Текст книги "Команда бесстрашных бойцов"

– По рукам, Даня.

Генерал колебался. Он хотел уйти и, одновременно, не менее того желал поговорить по душам. Заранее знал, какой выйдет фальшивый и ядовитый разговор, но перебороть себя не смог:

– Гвоздяра… Выдержишь неделю, так я тебя, барбоса, на руках носить стану. И Прялку тебе, и чего покрупнее… даром. Ты только выдержи, я очень тебя прошу.

Повернулся и ушел. С-сволочь. Змееныш. Ненавижу.

Весь день Гвоздь был мил, тих, спокоен. Улыбался. Заводил умные разговоры то с Катей, то с Тэйки. Есть Гвоздю не хотелось совершенно. Генерал почему-то не подходил к нему.

О пари Даня своей команде рассказал.

Ночью Гвоздь тяжко ворочался на койке, никак не мог заснуть. Любая поза раздражала его.

Слушая шумы из соседней комнаты, Катя опечалилась:

– Неудобно ему, бедняге…

– А может, ты ошибся, Даня? – встряла Тэйки.

– Спите обе! – резко ответил генерал.

На утро Гвоздь захотел поесть, и Катя принесла ему завтрак в свежескроенной посуде. Узник взглянул на лохань с едой и ощутил, как гадина вырвалась на свободу. Последним движением, которое еще контролировал он, человек, Гвоздь поднес тару с питьем ко рту и сделал несколько судорожных глотков. Лохань с завтраком полетела в Катю. Гадина разорвала ему рот криком, и Гвоздь орал, орал неизвестно что, потом он сам не мог вспомнить, какую пакость бросал в лицо Кате. Но, кажется, средство не попросил. Потом, когда очнулся, когда гадина отпустила его, мастер увидел Катино лицо. Оно было цвета полнолуния.

Узник чувствовал себя уставшим и выжатым. Без сил он опустился на подушку.

– Извини, пожалуйста… Трудно смириться с некоторыми вещами. Надеюсь, хотя бы пари я не нарушил?

Катя отрицательно покачала головой.

– Ничего. Ничего. Просто тебе сейчас плохо. Поспи…

Второй день дался ему труднее. Кажется, он позволил себе пару бранных слов разок… другой… третий. Катя молча улыбалась ему, и ее улыбка бесила мастера еще больше. Да кто она такая!

Вечером Гвоздь позвал к себе Даню. Мастер хотел сказать ему очень много, но собрал остатки воли и вышвырнул из своей речи все самое поганое.

– Даня… Даниил Уваров! Я когда-то спас тебе жизнь. Я тебя кормил, поил и учил. Я пустил тебя в свой дом тогда и разрешил тебе привести под мою крышу трех тупоумных обормотов сейчас. Чем же ты отплатил мне? Я хозяин этого места, слышишь ты, хозяин! Моя воля здесь – закон! А ты приковал меня, как последний бандит… Я… вот что хотел сказать тебе, Даня: у тебя нет чести. Ты предатель, Даня. Я знаю, ты не освободишь меня, я и не прошу, но ты должен знать: другом я больше тебя не считаю. Нельзя держать предателя в друзьях.

Гвоздь очень наделся пронять генерала. Такими вещами его можно было пронять, во всяком случае – раньше.

– Всё? – спокойно осведомился Даня.

И мастер плюнул в него.

Даня вышел, хлопнув дверью сильнее, нежели сделал бы это спокойный человек.

– Предатель! Преда-атель! – неслось ему в спину.

Генерал прислонился спиной к двери и крепко выругался.

– Если опять позовет меня этот шибздик, – сказал он, обращаясь к Кате, – не зови, не пойду.

– Но как же…

– Так же.

– Это ведь действительно его дом…

– Пошел он в жопу со своим домом!

Затем, чуть сбавив тон, добавил:

– Карауль его, Катя, глаз с него не спускай.

…На вторую ночь мастер выл и стонал. Катя дважды заходила к нему, и он дважды посылал ее подальше.

На рассвете, когда все еще спали, Кате показалось, будто Гвоздь негромко зовет ее. Она зашла к нему в третий раз. Так и есть, узник ждал сиделку.

– Прости меня за все те гадости, которые я наговорил. Прости, Катя. Я давно хотел тебе сказать, да все никак не мог собраться с духом. Я… люблю тебя. Люблю уже давно, с того самого дня, как увидел в первый раз. Помнишь, была осень, стояла теплынь…

– Помню, – ответила Катя, слегка оторопев.

– Я умираю, мне осталось всего ничего. Даня прав, со мной кончено. Больше я ни на что не годен. Двое-трое суток, и начнется кризис, а сил нет, и я, конечно, уйду от вас… на небесные склады продуктов.

Катины глаза наполнились слезами.

– Добудь мне… хоть каплю, хоть пару крупинок… ради моей любви и ради моей смерти. Катя! Мне все равно. Мне уже все равно. Если тебе не противно, поцелуй меня… Если ты жалеешь старого мастера, дай ему умереть без мучений. Не говори Дане, не огорчай сорванца. Пусть думает: вот, Гвоздь поправится, мы спасем Гвоздя… Не отнимай у парня любимую игрушку. Мы-то с тобой взрослые люди, мы знаем, чего стоит жизнь. А жизни у меня осталась всего одна пригоршня. Катя! Ка-тень-ка…

Гвоздь плакал.

И она уже начала прикидывать, где бы ему раздобыть ту самую последнюю порцию, предсмертную. Вдруг одно обстоятельство сбило ее.

– Гвоздь… это было весной.

– А?

– Плохой из тебя влюбленный, милый мастер. Первый раз ты увидел меня весной. Точно, стояла теплынь. Но только в мае, Гвоздь, в мае.

Узник откинулся на подушки и закрыл глаза. Голосом, лишенным всяких чувств, он произнес:

– Да ты просто фригидная сука. За какие заслуги тебя, старую корову, в хозяйстве держат? Ведь даже подоить нельзя.

Катя хлопнула дверью, как давеча сделал это генерал. Три пары глаз встретили ее по эту сторону. Команда не спала. Все всё слышали.

Немо бесстрастно сказал:

– Мне очень хорошо, когда ты рядом, Катя.

Тэйки воскликнула:

– Не обращай внимания на обторчанного придурка. Ты боец – высший класс!

А Даня спросил без затей:

– Видишь?

– Ты мудрее, чем я думала, Даня…

Тут она зарыдала всерьез и бросилась к нему на грудь.

Генерал поглаживал Катины волосы и приговаривал:

– Ну что ты, что ты… Это не он говорил, это дрянь в нем говорила… Парень не в своем уме… Потерпи, Катя. Нам всем надо потерпеть, Катенька… Тут уж никуда не денешься, тут – только терпеть. Потерпи, потерпи, пожалуйста… Дурень наш потом сам извиняться будет…

И она понемногу успокоилась в Даниных руках. А когда пришла в норму, еще полежала немножко, вдыхая его запах и наслаждаясь этой нечаянной близостью.

Чуть погодя генерал зашел к узнику и сказал с холодком:

– Кончено пари. Будешь лежать столько, сколько надо.

– И сколько?

– Десять лет, мля.

Гвоздь с ужасом подумал: «Этот – может. Запросто».

И он принялся биться головой о кроватную спинку. Раз, два, пять, десять, двенадцать… Больно.

– Лучше подохну, чем терпеть от вас, сапрофитов!

– Не отвлекайся, долби.

Тринадцать, четырнадцать… Больно же!

– Ты мне не хозяин, Даня!

– Не натурально головой бьешься. Я не поверил.

Когда-то мастер читал о древнеримском герое, убившем себя, задержав воздух в легких и перестав дышать. Тоже способ, когда ничего другого не предлагается… И Гвоздь сделал глубокий вдох напоследок, так до конца и не решив, пугает ли он сейчас Даню, или на самом деле расстается с жизнью.

Генерал не уходил. Ждал, заметив странное поведение узника. Когда тот жадно вдохнул на сороковой секунде, Даня посоветовал:

– Попробуй еще разок.

И Гвоздь попробовал. Когда перед глазами пошли темные круги, он почувствовал пинок пониже спины, сбился и опять вдохнул.

– Дурак, – констатировал генерал. – Доходяга. Кончай фанаберию.

Не дожидаясь ответа, Даня вышел. Генерал не знал, как это бывает, когда каждая мышца разевает рот в жадном вопле: «Да-а-а-ай!» Зато он знал, что от ломки люди с ума сходят, на стенку лезут, других людей режут, но только не совершают самоубийств. Ведь смерть не несет в себе дозу.

На третью ночь Даню разбудил Немо.

– Генерал… Надо встать. Надо пойти к мастеру. Мастер шалит. Не вижу пока, чем кончится, но хорошего не будет.

Даня вскочил и вылетел в соседнюю комнату. Там Гвоздь сосредоточенно отгрызал собственную руку. Под койкой растекалась алая лужица.

Совершают наркоманы самоубийства, или нет, кто их знает. Генерал крепко усомнился в собственном опыте. Убить узник себя хотел или удрать вознамерился ценой куска собственной плоти, непонятно. Но на всякий случай он переселил Катю в комнату Гвоздя. А когда она отсутствовала, ее замещал кто-нибудь другой.

Той ночью Гвоздь бился, не даваясь им в руки, однако медвежьей хватке Немо он ничего противопоставить не смог. Рану обработали йодом, кровь худо-бедно остановили, места укусов перевязали. Даня срочно вызвал Рыжего Макса, полумага и полумедика одновременно, ничего не умевшего до конца, но все-таки хоть что-то понимавшего в лечении. Тот явился к рассвету, увидел странную картинку и даже открыл рот, чтобы задать парочку вопросов. Однако тут он увидел, как смотрит на него Даня, и вопросов задавать не стал. Рыжий побормотал над Гвоздевым запястьем, вымазал его в каком-то дешевом магическом вареве, а потом высказался в духе ничего-особенного-я-заживил-основное-а-не-основное-само-скоро-затянется…

Даня хладнокровно объявил мастеру:

– Не напрашивайся на болеутолящее. И на снотворное тоже не напрашивайся. И на успокоительное. Не старайся зря, не получишь, хоть неделю под сумасшедшего коси.

– Сволочь, – констатировал Гвоздь. – Фашист.

– А если еще раз вытворишь такое, то я своими руками вырежу для тебя резиновую манжетку на шею. Неснимаемую. Будет очень неудобно жрать, да и спать – тоже не особенно приятно. Зато не загрызешь сам себя.

– Осчастливь меня на полную катушку, благодетель! – зло откликнулся узник.

Гвоздь кидался на всех, как цепная собака, орал, ругался, плевался даже пускать газы начал. Катя все терпеливо сносила. Время от времени Даня приказывал снять наручники с одной руки мастера и перенести на другую, или же на ногу. В эти минуты узника держали всей командой.

Через несколько суток его раздражение сменилось апатией. Гвоздь холодно ненавидел весь мир, он целыми днями молча смотрел в потолок. Ничего не ел и не пил. По ночам корчился, бил ногами в спинку кровати, но не стонал, видимо, желая избежать хотя бы этого унижения. Он чувствовал себя сильно обозленным мертвецом…

Порой он пытался уговаривать Катю освободить его. Осаждал ее изобретательно и терпеливо, строя всякий раз новые лукавые подходцы.

Однажды Даня услышал в комнате Гвоздя шум. Заглянув, он увидел странную картину: Тэйки сидела на Кате и отбирала у нее какой-то предмет. Катя отчаянно сопротивлялась.

Генерал подошел поближе и одним движением выдрал из ее рук… пилу-ножовку. Он осмотрел наручники, но нашел лишь пару царапин.

Катя сидела на полу – растрепанная, сердитая и жалкая одновременно; ей хотелось сказать что-нибудь оправдательное, она вполне осознавала, сколь глупо поступает, – и когда пилила, и теперь. Но слова не шли ей на язык. Не подворачивалось ничего подходящего…

– Вот так… – только и выдавила она.

– Я тебя не виню, – неожиданно мягко ответил генерал, – я тебя совсем не виню. И никто тебя винить не станет. Но ты помни: если придется тебя у койки Гвоздя заменить, то любой из нас справится с работой сиделки хуже тебя. Усекла?

– Да. Я… я больше не буду. Прямо затмение какое-то нашло.

– Ладно. Это ж мастер… зубы заговаривать. За полчаса кому хочешь башню сорвет. Ты еще, Катя, хорошо держишься.

Гвоздь не сказал ни слова. Он, как змея, не мигая, смотрел на троицу, пристально и недобро. В глазах его плескались ледяное презрение и жгучая жажда. Узник твердо знал: правда на его стороне, а значит, он обязательно вырвется. Не сегодня, так завтра. Не завтра, так через неделю.

Генералу давно надо было заняться делами: команда жива, покуда она способна себя прокормить, а когда сидишь сиднем, еды не прибавляется… Немо дневал и ночевал в «Бобре», занимаясь его починкой. Когда тягач стал как новенький, генерал взялся планировать очередную операцию.

Три дня спустя команда ходила на транспорт. Даня побоялся оставлять Катю один на один с Гвоздем и взял ее вместе с Тэйки в рейд. Немо остался временно исполняющим обязанности сиделки при мастере.

«Этот не подведет. Хоть и нехорошо так думать, а железяку не разжалобишь»…

Команда атаковала и разбила обоз из четырех машин недалеко от места, где раньше был город Домодедово. Одна машина, полная верных защитников, развернулась и ушла, другую взорвали вместе с тремя гоблинами-солдатами, даже не успевшими выскочить оттуда. Еще два грузовика наполнены были продуктами, и этого команде хватит надолго. Бензин слили, – потом его можно будет поменять на соляру, которую тягачи пьют, как лошади…

Генералу было очень неудобно перед подземными, поскольку команда не выполнила заказ. Но, с другой стороны, он ведь обещал только попробовать, и обе стороны знали, что в таком деле твердых гарантий быть не может…

Даня связался с Кругом, извинился за срыв операции, а потом предложил тонну харчей в качестве компенсации. В сущности, это было хорошее предложение. Но великий и ужасный Исидор Пламенный Фонтан решил заняться воспитанием команды. Для начала он немного поорал. Потом заявил: «Никаких отношений между нами не будет, пока вся твоя команда не предстанет перед Судом Неподкупных! В ином случае Круг лишает тебя и твоих людей своего покровительства». После этого Исидор замолчал, ожидая слов смирения и раскаяния. Даня тоже молчал некоторое время, прикидывая, как бы ему лучше поступить. В конце концов он просто отключил токер.

– Э! Ты чего! Поссориться решил? – накинулась на него изумленная Тэйки, – нам еще с магами драться не хватало!

– Ничего они нам не сделают. Обещают лишить покровительства…

Тэйки мерзко захихикала.

– О да! Покровительство всемогущих и многомудрых! Страх как хочется лобызнуть им э-э…

– Извращенка. В общем, если кренделей выписать не обещали, то и хрен с ними. Понадобимся – найдут. А покровительством своим пускай утрутся. Как же это в древности генеральный маг Брежнев говорил… э-э-э… оба! «И без них Советское государство не скудно было».

Катя остановила тягач и принялась беспробудно ржать.

Команда вернулась домой. Генерал раз пять посылал в убежище условный сигнал, но никто не реагировал. Потом Немо удосужился открыть перед ними входные двери и впустить тягачи в гараж.

Когда троица вошла в «счастливые двадцатые», Немо лежал посреди комнаты, уставившись в потолок. Руки и ноги его выписывали бессмысленные кривые, зрачки хаотически перебегали с места на место, а губы шевелились, посылая небесному владыке всех киберов беззвучную молитву. Как Немо ухитрился доползти до пульта управления входами в убежище, да еще и поработать на нем, никто не смог понять, а сам Немо – вспомнить. Положение облегчалось тем, что теперь генерал точно знал, какую именно гадость надо вкалывать бедняге от киберстолбняка.

– …Я не понимаю… я… ничего не понял… – с искренним, совершенно человеческим удивлением рассказывал Немо.

– Гвоздь? – спросил Даня, и на лице его было написано: «Можешь не отвечать, сам знаю».

– Н-наверное… он говорил какие-то странные слова… п-потом… сочетания цифр… чертил в воздухе з-знаки… я… потерял себя. Люди… об-бычные люди… называют это с-состоянием опьянения?

Генерал усмехнулся:

– Обычные люди в таких случаях говорят «Заговорили зубы, заморочили голову…»

Узник вел себя то злобно, то смирно. Он, кажется, разучился контролировать всплески агрессии.

Надо было понемногу готовиться к зиме, а команда превратилась в кучку оборванцев. Им следовало срочно обзавестись новой одеждой, желательно теплой. Даня, обещав «секретникам» поделиться добычей, взял у них наводку на «одежный» транспорт.

Он долго размышлял, кого бы оставить при Гвозде, когда команда отправиться разбивать вражеский обоз. И в конце концов решил: надежнее самого себя не найти ему никого. Пусть-ка разок сходят в рейд без генерала, дело-то нехитрое, всего две машины – с барахлом и с человеческим барахлом, нацепившим на себя стволы… Старшой он назначил Катю.

Только обезглавленная команда отправилась на дело, как узник позвал его.

– Даня, – начал мастер, – мне сейчас стало лучше. Нет, ты пойми меня правильно. Я не говорю, что выздоровел. Я болен, я очень болен и отлично понимаю это. Но как раз сейчас у меня период успокоения… не буйный, мирный период. Он продлится, по всей видимости, недолго. У меня… светлая печаль, слабость и больше ничего. Я почти не мучаюсь. Так вот, пока я относительно в своем уме, стоит, пожалуй, сказать тебе несколько важных вещей. Сядь рядом, так трудно говорить! Чудовищная слабость…

Даня подтащил стул и сел у изголовья.

– Знаешь, я ведь понимаю, сколь мерзкие вещи вытворяю с вами последнее время. Только поделать с собой ничего не могу. Странное… состояние: словно кто-то чужой дергает тебя за ниточки… Дай мне попить.

Дань протянул неровно вырезанную «кружку».

Напившись, Гвоздь продолжил:

– Извини меня, если можешь. И Катя пусть извинит меня. И Немо. Я потом перед всеми вами…

Гвоздь всхлипнул. Крупные слезы покатились по его щекам.

– Дай мне руку, Даня… если ты мне всё еще друг… дай… руку…

Генерал, не колеблясь, принял рукопожатие. Мастер сжал его ладонь с нечеловеческой силой, и в ту же секунду «кружка» совершила молниеносный полет с приземлением на Даниной голове. Генерал рванулся, пытаясь отстраниться, но Гвоздь завопил:

– Стой же ты, гадина! – и въехал ему по голове во второй раз.

Даня хлопнулся без сознания, уронив стул.

…Когда он очнулся, тело Гвоздя, вышедшее у владельца из-под контроля, изгибалось на койке, билось в судорогах, рвалось на волю, сотрясая металлический каркас. Чья-то рука, тормошила Данино плечо.

– Немо? Ты?

Лицо Немо расплывалось. Вообще, перед глазами плыло, предметы старательно избегали четких очертаний.

– Да, командир.

– Почему ты вернулся?

– У меня был приказ: приглядывать за всеми. И я искал в потоках времени аромат беды. Сегодня я нашел его.

– Ах да… Извини, никак не могу привыкнуть.

Даня, наконец, вспомнил о том, о чем должен был вспомнить в первый же миг после беспамятства. Он пошарил в кармане. Твою мать!

– А где ключ?

Немо протянул руку прямо генералу под нос. На его ладони лежала маленькая безобидная железяка, придававшая наручникам рабочий смысл…

– Откуда он у тебя? – спросил Даня, водворяя ключ на место.

– Отобрал у Гвоздя. Ему не хватило пары секунд.

Даня мысленно поблагодарил старую мудрую задницу за добрый совет не скупиться на соломенные подстилки.

– Команда?

– Вся здесь.

– Позови, пожалуйста, Катю.

«От судьбы не уйдешь, – думал Даня, – это была ее работа, и никто из нас Катю не заменит. Остается положиться на битого… то есть, на битую. Как говорится, за одного битого три рожка с патронами дают».

Узник все никак не успокаивался. Желанная свобода была от него в двух шагах…

Вошла Катя. Генерал спросил у нее:

– Ты можешь дать слово, что не отпустишь Гвоздя и не дашь ему даже самую слабенькую дозу какой-нибудь дури?

– Даю слово, – со спокойным величием ответила Катя.

Но Дане было мало ее слова. И он обратился к ней иначе, не по-генеральски:

– Знаешь… ты меня очень огорчишь, если выйдет иначе. Очень прошу… не ради меня – ради него самого, не поддавайся.

– Я не поддамся, Даня, – столь же спокойно ответила его собеседница.

– И не подставляйся.

– И не подставлюсь.

Генерал отправился в рейд с неспокойной душой. Да и рейд-то вышел паршивый.

То ли «секретники» ошиблись, то ли гоблины сумели ввести их в заблуждение, однако никакого «одёжного» каравана Данина команда не нашла. По дороге из Калуги на Москву действительно шли два грузовика под тентами. Только в обоих были верные защитники, как будто ждавшие засады…

Впрочем, под огнем Даниной команды они живо забыли свое предназначение – быть наживкой и ловушкой одновременно. Потеряв пятерых бойцов, верные защитники едва ушли из-под удара.

– Вот и вся наша добыча… – подвел итог Даня, переворачивая носком ноги трупы на дороге. – Пять стволов с припасами.

Тэйки зло сплюнула и принялась собирать трофейное оружие. Его тоже можно будет сменять на нужные вещи. Мундиры, окровавленные и обгорелые, годились только на тряпки. Пять пар ботинок ничего не решали, поскольку все они, как на грех, оказались изношенными, а две – так просто дырявыми. Верных защитников одевали, обували, кормили и вооружали, как говаривал Гвоздь, «по остаточному принципу».

Дане чужая пуля задела плечо, но прошла навылет, не задев кость. Пока Тэйки бинтовала рану, он сидел, морщась, и время от времени начинал ругаться:

– Было бы за приличный хабар, а то… т-твою етитт.

И Тэйки неожиданно ласково отвечала ему:

– Да ничего, ничего… Пять стволов – тоже не нуль. Пригодятся. А ты сидит тихонечко, не дергайся, пустяковая же ранка-то, ерунда, Даня. Все нормально, Даня. Не впадай в депрессию, береги печень смолоду…

Зато дома их ждала идиллия: Катя кормила покорного Гвоздя с ложечки. Он смотрел на Даню, как побитая собака. Генерал, неожиданно для самого себя, выдал мастеру недавние слова Тэйки:

– Да все нормально Гвоздь. Не впадай в депрессию!

И улыбнулся.

Узник робко улыбнулся в ответ.

На следующий день Гвоздь позвал всех.

– Мне легчает. Можете верить или не верить, ваше дело. Даня, химия из меня вышла, – ты понимаешь, о чем я говорю. Но жажда осталась. Если ты дашь мне сейчас свободу, то моего терпения хватит дня на три. Это, парень, в самом лучшем случае.

– Да я понимаю, старик.

– Я надеюсь, ты не положился на авось и запасся кем-нибудь, способным выгнать из меня жажду? Кем-нибудь или чем-нибудь. Иначе все было бесполезно. Рыжий Макс не в счет. Мои кусаные раны были, я полагаю, пиком его врачебной карьеры, самым большим достижением за всю его жизнь. Не разочаровывай меня, Даня.

– А ты тут не командуй, Гвоздяра! – вставила свое слово Тэйки.

– Вот только пусти такую красную чуму в дом…

Даня почел за благо ответить просто и ясно:

– Гипнотизер и поп, Гвоздь.

Генерал знал: узник в любом случае не дошел еще даже до середины лечения. Он едва-едва осознал, на какой путь следует ему встать. Если, конечно, опять не задумал каверзу… Да нет, вроде бы не должен. Даня чувствовал, что темная сила, до сих пор руководившая поступками мастера, сломана. Она отступилась, ушла. Но Гвоздь пуст, место исчезнувшей пакости еще ничем не занято. Как знать, не вернется ли она, а коли и не вернется, то чему или кому достанется ее ниша…

– Гипнотизер и поп… Насчет действенной силы второго я в большом сомнении. Тут по-моему, больше слов, нежели реальной силы. Но… зови, твоя воля. А гипнотизер – это хорошо. Я слышал, помогает. Когда они будут здесь, у моего досадного ложа?

– Завтра.

– Надеюсь, женщины? Надеюсь, привлекательные? Очень, знаете ли, стосковался…

– Оба – мужчины. Но на ощупь ты ведь не сразу поймешь, правда? К тому же, они еще не старые.

– Сволочь ты, Даня, – лениво выругался мастер.

– От такого слышу… – так же лениво ответил генерал.

Когда прочие вышли из комнаты, Даня подошел поближе и подал Гвоздю руку.

– Не боишься? Настороже? – ехидно спросил узник.

Даня молчал.

Тогда мастер молча пожал руку.

– Спасибо, Даня. Спасибо, несчастный подлый паразит.

– Ну да, старик. Ты мне тоже очень нравишься.

…Гипнотизер оказался низеньким, худеньким человечком. Он постоянно улыбался, сыпал анекдотцами, всех трогал за руки. За пять минут он успел достать всех. Катя, чувствуя неудобство от собственного неблагорасположения к этому человеку, предложила ему чаю. Тэйки фыркнула и демонстративно забралась на диван с книжкой. Мол, нет тяги к общению… Даня послушал-послушал анекдотцы и сказал:

– Очень смешно. Спасибо. А теперь, мужик, иди работать. Нет, всё, на сегодня с юмором завязали.

Не доверяя человеку, который влезет Гвоздю в голову и вставит туда какую-то свою чужеродную дрянь, генерал велел Немо подключить электронный арсенал, спрятанный в каске, и с его помощью прослушать болтовню работающего гипнотизера. Мало ли…

Тэйки спросила, ни к кому особенно не обращаясь:

– Думаете, справится это плюгавец?

Даня ответил ей задумчиво:

– Даже не знаю… Не в росте у них сила. И не в мышце…

«Секретник», взявшись за работу, разом переменился. Он говорил уверенно, спокойно, – сначала объясняя Гвоздю суть своего метода, а потом переводя его в состояние гипнотического сна. То, что вытворял гипнотизер впоследствии, не понравилось никому из команды. Но он, грубо и жестко, ломал жажду, искусственно вызывая отвращение к наркоте. А значит, его действия шли мастеру на пользу.

Когда он покинул узника, никто из Даниных людей худого слова ему не сказал. Однако теперь это был другой человек, сердитый и властный. Он говорил коротко, отрывисто, прежних анекдотцев будто бы и не было…

– Уваров, если ты хочешь вернуть парня оттуда, ты должен попросить меня прийти еще, еще и еще. Сколько понадобится. А понадобится много. Ты понял?

– Я прошу тебя, будь здесь…

– Хорошо! – перебил его гипнотизер. – Ладно. Ты знаешь, я ничего с тебя не возьму. Ты в пятьдесят втором меня от оборотней спас, я помню, да. Но вы мне не понравились ребята. И ты мне, Уваров, не понравился.

Тэйки скривилась:

– А ты свежей байки трави. И реже. Тогда ты понравишься нам, а мы тебе.

«Секретник» мрачно посмотрел на нее и презрительно сплюнул себе под ноги.

– Дура девка. Вы же…

Закончить он смог: Лучший Друг уперся ему в кадык.

– Что ты, парень, хочешь нам поведать о девках? Поведай, парень…

Даня вмешался:

– Тэйки, помни о Гвозде! – сказал он ей.

Лучший Друг нехотя совершил обратное путешествие – в ножны.

Но гипнотизер, казалось, не обратил на Тэйки ни малейшего внимания. Он остался невозмутим и сохранил презрительное выражение лица.

– Вы очень не понравились мне. А знаете почему? Вы дерьмовые друзья Гвоздю.

Даня и его люди уставились на «секретника» в немом изумлении.

– А дождь из говяжьей тушенки сегодня, скажем, никто не обещал? – ехидно осведомилась Тэйки, склонив голову набок.

– Прислушайтесь ко мне. Я ведь, наверное, не стал бы заводить эту бодягу без причины.

– Ну и? – с прохладцей поинтересовался Даня.

– Вот и ну и, Уваров. Гвоздь – талант. Он делает вещи невероятные, ни с чем не сопоставимые. Никто так не умеет во всей Москве, а то и на всей Земле. За свой талант он расплачивается честно: его глючит за троих. Такая байда ему в голову приходит, какую вы даже представить себе не можете… Короче, Гвоздь нуждается в смысле для жизни и работы.

– Разъясни подробнее, не стесняйся, – все так же холодновато попросил генерал.

– А я, кажется, начинаю понимать… – тихо сказала Катя.

– Ты старая, тебе и понимать положено быстрее, – съязвил гипнотизер.

– Ты и сам не больно новый! – неожиданно заступилась за Катю Тэйки.

– Продолжай, – ввернул разговор в сустав генерал.

– СМЫСЛ ему нужен, СМЫСЛ! Он все время думает, зачем живет, зачем мастерит новые игрушки, зачем разоружает опасное старье… Ты вот, Уваров, зачем живешь?

– Живу и живу. Не лезь.

– А ты, Катерина? Имя я не перепутал?

– У меня есть семья… – она не стала уточнять, что старая, прочная, въевшаяся в плоть любовь к Дане привязывает ее к этому миру прочнее стальных цепей.

– Спроси меня, умник! – взвилась Тэйки, – и я тебе отвечу: мне нравится крошить уродов. И ребята вокруг меня собрались что надо… Мы еще повоюем всласть.

К Немо гипнотизер не стал приставать, оставив того в покое по какой-то тайной причине, известной ему одному. Как знать, не поставила ли «секретника» в тупик проблема смысла жизни для полулюдей-полукиберов…

– Вывод будет такой: вы простые люди, вам для жизни мучиться над особенно сложными вопросами не надо. А он, Гвоздь, то есть, устроен иначе. Дайте ему смысл, объясните ему, почему он должен жить дальше. Ради чего он работает… или радо кого. Не так сразу, чуть погодя, конечно… но обязательно. Иначе все мои усилия пойдут коту под хвост. Он принимает дурь от бессмыслицы – лишь бы старые вопросы не одолевали его день за днем… Ясно вам?

– Ясно-то ясно. Только выпендриваться было ни к чему, – подвел черту Даня.

– К чему! – почти крикнул гипнотизер, – вы такие горластые ребята! Никого не слушаете, кроме себя.

И он ушел, пообещав зайти через пару дней.

После сеанса гипноза Гвоздь пролежал весь день в мрачном настроении, ни с кем не разговаривал. Потом выдавил из себя три фразы:

– Мне противно это насилие над духом. Но другого выхода нет. Значит, будем продолжать.

На следующий день его посетил поп. Даня неплохо знал людей из вольных зон и не видел причин их бояться. Поэтому электронный арсенал Немо на этот раз не понадобился.

Никто не знал, о чем беседовали мастер и поп. Генерал, зайдя в комнату по своей надобности, услышал самый конец их разговора, последние несколько фраз.

Гвоздь качал головой и в печальной задумчивости конструировал вежливый отказ:

– …и есть какой-то смысл, признаю. Но я вдоль и поперек перепахан магией, для меня ваша дорога закрыта. Понятно ли тебе: я просто разучусь работать с некоторыми тонкими вещами, если пойду за тобой. Скажи: понятно или нет?

– Моя дорога никогда и никому не закрыта. А ты жалеешь малого за большое, вот в чем правда.

– Нет, не могу. Рано мне. Возможно, потом, когда успокоюсь немного… ближе к закату жизни…

– Всегда есть риск не успеть.

– Извини. Сейчас… никак не могу. Но ты молись за меня. В тебе есть какая-то сила, только я ее не способен распознать… Молись, слышишь? Будешь молиться? Мне надо выздороветь.

– Я буду молиться о выздоровлении твоей души.

– Тоже пригодится…

Так они и расстались. Больше поп не приходил к мастеру. Гвоздь расставшись с ним, первое время хмыкал, будто бы споря с невидимым собеседником и мысленно поражая его неотразимыми аргументами. А потом просто сказал:

– Интересный человек. Ушел, и после него остался запах радости. Мне весело, ребята…

Полдня команда совещалась, какой бы СМЫСЛ придумать для Гвоздя. Даня хотел было резануть правду-матку: «Бабу надо ему. Бирюкует, вот и пошел по наркоте», – но в последний момент удержался. Баба – не совсем то. Генерал не очень понимал, как выразить добавку к слову «баба», делавшую все высказывание верным. В голове у него вертелось: «И чтобы тонко все было между ними, а не одно только сюда-туда…» Однако подходящих слов для этой самой тонкости он так и не нашел. Катя молчала, крепко задумавшись. Тэйки предложила встряхнуть умника: вытащить его на дело, пусть-ка припомнит, каким надо быть резвым, когда вокруг наяривается хорошая драка. Немо, обычно крайне неразговорчивый, тут предложил принять Гвоздя в команду. Пусть и у него будет семья, мол, правильно сказала Катя.

– Он не станет мне подчиняться, – возразил Даня.

– Возможно, стоит сделать исключение. Мы подчиняемся своему генералу, а Гвоздь стоит рядом с ним как друг.

Даня обещал подумать, хотя и не очень верил в действенность предложенного метода. Гвоздь, он ведь одиночка по природе своей. Его семья – руки, ноги, голова…

Сам генерал склонялся к какой-нибудь высокоумной теории. А как иначе разговаривать с философическими личностями, вроде Гвоздя?

– Может, рассказать ему о будущей жизни. Она будет чище, гоблины исчезнут, мы станем всей Земле хозяевами, устроим всё по уму и по совести. Вот, мол, Гвоздь, ради грядущего работаешь. В смысле, ради мира сытого, умытого, светлого…