Текст книги "Шерас. Летопись Аффондатора. Книга первая. 103-106 годы"

Неслышно ступая, из-за деревьев появился следопыт и сообщил Бредерою что-то важное. «Пошли», – сказал вождь своим людям, трем десяткам горцев, вооруженных короткими луками, метательными топориками и малльскими гарантами – однолезвийными изогнутыми мечами, со смещенным к концу клинка центром тяжести. Он также кивнул Ахлерою, который, помедлив, нехотя поднялся и отдал собственному отряду необходимые указания.

Лошадей оставили здесь же, с собой взяли только самое необходимое. Разбившись на три отряда, Бредерой, Ахлерой и Бахи долго пробирались сквозь густые заросли эйкуманги. Не разговаривали, старались ступать осторожно, только изредка перекликались короткими птичьими криками. Вскоре добрались до крепкой каменной дороги, рассекавшей долину прямой, казавшейся бесконечной, линией. Широкие придорожные полосы, когда-то очищенные и присыпанные песком с галькой, уже успели густо зарасти, так что разлапистые ветки деревьев местами нависали над самой дорогой. Здесь маллы затаились, и каждый выбрал для себя подходящее место.

Терпеливо ждали. Наконец впереди появились три всадника, в которых маллы при их приближении узнали авидронских цинитов. Воины следовали шагом, держались настороже и внимательно осматривали придорожное пространство. Не заметив ничего подозрительного, они проехали мимо, в нескольких шагах, и горцы – те, кто понимал авидронский язык, – слышали, как они говорили о флатонах, которые не сегодня-завтра пересекут пролив Артанела и хлынут в Междуречье.

Потом показался обоз. Он состоял из сотни повозок, нескольких крытых колесниц и пятидесяти навьюченных верблюдов; все телеги были до предела нагружены товаром, а мохноногими авидронскими тяжеловозами правили невоенные возничие из разных племен – среди них находилось и несколько «равнинных» маллов. Караван охраняла всего лишь полуайма пеших гарнизонных воинов.

Когда повозки поравнялись с маллами, Бредерой издал боевой клич, и его лучники сразу же пустили стрелы, поразив нескольких авидронских цинитов. Вслед за этим горцы выскочили из своих укрытий и бросились к обозу. Раздались крики, тревожные сигналы рожков; напуганные лошади заржали, а некоторые из них шарахнулись в сторону, накреняя повозки. Многие возничие бросили поводья: одни в страхе побежали, другие вынули припасенные мечи и копья, решив защищаться.

Ахлерой со своим отрядом должен был встать на пути обоза и первым метнулся вперед, крепко сжимая опущенный к земле паранг. Оказавшись рядом с двумя воинами, шедшими впереди колонны, он в четыре движения буквально искромсал их, и густая авидронская кровь забрызгала всё его лицо. Возница на головной повозке изо всех сил подхлестнул лошадей; животные дернули телегу и рванулись вперед, едва не затоптав малла, который, впрочем, ловко скользнул в сторону, отделавшись царапиной на лице.

Ахлерой не сразу пришел в себя от того счастливого безотчетного чувства, которое испытал, убивая авидронов. Когда же он опомнился и огляделся, везде уже исступленно сражались его воины, а в двадцати шагах лежала вверх колесами злосчастная повозка. Рядом взбрыкивали, пытаясь подняться, раненые лошади; кругом валялось содержимое разбитой телеги: бочки, мешки, амфоры и всякая мелочь.

Циниты Инфекта оказали нападающим ожесточенное сопротивление. Те из них, кто не пострадал в самые первые мгновения боя, сгрудились, создав некоторое подобие строя, и решительно защищались. Через некоторое время многие из них погибли от стрел и метательных топориков, но и маллы понесли значительный урон от самострелов, дротиков и метательных ножей.

В конце концов остатки обозного охранения и с ними десяток возничих заняли круговую оборону посередине каравана и некоторое время успешно отбивались. Горцы во главе с Бредероем яростно кидались в бой, но авидроны, повинуясь единой команде, прикрывались щитами и выставляли навстречу копья и мечи. И только когда на помощь Бредерою подоспел Ахлерой, а чуть позже, с другой стороны, и Бахи, с коротковолосыми покончили.

– Благодарю тебя, Якир! Ты принес мне столь желанную победу! – произнес Ахлерой, поцеловав свой золотой медальон.

К одноглазому вождю подошел Бредерой, тоже весь в крови, с обагренным мечом, с которого еще стекали тягучие темные капли.

– Теперь я вижу: ты – малл, – сдержанно сказал Ахлерой, что означало в его устах похвалу.

– Во славу Якира! – невозмутимо поблагодарил Бредерой, однако здесь уточнил: – Я не только малл, но и вождь.

Ахлерой сверкнул единственным бешеным глазом, но тут же поспешил улыбнуться, обнажив на редкость ровные и белые, как снег, зубы, и дружески хлопнул Бредероя по плечу:

– И вождь!

Послышался женский визг, потом рыдания и истошные крики. Оказалось, что в крытых колесницах везли несколько молодых красивых женщин – люцей, которые во время сражения затаились, надеясь на успешное сопротивление гарнизонных цинитов.

Малльские воины, завидев такое богатство, побросали прочую добычу и сбежались на шум. Они жадно накинулись на несчастных и, ошалев от похоти, в клочья изорвали их тонкие плавы. Озверевшие, опьяненные кровью разбойники не всегда успевали заметить, что истерзанное женское тело уже бездыханно.

Когда вмешались вожди, только одна женщина оставалась живой. Смуглая, совсем юная люцея, самая красивая из всех пленниц, забилась в угол колесницы. В руках она держала короткие кинжалы изящной работы и, отбиваясь, как могла, даже ткнула одного из горцев в шею, отчего тот мгновенно умер.

Несчастную разоружили, раздели и кинули на землю.

Бредерой, хотя и сгорал от нетерпения, с почтением уступил место Ахлерою, и тот первым насладился черноволосой воительницей, горячей уроженкой берегов Ночного моря.

За вождями последовали остальные. Чем дальше, тем больше ожесточались мучители и тем изощренней становились их истязания. Но девушка каким-то чудом держалась: была не только жива, но и находилась в сознании.

Наконец Бредерой, глянув на нахмурившегося Ахлероя, отогнал обезумевших соплеменников. Люцею привязали между двух стволов эйкуманги. Бредерой подал знак лучникам: те вложили стрелы и прицелились.

– Ты убила малла, нашего брата, и поэтому умрешь, – сказал люцее горец в шкуре снежного барса.

Та лишь обессиленно повела головой, скользнув по лицу воина безумным взглядом, и равнодушно отвернулась.

Лучники выпустили стрелы. Многие из них пронзили тело девушки насквозь. Люцея обмякла и повисла на веревках.

Еще в самом начале пленных решили не брать: это было слишком опасно. Поэтому всех, кто выжил, умертвили. Спешили – времени потеряли слишком много. Потом занялись осмотром и перегрузкой добычи. Она оказалась огромной. В сундуках среди предметов роскоши обнаружили женские украшения: кольца, серьги, ожерелья, браслеты – всё из бронзы, серебра, паладиума и золота.

Одноглазый вождь заметно разволновался и неохотно сказал Бредерою:

– Половина товара твоя.

Тот лишь усмехнулся в ответ:

– Бери себе все. Мне ничего не нужно.

Ахлерой застыл от удивления.

– Я искал не наживы, но мести, – объяснил Бредерой. – Мести за отца и за весь свой род. И это только начало!

– Что ж, Бредерой, твои слова так же прекрасны, как эти горы. Теперь ты мне – брат.

– И ты мне брат, Ахлерой.

Суровые горцы обнялись.

В родовом селении Ахлероя Бахет-меги буйствовал праздник. Приносили жертвы Якиру и другим богам, пили шилу, состязались в игре на музыкальных луках, танцевали. Пылали костры. В глубоких чанах готовился гаракуш, бараний аромат которого был слышен за тысячи шагов. На многих малльских девушках можно было увидеть чужеземные украшения из дорогих металлов. Мужчины же хвастались новым оружием.

Вслух говорили о том, что отмечается один из местных праздников, но про себя все до единого знали, что Ахлерой торжествует по поводу важной победы над авидронами. Среди приглашенных из других племен были дружественные вожди и знатные воины, а также новый вождь – Бредерой, которого славили пуще всех.

Селение Бахет-меги делилось на верхнее и нижнее. В верхнем, высеченном в скалах, жили в основном белобородые, не желавшие спускаться с гор, и там распоряжался отец Ахлероя – старый мудрый Аквилой. Нижняя деревня располагалась в извилистой лощине и состояла из множества конических глиняных построек. Их высилось довольно много, потому что у маллов каждый взрослый мужчина имел по два жилища – одно для жены и детей, другое – для себя и для приема своих друзей. Между селениями было четыре тысячи шагов трудного пути.

В разгар праздника одноглазый Ахлерой вдруг оставил друзей, вскочил на коня и отправился в верхнее Бахет-меги. Он явился к своему отцу, выказав при встрече особое почтение, и пригласил его принять участие в празднестве. Аквилой разгневанно отчитал сына, словно мальчишку:

– Своим поступком ты навлек беду на себя, на весь наш род и на все малльские племена. Я всю жизнь посвятил тому, чтобы маллы жили в мире и покое. Чтобы ладили между собой и с нашими непростыми соседями. Я всю жизнь твердил тебе, что маллам нужна дружба с Авидронией. Это – единственное, что позволит нам выжить. Ты же пренебрег моими советами. Ты разрушил все, что я с таким трудом создавал. Ты погубишь маллов. Уходи…

Ахлерой вернулся в нижнее Бахет-меги ни с чем, но быстро забылся, увлекшись хмельной шилой и дружескими беседами. Неожиданно для самого себя он разоткровенничался с Бредероем, поведав ему о своих тайных мечтаниях. Речь шла о создании единого государства маллов под полновластным управлением всего одного вождя – интола.

– Но это – неизбежная война с Авидронией? – притворно изумился его собеседник.

– Конечно. Ну и что? – заносчиво отвечал одноглазый вождь.

Бредерой всем сердцем поддержал Ахлероя, признал его главенство, поклялся ему в вечной дружбе и обещал быть преданным слугой. А еще новоявленный вождь говорил, что надо и дальше продолжать такие беспощадные вылазки, чтобы в Малльских горах авидроны более не чувствовали себя хозяевами.

Постепенно надвинулась ночь. Горные хребты помрачнели, стали синими или вовсе черными, но неожиданно показалась игривая Хомея и щедро разбросала по крутым склонам малиновые и сиреневые блестки, словно облачив горы в праздничный парчовый наряд. А над всем этим чудным раздольем раскинулся волшебный звездный шатер.

День за днем, из века в век Малльские горы жили своей долгой непостижимой жизнью, снисходительно наблюдая с божественной высоты, как в ущельях и в долинах эти странные маленькие человечки поколение за поколением рождаются, сражаются, умирают и вновь рождаются… постоянно пытаясь поделить то, что им не принадлежит и никогда принадлежать не будет – эти дивные земли.

Глава 31. Отплытие

Сто четвертого года тридцатого дня шестого месяца, накануне исторического отплытия Алеклии в Оталарисы, ближе к ночи, ДозирЭ, Идал и Арпад сидели в «Двенадцати тхелосах» и заглушали неразбавленным вином и бродилом горестные мысли, навеянные печальными событиями последних дней.

Во-первых, Вишневые всё же нашли одного из участников нападения на воинов Белой либеры у Морской Библиотеки. Разбойник, испугавшись пыток, даже не пытался что-то скрывать и сразу указал на своих сообщников. Они же привели к дому тех, кто щедро заплатил за предполагаемое убийство. Это был родовой дворец Ид ала!

Выяснилось, что братья белоплащного, возмущенные тем, что внезапно умерший глава рода оставил основную часть имущества своему самому неразумному и совсем отбившемуся от рук сыну, договорились расправиться с ненавистным родственником, пока он еще не успел вступить в имущественные права. Большую роль здесь сыграло приобретение Идалом «Двенадцати тхелосов» и его обещание доверителю покойного отца в скором времени покинуть Белую либеру. Надежды на то, что Идал останется телохранителем Инфекта и в таком случае, согласно предсмертному имущественному онису, написанному отцом, лишится своей доли наследства, рухнули. Семеро недовольных братьев, не жалея золота, приступили к осуществлению коварного плана…

Злоумышленникам надели на головы красные колпаки и с позором препроводили в Круглый Дом, где они быстро во всем сознались: Вишневые из пыточных подвалов умели развязывать языки. Да, глубоко оскорбленные, они решили убить своего восьмого брата, чтобы разделить всё состояние между собою. То есть вместо жалких тысячи инфектов на каждого молодые негоцианты рассчитывали завладеть всем имуществом, которое по самым скромным подсчетам оценивалось в тридцать тысяч инфектов. Теперь их ожидал Совет ристопии, и ему, учитывая цвет плащей пострадавших, предстояло решать только одну проблему: казнить ли виновных или на всю жизнь отправить на галеры?

После всего случившегося Идал впал в глубокое уныние.

ДозирЭ был немало удивлен, что главным объектом нападения оказался всё же не он, а его ни о чем не подозревающий друг и, как мог, пытался утешить убитого горем товарища. Впрочем, он и сам нуждался в поддержке. Дело в том, что Божественный поспешил выполнить свое обещание по поводу Андэль: «…Я сделаю так, чтобы ты и твоя люцея не расставались никогда». Он распорядился перевести ее из акелины Жуфисмы во Дворцовый Комплекс, и теперь девушка жила во Дворце Любви и продолжала выполнять на новом месте свои обычные обязанности. Казармы же Белой либеры находились всего в тысяче шагов от этого притягательного места, и белоплащные воины могли хоть каждый день посещать своих любезных, что они и делали, но, конечно, при наличии в кошеле звонких монет. Мало того, отправляясь на кораблях в Оталарисы, Божественный решил взять часть люцей с собой, для чего были приготовлены особые суда, которые тут же прозвали «плавучими акелинами». Получилось, что Алеклия в полной мере сдержал свое слово. Узнав всё это, обескураженный ДозирЭ только всплеснул руками.

Что же касается Арпада, то у него как будто всё было в порядке, но его искренне печалили неприятности друзей.

– Бедные, бедные мои братья! – горевал Идал. – Их несчастье безмерно!

– Почему ты жалеешь тех, кто покусился на твою жизнь? – недоумевал ДозирЭ.

– Это гаронны помутили их рассудок, – убежденно отвечал богатый наследник. – Иначе и быть не может. Им самим не могли прийти в голову такие чудовищные мысли.

ДозирЭ не уставал изумляться:

– При чем тут гаронны? Почему мы, люди, так склонны верить в беспредельную власть злых духов или богов? Разве от нас самих ничего не зависит? Или нам только и остается, что со стороны, словно в амфитеатре, с увлечением наблюдать за представлением, имя которому наша собственная жизнь, ибо боги и гаронны всё давно предопределили?.. Я уверен, гаронны здесь ни при чем: твои братья просто решили убить тебя, чтобы завладеть всеми деньгами. И они заслуживают справедливого наказания.

– Пусть так. – Идал опрокинул очередной кубок. – Гаронны, может быть, здесь и ни при чем. Но разве справедливо поступил отец, лишив моих братьев большей части наследства? Разве не заслужили они лучшей участи, трудясь не в пример мне? И разве я достоин тех благ, которыми наделен? Ведь выбрав путь ратного подвига, я не приложил к их приумножению ровным счетом никаких усилий! О Гномы, если б я только знал! Тогда бы, не колеблясь, я с легким сердцем отказался бы от наследства и посвятил свою жизнь служению Божественному. А теперь…

– И что же теперь?

– Теперь я не остановлюсь ни перед чем, чтобы вызволить своих братьев из темницы. Или на худой конец попробую облегчить их скорбную участь.

ДозирЭ, узнав о смерти своего отца, испытал горе, страшнее которого, казалось, невозможно представить, но нынче понял, насколько ужасны бывают гримасы судьбы. Идал был чернее тучи, с глазами красными от слез и бессонницы, и так много пил, что Арпад забеспокоился о его здоровье и втайне распорядился подавать воину самое слабое вино и незаметно разбавлять его водой. Слуга же Идала, старый ворчун Эртрут, серьезно занемог и вот уже несколько дней не вставал с ложа, бредил и был близок к звездной дороге.

За полтора года знакомства ДозирЭ хорошо изучил Идала и не сомневался в его решимости. Он знал, что эжин уже написал десятки прошений и посетил многих грономфских росторов, от которых что-либо зависело. В том числе, Идал предложил Совету ристопии колоссальный выкуп в обмен на свободу братьев – всё имущество своего отца. Но, в отличие от многих стран, в Авидронии подобные сделки считались неприемлемыми, и он получил суровый отказ. А еще ДозирЭ знал, что Идал, под давлением известных обстоятельств, принял твердое решение покинуть белоплащное воинство, о чем подал онис, и с нетерпением ожидал ответа.

Отпустят ли его сразу или через полгода? Отпустят ли вообще? Этого никто не знал. Так или иначе, но завтра Идал вместе со всеми должен отправиться в далекие Оталарисы, оставив на попечение доверителя всё имущество своего рода, бросив на произвол судьбы своих горемычных братьев, чуть не ставших братоубийцами, которых уже поджидала на площади Радэя безжалостная шпата.

У ДозирЭ тоже дела обстояли не лучшим образом. Молодой человек встречался с Андэль каждый день, но после событий, происшедших на хироне акелины, что-то надломилось в их отношениях. Девушка была молчалива, задумчива и, казалось, не замечала того великолепия, которое ее теперь окружало. Грономф уже и забыл, когда она в последний раз улыбалась, когда в ее черных глазах играли задорные огоньки.

Во Дворце Любви Андэль приняли с великим почтением, как и подобает по местным правилам принимать новую люцею. Все обитательницы дворцовой акелины сбежались посмотреть на счастливицу, из-за которой поднялся такой шум и за которую хлопотал сам Инфект. Но то, что они увидели, превзошло все ожидания. Девушка казалась самим совершенством: молода, тонка, стройна, необыкновенно свежа, женственна и изящна – от нее исходило какое-то чудесное неповторимое сияние. Нежная чистая кожа, чуть обласканная солнцем, шелковистые светлые вьющиеся волосы, тонкие черные брови с изгибом, необычный разрез глаз, изумительные алые губы, потрясающей красоты шея, плечи и грудь… И ко всему прочему, ярко выраженная авидронка. Все были изумлены.

Андэль поместили в роскошных покоях с видом на бутоновую рощу и определили ей двух служанок – бывших люцей, которые наперегонки старались предугадать каждое ее желание. Из дворца выходить запрещалось, но внутри было все, что требовалось для беспечной жизни. Дворец Любви по праву считался одним из самых красивых зданий в Дворцовом Комплексе Инфекта. Он имел форму пирамиды и поднимался вверх двенадцатью широкими уступами, на которых произрастали великолепные сады. С вершины этой пирамиды по граням стекали водопады, образуя вокруг озерца и ручьи.

ДозирЭ, не мешкая, побежал к распорядителю Дворца Любви – тонкоголосому толстяку Люмбэру, к которому бесшабашные телохранители Инфекта относились снисходительно-насмешливо, но на самом деле он был одним из самых влиятельных росторов Грономфы. Ведь вот уже двадцать два года он бессменно играл роль основного поставщика удовольствий для Божественного и всего его могущественного окружения.

Люмбэр, немало наслышанный о молодом воине, отнесся к нему самым доброжелательным образом и пообещал сделать все, что в его силах. ДозирЭ внес вперед пятнадцать инфектов, оградив возлюбленную от нежелательных посягательств, и на радостях немного успокоился. Но последующие встречи с Андэль принесли ему только боль.

– Что тебя томит? – нежно спрашивал ДозирЭ. – Доверься мне, я – твой самый преданный друг.

– Я виновата в смерти Туртюфа, – отвечала Андэль, если молодому человеку удавалось вызвать ее на откровенность.

– Ты ни в чем не виновата. Он был слишком самоуверен.

– Я погубила Жуфисму. А ведь это она сделала из меня настоящую женщину.

ДозирЭ слышал, что после того поединка акелину Жуфисмы временно закрыли, а саму Жуфисму уличили в воровстве, найдя у нее больше тридцати берктолей, принадлежащих Авидронии, и приговорили к смерти. Казнокрадов обычно умерщвляли во дворце Наказаний – зловещем месте на краю Грономфы, которое, впрочем, ради развлечения ежедневно посещали тысячи горожан, благо это зрелище обходилось зевакам очень недорого. Приговоренного сажали нагишом в узкую клетку и держали без еды много дней, пока несчастный не погибал от истощения. Здесь подвергались разным истязаниям одновременно сотни людей. ДозирЭ хотел было сходить туда из любопытства, но быстро устыдился своего желания.

– Ив этом ты не виновата. Жадная лисица воровала у Инфекта, запуталась и получила то, что и заслуживала…

– Я едва не погубила тебя!

– Да ну! – усмехался белоплащный, бравируя своею храбростью. – Меня пытались погубить многие. И что? Они все отправились в бесконечное путешествие. Правда, за исключением одного…

– Ты знаешь, иногда я жалею, что мы тогда встретились, – горько вздыхала девушка. – На дороге, помнишь? Порознь было бы легче и тебе, и мне. И все остались бы живы. О Гномы, пощадите несчастную недостойную рабу вашу!

ДозирЭ ничего не мог поделать с Андэль. Его любовные признания и сердечные клятвы вызывали у люцеи только слезы, которые потом трудно было остановить.

Пока, как он ни старался, как ни рисковал, он не смог вызволить на свободу свою нежную подругу.

На следующий день после трапезы ДозирЭ, Идала и Арпада в кратемарье «Двенадцать тхелосов» половина Грономфы собралась в торговом порту и по берегам Внутреннего озера. Закрылись кратемарьи и торговые форумы, лавки и гомоноклы, бросили работу мастеровые и ремесленники. Грономфские каналы заполнили лодки, лошади с трудом тащили перегруженные людьми общественные экипажи. Люди шли, бежали, ехали, плыли и даже летели – в воздухе высоко над городом зависло несколько десятков матри-пилог, которые принадлежали богатейшим эжинам или братствам, катающим горожан за плату. Крыши и хироны зданий, а также балконы и внешние галереи, с которых можно было видеть гавань, люди забили до отказа. На крепостной стене со стороны Старого города толпились тысячи грономфов в праздничных одеяниях. Все хотели проводить в далекое плавание Божественного и, если повезет, увидеть его, а также насладиться картиной отплытия самого величественного флота со времен Радэя Великолепного. К тому же ожидалась и раздача бесплатного вина, хлебов и мяса.

Зрелище и правда получилось невиданное. Сначала от военного порта, примыкающего к Дворцовому Комплексу Инфекта, отчалила «Армада Грономфы» – несколько сот военных кораблей с поднятыми красно-голубыми знаменами. На берегу музыканты заиграли «Славу Авидронии», и армада, прежде чем войти в пролив, соединяющий гавань с Анконой, сделала на веслах церемониальный полукруг.

Вслед за «Армадой Грономфы» выплыла «Священная Армада», известная горожанам по многим походам и победам. Между боевыми кораблями следовало множество морских лодок, украшенных пурпуром.

Когда же горожане увидели «Белую Армаду» и самого Божественного на одном из кораблей, берега всколыхнулись, и раздались сотни тысяч восторженных голосов: «Эгоу, Божественный!» В торговом порту у складов Радэя началась раздача бесплатного вина и всякой снеди, заголосили трубы, раковины, флейты, а в небо устремились тысячи белых голубей, выпущенных из башен, располагающихся по обеим сторонам пролива.

Народ всё прибывал, возникла толкотня, потом давка, погибло несколько человек, и гиозы многими отрядами перекрыли, как могли, подходы к торговому порту, не допуская более горожан к Внутреннему озеру. Столпившись на площади Радэя, запоздавшие грономфы стали выказывать недовольство, тут и там возникали споры, словесные перепалки, небольшие стычки. Разгромили несколько торговых шатров и ювелирных лавок, сломали древние солнечные часы и повалили несколько статуй. Но только когда возникла угроза Дереву Жизни, появились серьезно настроенные гарнизонные отряды при полном вооружении. Толпа утихомирилась и заметно поредела.

Алеклия, находящийся на палубе своего корабля – прекрасной флурены-вискосты по имени «Саталикоза», ничего не знал о происходящем у торгового порта. А если бы узнал, изрядно бы рассердился. Но пока он оставался в неведении и, стоя в бертолетовой мужской плаве свободного покроя и тонком венце на вершине носовой церемониальной надстройки, наслаждался всем, что видел вокруг. Эти берега, заполненные ликующими грономфами, эти кружащие стаи голубей, эти воздушные шары в синем небе… Он старался запомнить все, каждую, даже несущественную деталь, будто в этом была жизненная необходимость. И теплая радость заливала сердце…

Над Грономфой и над Внутренним озером вдруг появилась огромная радуга, и все увидели в этом великое предзнаменование. Эгоу, Божественный! Пусть бежит твой корабль по мягким волнам, не зная усталости, до самых Оталарисов, пусть твой путь будет украшен яркими подвигами, которые навсегда останутся в наших сердцах и запомнятся на века!

На окраине торгового порта, в плотной толпе зевак, стояли два невеселых человека: один, вооруженный морской рапирой и похожий на яриадца, а другой – с лицом, покрытым старыми шрамами и изъеденным оспой, держал в руках граненую дубинку стража порядка. То были Арпад и Кирикиль, пришедшие проводить своих хозяев. На время похода слуга ДозирЭ был определен в «Двенадцать тхелосов» в помощь Арпаду, разрывающемуся на части из-за нахлынувшего большого количества посетителей и постояльцев.

– Я чувствую недоброе, – говорил Кирикиль бывшему десятнику гиозов, разглядывая корабли «Белой Армады», будто надеясь увидеть ДозирЭ. – Эта оборотливая девица из акелин опять за ним увязалась. Мало было из-за нее неприятностей в городе, так она и здесь тут как тут. Видят Великаны, добром это не кончится!

– Как ты смеешь так говорить о возлюбленной своего хозяина? – распекал его Арпад. – Не знай я, какой ты преданный слуга и верный боец, так дал бы тебе дубинкой по лбу. Когда я был городским стражником, можешь мне поверить, немало глупых голов поумнело от моих ударов, а одному инородцу я даже выбил глаз.

– Да что ты, рэм! Я люблю своего хозяина, даже больше, чем себя, и готов умереть за него. Но послушай битого яриадца: сложит наш герой свою буйную голову из-за ее черных глаз.

На этот раз Арпад не нашелся что ответить: может быть, потому, что и сам так думал?

Тем временем с кораблей поднялись тяжелые боевые корзины, увлекаемые в небо шестидольными вытянутыми, словно мясная кишка, оболочками. Всё это были новые воздушные шары, прозванные «морскими». По сравнению с обычными они имели множество преимуществ: были маневренны, лучше подчинялись парусам, поднимались выше и были менее уязвимы.

Публика на берегу от удивления раскрыла рты. Матри-пилоги, а их насчитывалось не меньше сотни, выстроились в воздухе в круг и замерли, лишь слегка покачивая корзинами. Корабли в заливе тоже остановились и подняли весла над водой.

Тут откуда-то из укромного места появилась пиратская вистрога и ринулась на веслах к кораблю Инфекта. Она явно готовилась к нешуточной атаке. Толпы в порту загудели, не понимая, что происходит.

Когда вистрога оказалась под воздушными шарами, из корзин вдруг полетели вниз горящие зангнии и стрелы. Пиратская галера вспыхнула в разных местах и замедлила ход, а когда огонь разошелся по палубе и надстройкам – и вовсе остановилась. Люди на палубе и гребцы, бросившие весла, попрыгали в воду. Враг был уничтожен. Народ облегченно вздохнул и возрадовался, уразумев, что это всего лишь представление.

Между военным и торговым портом, у самой воды на каменных трибунах, обращенных к Внутреннему озеру, сидело около двух тысяч знатных грономфов. Слуги разносили по рядам на огромных блюдах дымящиеся и пахнущие зузукой куски мяса и горы разнообразных плодов, предлагали охлажденное вино и горячие настои. Зрелище, которое открывалось глазам этих влиятельных горожан, было столь захватывающим, а угощения столь славными, что никто из них не сожалел о потраченном инфекте.

В это время мимо трибун левым бортом проплывала на веслах, сверкая золотом и паладиумом, флурена-вискоста Инфекта – могучий корабль длиной не меньше ста шагов, с бортами, обитыми бронзовыми листами, и с ужасным тараном спереди. Весла в два ряда, подчиняясь невидимым командам, стройно поднимались из воды, на мгновение красиво замирали, слажено заходили далеко вперед и мягко опускались в воду. На верхней палубе между широкими зубцами бойниц стояли воины Белой либеры в золотых панцирях и в золотых шлемах, красуясь многочисленными наградами. За ними на надпалубах виднелись механизмы, опутанные снастями: морские вороны, «когти гаронна» и остовы метательных установок. Между мачтами громоздились обитые железом башни, а на широкой приподнятой корме рядом с подмостками для матри-пилоги возвышался гигантский камнемет. На многочисленных реях шумели, купаясь в тугих воздушных потоках, белоснежные полотнища с изображенными на них золотыми львами. На носу, украшенном пестрыми цветочными гирляндами, в одиночестве стоял Божественный и словно парил над морской гладью.

– Алеклия великолепен, – говорил находящийся здесь партикулис Вишневой армии, обращаясь к айму того же воинства.

Этот партикулис, которого звали Нелиавтхом, некоторое время вглядывался в лица телохранителей Инфекта, стоящих на палубе, а потом спросил:

– А что твой неуловимый ДозирЭ, до сих пор носит белый плащ?

– К сожалению, – отвечал Сюркуф. – Все мои труды, рэм, которым я посвятил полтора года и из-за которых немало пострадал, пока не увенчались успехом. Опасный предатель продолжает находиться в наших рядах, и мало того – подобрался к самому Инфекту. И никто мне не верит – я в отчаянии!

– Не печалься, мой друг, всё не так уж и плохо. Тебе вернули звание айма, ты служишь в Грономфе, в Круглом Доме, а не где-то в далекой дикой стране. Еще немного – и твое плечо украсят хвостики цинитая. Чего еще желать?.. Если честно, то я тебя не понимаю. Ну хорошо, сначала ты преследовал ДозирЭ по велению Круглого Дома, как опасного лазутчика, которого сам и упустил. Но сегодня тебя никто не принуждает делать это, ты действуешь по собственной воле. Зачем тебе лишняя морока? Разве у тебя мало других забот?

Партикулис остановил слугу, выбрал на блюде, которое тот нес, самый большой персик, величиной с кулак, ловким движением кинжала рассек плод вместе с косточкой на две части и половину любезно протянул собеседнику. Сюркуф взял, откусил, равнодушно разжевал медовую мякоть, безучастно проглотил и отвечал:

– Нет, я слишком верен Авидронии, и ее враги навсегда становятся моими врагами. Я много сделал, чтобы уничтожить этого негодяя, и сделаю еще больше, Гномы свидетели! И не успокоюсь, пока его не настигнет шпата или клетка. А справедливость рано или поздно всё равно восторжествует!