полчища гагалузов, чурехов и прочих дикарей. Алеклия вот уже пять лет пытался договориться с ларомами о покупке у них новых земель, часто встречался с послами, отправлял вождям ценные дары, но так ничего и не добился. Ларомы с охотой брали подарки, но не говорили ни да, ни нет, и каждый вождь, объясняя свою нерешительность, утверждал, что это не он, а его соседи против продажи земли, но как только они согласятся, согласится и он. Как-то Инфекта осенило: он должен вести переговоры с вождем каждого поселения в отдельности, то есть с десятками предводителей, выбивая из каждого согласие и поддержку. При их разобщенности это был единственный способ чего-нибудь добиться. Но сколько на это нужно золота и времени? Было от чего впасть в ярость. Его просто водят за нос!