Текст книги "Карты рая"

2. Остров, который выбрал лейтенант Гейзер…

Остров, который выбрал лейтенант Гейзер… Ах, вам интересно, что случилось на плывущем в никуда галеоне? О'кей!

Дон Англаденцио Гегоронциаллес как раз зашиб себе указательный палец, когда из-за сдвинутых бочек прозвучал низкий испитой голос.

– Эй, сеньор! – возвестил голос– Команда хочет вступить в переговоры!

При слове «переговоры» капитан Магруз импульсивно схватился за аркебузу. И не только схватился, но даже выставил ее дуло в узкую стрелковую амбразуру.

– Мне показалось, что я слышу голос! – громко сказал он. – Но я не уверен, что правильно угадал, кому он принадлежит. Встань же в полный рост, матрос, чтобы я мог видеть, с кем говорю.

Капитан Магруз немного покривил душой. Голос-то он узнал безошибочно. Он принадлежал помощнику корабельного плотника, низкорослому, нездорово грузному сутулому человечку, кожу которого из-за наследственной болезни всегда покрывали гнилостного вида волдыри. Эти волдыри, а также угрюмый исподлобья взгляд, говорящий о неподавленном чувстве собственного достоинства, помешали ему стать старшим корабельным плотником. Ремесло свое он знал куда лучше того, кто занимал эту должность. И тем более был умнее, хотя бы потому, что за двадцать лет службы на морях и океанах старший плотник ни разу не додумался до гениальной мысли проделать дополнительную дверь в винный трюм.

Именно как умный человек, он не спешил выпрямляться в полный рост. Кстати, его звали Рурдхауз. Это имя, а фамилии он не имел по причине низкого происхождения.

– Милостливый сеньор, – вежливо начал он, – я бы поднялся, но боюсь, что вы станете стрелять.

– Я человек чести! – с достоинством ответил капитан Магруз. – Если тебе это неизвестно, так знай, что обычаи моего рода запрещают вести переговоры с противником, не видя его лица.

Такая заповедь действительно существовала у младшей ветви рода Магрузов. Дело в том, что все мужчины этого рода, по крайней мере в трех последних поколениях, были туги на ухо и совершенно лишены музыкального слуха. Когда противник пытался заговорить с ними, не поднимая забрала, Магрузы слышали все, что угодно, кроме того, что тот хотел бы сказать. Родовая заповедь возникла после случая, когда Зигбуль Магруз по прозвищу Трижды Несчастливый разрубил пополам незнакомого рыцаря: ему показалось, что этот рыцарь назвал его «лопоухим щенком, недостойным носить шпоры». На самом же деле рыцарь просто поинтересовался, сколько времени. «О! Как будто он не мог сам посмотреть на солнце!» – воскликнул Магруз Трижды Несчастливый, когда ему объяснили ошибку. И снова ошибся. Незнакомый рыцарь действительно не мог посмотреть на солнце. У него были повреждены шейные позвонки. Кажется, ударом булавы на каком-то турнире.

– Значит, вы не будете стрелять, сеньор? – на всякий случай уточнил помощник корабельного плотника.

– Я же сказал тебе, – раздраженно ответил капитан Магруз, – что я человек чести!

Возникла пауза. Помощник корабельного плотника тихо совещался с товарищами. Мнения разделились, причем приблизительно поровну. Окончательно не определился только сам помощник плотника.

– А если ты не покажешься, – внушительно добавил капитан Магруз, слышавший все речи до последнего слова, – то никаких переговоров не будет! Клянусь густотой святого дыма! Ибо этого не велит делать заповедь моего рода!

Несмотря на наследственную тугоухость, сам капитан мог расслышать даже полет бабочки. Может быть, дело в том, что за несколько месяцев до его рождения родовую усадьбу Магрузов посетил некий молодой человек, ее хозяину не представленный. Исполняя вассальный долг, тот как раз отправился в поход. Так что ловкому молодому человеку пришлось несколько раз обойти общепринятые формальности, когда перемахивая через забор, а когда открывая калитку сделанным по слепку ключом. Потом он навсегда прекратил визиты – после того как на полпути к усадьбе услышал скрип заряжаемого в ночной темноте арбалета.

Укрепившиеся в квартердеке офицеры переглянулись.

– Не встанет! – уверенно заявил один.

– Не такой он дурак! – подтвердил другой.

Что же касается капитана Магруза, то, как более тонкий знаток человеческих душ, он промолчал. И правильно сделал, потому что в следующее мгновение помощник корабельного плотника поднялся из-за бочки. Он был не только умней, чем положено по должности и происхождению, но и не лишен чувства альтруизма, – правда, не зная, что это такое, – ибо только альтруист способен, проделав потайной ход в винный погреб, пригласить к участию в выпивке почти весь экипаж.

– Давайте говорить, сеньор капитан, – сказал он, встав в полный рост. – Команда хочет решить дело миром.

– Ага!! – злорадно выдохнул капитан Магруз.

В этот момент он совершенно забыл о теории приоритета человеческого разума, зато ощутил, как в его жилах вскипает кровь рыцарственных предков. Среди неиспользуемых, но юридически не отмененных феодальных привилегий его рода до сих пор числились право первой ночи, а также право в морозный зимний день распороть живот ближайшему простолюдину, чтобы погреть в нем замерзшие ноги.

– Давно пора, – продолжил капитан. – Я вот что думаю, ребята. Если вы вернете на место мечи и копья, которые все равно взяли без разрешения каптенармуса, закуете. в кандалы зачинщиков бунта и выдадите их мне для суда справедливого и скорого, после чего вернетесь к исполнению своих прямых обязанностей, я постараюсь забыть все то, что не лежит у меня на сердце. Клянусь мозолью Чистоплотной Девы!

Помощники капитана Магруза переглянулись. Их предки тоже были не лыком шиты по части изобретения феодальных привилегий, но сейчас капитан явно хватил лишку. Рурдхауз кашлянул. У него запершило в горле.

– Наверное, я как-то не так все объяснил, сеньор капитан, – почтительным тоном сказал он. – Команда хочет сказать, что если вы вернетесь к командованию судном, поклявшись бедренным суставом святого Мольберта, что простили нам то, в чем мы, может быть, по своему невежеству и неотесанности согрешили против вашей милости, повернете корабль в сторону тех берегов, которые мы покинули в последний раз, то она будет рада оказать вам услугу, спустив вас на землю и снабдив всем, чего только ваша душа пожелает. – Помощник плотника снова кашлянул. – И что поместится в любом из вельботов, который больше понравится вашей милости, – добавил он.

Несмотря на смиренный тон, его речь тоже прозвучала достаточно внушительно. Может быть, помощник плотника и не был альтруистом. Возможно, в нем проснулись задатки не востребованного историей планеты великого лидера, а открытый команде доступ к винному трюму был просто гениальным популистским ходом.

Вопреки ожиданиям, капитан Магруз выслушал ответное предложение, не высказав ни толики гнева. Полным глубокой задумчивости движением он лишь подсыпал щепоть пороха на запальную полку аркебузы.

– А куда исчез наш каптенармус? – спросил он.

– Он упал за борт, ваша милость, – честно ответил помощник плотника. – Сами понимаете, при таком попутном ветре, да еще в той кутерьме, которая началась, когда вы приказали вздернуть бедного Сигеля Недотымку… Спасти его было никак нельзя. Мы кинули ему спасательный бочонок.

«А почему не реликвию с резцом святого Спаниеля?» мог бы спросить капитан Магруз. Даже будучи передовым мыслителем и твердо зная, что ближайшая земная твердь находится прямо по курсу галеона, он все же считал, что с помощью святой реликвии в океане спастись легче, чем при помощи добротно просмоленного бочонка.

– А гардемарин Мириго? – поинтересовался капитан после этого.

Тут его голос впервые дрогнул, но помощник плотника не придал значения этой запинке. Так что глубинный смысл вопроса был им понят лишь неделю спустя.

– Он куда-то исчез, ваша милость. Может быть, тоже оступился за борт. Вы сами помните, как шумно стало, когда профос вздернул беднягу Сигеля.

Это была не только грубая ложь, но и фатальная ошибка. Вместо того чтобы спросить, что сталось с лейтенантом Мармедо или мичманом Бузино, капитан Магруз спокойно поправил фитиль аркебузы, после чего его палец…

Но мы рискуем пропустить более важные события. Остров, выбранный лейтенантом Гейзером…

А в общем, выбранный лейтенантом Гейзером остров казался типичным необитаемым островом. Имелись на нем луга, заросшие деревьями холмы, пара лесов, пара мелководных бухт. Пробыв таким тысячелетия, он не собирался вносить в свое бытие крутых перемен. Каким-то образом его берега обошли стороной как флотилии дикарских пирог, так и парусники местных конкистадоров. И уж наверняка никогда он не видел спускающегося с небес темно-матового корабля, скроенные под особыми углами поверхности которого будто впитывали в себя почти весь перепадавший им свет.

Местом приземления избрали поляну, заросшую, по определению корабельного биолога, «некоей разновидностью дикорастущего овса». До земли оставалось метров пятьдесят, когда в динамиках командного отсека раздался тихий щелчок.

– Сэр! – доложил кто-то. – На острове есть люди! Голос принадлежал человеку, которому легче даются решительные действия, чем глубокие размышления. Лейтенант Гейзер сразу узнал его.

– Бричард, дай изображение! – быстро распорядился он. Изображение на экране дрогнуло. Ничего не изменилось, разве чуть сместился угол обзора. Самые догадливые, вроде лейтенанта Гейзера, тут же включили поисковые фильтры. – Ну и… – начал тот, но сержант Бричард заговорил одновременно с ним.

– Их уже не видно, сэр! – доложил он. Учитывая скорость снижения, это было естественно.

– Отправь запись! – бросил Гейзер.

– Запись не велась, – прозвучало из динамика. – Откуда ты их разглядел?

До поверхности овсяного поля оставалось метров двадцать.

– Со своего личного мони…

– Это я понял! – прорычал Гейзер. – С какой камеры?

– Тридцать девятой, сэр!

Рука Гейзера молниеносно метнулась к командной панели.

– Гм! – процедил он. Она стоит на бортовой консоли. Запись с нее не ведется по умолчанию.

Опорные стойки корабля коснулись земли и углубились в почву, примяв «дикорастущий овес», чего никто в командном отсеке не заметил.

– Насколько я помню, мне говорили, что на этом острове нет людей? – заметил капитан Никсон, и голос его был бархатен, как крупнозернистая наждачная бумага.

Откинувшись в кресле, Гейзер скрестил на груди руки и вызывающе задрал бородку.

– Ни черта не понимаю! – заявил он. – Не может здесь быть никаких людей! Я же…

Если кто-то и слушал его, то вовсе не капитан Никсон.

– Сержант, сколько именно людей вы видели? – спросил он в микрофон.

– Одного человека, сэр, – прозвучал ответ. Лейтенант Гейзер подскочил в кресле.

– Одного?! – азартно уточнил он. – Помнится мне, речь шла о множественном числе.

Тем временем почти все офицеры корабля, не сговариваясь, приняли участие в необъявленной викторине под девизом: «Кто быстрее найдет аборигенов, которых проворонил наш старина Гейзер». В течение последующей минуты окружающее пространство было исследовано во всех спектральных диапазонах, просвечено десятком специальных излучений (может быть, это только совпадение, но в следующем году на окружающих полях предстояло возникнуть новой популяции восьминогих кузнечиков). Кроме того, Моргенштерн и третий лейтенант, не сговариваясь и не спрашивая разрешения, запустили в атмосферу по одному разведывательному зонду.

– Я сказал «люди» второпях, сэр, – поправился сержант Бричард. – Если точно, то я разглядел одного человека. И лошадь.

– И лошадь? – переспросил Гейзер.

– Да, – подтвердил сержант Бричард. В его голосе впервые прозвучало что-то вроде неуверенности. – И лошадь. Это такое животное с копытами. На нем когда-то верхом ездили.

Как ни удивительно, но в этот момент капитан Никсон вздохнул. И посмотрел на экран. Зеленая надпись извещала, что посадка благополучно завершена.

– Значит, человек и лошадь, – резюмировал он. – Вот что… Лейтенант Селленджер, чем вы там занимаетесь?

– Изучаю лес, сэр! – бодро ответил тот.

Голос капитана Никсона вновь возродил в сознании присутствующих неприятные ассоциации с наждачной бумагой.

– А как идет дело со стабилизацией бугелей? – поинтересовался он.

– Виноват, сэр!

Бортинженер вскочил и, бросив расцвеченный красно-коричневыми пятнами экран, рванулся к выходу, на ходу хлопнув по плечу младшего коллегу.

– Как бы то ни было, – высказался Моргенштерн, следя за показателями парящего над лесом зонда, – ничего страшного не произошло. Ну и пускай здесь обитают несколько туземцев. Одной красивой легендой больше, одной меньше. Или нет? – тут же засомневался он, посмотрев на Никсона и Гейзера.

– Сержант Бричард, – приказал капитан Никсон,—будьте добры, поднимитесь в командную рубку.

– Есть, сэр! – прозвучало в динамиках. Третий лейтенант издал радостный вопль.

– Я нашел! – восторженно сообщил он.

– Где?

– Что?

– Кого?

В общем хоре голосов принял участие даже капитан Никсон.

– Летающий аппарат! – объявил третий лейтенант. – Небольшой. Судя по всему, беспилотный ав… – Он осекся. Это наш зонд, – продолжил он упавшим голосом. – Кто запустил зонд?

– Я! – сказал Моргенштерн.

– Я! – сказал второй лейтенант. Они посмотрели друг на друга.

– Все понятно, – сказал капитан Никсон. – Джентльмены, поскольку у всех разыгрались эмоции, то вплоть до дальнейших распоряжений приказываю не запускать зонды и вообще прекратить любые формы активной разведки. Даже если кому-нибудь вдруг покажется, что кораблю угрожает опасность, советую хорошо подумать, прежде чем открывать огонь. Полагаю, я внятен? Лейтенант Гейзер!

– Да, сэр!

– Вывести автоматическую защиту на минимум.

– Есть, сэр!

Посмотрев на подчиненных, капитан Никсон внес еще одно уточнение:

– Ложную тревогу поднимать не запрещается.

В этот момент в командном отсеке появился сержант Бричард. Это был невысокий, белобрысый, коротко стриженный крепыш, которого природа, судя по всему, хотела слепить по образу и подобию майора Моргенштерна, но ошиблась с количеством исходного материала. В результате вышел человек на голову ниже майора, лишенный скульптурных бицепсов, зато крепкий, жилистый и с запасом самолюбия, оптимальным для звания старшего сержанта рейнджеров космического флота Межзвездной Федерации.

Как и всякий приличный сержант, под перекрестными взглядами офицеров он окаменел лицом и стал казаться более тупым, чем был на самом деле.

– Сержант Бричард, – приказал капитан Никсон, – расскажи-ка подробнее, что именно ты увидел.

– Я видел человека, сэр, – сказал Бричард. – Он стоял на прогалине… – Сделав паузу, сержант посмотрел на экран. – И смотрел на наш корабль. Рядом с ним стояла лошадь.

– Про лошадь мы уже слы… – начал было Гейзер.

– А ты не помнишь, как выглядел этот человек, сержант? – спросил капитан Никсон.

– Не могу сказать, сэр. Я не разглядел подробностей.

– Совсем никаких?

– Нет, сэр.

– То есть ты не можешь вспомнить, в какой позе этот человек стоял, была ли на нем шляпа, держал ли он что-нибудь в руках?

– Нет, сэр.

– Но ты уверен, что он стоял и смотрел на корабль? Почему?

Сержант смешался.

– Не знаю, сэр, – сказал он. – Просто я уверен, что он смотрел. Мне так показалось, сэр.

Капитан Никсон кивнул.

– Послушай меня, сержант, – проникновенно сказал он, – хорошо подумай. Может быть, тебе показалось и все остальное? Я имею в виду, показалось, что ты видел человека.

– И лошадь, – мстительно добавил Гейзер. Капитан Никсон эту фразу проигнорировал. Сержант тоже.

– Но, сэр! – обиженно сказал он.

– Такое случается, – продолжил командир «Эскалибура». Причем со всеми. Мы можем вдруг заметить в городской толпе знакомого человека, которого давно нет в живых, нам может показаться, что видим предмет, о котором подсознательно думали, нам могут послышаться голоса, которые на самом деле не звучали.

– Сэр! – сказал сержант. – Я…

– Со мной, например, такое бывало, – перебил капитан Никсон. – А уж несуществующие сигналы и объекты каждый из нас во время патрулирования замечал много раз.

– Но… – начал Бричард.

Под взглядами офицеров он чувствовал себя неуютно. Понимаешь, сержант, мы исследовали окружающую местность и не нашли и намека на человека, – проникновенно сказал капитан Никсон. – А мы нашли бы даже мышь – если бы искали именно мышей. Имеются две основные версии. Или тебе это все-таки показалась, или начала шалить наша высокоорганизованная электроника. Если честно, мне не хочется всерьез даже рассматривать второй вариант.

Сержант сделал незаконченное движение челюстью, как будто собираясь открыть рот и произнести очередное «но… сэр!». Второй вариант капитана Никсона казался более невероятным, чем внезапная дестабилизация бугеля на регулярно проходящем профилактику крейсере. Но зато воистину кошмарным. Если электроника корабля начала выдавать на экраны то, чего не существует на самом деле, то самое оптимальное, что может сделать экипаж, – это покинуть корабль и убраться от него как можно подальше. Лучше всего сразу на соседний континент.

– Брич, – быстро спросил Гейзер, а тебе не приходилось в последнее время думать о лошадях?

Встретившись с его взглядом, сержант понял, что это месть.

– Нет, сэр, – заверил он. – Мои мысли в основном были заняты повторением пунктов устава.

– Это все замечательно, – перебил их капитан Никсон. – Ну так что же, сержант?

Поймав на себе еще пару единодушных взглядов, Бричард сдался:

– Может быть, так, сэр. Может быть, я ошибся.

– Ну и прекрасно, – спокойно сказал капитан Никсон. – Ты свободен, сержант. И не переживай из-за своей ошибки, все это пустяки. Было бы хуже, если бы ты увидел кого-то, засомневался и не решился сказать.

– Есть, сэр, – вяло согласился сержант. – Я могу идти? Когда он вышел, Гейзер не без удовольствия раскрутился в кресле.

– М-да! – сказал кто-то. – Человек и лошадь… Если бы не серьезность ситуации, я бы подумал, что сержант пошутил. Такой себе невинный розыгрыш.

– Ага! – воскликнул Гейзер. – Еще бы! Чтобы увидеть человека и коня, надо иметь сильное воображение.

– Ты хочешь сказать, что нашему Дику Бричарду не хватает воображения? – невинно поинтересовался Моргенштерн.

– Нет, – уклончиво ответил Гейзер. – Я только хотел сказать, для этого воображение должно быть очень сильным.

Моргенштерн хмыкнул.

– А для розыгрыша? – уточнил он. – Кстати, я только что сообразил: остров слишком мал для нормальной популяции крупных копытных.

– Да? – переспросил Гейзер. – А из чего ты исходил? Вообще-то, существует теория…

Существует теория, что на самом деле именно розыгрыш (по-научному: «первичная направленная творческая дезинформация») является традицией, на основе которой выросла культура человеческой цивилизации. Остальные ее «первоосновы» либо вторичны, либо мнимы.

Начало традиции вроде бы положил безымянный неандерталец, разыгравший какого-то простодушного мамонта с помощью накрытой ветками глубокой ямы. Пораженное этим ходом, животное тут же заключило с человечеством пакт о вечной дружбе и взаимопомощи, в знак искренности намерений тут же поделившись с ним излишками шкуры и мяса.

Идея о том, что людей ждет жизнь после смерти, тоже родилась из розыгрыша. И пирамиды, об истинном назначении которых сломано столько копий, были не космическими символами, не амбарами для заготовок зерна на семь голодных лет, не приборами для автоматического затачивания бритвенных лезвий и даже не экзотическими похоронными принадлежностями. Вначале была чья-то озорная шутка, а ее побочными последствиями стали новое религиозное видение мира, возникновение большого централизованного государства, новых аспектов веры в загробную жизнь, а также заметный прогресс в деле обработки и транспортировки крупных каменных блоков. Иначе говоря, как вы уже начали догадываться, с точки зрения этой теории в основе всех достижений человеческой цивилизации лежит розыгрыш. Например? Ну чего только стоит странная идея, будто все люди равны?

Или что все люди добры? В общем, вы поняли. А если не поняли…

На самом деле сержант Бричард не собирался никого разыгрывать. Он действительно был непоколебимо уверен, что видел на краю поляны стоявшую бок о бок с лошадью человеческую фигурку. Он мог бы даже припомнить подробности: вроде того что человек был небольшого роста, стоял прямо и вроде бы заслонял глаза ладонью от света, а конь повернул голову в его сторону. Просто оказавшись один на один с общим мнением, сержант не выдержал и поддался гипнозу коллективного внушения.

Феномен коллективного внушения не менее интересная тема, чем техника ноль-пространственных перемещений. Если первичным толчком для формирования новых явлений человеческой цивилизации всегда являлся розыгрыш, то феномен коллективного внушения, напротив, всегда служил ее стабилизирующим (и добавим, в ряде случаев деградационным) фактором. В отличие от розыгрыша его никто не изобретал, он достался человеку от его прародителей прима… то есть вы хотите сказать, что человек не происходил от приматов? Возможно, вы правы. Да, конечно же! Предрасположенность к массовому внушению генетически заложена в горшечной глине… Но к чему это мы? Ах да!

Когда сержант Бричард покидал рубку, он был почти уверен, что человек и лошадь ему померещились. Но за дверью эта уверенность дала основательную трещину. Через десять минут трещина расползлась. Собственно, еще через пятнадцать минут от нее остались одни лохмотья.

Вернувшись в командную рубку, сержант застал в ней лишь Гейзера и сержанта-оружейника, несущего вахтенную службу в качестве второго номера.

– О, привет, Дик! – повернувшись в кресле, сказал Гейзер, и так дружелюбно, как будто они не видались целую неделю.

Сейчас лейтенант пребывал в хорошем настроении. Оружейник кивнул головой в знак приветствия.

– А где кэп? – спросил Бричард, окинув отсек взглядом.

– Отправился спать, – ответил Гейзер. – Представляешь, он тоже спит, как нор… В общем, как мы с тобой.

– Понятно, – рассеянно сказал Бричард.

– У тебя дело, Брич? – проницательно спросил Гейзер. И внимательно на сержанта посмотрел, изогнув правую бровь. У него это получалось замечательно. Даже лучше, чем вращаться в креслах.

– Ты знаешь, да, – сказал тот, преодолев несвойственный ему приступ нерешительности, – Я, кажется, все-таки действительно видел человека и лошадь.

– Действительно? – без тени злорадства уточнил Гейзер. И опять изогнул бровь. Только уже противоположную.

Вообще-то, существует теория, что способности изгибать брови и по-особенному гнуть пальцы достались человечеству от последних представителей погибшей расы атлантов. То есть на самом-то деле было две расы. Недаром же люди, владеющие даром изгибать брови, неумело используют пальцы, а те, кто гнет пальцы, плохо обращаются с бровями. По-видимому, эти расы погубили свою отчизну в результате междоусобного конфликта, так что…

– Да! – сказал Бричард. И, проигнорировав тонкую игру бровей, посмотрел лейтенанту в глаза. – Я хочу сходить в лес.

Это было достаточно неожиданно. Даже для Гейзера, который ожидал, что сержант захочет просто сесть за пульт управления и самолично убедиться, что на этом острове нет существ крупнее козы и разумней свиньи.

– Слушай, э-э… Дик, – начал он, пытаясь поточней сформулировать вопрос. – Тебе не кажется, что это не совсем удачная идея? – И посмотрел на оружейника.

Тот пожал плечами, как бы говоря: «А мне-то какое дело?»

– Тем более, – добавил Гейзер, – что пятнадцать минут назад ты сказал нашему старику совсем другое.

– Пятнадцать минут назад вы меня переубедили.

– А теперь кто тебя переубедил?

– Никто. Я просто понял, что мне надо самому осмотреть лес. Если я прав, то принесу их фотографии. Или шкуру.

– Человеческую? – уточнил Гейзер.

Он даже не острил. От человека, отказавшегося верить результатам электронного сканирования местности, запросто можно ожидать, что, встретив туземцев, он без лишних разговоров начнет снимать с них шкуры.

– Лошадиную! – с натиском ответил Бричард. Несмотря на разбитные замашки и дурацкую привычку крутиться в пилотском кресле, Гейзер иногда неплохо улавливал интонации.

– Видишь ли, в чем дело, Брич… – осторожно начал он. – Может быть, это и недурная мысль, но… В общем, до окончания полного сканирования биосферы старик запретил кому-либо покидать корабль.

– Официально?

– Гм! – сказал Гейзер. – Почти.

– А он узнает?

– Гм! – снова сказал Гейзер, вложив в это «гм!» процентов на сто пятьдесят больше подтекстов, чем в предыдущее. – Может быть, и узнает. Например, когда по кораблю прогуляется парочка эпидемий.

– Я сделаю себе полную инъекцию биозащиты, – пообещал сержант. – Что еще?

– Этого мало. И полный ускоренный комплекс мер биологической безопасности по возвращении. Гм?

– Да! – сказал Бричард.

Гейзер переглянулся с сержантом-оружейником.

– Сколько жертв! – сказал он, убедившись, что взгляд оружейника так же отражает эмоции, как черная дыра солнечные зайчики. – И ради чего?

– Мне так захотелось, – объяснил Бричард. – Что-то не так?

– В общем-то, ничего, – ответил Гейзер. – Все так. Все нормально. Все хорошо. Беда только в том, что ты меня не убедил.

– А чем ты рискуешь? – спросил Бричард. Гейзер демонстративно вздохнул:

– В общем-то, ничем. Не считая записи в формуляр служебного соответствия.

Бричард задумался.

– Сколько тебе осталось дежурить? – спросил он.

Гейзер поглядел на пульт:

– Час. Плюс пятнадцать минут.

– Кто тебя сменяет?

– Твен и Драйзер.

– Я с ними договорюсь, – пообещал Бричард. – И ставлю свой двухмесячный оклад.

– То есть? – не понял Гейзер. – Куда ты его ставишь?

– Ставлю свой двухмесячный оклад, что я найду на острове людей.

– Иначе говоря, ты предлагаешь мне пари? – уточнил Гейзер.

– Я думал, ты уже понял.

Гейзер усмехнулся. Он твердо знал, что никаких людей на острове нет. Но уверенность сержанта его раздражала, а настойчивость наводила на размышления. До этого дня Гейзер считал, что люди вроде сержанта Бричарда просто не способны на психические отклонения. Хотя бы потому, что для психических отклонений требуется иметь более-менее сложную психику.

– Соблазнительно, – сказал он. – А моя ставка?

– То же самое, – ответил сержант. – На равных. Подходит?

Гейзер мысленно взвесил за и против. Если на одну чашу весов легла осторожность, то на другую плюхнулись раздражение и азарт. Если алчность и сыграла какую-то роль, то самую скромную.

– О'кей! – решил он. – При условии, что ты вернешься через… четыре с половиной часа. Начиная с этой минуты. Тем более что полная темнота наступит через… – Гейзер снова глянул на пульт, – четыре часа и пятьдесят минут.

– О'кей! – сказал Бричард. И повернулся к выходу. А ты действительно умеешь снимать шкуры? – спросил вдогонку Гейзер.

– Справлюсь, – небрежно бросил сержант.

– Э! – остановил его Гейзер. – Э-эй! Ты кое-что еще забыл.

– Что именно?

– Хлопнуть по рукам. Стив, разбей!

Бричард вернулся и протянул руку. Сержант-оружейник вяло поднялся с кресла.

– Сэр, – сказал он, когда Бричард исчез, – зачем вы его отпустили?

Что именно ответил Гейзер, осталось неизвестным. Но через семь минут – облачиться в десантную форму и сделать полную инъекцию биозащиты за меньшее время почти невозможно – нижний аварийный люк крейсера открылся и сразу же захлопнулся. Спрыгнув на землю, Бричард зачем-то поправил ремень висевшего на плече автомата, после чего…

Но мы забыли о монстре. Где-то далеко, в сотнях световых лет, этот невообразимый монстр… «невообразимый» – это, конечно, словесный штамп, а так, вообще-то, тавтология, потому что нет ничего такого, чего нельзя вообразить… если, конечно, речь идет о трехмерном пространстве… зато существует очень много такого, что можно вообразить, но чего на самом деле не существует… в трехмерном пространстве по крайней мере… а к чему это я? Ах да! Так вот…

Итак, монстра звали Большой Квидак. Только это он и соблаговолил о себе сообщить. Два негодяя порядком выдохлись, а монстр все продолжал задавать вопросы, не обнаруживая даже признака усталости. Так как буря продолжала свирепствовать, угрожая похоронить корабль под слоем песка, приятели решили подняться на орбиту. Кое-как отрегулировав барахлящую систему искусственной гравитации, они продолжили образовательный процесс.

– Что есть люди? – первым делом вопросил монстр. Человек и собакоголовый чужак переглянулись.

– Ык! – сказал второй. – Вух!

Что в приблизительном переводе значило: «Ты человек, вот и рассказывай о людях». Что логично только на первый взгляд, ибо можно посмотреть на проблему иначе: «Ты не человек, значит, ты и рассказывай, потому что со стороны виднее». Но Гардинг до этого не додумался. И поэтому попал в затруднительное положение. Кто такие люди, он знал очень хорошо. Но вот объяснить, что они такое, оказалось проблемой почти непосильной.

– Люди – это существа, – сказал он. – Такие, как я. В смысле, похожие на меня.

– Рыр-р! – сказал чужак.

«Ты еще начни говорить, что у них по две руки и две ноги», – перевела электронная коробочка. Вроде бы Гардингу было не привыкать к дурному характеру напарника, но сейчас он вдруг обозлился.

– А еще бывают одноногие! – заявил он. – И вообще безногие. Откуда нашему хозяину знать, что все они с четырьмя… то есть с двумя ногами, если, кроме меня, он никого не видел?

– Ры! – высокомерно произнес Гырр. – Вур-выр-вар-хулл-ду! Юрур-э!

Что значило: «Можно подумать, хозяин не смотрел файлы, которые мы показывали!»

– Ну, тогда сам и объясняй! – заявил Гардинг. – Если такой умный.

Большой Квидак спокойно слушал, как его подчиненные обсуждают, что он знает и чего не знает. Дело было вовсе не в склонности монстра к плюрализму и терпимости. Просто он понимал, что его обсуждают, думая только о его же пользе. Так сказать, любя. Гырр повернулся к монстру, дернул кадыком, пошевелил ушами и начал свою лекцию.

– Гурру-рыр-р-р-р! – провозгласил он. – Руры-вар! Вар-крафт! Вах!

«Люди – это биологические существа, – переводила коробочка. – Наподобие этого придурка. Их развелось очень много, они заселили четверть Галактики, если не больше, и заселили бы всю, если бы им позволили, если бы они не конфликтовали друг с другом и имели более рациональную форму размножения!»

Последнюю фразу следовало уточнить. Большой Квидак попытался это сделать.

– Откуда они взялись? – спросил монстр.

Ему впервые удалось выстроить фразу стилистически правильно. Но, увы, она означала вовсе не то, что он хотел сказать. Гардинг кашлянул.

– Это точно неизвестно, – ответил он. Я слышал, будто Создатель вылепил их из глины в конце тяжелой трудовой недели. Другие говорят, что боги вырезали их из дерева, просто от скуки. Есть вообще безумная идея, что они произошли от…

– Я говорить об происходить, – проскрипел Большой Квидак. – Об взяться! Возникнуть!