Текст книги "Подмастерье"

16

Великая битва при Креси 26 августа 1346 года между английским войском под командованием короля Эдварда III и армией Филиппа VI повергла Европу в смятение – благородное рыцарство ещё не испытывало такого позора и унижения. Простолюдины-вилланы, стрелки из лука, которых в старые времена гнали в бой древками копий, уничтожили весь цвет французского рыцарства. 11 принцев, 80 графов и баронов, 1200 рыцарей погибли, сражённые стрелами, пробивавшими латы, оснащёнными наконечниками, полученными в подарок от старшего сына английского короля…

История Второй Империи, 19-е издание, Анастасийская Центральная библиотека

Филь утёр сладкий сок с подбородка.

– Арбуз – прекрасная вещь! И поел, и попил, и умылся. Откуда у вас такая радость в это время года?

– Из нашей теплицы, – ответила Мета, забавно щурясь в ярком солнечном свете прекрасного майского дня.

Филь, Мета и Габриэль сидели на берегу речки, протекавшей по поместью Хозеков, наблюдая игру света на поверхности воды. Вооружённый ножом Филь доедал не совсем спелый арбуз, который Хозеки и Габриэль проигнорировали.

– Когда вы, наконец, переселитесь в Кейплиг? – спросил он Яна. – Помнится, в Алексе ты заявлял, что ноги твоей не будет в Меноне после окончания обучения.

Ян с закрытыми глазами лежал на спине на травке, заложив руки за голову.

– Дружище, да не будет тебе в тягость помолчать на эту тему, – ответил он.

Габриэль тяжело выдохнула, словно внутри неё был паровой молот:

– Как рожу, так переедем. Пока же там нечего делать, и приличного дома там сейчас не найти.

– Лентола же нашла, – возразила Мета.

По разумению Филя, живот Габриэль должен был скоро доползти до её носа – настолько большим он казался. А её щеки уже заметно торчали из-за ушей. Сестра не могла остановиться в еде и с каждым днём делалась всё больше, в точности как Руфина, сидевшая с детьми в соседней Катаоке и время от времени приезжавшая в Менону.

Флав со дня отречения не показывал сюда носа. Он, по слухам, не вылезал в Кейплиге из таверн и всё ещё проживал в Западной башне, пользуясь одному ему известными туда тайными ходами.

– Лентола сначала жила там в доме мужа, и у неё было полно времени на поиски, – пропыхтела Габриэль обиженно. – А мы тут оказались заперты в деревне и можем делать только короткие визиты!

– Пожалуйста, прекращай жалеть себя. Ты не крестьянка, – сказала Мета.

Габриэль надула губы и отвернулась.

– Зато их дому пришлось пережить французское нашествие и недавний катаклизм, устроенный Флавом, – примирительно произнёс Ян. – Каждый ремонт стоил им значительных денег, я предполагаю. Вон Фе до сих пор не могут прийти в себя после последнего!

Филь покивал, приканчивая арбуз. Сообщать кому-либо о том, что дополнительно выторговал с Клемента оплату ремонта дома в обмен на сделку с Газовой гильдией, он не собирался. Пусть лучше жалеют: может, возьмут на себя какие-нибудь его траты на свадьбу с Метой, запланированную на первую неделю июня, то есть через десять дней. В этот раз он был намерен довести дело до конца.

Доев арбуз, он спустился к речке, швырнул в воду оставшиеся корки, вымыл руки и лицо и обернулся к друзьям и невесте.

– Может, покупаемся?

– С ума сошёл, вода ещё ледяная, – не открывая глаз, ответил Ян.

– Зато взбодримся, – настаивал Филь.

– Завтра в Хальмстеме взбодришься, – сказала Мета. – Сейчас лучше выгуляй своего тощего жеребёнка. А то он у тебя выглядит будто вот-вот умрёт, при этом ест как не в себя.

– И куда в него только лезет, – сказала Габриэль.

– Филь нашёл животное себе под стать, – ухмыльнулся Ян. – Кстати, за четыре недели, что эта пятнистая лошадь здесь, она прибавила в росте на длину ладони, я замерял. Во что она вырастет под конец, страшно представить.

– Филь, а ты уже придумал для него имя? – спросила Мета.

– Вихрь, – ответил он.

Габриэль зашлась в неожиданном хохоте:

– Он же еле ноги переставляет! Чуть не умер под тобой, пока доехал до нас. А масть, что это за масть, я такой никогда не видела: серый и в чёрных пятнах!

– Всё с ним будет хорошо, – сказал Филь, прогоняя глодавшие его самого сомнения. – Так мы купаемся или нет?

– Я уже говорила тебе, что ты аморально настойчив, – заметила Мета с улыбкой. – Нет, не купаемся. Я не хочу простыть перед самой свадьбой.

– Рутинёры, – сказал Филь.

Ян в удивлении распахнул глаза:

– Ты где таких слов набрался?

– В приёмной у Клемента.

– Быстро учишься, – одобрила Мета. – Ну и как там этот попиратель сатрапов?

– Работает. Как собака, – добавил Филь, начиная понемногу представлять нагрузку, лежавшую на плечах господина Клемента, принявшего на себя обязанности императора в дополнение к уже имеющимся.

Ян сказал, сладко потянувшись:

– Ладно, пошли, в самом деле, прогуляем лошадей! Мета, ты с нами?

Она поднялась и сказала:

– Конечно.

Девушка была одета в ярко-оранжевое платье с туникой того же цвета длиной по колено и высокие сапоги из телячьих ремешков, плетёные и открытые, как сандалии у легионеров, с каблуком, достаточным для уверенного управления стременами. Её волосы были заплетены в короткую косу, на руках красовались кожаные браслеты с бирюзовыми бусинами.

– А я? – спросила Габриэль обиженно.

Ян встал, подошёл к ней и помог подняться на ноги.

– Дорогая, тебе нельзя! Ты сейчас сломаешь спину любой лошади. Но едва ты сможешь снова сесть на коня, я буду рядом.

Он обнял её и чмокнул в щёку. Габриэль зарделась и прижалась к нему боком.

– А Филь вчера опять напился с твоим отцом, – пожаловалась она. – Распевали песни на крыльце до поздней ночи. Я была вынуждена терпеть это безобразие целую вечность!

В доме Хозеков только Филь предпочитал спать с открытым окном, поэтому он не удивился, что Ян с Метой недоуменно посмотрели на Габриэль.

– Мы обмывали потерю восьмидесяти процентов Газовой гильдии, – сказал он. – Пока у человека есть вино, он может многое вынести.

Они все вместе направились к дому.

– Один и тот же человек трезвый умнее себя пьяного, – сдержанно заметила Мета.

– А зачем всегда быть умным? – удивился Филь. – Умным желательно быть, когда ум тебе необходим. Например, перед тем как заниматься умственным трудом, пить нежелательно. А во время вечеринки какая необходимость быть умным? Вот человек бодрствующий, например, гораздо умнее себя же спящего. Спящий своим умом вообще подобен бревну. Значит ли это, что надо всеми способами стараться как можно меньше спать?

Ян рассмеялся:

– Ты своими утилитарными воззрениями на мир любого уговоришь согласиться с твоей точкой зрения!

У конюшни они разделились. Габриэль, тяжело ступая, направилась в дом. Филь с Яном и Метой пошли к лошадям. В конюшне Мета смерила взглядом серого в яблоках жеребца, мосластого и голодного на вид, хотя перед ним стояло корыто, полное ячменя.

– Он какой-то странный, – сказала она. – Ему скоро год, а он до сих пор недоразвитый. Я не верю, что он Почтовых кровей. Ян, что ты думаешь про него?

– Даже не буду пытаться выяснять, кто здесь какому забору троюродный плетень, – ответил её брат. – Месяца через три и так всё станет ясно.

Филь оседлал длинноного уродца, вывел его из стойла, обнял его за морду и прошептал:

– Не подведи! Они тебя не любят, но мне ты нравишься.

Тощий жеребец всхрапнул и дёрнул головой, соглашаясь.

В этот день он впервые показал всем, на что способен. Мета с Яном не могли угнаться на своих лошадях за Вихрем, легко перепрыгивающим через ямы и кусты.

Вконец загнав друзей, Филь радостно произнёс:

– Ну что, теперь верите, что это Почтовая лошадь?

В это самое мгновение жеребец выкинул его из седла. Поднимаясь на ноги и отплёвываясь от набившейся в рот земли, Филь смерил его угрюмым взглядом. «Ах вот, значит, какой у вас всех характер поначалу, – подумал он, вспомнив Алексу. – Что ж, не на того ты напал, мой костлявый друг!»

В остервенении он взлетел обратно в седло и дал жеребцу хорошего шенкеля. Провожая его глазами, Ян сказал сестре:

– Теперь или жди его назад переломанным, как после Бейнака, или эта животина сделается его верным слугой. Я уже наблюдал подобное однажды.

– А я ещё никогда не видела его в подобном настроении, – тихо заметила Мета. – Он же… без границ. Я и не догадывалась, что он может быть таким.

– Привыкай, – отозвался Ян, – хотя тебе не поздно отказаться от замужества с ним. Переходить ему дорогу не стоит точно. Когда он в ярости, он превращается в Анну с силой взрослого кузнеца и такими же кулаками.

Ты не видела, как в деревне под Алексой, когда мы попали там в переделку, от него в ужасе бежал крестьянин с разбитым в хлам лицом, а Филю тогда было всего четырнадцать. Возрастом, весом и размером он был вдвое меньше того мужика. Неужели его рассказ о недавней победе над нергалом не натолкнул тебя на определённые мысли?

– Я просто не думала в этом направлении, – потерянно произнесла Мета. – Ну нергал, подумаешь…

– Этот нергал убил нашу сестру и Якоба, – напомнил Ян. – После чего у Филя вырос на него зуб. Один раз он расправился с ним жезлом. Второй раз – голыми руками, пусть и с помощью Мастера Вайларка. Младший брат этой твари, Набезан, кажется, в сравнении с ним ребёнок с выдающимся интеллектом, судя по рапорту Филя после падения Алексы. Валафар же – животное вроде бешеной собаки, мощное, вдвое выше любого мужчины, втрое сильнее, с когтями на ногах, руках и крыльях, способный принять любую форму. И Филь убил его. Поэтому, дорогая, не удивляйся некоторым особенностям его поведения: твой будущий муж скрывает свой темперамент, но если когда-либо увидишь его в ярости, прячься или беги. А лучше сразу соглашайся со всем, что он потребует.

Мета зарделась и сказала:

– Милый брат, пусть это останется между нами: он не скрывает со мной свой темперамент.

– И ты продолжаешь открывать ему дверь в свою комнату каждую ночь?

– А что мне остаётся делать! Иначе он сломает её, судя по твоему рассказу.

– Тогда тебе надо выходить за него замуж как можно скорее, – сказал Ян. – Если, конечно, ты этого хочешь.

Филь вернулся через полчаса с выдохшейся лошадью, с которой на траву хлопьями падала пена. Юноша выглядел не лучше.

– Объездил? – сдержанно поинтересовался Ян.

– А как же, – через силу улыбнулся Филь, ощущая ломоту во всём теле. – Не поверишь, он пять раз вышвыривал меня из седла! Его характер хуже, чем у Ветра!

– Так ты не зря назвал его Вихрь, – улыбнулась Мета. – Как корабль назовёшь…

– Так и поплывёшь, – закончил за сестру её брат и повернулся к Филю: – Тебе нужна баня. А этой упрямой лошади нужно постоять в стойле, поесть и успокоиться.

Жеребец перебирал ногами, всхрапывал, прижимал уши и скалил зубы, словно раздумывал: а может, стоит вернуться к недавнему противостоянию? Но у Филя на это уже не было сил, и он направил лошадь к конюшне.

Заходя в дом, он услышал:

– Ваша отбивная напоминает на вкус старый стоптанный домашний шлёпанец, натёртый луком!

Это был господин Хозек-старший, выговаривавший кухарке, накрывавшей обеденный стол.

– Поразительно, что вам приходилось есть в вашей жизни, – заметил Филь, направляясь к дуплу в стволе столетнего дуба. С момента продажи их доли в Газовой гильдии хозяин дома находился в непрестанном поиске, кого бы побольнее укусить, и Филю надоело это слушать.

– Стой, жених! – обратился к нему господин Хозек, оторвавшись от спора с кухаркой. Бедная женщина воспользовалась моментом и выскочила за дверь. – Нам надо обсудить кое-что…

Филь скривился, думая, что это опять будут деньги, вернулся и подошёл к накрытому столу. Налив себе кружку кваса, он опустился на стул.

– Я уже говорил, что Газовая гильдия не жилец, – сказал он, прихлёбывая квас. – Ей суждено стать государственной корпорацией, если она хочет выжить и если Клемент захочет её содержать на деньги Казначейства. В противном случае ей конец. Я вытащил из неё, что успел. Вам же сейчас лучше думать о нашем пеньковом и спичечном деле, где у вас опять же имеется, пусть очень маленькая, доля. Этих двух вам хватит на ваших внуков.

Господин Хозек криво усмехнулся, словно Филь не поведал ему ничего нового, и уселся напротив.

– Спасибо тебе, будущий зять, за заботу, но я хочу говорить о другом. Ты живёшь здесь без малого месяц, и всё, что я вижу вокруг, – это регулярно учиняемое тобой безобразие. Твои вещи валяются в беспорядке везде. Я дожился до того, что вхожу в собственный дом как охотник, выслеживающий тигра: вот здесь тигр спал, вот здесь он поел, набросал костей, вот здесь он отдыхал и резвился, а потом я дохожу до самого тигра, очень довольного, с кружкой кваса в лапах среди полного хаоса. И только об одном жалею – что у меня нет арбалета в руках.

Филь пожал плечами, не понимая этих жалоб. Ну да, он иногда бросал свои сапоги посреди гостиной, но её регулярно чистят и убирают, так что ему какая забота? Ещё он взгромоздил свой боевой шлем на печь, но он так хорошо смотрится там. В этой жалобе было мало смысла. И вдруг он сообразил, в чём дело: просто господин Хозек заходил издалека, прощупывая почву.

– Я завтра уезжаю по долгу службы и вернусь только через десять дней, – сказал Филь, – избавив вас на это время от своего присутствия. Но вас ведь не это беспокоит, правда?

Хозяин дома потупился.

– Твои шалости с моей дочерью… Вот что меня беспокоит. Если она завтра понесёт от тебя ребёнка, а ты в очередной раз очутишься в тюрьме или скроешься на целый год по делам в Старом Свете, она окажется в изоляции. Что скажется на ней не в лучшую сторону, а я хочу, чтобы моя дочь была счастлива!

Филь поднял на него недоуменный взгляд. Господин Хозек мял в руках какую-то бумагу.

– Вы знаете, что я сирота? – сказал Филь. – Если знаете, вам должно быть понятно чувство, когда у вас вдруг образуется ещё один родственник по крови. Не майтесь дурью, я подпишу любую разумную бумагу по обеспечению своих детей, коли такие случатся. Давайте сюда ваш пергамент!

Бегло прочитав текст, он молча протянул руку, в которую господин Хозек вложил перо, уже смоченное в чернилах. Филь расписался, вернул перо и спросил:

– Это всё?

– Всё, – подтвердил хозяин дома. – Можешь отправляться в свой Хальмстем. И запомни: что бы ни случилось, я всегда буду рад тебя видеть. А это, – он кивнул на подписанное обязательство, – только для моей дочери. Это не имеет отношения ко мне.

Филь кивнул, встал из-за стола и отправился переодеваться после скачки, которую устроил ему Вихрь, заставив юношу вымокнуть до седьмого пота.

****

В Хальмстеме Филь принял дела у Ирения, сразу ускакавшего в Кейплиг, и затосковал. Через несколько дней он станет женатым человеком, но это мало что меняло для него: он не знал, что ему следует делать дальше. Впереди не было ничего интересного, никакого серьёзного дела. Ирений вернётся через месяц, и Филь из хозяина Хальмстема де-юре и де-факто опять превратится в примипила.

Ближайший караван из Старого Света ожидался через полтора месяца. Свои обязанности Филь успевал выполнить в течение двух часов после завтрака. Каждый вечер он исправно упражнялся в фехтовании с остальным гарнизоном во дворе замка. И это было всё.

От скуки он прошёлся по книжным томам, имевшимся на стеллажах кабинета Мастера, но ничего нового в них не обнаружил: старые сердарские перепевы истории Нового Света да копии научных манускриптов вроде того же Роджера Бэкона. И тут, передвигая тяжёлые фолианты, он вдруг заметил за одним из них замочную скважину… в стене.

– Опаньки, – сказал Филь, живо освобождая полку от книг.

Перед ним открылась часть стены с прямоугольником размером в несколько ладоней, отличающимся по цвету от остальной поверхности. Вокруг прямоугольника была видна тонкая щель.

Филь перебрал выданные ему Мастером ключи и нашёл тот, которым он ещё не пользовался, потому что этот ключ не подходил в Хальмстеме ни к одному замку. Открыв дверцу потайного отсека, он увидел, что тот наполовину забит листами бумаги вперемежку с листами пергамента. Вытащив разом всю пачку, Филь положил её на стол и стал разбирать.

Остаток дня и всю ночь он просидел в кресле, ощущая странное возбуждение, напоминавшее счастье первооткрывателя, вроде того, которое он испытал под стенами Алексы в день запуска своей первой тяжёлой петарды.

Перед ним на столе лежала обширнейшая переписка на естественно-научные темы. Здесь были работы по физике, химии, математике и ещё что-то, в чём Филь не понял ничего, – работы, написанные неизвестными людьми на латыни, французском и итальянском. Авторские диаграммы и расчёты покрывали заметки, почерк которых был Филю знаком: это были пояснения, написанные Флавом и изредка Лонерганом.

На каждом листе без исключения стояла дата – видимо, дата получения в Хальмстеме. На листах за последний год пометки Флава отсутствовали, а под датой стояло одно слово «копия». После поразившего императора сумасшествия кто-то старательно копировал продолжавшую прибывать корреспонденцию, отправляя оригиналы в Кейплиг. Возможно, что к тому же Лонергану.

Получалось, что Филь обнаружил результаты деятельности шпионской сети Флава, которую тот заложил, видимо, в годы своего обучения в университете Падуи. Чего бы Флав ни натворил в своей жизни, за одно это ему можно было простить все грехи. Филь ощутил в себе глубочайшее уважение к научному гению бывшего императора.

Лекции Лонергана и отца Бруно в Алексе давно привели Филя к заключению, что одним из важных результатов бесконечных войн в Старом Свете было регулярное уничтожение там накопленных научных идей и технических открытий. Словно какая-то сила стирала их из памяти населения. Лонерган рассказывал, что многие механические устройства, изобретённые ещё греками полторы тысячи лет назад, были напрочь забыты после гибели древнегреческой, а следом римской цивилизации от рук гуннов. Некоторые, но далеко не все, были заново изобретены потом в Аравии, Европе и Китае. Одной из напрочь позабытых технологий, доказательством чему была доводившая Филя до исступления вонь европейских городов, являлась центральная канализация, повсеместно использовавшаяся ещё две тысячи лет назад в Древнем Риме и исправно функционирующая уже много лет в Новом Свете.

И сейчас, в начале июня 1350 года, на столе перед ним лежала часть научного банка Империи, с которым уже никогда ничего не случится. А остальное, по-видимому, хранилось в глубоких подвалах Кейплигского архива, на страже которого злобным цербером стоял хозяин Меноны Кардо Хозек. Укладывая находку обратно в тайник, Филь с гордостью увидел и свои два рапорта из трёх, затребованных от него за время обучения в Алексе.

Спускаясь вниз забросить что-нибудь в желудок, он обнаружил, что Хальмстем ещё спит, но в кухне уже орудует повариха Квета, которая когда-то давно в старом Хальмстеме кормила его и Ирения яблочными пирогами.

– Что так рано, Мастер? – спросила она и окинула его внимательным взглядом. – Вы что, не спали всю ночь?

– Не спал, Квета, – важно ответил Филь. – Бумаги разбирал. А есть у тебя что-нибудь вкусное, такое, чтобы я сразу проснулся?

– Конечно!

Она поставила перед ним кружку с квасом и хороший ломоть пирога с ревенем, который Филь мигом заглотил: пироги у Кветы всегда получались отменные. Квас он допить не успел: с Дозорной башни вдруг покатился перезвон тревожного колокола, а следом послышался грохот цепей опускаемого моста.

Филь вынесся из дверей кухни на задний двор. Сломя голову подбежав к мосту, он увидел Врата, открытые кем-то перед замком. Мостовая стража уже бежала к ним, вытаскивая на ходу мечи. На песок перед ними покатилась винная бутылка.

Разглядев, кто стоит с той стороны, Филь собрался крикнуть, чтобы пропустили Эшу, но она уже погасила Врата, не проходя в них. Один из стражников поднял бутылку и передал её Филю. Второй спросил:

– Кто это мог быть?

– Эштара Фе, – ответил Филь, понимая, что ему так и так писать рапорт и это всё равно станет известно.

В бутылке виднелся клочок бумаги. Вытащив зубами пробку, Филь достал записку и прочитал: «Берегитесь! Французы вызнали, кто и как помог англичанам обрести победу при Креси, и собираются мстить. Их поведёт некий Курт Норман, бывший житель Империи. Вторжение назначено через неделю».

«Сплошное несчастье с этими наконечниками! – с горечью подумал Филь, поворачиваясь к замку. – Сначала деньги, вырученные за них, тонут вместе с Газовой гильдией, теперь ещё проклятые французы грозят повторным набегом. Мало я дал тогда Норману в Алексе, надо было целиком вогнать его в землю, смазливого паразита!»

Он зашагал в замок, спеша составить и отослать три срочных сообщения: одно – для Клемента о готовящемся набеге, второе – в Бассанскую когорту для старика Сидерика и третье – в Менону, что свадьба задерживается. Сокол у него был только один, так что в Бассан и Менону придётся посылать голубей.

Во внешнем дворе Филь оглянулся на полосу песка, где две минуты назад видел конную Эшу в полной воинской экипировке, и вздохнул: его сестра опять задумала какую-то глупость. Затем перевёл взгляд на двух птиц, стремительно приближающихся к замку со стороны леса.

– Кажется, сейчас у меня будут три сокола, – пробормотал он, испытывая тревогу, ибо эту птицу в Империи использовали для неотложной связи.

Соколы устремились в птичник, расположенный в Восточной мостовой башне. Филь остался ждать внизу. Через минуту к нему сбежал вестовой, держа в руке два крохотных рулончика бумаги.

– От кого? – спросил Филь.

– Судя по печатям, одно из Кейплига от председателя Совета Клемента. Второе, кажется, из Меноны.

Филь сломал печати. Письмо от Клемента гласило: «Выставить карантин вокруг Хальмстема и Бассана. Никого не впускать и не выпускать. Нарушителей вешать, тела сжигать. Не допускать пересечения Периметра. Пищу для Хальмстема ниоткуда, включая Бассан, не принимать. В Кейплиге чума».

Второе письмо было от господина Хозека: «В Кейплиге чума. Город изолирован войсками. Остальные города также на строгом карантине. Свадьба откладывается. Мы в Меноне. Удачи!»

Полуодетый Гильермо с мечом в руке подбежал и спросил, тяжело дыша:

– О чём тревога?

Юноша молча передал ему письмо от Клемента. Прочитав его, Гильермо повёл вокруг головой.

– А этих впускаем?

– Кого «этих»? – чуть было не спросил Филь, но вовремя разглядел открытую лошадиную повозку с двумя женщинами в ней, торопящуюся к замку со стороны Кейплигской дороги. Одна из женщин была Лентола, она правила повозкой. Её длинные волосы развевались на ветру. Вторая была не кто иная, как Ария Фе, приёмная мать Филя.

– Этих впускаем!

Повозка с грохотом покатилась по медным листам подъёмного моста. Филь с Гильермо понеслись в замок, каждый по своим делам.