Текст книги "Полководцы Святой Руси"

Надежда

Оба главных «героя» Липицкой битвы – Константин и Юрий Всеволодовичи – устрашились содеянного. Всё же оба верили в Христа, а потому хорошо понимали, на какой дьявольский соблазн поддались, какой грех лег на их души. И они остановили свару, помирились.

Юрий без боя сдал Константину столичный Владимир, и тот воссел на великокняжеском престоле. Младшие братья «били челом» Константину с его союзниками, прося мира и милости. Новый великий князь поступил со своими братьями снисходительно. Не изгнал из княжества, не заточил. Юрию он дал во владение Городец, а вскоре пожаловал богатый Суздаль. Более того, Константин обещал младшему брату, что Владимир и великое княжение отойдут ему, как только завершится земной срок самого Константина.

В ответ Юрий заверил старшего брата, что за сыновьями его сохранятся богатые уделы – Ростов и Ярославль. Племянникам своим Юрий должен быть стать «в отца место», а они, в свою очередь, обязаны были почитать его и слушаться во всем.

Оба, Константин и Юрий, выполнили свои обещания. Без войны, без крови, без свар совершались в дальнейшем дела престолонаследия на просторах Владимиро-Суздальского княжества.

Более того, оба переменили свой гордый нрав. Занимая великокняжеский престол, сначала Константин, потом Юрий вели себя миролюбиво и благочестиво.

Ярослав Всеволодович, устрашенный, сломленный, побитый врагами своими, а более того принявший битье от Бога за гордыню, смирился вместе с Юрием. Склонил голову. И принял прощение. Вернулся к нему и Переяславль-Залесский.

Константин правил менее трех лет, но за это время построил несколько больших храмов. Сыновьям своим он завещал любить друг друга, бояться Бога и соблюдать Его заповеди, укреплять Церковь, творить милостыню, слушать книжное поучение. Вот его слова: «Вы же, чада мои, имейте страх Божий в себе… старейших слушайте и чтите, и между собою в мире и любви живите, и со всеми мир и любовь имейте… и чужого предела похитить не мыслите, но довольны будьте данным вам наследием…»[15]15
  Никоновская летопись // Полное собрание русских летописей. Т. X. М., 2000. С. 80. С небольшими разночтениями то же самое см.: Лаврентьевская летопись // Полное собрание русских летописей. Т. I. СПб., 1846. С. 187–188.


[Закрыть] Та правда, которую постиг князь, видя тысячи окровавленных тел, ныне передавалась правителем Владимирской Руси наследникам как истинное сокровище. Победитель ощутил горечь собственной победы и запрещал сыновьям идти путем, который когда-то радовал и обнадеживал его самого, но в итоге оказался ложным.

Юрий продолжил традицию строительства великолепных каменных церквей, успешно оборонял Русь от волжских болгар, всегда был внимателен к нуждам Церкви. Став государем Владимирской Руси, он проявил себя не как завоеватель, не как неутомимый искатель чужих земель, но как строитель. Именно он основал Нижний Новгород. В 1224 году у него случился тяжелый и очень обидный для него лично конфликт с новгородцами; у князя был соблазн применить вооруженную силу; всё к тому шло, но в последний момент он остановился и предпочел решить дело миром. В 1238 году князь принял смерть за Отечество, сражаясь с монголо-татарскими захватчиками. Четыреста лет спустя Русская церковь канонизировала Юрия Всеволодовича.

Очевидно, липицкая трагедия обернулась для обоих тем уроком, который стоил дорого, но всё же пошел впрок.

А для Руси Липицкая битва стала общим страшным воспоминанием. Избавиться от угрозы ее повтора русский народ мог только одним способом – объединившись, преодолев разобщение. И процесс объединения начнется. Медленно-медленно пойдет он – страшно мешать ему будет власть Орды, которая установится через два с лишним десятилетия после Липицы. Потребуется три века, чтобы на месте аморфного крошева больших и малых княжеств появилась Россия, одна сильная держава на всех.

И подталкивать к объединению будет… память Липицы, сохраненная в летописях. Память огромного греха, совершенного из-за гордыни и требующего «перемены ума» от всего дома Рюриковичей. Память ужасающая, но драгоценная.

Через пять лет после сражения на Липице у Ярослава Всеволодовича родится сын Александр, будущий победитель шведов на Неве и немцев на Чудском озере. У отца будет достаточно времени, чтобы передать отпрыску науку державных дел. И, несомненно, среди прочего он расскажет о Липице. Ныне можно лишь представить себе, каков был разговор мальчика с умудренным родителем.

Возможно, их беседа происходила вот так.

Тесаные дубовые палаты княжеские в Переяславле-Залесском. Сумерки. На столе горят свечи, на стенах – масляные светильники. Трепещут маленькие огоньки, и в танце теней на стенах, словно в рыболовной сети, бьется рыба-тайна. Отец сидит в кресле, украшенном речным жемчугом и резьбой по кости, перед ним стоит сын-отрок, внимающий каждому слову. Ладонь Ярослава Всеволодовича лежит на рукописном Евангелии в серебряных ризах с самоцветными каменьями.

– Сыне… хочу поведать тебе о крови большой, о беде и о грехе нашем… Моем и братии моей родной. Кое-кто из нас уже закончил срок земной и предстал небесному Судии на последнее судилище, иные живы. Все мы, кто жив, храним память Липицы.

– Липица? Липица?. Что-то знакомое. Но не помню, отец… Имя женщины, имя реки, имя города?

Ярослав Всеволодович кивает:

– Близ реки Липицы отец твой и брат его старший Юрий, нынешний князь великий Владимирский, биты были в великой битве. Люди их… наши люди… пали… изрублены, иссечены, исколоты…

Княжич удивленно встряхивает головой:

– Неужто тебя, отец, побил кто-нибудь? Да во всем свете не найти такого сокола сечи, как ты!

– Тише! Будь внимателен. Бог меня побил рукою брата моего Константина и тестя моего Мстислава, великого воителя. Оставил меня Бог и поразил, и руки Свои на плещи мои возложил и поверг наземь по грехом моим.

Княжич глядел на отца с удивлением, но не прерывал его. Родитель велел быть внимательным, и отрок не решался более задавать ему вопросы.

– Итак, мы подняли руку на родную кровь, мы затеяли раздор. Они, конечно, тоже… но им Бог судья, а для меня суд уместен не только Божий, но и мой собственный. Бог показал мне, кто я, чего я сто́ю со всеми дружинниками моими и всей удалью моей. А смолоду я был резов, удал… И скакал с боя тоже резво, аж шлем дорогой, подарок старшего брата моего, сбросил. Так слушай же меня…

Ярослав Всеволодович посмотрел на сына, желая удостовериться, что тот ничего не упустит. Александр глядел на него неотрывно.

– Сыне… на своих не поднимай руку. Со своими не воюй никогда, хоть и будешь кем-то из них обижен. Не твори ссор и котор, не мсти, не начинай борьбы междоусобной, ни с кем. В единстве сила. Тот дом стоит прочно, в коем одна стена с другой не воюет. А кто затеет свару, вынет меч из ножен для такового дела – не против половцев, не против немцев или шведов или же литвы, а против своих, тот от Господа проклят. Слышишь ли меня, понимаешь ли меня?!

– Да, отец. Всё у меня будет, как ты сказал, – тихим голосом, но твердо ответствовал княжич.

– Не я. Сам Бог сказал. Послушай из Писания слов божественных несколько, от Матфея. Сказал Иисус: «Всякое царство, разделившееся само в себе, опустеет; и всякий город или дом, разделившийся сам в себе, не устоит». Услышал? Помни. Я… не сразу понял, и мне это дорого обошлось. Познал дни срама, дни горя и дни скитаний.

Александр был послушен Ярославу Всеволодовичу, как при жизни отца, так и по смерти его.

Что напишут о Липицкой битве русские летописцы через много веков после нее? «Много кровопролития сотворилось… Преблагой же Бог не попустил прочему кровопролитию быти, но все умирились, и междоусобная брань тогда упразднилась…» В другой летописи: «Искони злой враг дьявол… воздвиг некую злую котору [ссору. – Д. В.] между князьями, сыновьями Всеволодовыми: Константином и Юрием, и Ярославом. И бились у Юрьева, и одолел Константин. Но… Бог и крест честной, и молитвы отца их и деда ввели их в великую любовь. И сел Константин во Владимире на престоле, а Юрий в Суздале. И была радость великая в земле Суздальской, а дьявол один плакал о своей погибели»[16]16
  Лаврентьевская летопись // Полное собрание русских летописей. Т. I. СПб., 1846. С. 186.


[Закрыть]. Это значит: был совершен великий грех, великое горе приведено на Русь руками ее же правителей. Но любой грех исправим, была бы воля к покаянию и отказу от соблазнов. Великие князья Рюрикова рода, сыновья Всеволода Большое Гнездо, эту волю в себе отыскали, примирившись друг с другом.

Следовательно, народ русский, имея в себе страшные пороки, способен перебарывать их и становиться лучше.

Длительные сроки нужны для таких перемен, но наградой за труд служит нравственное возвышение.

Годы смирения

Вот и следующий перелом в жизни Ярослава: дерзость его и горделивость переломлены смирением.

До 1223 года князь тихо сидел в своем Переяславле и не вмешивался в дела большой политики. Переживал тяжелое поражение, осмысливал печальную свою судьбу…

Наверное, раскаивался.

Правда, иногда посылал своих дружинников в дальние походы – на волжских булгар, на Полоцк, поскольку его просили о поддержке союзники, но сам с воинством не ходил.

Мир на какое-то время установился в сердце князя.

Наверное, это очень важный период в жизни Ярослава Всеволодовича, пусть и негромкий, не овеянный славой побед. Он как будто лишился силы и копил ее заново, наслаждаясь мирной семейной жизнью, радуясь рождению сыновей. Именно тогда появился на свет самый известный из его отпрысков – княжич Александр.

Что происходило тогда с Ярославом Всеволодовичем? Источники не доносят сведений о душевном состоянии князя. Судя по тому, что он на протяжении многих лет бережется от участия в воинских предприятиях, молодечество слепо-жестокого резвеца покинуло его. Он довольствуется тем, что отдал ему под руку сам Господь. Успокоился. Тишь кругом, мир на Владимирской Руси…

Может быть, князь начинает понимать, что уповать на Бога вернее, нежели уповать на силу дружин и собственную отвагу. Может быть. Бог показал ему и кару, и милость, приучая слушать Себя.

Другое дело, что Ярослав Всеволодович – государственный человек. Война и политика у него в крови. К ним он предназначен от рождения. Поэтому до какой бы степени князь ни смирился, а тяга к Большой игре внутри его все равно останется. Более того, заматереет. Прежние ошибки позволяют разумному человеку более не бросаться очертя голову в авантюры, наведут его на мысль, что следует беречь то, чем владеешь, и не рисковать насущно необходимым ради полезного, но избыточного.

Смирившийся князь – всё равно князь.

Но потом новгородцы позвали его к себе на княжение, и Ярослав Всеволодович переменился в третий раз.

Литвины и немцы: кто опаснее?

Повзрослевший, набравшийся опыта правитель оказался дивно хорош в качестве полководца. Как будто совершенно иной человек выходил в поле, атаковал и беспощадно громил врага. 1220-е и 1230-е годы – время, когда воинский талант его расцвел необыкновенно и принес князю громкую славу.

Княжение в Новгороде с первых дней стало большим испытанием для князя. В 1216-м, на Липице, он бился против войска, значительную часть которого составляли новгородцы. Притом новгородцы, уже отведавшие его крутого нрава и осознанно воспринимавшие Ярослава Всеволодовича как врага своего. Новая встреча обещала новые возможности, но дружеской она изначально быть не могла.

Современный историк Д. Г. Хрусталев остроумно отметил: «Семь лет прошло после липицкого разгрома, и вот князь опять в Новгороде. Как на него смотрели ветераны, у Липицы голышом кидавшиеся в бой, чтоб его же и убить? Время лечило, и выбирать особенно не приходилось. У Новгорода были сложности в Прибалтике, где завелись и окрепли немецкие колонисты. В то же время южнорусские князья впервые столкнулись с монгольским экспедиционным корпусом и неожиданно были разгромлены кочевниками на реке Калке. А Ярослав в эти дни прибыл в Новгород и проявил исключительную энергию. Возможно, многим казалось, что он учел ошибки молодости…»[17]17
  Хрусталев Д. Г. Ярослав последний и конец Киевской Руси // Русский Мир. ru. Октябрь 2020. URL: https://rusmir.media/2020/10/05/yaroslav; дата обращения 2. 12. 2021.


[Закрыть]

А может быть, иные мысли бродили по умам: «Уже поучили его когда-то… Будет знать свое место, теперь не зазнается и не зарвется. Авось полезен будет Господину Великому Новгороду».

Ярослав Всеволодович стал полезен, но игрушечным князем-подручником так и не сделался. Не в его натуре. Смирился, но воли не утратил.

Северная столица Руси, Новгород Великий, с середины XII века жила на правах города вольного, то есть города, который фактически стал центром самостоятельного государства. И это государство имело республиканскую природу. Князя сюда приглашали как вождя воинства и арбитра в самых тяжелых, самых масштабных судебных тяжбах, когда для справедливого решения дела требовалась «внешняя» точка зрения. Князь не имел возможности решать: ведет ли Новгород войну или же он заключает мир, куда пойдет войско, изготовившееся к походу, как собирать налоги и на что их тратить, какие законы вводить и какие отменять. Он получал право голоса в делах Новгородской республики, но голос его никогда не считался главенствующим.

Приглашенному правителю всегда могли сказать: «Княже, вот твоя воля, а вот наша. И будет всё по нашей». А если он сопротивлялся, то ему могли ответить на пределе вежливости: «Вот тебе, княже, путь чист». Это означало не просто «убирайся», а нечто гораздо более серьезное: князя более не хотят и не удерживают в городе, город наймет другого князя; но его пока отпускают с миром; а если он начнет упираться, то ворота перед ним захлопнутся, и далее никто не гарантирует ему ни жизни, ни здоровья, ни сохранности имущества.

Но князья всё же с охотой принимали предложения новгородцев прийти к ним на службу (а князь порой именно служил городу, особенно если это был слабый князь): республика очень хорошо платила.

Новгород какое-то время был, по удачному выражению историка Н. С. Борисова, «банком всея Руси». Сундуки в городской казне ломились от серебра. Один из крупнейших центров балтийской торговли, город на Волхове богател год от года. Лодии новгородские плавали по рекам и морям в дальние края, предлагали русский товар: меха, воск, лен, кожу, ворвань – жир морских животных. А купцы иноземные привозили вина, сукно, янтарь, медь и серебро. Особенно много оставалось в Новгороде серебра, поскольку не мог иностранный торговец расплатиться за новгородские товары своими товарами, вот и приходилось доплачивать звонкой монетой или слитками драгоценного металла. Дорогих мехов всегда было в достатке у новгородцев. Ведь Новгороду подчинялись земли на сотни километров к северу и востоку, и там они брали дань мехами.

Новгород управлялся администрацией, которую избирали на вече – собрании «золотых поясов», то есть родов боярских. Вече, например, определяло, кто будет посадником и тысяцким. Первый из них являлся своего рода «президентом» республики, притом не только выборным, но и сменяемым. Второй возглавлял городское ополчение и имел право суда по торговым делам. Если вечевики не могли мирно решить, кому вручить власть, они разбивались на враждующие лагеря и сталкивались в жестоких схватках. Тут уже шли в ход и нож, и дубина, и кистень. Излюбленным местом для подобного рода стычек являлся мост через реку Волхов, делившую город на две части. Но при всем обилии подобного рода стычек за несколько веков самостоятельной истории Новгородская держава не утратила целостности. Вечевики нередко дрались, но потом всё же мирились.

Духовной властью на всей бескрайней территории республики обладал архиепископ Новгородский. По главному соборному храму города всю республику порой называли Домом святой Софии.

Князь, приходивший в Новгород, пытался, бывало, жить по обычаям остальной Руси. А там воля княжеская имела силу закона. Волны бурного вечевого моря вызывали у пришельца раздражение и неприязнь… Но бояре новгородские не желали проявлять послушание.

Когда происходило открытое столкновение интересов, и князь становился уже не слугой, а противником Новгорода, конфликт мог иметь два исхода.

Либо князь смирялся с тем, что его прогоняли, – в том, конечно, случае, когда не имел ресурсов для борьбы. Но если это был великий князь Владимирский, старший из князей Северо-Восточной Руси, или же ставленник великого князя Владимирского (сын, племянник, младший брат), тогда совсем другое дело. В этом случае Новгороду угрожало вторжение полков с «Низовской земли». Более того, недовольный великий князь мог ударить по уязвимому месту боярской республики – занять Торжок и перекрыть подвоз хлеба с юга. Своего у Новгорода было очень мало. Без привозного же вечевое государство рисковало весьма скоро столкнуться с проблемой голода.

И тогда, бывало, Дом святой Софии отступал. Изъявлял готовность и сам «послужить» великому князю. Такое случалось нечасто: даже и среди великих князей не всякий решался вступить в войну против могучей и богатой вечевой республики…

Ярослав Всеволодович подходил к Господину Великому Новгороду с разных позиций: то как суровый властитель, то как преданный служилец. То скручивал в бараний рог, то уступал, отступал. Князь и город то боролись друг с другом, то обнимались, притом иной раз трудно было понять, перешло ли уже объятие в захват или это пока еще именно дружеское объятие.

Начал, правда, карьеру самостоятельного полководца Ярослав Всеволодович довольно скромно. Под 1223 годом Новгородская летопись сообщает: «Приде князь Ярослав в Новгород, и рады быша новгородцы. Воеваша литва около Торопца, и гонися по них Ярослав с новгородцы до Всвята, не угони их…»[18]18
  Новгородская первая летопись // Полное собрание русских летописей. Т. IV. СПб., 1841. С. 39.


[Закрыть] На этот поход словно падает тень будущего. Маленький город Усвят – камень преткновения в вооруженном противоборстве Руси с литвой. Еще встретятся в этом месте, очень неудобном для отступления на запад, русские дружинники и литовские ратники при том же Ярославе Всеволодовиче, а потом при его сыне Александре Ярославиче. Но сейчас – несчастье: «гнал, но не догнал» означает скверную судьбу для русских пленников, ведь их не удалось отбить.

Но уж хотя бы отбросил чужое воинство.

Зато следующий ход князя несколько удачнее. В том же году «…приде князь Ярослав от брата и иде со всею областию к Колываню. И повоева всю землю Чудьскую, а полона приведе без числа, но города не взяша. Злата много взяша, и придоша вси здравы»[19]19
  Новгородская первая летопись // Полное собрание русских летописей. Т. IV. СПб., 1841. С. 39.


[Закрыть]. Явно новгородцы довольны. Коллективная душа их, столь же сребролюбием пронизанная, сколь и свободой, с чувством Русского Карфагена оценивает поход: «Окупил себя! Столько золота! А город… может, в следующий раз». Угодил, угодил Ярослав Всеволодович вечевой республике.

Военно-политический эффект похода был явно ниже «экономического». Немецкое рыцарство и подданные датского короля «подавливали» на русские позиции в Прибалтике: расширяли плацдармы, подчиняли местное население, легко парировали неспешное, явное не успевающее за развитием событий противодействие Новгородской вечевой державы. Русские отряды, союзные чуди, уничтожались. Русских ратников иной раз вешали напоказ. Конечно, в этих условиях Ярослав, прибывший во главе свежих полков из Суздальской земли, мог решительным контрнаступлением разрушить планы противника. Немцы побаивались его, считая, что он привел двадцать тысяч коалиционного войска. Это, думается, преувеличение, однако угроза ответного удара на тот момент воспринималась завоевателями серьезно.

Ярослав Всеволодович ударил на Колывань (современный Таллин), которую датский король держал давно (с 1219 года) и твердо. Сам князь, вероятно, устремился бы с войсками по другому маршруту – отбивать то, что завоевано немецким рыцарством недавно: шанс вырвать области, власть над которыми была еще шаткой, выглядел предпочтительнее. Но решал не он один, всякое решение Ярослава Всеволодовича корректировалось новгородской госпо́дой. Видимо, богатства захваченного датчанами города и окружающей его области кружили голову вечевикам. К тому же прижимистый Русский Карфаген любил, чтобы сама война кормила войну. А союзники среди чуди у Господина Великого Новгорода были и здесь: местные племена активно сопротивлялись захватчикам. Полки Ярослава Всеволодовича шли по чудской земле, но не против воли самих чудинов.

У князя имелось два потенциальных объекта для удара: немецкая Рига и датская Колывань. Второй город располагался ближе и, вероятно, воспринимался в Новгороде как соперник по торговым делам. Это и решило, надо полагать, судьбу похода.

Удар на Колывань сопровождался осадой города, которая завершилась безуспешно для Ярослава Всеволодовича. Таким образом, ликвидировать очаг скандинавского присутствия в непосредственной близости от новгородских земель не удалось. Имеет смысл сказать со всей определенностью: в политическом плане поход оказался бесплоден. Разве что полки новгородские и суздальские показали силу Руси, пригрозили, устрашили… не более того. Успех, но явно неполный, недостаточный.

Итак, Новгород остался доволен, а князь – нет. Он лучше понимал: экспансия немцев и скандинавов продолжится. Надо бить на уничтожение, пока хватает сил, иначе враг закрепится, и его уже, что называется, не сковырнешь. Однако вечевики относились к подобного рода угрозам до странности расслабленно. Воевать… это ведь прежде всего обогащаться.

Время показало: высокородная аристократия Русского Карфагена, у которой сундуки до краев наполнены мехами, серебром, золотом, просчиталась. И воевать впоследствии пришлось, защищая свое, а не посягая на чужое. Если бы вечевая республика сподобилась бить немцев и подданных датского короля при самом начале их укрепления в Прибалтике, возможно, им в принципе не удалось бы пустить корни в регионе. Но им удалось. И тогда войны с ними превратились в тяжкую, рискованную работу. А порой оборачивались бедствием.

Ярослав Всеволодович, как видно, с досады, на время покинул новгородское княжение. Но скоро вернулся. Город как будто магнетически притягивал его, да и сам к нему тянулся: полюбить князя тут не могли очень долго – крутенек! – но чувствовали в нем инстинкт воителя, конкистадора. А значит, и хорошего защитника, и хорошего вождя для завоевательных действий. Севернее Новгородской республики простирались земли карельских и финских племен – идеальное поле для экспансии. И новгородская госпо́да одновременно со страхом и вожделением прирожденных политиков чуяла: для серьезного дела этот – в самый раз, этот – не подведёт, этот – настоящий большой игрок… а не как раньше.

В Ярославе Всеволодовиче новгородских времен действительно прорезался матерый большой игрок, то есть произошло то, чего ему, как политику, полководцу, да и просто личности, ранее не хватало.

У Господина Великого Новгорода в ту пору имелось много врагов: шведы, немцы, литва, чудь (эсты в первую очередь), финские племена, татары скоро появятся, а при дурном сложении обстоятельств противником может стать и какой-нибудь русский князь. Хотя бы и тот же Ярослав Всеволодович. Сегодня он храбро бьется с неприятелями новгородцев, а завтра, может быть, поссорится с республикой и запрет ей подвоз хлеба с южных земель: своего хлеба у новгородцев, как уже говорилось, маловато, и голод туго стянет горло прежних друзей… Но кто среди всех неприятелей Дома святой Софии опаснее прочих? И (что, с политической точки зрения, важнее) кого опасались более прочих?

Национальная память услужливо подсказывает: немцев, конечно же… все-таки очень велика ассоциация между борьбой Руси с немецким рыцарством и Великой Отечественной войной. Однако новгородцы, думается, ответили бы на этот вопрос иначе. Чаще всего, яростнее всего, непримиримее всего они дрались в XIII веке с литвой.

В 1224 году литва нанесла тяжелое поражение новгородскому воинству и полку города Русы.

А в 1226 году Ярослав Всеволодович разбил огромную литовскую рать, вторгшуюся на новгородские земли. Именно тогда он стал истинным героем для вечевой республики – несмотря на властный характер. Может быть, этот триумф надо вообще считать лучшим из свершений князя в сфере ведения войн.

Итак, новгородская летопись сообщает: «Той же зимы придоша литва, повоеваша около Торжку без числа, и не догоняша Торжку за 3 версты. Бяша бо их 7000. И гостей[20]20
  Гостей, то есть купцов.


[Закрыть] биша многих, и Торопецкую волость всю поимаша». Пришлось спешно собирать коалиционное войско. Семь там было тысяч литовцев, меньше ли, больше ли, но в любом случае летописец отразил мнение, согласно которому на Русь вторглась огромная сила. Следовательно, и противопоставлять ей надо было силу не меньшую: «Князь же Ярослав и Владимир с сыном и с новоторжцы, княж двор, новгородцев мало, торопцяне с князем своим Давыдом, поидоша по них, а по новгородцы послаша. Они же, дошедше Русы, вспятишася». Итак, новгородское боярское ополчение на помощь не пришло, в боевых действиях участвовала лишь малая его часть. Бить захватчиков пришлось гораздо меньшей силой, чем планировал князь. Новгород переменчив душой – сегодня храбр и предприимчив, завтра нерешителен и ленив… «Князь же Ярослав сгони е[21]21
  То есть князь нагнал литву.


[Закрыть] на Всвяте и наворопи на не. И тако, Божиею помочью и святыя София, отымаша весь полон, а самех избиша 2000, а прок их разбегошася. Ту же убиша князя Торопечского Давыда и Василя, меченошу Ярославля»[22]22
  Новгородская первая летопись // Полное собрание русских летописей. Т. IV. СПб., 1841. С. 42.


[Закрыть]. На этот раз князь и догнал, и расправился – учел прежнюю неудачу, сделал необходимые выводы по тактике. Как видно, бой был серьезный. И если пересчитать живую силу неприятеля можно лишь на глазок (7000), то силу, скажем так, мертвую, подвергнуть счету гораздо легче. Вот она, валяется повсюду: считай, снимай сапоги, шапки, всё самое ценное. Пришли обогатиться? Уйдут в землю голыми. Две тысячи убитых в условиях Средневековья – это очень много. Гораздо больше, чем положит Александр Невский врагов на льду Чудского озера.

Летописец Суздальской земли, подчеркивая масштаб победы, одержанной Ярославом Всеволодовичем, добавляет к новгородскому рассказу о разгроме литвы новые подробности: стремительно двигаясь по зимним дорогам, литва «…поимаша множество зело хрестьян, и много зла створиша, воюя около Новагорода и около Торопча, Смоленска и до Полтеска; бе бо рать велика зело, какой же не было от начала миру. Слышав же то благоверный и христолюбивый князь Ярослав… сжалися зело о хрестьянех, поеха по них из Переяславля и постиже я у Всвята. Видевше же, литва, исполчишася противу им на озере, князь же Ярослав, помолився Богу, и поеха на нь. Сступившим же ши ся полком, побегоша погани… Князь же Ярослав, силою креста честнаго и молитвою святой Богородице и архангелом Михаилу и Гаврилу, гна по них, овых изби, а иных изыма, а полон весь отъя. И бысть радость велика по всем землем тем, освобоженным им от поганых, бысть мир потом на многа лета… Быша же тогда неделя сыропустная…»[23]23
  Лаврентьевская летопись // Полное собрание русских летописей. Т. I. СПб., 1846. С. 190.


[Закрыть].

В 1226 году Пасха пришлась на 2 мая. Следовательно, боевые действия и разгром литвы надо отнести к началу марта 1226-го. Притом сражались не где-нибудь, а на льду озера. Сыну Ярослава Всеволодовича Александру в тот момент всего пять лет, и его отец с собой, конечно, не взял. Но княжич подрастет и внимательно выслушает отца: Усвят… узкое место для литвы… бой на льду… дружина не теряет боеспособности… запомнить… применить, если понадобится.

Годом позднее Ярослав ходил вместе с новгородцами на финское племя емь (тавасты) – частично союзное шведам, частично же подчиненное ими. Затем он успешно отбил ответное нападение.

«Иде князь Ярослав с новгородцы на емь, и повоева всю землю, и полон приведе без числа. Того же лета сожгоша волхвы 4… и сожгоша их на Ярославли дворе»[24]24
  Новгородская первая летопись // Полное собрание русских летописей. Т. IV. СПб., 1841. С. 42.


[Закрыть]. Трудно понять: финских волхвов жгли или русских? Очевидно, все-таки финских, привезенных из похода: для русских поздновато, все же середина XIII столетия на дворе, и язычество давно не в том состоянии, чтобы собственно русские волхвы устраивали прилюдные демонстрации своих «чудес». В позднем летописании есть известия о том, что казненные волхвы – местные, но достоверность этих сведений сомнительна.

Сообщение новгородского летописца лапидарно. А вот летописец суздальский значительно снисходительнее к Ярославу Всеволодовичу: «Тое же зимы Ярослав… ходи из Новагорода за море на емь, где же ни един от князь рускых не возможе бывати, и всю землю их плени; и возвратися к Новугороду, славя и хваля Бога, ведый множество полона, якоже сущии с ним не возмогоша всего полона отвести, но овых сечаху, а иных множество пущахуть опять восвояси»[25]25
  Лаврентьевская летопись // Полное собрание русских летописей. Т. I. СПб., 1846. С. 190.


[Закрыть]. По суздальской летописи поход на емь выглядит гораздо значительнее, чем по новгородской, но доверять тут лучше именно новгородскому летописанию: дела с емью, военные и мирные, – прерогатива новгородского вечевого правительства, и тут лучше знали, когда, кто и сколь крупные совершал боевые рейды на емь. Видимо, этот воинский успех, несмотря на суздальскую хвалу, – не из числа великих достижений Ярослава Всеволодовича.

Зато вскоре после него князь отправил своих людей и священников крестить «народ корел» и тут добился гораздо более важного успеха: святое крещение приняли там почти все.

Отражение ответного удара вылилось, применяя лексику XX столетия, в широкомасштабную оборонительную операцию. Контрудар еми задуман был как нашествие крупных сил. Для новгородцев и их князя это было, надо полагать, неожиданностью. Однако неприятельская мощь не помешала им победить в опасном противостоянии.

Летопись новгородская рассказывает о боевых действиях подробно и с оттенком досады, в духе: всё пошло не так, как должно было. Но вины Ярослава Всеволодовича тут нет.

Итак: «В лето 6736 [1228]… Придоша Емь воевать в Ладозьское озеро в лодках; и приде на Спасов день весть въ Новгород. Новгородци же, воседавше в насады, вогребоша в Ладогу с князем Ярославом. Володислав, посадник ладозьскыи, сладожаны, не ждя новгородцев, гонися в лодиях по них в след, где они воюют, и постиже я и бися с ними; и бысть нощь, и отступиша в остров далече, а Емь на брезе с полоном; воевали бобяху около озера на Исадех и Олонес. Тои же нощи просивше мира, и не да им посадник с ладожаны, а они иссекше полон весь, а сами побегоша на лес, лодкы пометавше, пеших много их ту паде, а лодкы их изжгоша. Новгородцы же стоявше в Неве неколико дний, створиша вече и хотеша убити Судимира, и сокры его князь в насаде у себе; оттоле вспятишася в Новгород, ни ладожан ждавше. Послед же оставшейся[еми]ижеряне устретоша их бегающе, и ту их избиша много, а прок их разбежеся, куды кто видя; но тех Корела, где обидуче, в лесе ли, выводяче, избиша: бе бо их пришло… 2000 или боле, Бог весть, а то все мертво»[26]26
  Новгородская первая летопись // Полное собрание русских летописей. Т. IV. СПб., 1841. С. 42–43.


[Закрыть].

Спасов день – это день Преображения Господня, 6 августа. Не напрасно он помянут в летописи: начало всей оборонительной операции в большой православный праздник, очевидно, давало утешение и ободрение новгородской рати. Видно, что угрозу со стороны финского племени емь, поставившего своей задачей совершить «ответный ход» или, если угодно, показать, что нападения на него со стороны Руси безнаказанными не будут, восприняли серьезно. На судах вышли противостоять врагу не только князь Ярослав с дружинниками, но также новгородское боярское ополчение и вместе с ним ополчение ладожское. Оно действует активнее прочих, поскольку Ладога – рядом, безобразия еми на озере напрямую угрожают городу.