Текст книги "Полководцы Святой Руси"

Ярослав Всеволодович в опасной ситуации не торопится расходовать драгоценное воинство дружинное – лучшее, что есть у него и у Новгорода Великого в целом для «отбоя» любых нападающих. Он позволяет и, видимо, одобряет самостоятельные действия ладожан. Само новгородское ополчение пока не рвется в бой. Также медлит.

Ладожские ратники завязывают бой, притом новгородский летописец отмечает, что у еми пало много бойцов, но сражение не закончилось прямой и ясной победой относительно малочисленных ладожан. Они отошли на некий малый остров близ побережья озера[27]27
  Высказывалось предположение, что это остров Петроградский в устье Невы, но доказательств тому нет.


[Закрыть]. Однако для еми главным обстоятельством, требовавшим заключения мира (или хотя бы перемирия), стало присутствие значительно большей силы на озере – Ярослава и новгородцев. Иначе говоря, враг, попав в рискованное положение, настроился покончить дело без нового кровопролития.

Мир, хотя бы временный, был бы разумной мерой. Ладожский посадник Володислав совершил роковую ошибку, в молодечестве своем, без княжьего решения, отвергнув предложение захватчиков о переговорах, о мире. Те получили альтернативу: погибнуть под натиском превосходящих сил или бежать… а бежать лучше налегке, притом предварительно отомстив русским за недавний рейд князя Ярослава. Поэтому русских пленников безжалостно перебили в стане неприятеля. Лишь после расправы с полоном емь «побежала».

Ее преследовали, а на финальном этапе союзные новгородцам племена ижорян и затем корелы производили своего рода «зачистку местности». Две тысячи убитых – потери по тем временам просто катастрофические. Иначе говоря, формально противника отбросили, разгромили, растоптали… А по сути военный успех граничил с политическим поражением: кровь русских пленников – страшная плата за дерзость и гордыню ладожского наместника. Но, в какой-то степени, и за медлительность новгородского ополчения. А без него, с одной дружиной, бросаться на вражеское воинство было опасным делом, потому князь и не ринулся в сечу с безрассудной стремительностью…

Очевидно, сами новгородцы первостепенную вину за произошедшее увидели в действиях новгородского посадника по имени Судимир. Князь, многоопытный политик и воин, понимал: да, совершена ошибка, но медлителя, сделавшего ее, стоило бы поберечь для будущих битв… хотя бы с той же емью. И Ярослав Всеволодович скрывает Судимира от лютой ярости новгородских вечевиков у себя в насаде. Суд хорош, когда ведется с холодным умом…

Князь был безусловно прав, отводя неутоленную злобу толпы от потенциальной жертвы. Впоследствии, вероятно, гнев новгородцев улегся, и они решили не мстить ни посаднику (Судимиров двор, правда, разграбят позднее, во время большого новгородского мятежа), ни ладожанам с их ретивым храбрецом-лидером. Но и помогать им больше не стали, рано уйдя в Новгород.

В этом эпизоде Ярослав Всеволодович выступает скорее как стратег, нежели в качестве тактика. Лично он не вступает в бой, однако общее руководство происходившим – за ним. И чисто стратегически гибель чужого войска на Ладоге – большая удача. Жаль только куплена она неприемлемой ценой.

Все успехи и достижения Ярослава Всеволодовича, связанные с Господином Великим Новгородом, были возможны только в одном случае: князь сохраняет смиренно-дружелюбное отношение к своей родне и блюдет уроки Липицкой битвы: не воюй со своими! не враждуй со своими! Великим князем Владимирским и старшим среди князей Северной Руси являлся в ту пору его старший брат Юрий Всеволодович. В 1229 году тень вражды легла между ними.

Некие наушники-кляузники привели Ярослава Всеволодовича в состояние ярости и стремления к раздору с великим князем. Он даже принялся создавать коалицию против него. Но все-таки трагедия 1216 года по-прежнему владела умами братьев, кошмар ее не отпускал сердца, когда-то просветившиеся смирением. Юрий Всеволодович собрал князей на съезд в Суздале. И там произошло всеобщее примирение. Все князья, включая Ярослава, вновь признали полновластие Юрия и целовали ему крест 7 сентября 1229 года, в канун Рождества Богородицы. Летописец подчеркивает: праздновали вместе, разъехались веселы и с богатыми дарами от великого князя. Тот не поскупился даже на подарки для приближенных своей родни.

Невозможно видеть в истории только политику, экономику, социальные процессы. Без стержня веры история – хаос, без предохранителя нравственности история вообще превратилась бы в какой-нибудь чудовищный промискуитет. Поэтому трудно отделаться от впечатления: в 1229 году бес приступал к душам русских князей, и в первую очередь к душе Ярослава Всеволодовича, но тот, наполовину соблазненный, всё же удержался от великого греха. Есть в этом красота мудрой зрелости и сильной веры.

В 1234 году он явился с новгородскими и переяславскими полками под город Юрьев[28]28
  Иначе – Гюргев. Позднее Дерпт, ныне Тарту.


[Закрыть], захваченный десятком лет ранее немецкими рыцарями, устроившими там беспощадную резню[29]29
  Подробнее об экспансии немецкого рыцарства – в очерке, посвященном святому Александру Невскому.


[Закрыть]. Недалеко от Юрьева немцы получили от них страшный удар. Рыцари отступили на лед реки Омовжи. В новом жарком бою немецкое войско потерпело поражение. Тяжеловооруженные всадники проваливались под лед и тонули. Те, кто сохранил жизнь, бежали. Немцы оказались вынуждены в скором времени пойти на мир с Новгородом. Они приняли все условия, продиктованные победителями.

Столкновению предшествовал конфликт с немцами, вызванный неслыханной дерзостью последних. Ливонцы давно могли стать объектом контрнаступления со стороны Руси. И князь Ярослав Всеволодович неоднократно затевал такой поход. Но если у него была решимость нанести ответный удар, то новгородцы и псковичи с подобным действием не торопились. В обоих городах опасались установления безраздельной власти князя, а потому противодействовали ему. Притом Псков готов был сражаться с оружием в руках и даже пригласил к себе в союзники немецкую Ригу. Планы Ярослава Всеволодовича все время разбивались о планы вечевиков…

Он готов был порвать с Новгородом, а вечевики отыскали ему на смену иного князя.

Н. М. Карамзин с грустью констатировал: «Вообще Ярослав не пользовался любовию народною»[30]30
  Карамзин Н. М. История государства Российского: В 12 т. В 3 кн. Кн. 1. М., 2004. С. 505–506.


[Закрыть].

К тому же Новгород страшно пострадал от голода, вызванного несколькими годами недорода: тысячи людей умерли, ратный ресурс республики ослаб. Воевать боялись – кем воевать?! Люд новгородский тьмочисленно в домовины на вечный покой улегся… тут бы свое сохранить. Князя вновь приняли к себе, но против него выступили новгородские оппозиционеры, соединившись с недовольными во Пскове и вызвав у немцев желание половить рыбку в мутной воде Руси. Оппозиция проиграла вчистую, а вот немцы ударили всерьез. В 1233 году они взяли новгородский городок Тесов, пленили и забрали к себе тамошнего воеводу – Кирила Синкинича из новгородского боярского рода. Ожидали, вероятно: у соседей раздоры, ответить не решатся. На захват Юрьева не ответили ведь? А сколько времени прошло! Однако на сей раз Русский Карфаген встрепенулся: враг ударил непосредственно по владениям республики… и если опять оставить его экспансию без должной реакции, то станет приходить вновь и вновь.

И вече дало Ярославу Всеволодовичу карт-бланш: собирай ополчение по всей Новгородской земле, веди свои полки, бей, княже, мы с тобой!

Наконец-то! Долго запрягали.

Летопись повествует: «Иде князь Ярослав с новгородцы и со всею областью и с полкы своими на немцы под Гюргев; и ста князь, не дошед града, с полкы, и пусти люди своя в зажитие воеватъ; немцы же из града высунушася, а инии из Медвеже головы на сторожи, и бишася с ними и до полку [дошли]. И поможе Бог князю Ярославу с новгородцы, и биша я и до рекы, и ту паде лучших немец неколико; и яко быша на речке на Омовжи немцы, и ту обломишася [на льду], истопе их много, а инии язвенив бегоша в Гюргев, а друзии в Медвежью голову; и много попустошиша земле их и обилие потратиша… И поклонишася немцы князю, Ярослав же взя с ними мир на всей правде своей; и возвратишася новгородцы здравивси, а низовец[31]31
  Низовцы – дружинники из переяславских полков Ярослава Всеволодовича.


[Закрыть] неколикопаде»[32]32
  Новгородская первая летопись // Полное собрание русских летописей. Т. IV. СПб., 1841. С. 49.


[Закрыть].

Таким образом, Ярослав, подвергая ограблению земли, принадлежавшие немцам (это и есть война «в зажитие»), вызывал их на контрдействие. Юрьев-Гюргев считался весьма укрепленной позицией, штурмовать его – большой риск. Но если немцы, затворившись в стенах, ничего не предпримут в ответ на действия Руси, местное население почувствует их слабость и может восстать. Таким образом, князь вынуждал рыцарей «показать силу». Те ударили с двух сторон: один отряд прибыл из Оденпе (Медвежья голова), а второй пошел на вылазку из самого осажденного Юрьева. Русские, выглядевшие как беспечные грабители, оказались готовы к бою и обрушились на врага всей силой. Оба немецких отряда были разгромлены, понесли страшные потери, бежали.

Основной результат победы – даже не столько мир «на всей правде» князя Ярослава Всеволодовича (а значит, немцам придется очистить Тесов), сколько урок, полученный рыцарством. «Натиск на восток» резко затормозился. Русь на несколько лет избавила себя от немецкой агрессии. И еще один итог, который окажется ясен лишь в далекой перспективе: княжич Александр мог получить от отца науку – вот так бить литву, а вот так немцев… учись, сынок. Потом пригодится.

Быть может, сын и отец, небыстро передвигаясь на конях, вели тогда, у реки Омовжи, неподалеку от стен юрьевских, примерно такой разговор:

– Сынок, они смотрят на нас со стен, яко орёл на утицу. Смечают, сколько нас. Видят токмо тех, кого я им видеть позволяю.

– Ведаю, отец.

– Ведаешь, сыне. Да не всё. Один Бог волен решать, кому отдана победа, а кто ее лишен. Поэтому езди неспешно, мерзни, выгляди беспечным, словно бы на охоту собрался, а сам молись.

Позади ехали два сокольника с хищными птицами наизготовку, только колпачки с голов птичьих не сняты.

Морозец стоял серебряный. Снег, по недавней оттепели размякший, схватило настом. Кольчуги и плащи заиндевели. Бороды и усы обметало белою паутиной. Отец смотрел на Александра с нежностью. Как бы щек отрок не обморозил…

Дать ему руку сей день опробовать? Опасно. Немец – враг искусный. Подставлять ему наследника – дело нестаточное… Но ведь обидится. И прав будет в обиде своей. Сыну без малого тринадцать, самое время твердеть в воинской науке. Сам-то Ярослав в тринадцать на половцев ходил и рубился, бывало, в общей гуще. Никто не спрашивал: сколько лет тебе, княжич? Вот только он у отца был не старшим сыном, не наследником, не надеждой и опорой, а так… вроде костяной лодии из игры в шахи.

Так позволить или не позволить?

– Что? Молиться? – переспрашивает княжич.

Не разберешь, что у него в голосе: насмешка или удивление?

– Просто повторяй безмолвно: «Господи, помилуй мя!»

Сын взглянул на отца испытывающее: не шутка ли? Нет, инако отец смотрел бы, восхотев шутить.

Княжич перекрестился.

Всё. Началось. С башни пустили черный дым – как видно, знак тем бойцам конным, кои днем ранее прискакали из Медвежьей головы и спрятались за холмами, в голом по зимней поре осиннике.

Растворяются ворота крепостные. Из Гюргева спешно выезжают окольчуженные всадники с копьями.

– Послушайте-ка меня, вои! – голосом, яко труба иерихонская, взывает Ярослав Всеволодович. – Выходите из шатров и садитесь на коней! Берите оружие! Пришел час пить смертную чашу, и не бойтесь, ибо сам Господь с нами, и родичи мои, святые братья Борис и Глеб!

Рядом с Ярославом меченоша разворачивает стяг княжеский с Борисом и Глебом. Поодаль встает стяг с Богородицей – суздальский. Взметывается по ветру стяг третий – со Христом-Вседержителем на престоле, новгородский.

Князь наддает в голосе, и звучит яко истинный гром:

– Сказал царь Давид Псалмопевец: «Оружие извлекают грешники, натягивают лук свой, чтобы пронзить нищего и убогого, заклать правых сердцем. Оружие их пронзит сердца их, и луки их сокрушатся. Лучше праведнику малое, нежели многие богатства грешным. Ибо сила грешных сокрушится, праведных же укрепляет Господь. Как грешники погибнут, праведных же милует и одаривает. Ибо благословляющие Его наследуют землю, клянущие же Его истребятся».

И вот уже русский лагерь, доселе выглядевший беспечным сборищем уставших от осады ратников, загудел растревоженным ульем. Конники быстро вставали в воинском порядке. Поехали, понеслись отряды встречать немцев.

Ударили копья в щиты! Ударили клинки по шеломам! Ударили стрелы в живую плоть!

Пали первые мертвецы.

– Говорил нам царь Давид Праведник, – грохотал, перекрывая звуки сражения, Ярослав Всеволодович: – «Господом стопы человека направляются. Когда он упадет, то не разобьется, ибо Господь поддерживает руку его. Молод был и состарился, и не видел праведника покинутым, ни потомков его просящих хлеба!»

Пылала сеча. Княжич вопрошающе взглянул на отца: позволь! позволь! Но тот покачал головой с отрицанием.

Рано. Не сейчас.

Ровно идет бой. Немцы сильны, но и Русь крепка. Падают убитые с коней, стонут под копытами раненые.

Заалели снега кровью.

И вдруг над рекой, над полями, над всхолмиями вострубил рог неистово!

– Славен Господь! – крикнул княжич.

И отец кивнул ему. Это отрядам, вызванным из зажитья и поставленным по низинкам, по овражкам, вдалеке от вражеских глаз, подан знак: бей! Немцы из Медвежьей головы, напавшие на сторожевую заставу, получат удар в бок и в спину, если кто и уйдет из них, то малое число. А эти… вешавшие когда-то русских после взятия Гюргева… эти, если он всё правильно рассчитал, под ударами дружинников вспятятся на реку, а там уйдут под лед.

– Давай, сынок! Поставь руку на немецких головах!

Александр улыбнулся ему с благодарностью, вынул меч из ножен и послал коня вскачь. Полетел, полетел… Его хорошо учили. Ярослав не раз проверял. Его сына учили лучше всех, лучше, чем его самого когда-то!

Отец на мгновение задержался. Закрыл глаза. Добавил недостающие слова царя Давида: «Всякий день милостыню творит праведник и взаймы дает, и племя его благословенно будет. Уклонись от зла, сотвори добро, найди мир и отгони зло, и живи во веки веков», – открыл глаза и тронул коня…

Если бы с литвой можно было справиться столь же ясно, решительно и быстро, как с немцами, положение Ярослава Всеволодовича и Новгорода Великого, вставшего за его щитом, сильно облегчилось бы. Но литва была неутомимее, энергичнее и, главное, гораздо многочисленнее немцев.

Так, в 1234 году литовское вторжение вновь коснулось города Русы. Враг прорвался к «торгу», то есть к торговой площади города. Ополчение горожан и новгородский гарнизон с боем вытеснили неприятеля из посада. Сражение продолжилось «на поле», исход его неясен. Летопись сообщает, что пало четверо «рушан», но и противник также понес потери; притом литва ворвалась в Спасский монастырь и ограбила его: «И церковь полупиша всю, и иконы, и престол, и чернецы 4 убиша, и отступиша на Клин»[33]33
  Новгородская первая летопись // Полное собрание русских летописей. Т. IV. СПб., 1841. С. 49.


[Закрыть]. Из города весть о нападении полетела к новгородцам и их князю. Ярослав Всеволодович реагировал мгновенно: собрал два отряда – один конный, а другой «судовой» (новгородцы поплыли в насадах по Ловати), двинулся вослед вражеской рати, отягощенной добычей и полоном. С полдороги «лодейщики» вернулись: им не хватило то ли съестных припасов, то ли решимости драться насмерть. Князь отпустил их с миром в Новгород. Конный отряд продолжил движение.

В конечном итоге Ярослав Всеволодович литву догнал. По словам летописи, князь добрался до отходящих отрядов неприятеля «…на Дубровне, на селищи в Торопечскои волости, и ту ся би со безбожными окаянною Литвою. И ту пособи Бог и крест честный и святая София, премудрость Божия, над погаными князю Ярославу с новгородцы: отъяша у них конь 300 и с товаром их, а сами побегоша на лес, пометавше оружия и щиты, и совни, и все от себе. А инии ту костью падоша». Полная победа! Правда, успех достался князю недешево. Летописец отмечает: «А новгородец ту убиша 10 муж: Феда Якуновича тысяцкого, Гаврила щитника, Негутина на Лубяници, Нежилу серебреника, Гостильца на Кузмодемьяни улици, Федора Ума княжадецкого, другое городищанин и иных 3 мужа. А покой, Господи души их в царствии небеснем, проливших кровь своя за святую Софью и за кровь христьянскую»[34]34
  Новгородская первая летопись // Полное собрание русских летописей. Т. IV. СПб., 1841. С. 49–50.


[Закрыть]. Но сколько полегло княжеских дружинников, новгородского летописца совершенно не интересует: пришлый люд, мало не простые наемники…

Война с литвой – стремительная, маневренная, требовавшая неустанной готовности ответить на быстрый набег, отогнать врага или догнать его и отобрать пленников, а желательно перебить всю рать вторжения, – поглощала очень много энергии. К тому же новгородцы, те, кого князь брался защищать, сами порой готовы были «вспятиться» с поля боя, а то и не дойдя до него. Вечевая республика не любила воевать. Разве что если война твердо обещала богатую добычу…

И это еще был легкий, не набравший настоящего масштаба вариант войны с литвой. Когда на русские города обрушится Батый и литва примется рвать ослабевшую Русь, стремясь отторгнуть целые области, а не только вволю пограбить, тогда война станет втрое тяжелее. Но Ярослав Всеволодович и его сын Александр заранее получили навыки ее ведения.

Как потом выяснится, очень полезный опыт…

Выдающийся полководец-отец воспитал великого полководца-сына, поскольку на собственном опыте отточил тактический талант. По словам современного историка Д. Г. Хрусталева, «Невская битва 1227 года, конечно, не может сравниться по значимости с боем князя Александра в 1240-м, но по численности – скорее всего, вполне превосходит: в 1227 году еми (тавастов) было 2 тысячи воинов! А ведь и в 1240 году новгородским сюзереном формально оставался Ярослав – то есть он и победитель шведов. Ледовое побоище на Эмайыге[35]35
  Она же река Омовжа.


[Закрыть] в 1234 году вполне сопоставимо по масштабу и результату с успехом Ярославича в 1242-м»[36]36
  Хрусталев Д. Г. Ярослав последний и конец Киевской Руси…


[Закрыть].

Правда, воинский дар его оказался измаран русской кровью: даже липицкая бойня до конца не вырвала из его сердца упований на успех в междоусобных войнах. Вместе со старшим братом Юрием и племянниками из ростовских князей Ярослав Всеволодович ходил против черниговских Ольговичей, старинных врагов Всеволода Большое Гнездо. На сей раз ссора разгорелась из-за претензии князя Михаила на Новгород, встретившей там поддержку одной из боярских партий. Суздальцы, что называется, «не спустили».

Братья жгли и разоряли Черниговское княжество, не зная пощады. Ольговичи, хотя и русские, хотя и православные, а всё же никак не свои. Столь далеко благодатный опыт Липицы не простирался… Притом Юрий рано вернулся во Владимир, а вот Ярослав, как сообщает летопись, «много воеваша»[37]37
  Лаврентьевская летопись // Полное собрание русских летописей. Т. I. СПб., 1846. С. 196.


[Закрыть], то есть прошелся по владениям черниговских князей с особенным старанием. Тот же Д. Г. Хрусталев считал даже, что Юрий Всеволодович пытался остановить рейд младшего брата, однако не преуспел. Историк отмечает: «Старший брат Ярослава, великий князь Владимирский Юрий Всеволодович, пытался упредить междоусобицу, но в бой не вступил. Он был женат на сестре Михаила Всеволодовича Черниговского и пытался примирить родственников. Михаила тогда уже увлекали дела на юге, он готовился захватить Киев и не стал противиться. В итоге, судя по всему, князья замирились»[38]38
  Хрусталев Д. Г. Ярослав последний и конец Киевской Руси…


[Закрыть]. Однако источники ничего не сообщают о попытках Юрия предотвратить наступательную операцию на черниговские города. Он скорее «обозначил» союз с братом. Выдвинул полки вместе с Ярославом, но всерьез ссориться с брачным свойственником не пожелал.

Итак, на середину 1230-х годов Ярослав Всеволодович пришел во всем цветении своего воинского таланта и своих грехов. Зрелость проявила в нем великий дар полководца и она же высветила внутренний порок, характерный для нескольких поколений русского княжья: своих, конечно, бить нельзя, но кто тут свои?! А кто не свой, тот либо опасность, либо добыча.

Казалось бы, какой урок смирения получил когда-то Ярослав Всеволодович! А все равно не хватило ему сего урока для полного понимания того, что такое православный правитель. Кое-что услышал из слова Божьего, обращенного к нему, кое-что понял… но не до конца.

Из лучших представителей большой семьи владимиро-суздальских Рюриковичей Господь потом все-таки выбьет этот порок – с помощью монголо-татар.

А пока, казалось бы, звезда энергичного, отважного, свирепого князя-полководца восходит в зенит. Он знаменит. Он бил немцев, литву, емь, черниговских князей. Воинский талант его позволяет среза́ть политические плоды. Новгород – твердо за ним.

1236 год: князь забирает себе Киев. Триумф!

А в 1238 году ему под ноги ложится златовратый Владимир!

Но какой ценой…

Темная громада Орды

В иное время Ярослав Всеволодович предался бы веселью и пирам. Такая честь – встать во главе всей Руси Владимирской! Прежде он и мечтать не мог о подобном возвышении. Но ныне вовсе не радостно, а горестно ему. Золотые ворота владимирские стоят закопченные. В крепостных стенах зияют проломы. Над городом поднимаются дымы. Кровь обильно разлита на снегу. Многолюдные окрестные села превратились в пожарища. Всюду запах гари, всюду плач над мертвецами, всюду пепел и головешки. Тысячи и тысячи могильных крестов, поставленных совсем недавно.

Батый прошелся по Руси, взял и спалил Владимир, а вместе с ним – множество других городов русских. Брат Юрий мертв, он погиб в несчастливой битве с монголами на реке Сить, пали многие иные князья Руси.

И теперь надо вновь переламываться… Уйти следует блистательному полководцу. Пришло время дипломата, с горечью в душе налаживающего отношения с Ордой, чтобы темная ее громада вновь не обрушилась на несчастную Русь и не погребла ее окончательно.

Ярослав Всеволодович, князь головешек, поднимает Русь из бездны, смиряет хаос, наводит порядок. Ему приходится одновременно отстраивать крепостные стены и храмы, разгонять умножившихся разбойников, раздавать уделы по Владимирской Руси тем князьям, кто остался в живых после нашествия Батыя… и ждать новых ударов извне, располагая горстью ратников.

Особенно страшен был 1239 год. Монголо-татары взяли в разные месяцы Переяславль-Южный, Чернигов, Муром и – совсем рядом! – Гороховец. Казалось, их огненный смерч поглотит Русь. Огонь всюду, огонь кругом! И ратной силы в сборе мало – сколько ратников полегло в боях с Батыем у Коломны, во Владимире, на Сити! Но княжеское дело делать всё равно надо. Вот литва захватила Смоленск, средину всей Руси. И Ярослав Всеволодович, собрав то, что удалось наскрести после Батыева разгрома, отвлекается от восстановительных дел, чтобы выйти в поход во главе небольшого дружинного воинства. «Ярослав иде к Смоленску на литву, и литву победи, и князя их ял, а смоляны урядил»[39]39
  Лаврентьевская летопись // Полное собрание русских летописей. Т. I. СПб., 1846. С. 190.


[Закрыть], – рассказывает о последней в его жизни воинской победе летопись. Ярослав Всеволодович дал Смоленску князя и отвел полки назад.

Литву с этой небольшой, но высокопрофессиональной дружинной силой великий князь отогнать еще мог. Разбить Батыя – уже нет. Некем!

В 1243 году великий князь поехал к Батыю, и тот утвердил за ним старшинство среди русских князей Владимирской Руси. Но это был уже статус старшего вассала, подчиняющегося сюзерену – самому Батыю. Именно тогда Русь официально стала в подчиненное положение к Орде. И великий князь никогда не пытался поднять знамя восстания.

Восемь лет Ярослав Всеволодович старался наладить худой мир с ордынцами. Признал, как уже говорилось, подчинение свое ханам. Ездил в Орду, кланялся ее властителям, немало сил положил, отводя угрозу новых нашествий и полного порабощения. Слава Богу, новое великое разорение ему удалось предотвратить.

Прав ли он был в своей покорности? Много споров ведется в наши дни на сей счет. А ответ один, и он очень прост: да, прав, потому что новая схватка израненного, полуживого русского бойца с ордынским богатырем закончилась бы смертью первого из них.

И сыну уже неюный князь передавал печальную науку – как поладить с Ордой…

Может быть, вдвоем они мечтали: еще переменится Орда, а Русь наберется сил, и тогда появится шанс вернуть себе свободу. Далек тот день. И горек хлеб подчинения. Но сейчас воевать с Ордой нельзя. Пока следует поднять Русь из руин.

Монголы вызвали Ярослава Всеволодовича в далекую столицу своей империи – Каракорум. Там князь попал в паутину политических интриг, принял много унижений, был отравлен и скончался в 1246 году по дороге домой. Договорившись с Батыем, из рук его политических противников князь принял чашу с отравой в Каракоруме…

Летописец написал о нем: «Сей… князь великий положил душу свою за все люди свои и за землю Русскую, и причте его Господь ко избранному своему стаду».