Текст книги "Тихое вторжение"

– Нда-да.

Когда она уходит, я вспоминаю об одном крайне неприятном обстоятельстве. На сколько же я проворонил казенного барахла?.. Оружие, камера…

– Простите, Дмитрий Дмитриевич, но из Зоны меня эвакуировали голеньким. Ни камеры, ни дисков с собранной информацией, ни амуниции моей… – он машет рукой, мол, понимаю, мол, не воротишь, и ладно.

Но я продолжаю:

– Однако не всё потеряно. Часть оборудования можно извлечь из тайника. И часть добытых сведений – там же. Как только я встану на ноги, отправлюсь в Зону и заберу…

Слышу смешок доктора. Михайлов отводит взгляд. Ну, колитесь, чего я еще не знаю.

Начинает объяснять доктор:

– Не до Зоны вам сейчас будет.

– Я сталкер!

Он опять усмехается:

– Молодой человек, вы не поняли. Пси-поле Зоны с вероятностью девяносто пять процентов моментально возьмет вас под контроль, как только вы окажетесь на окраине Зоны. И с вероятностью сто процентов – в течение суток. Вам нельзя в чернобыльскую Зону отчуждения ни при каких обстоятельствах. Это, надеюсь, ясно? Вы были сталкером… и перестали им быть. Впрочем, это только первое обстоятельство… насчет второго… пожалуй, чуть погодя. Когда ваше состояние улучшится.

Врач теряет уверенность на глазах. А Михайлов всё сидит, отворотя взор. Потом произносит:

– Да чего уж тут тянуть-то. Лучше прямо.

– Его надо как-то подготовить… Я мог бы позвать нашего специалиста по реабилитационной психологии…

У Михайлова брови стремительно ползут вверх. Доктор, видя его удивленное лицо, сбивается и замолкает. Дмитрий Дмитриевич, сделав царственную паузу, спрашивает у меня:

– Как вы думаете, немного необычные ситуации, в которых вы пребывали на протяжении последних одиннадцати месяцев, подготовили вас к неприятностям? Или какие-то мелочи еще способны отнять у вас душевное равновесие?

Сколько можно тянуть кота за хвост? А?

– Да говорите уже!

Михайлов одобрительно кивает.

– Тогда приступим к мелочам. За то время, пока вы были несколько не в себе, в Москве произошла катастрофа. Образовалась новая Зона, полностью поглотившая ваш родной город. Вы, Тимофей Дмитриевич, лишились дома, всего имущества и семи аквариумных рыбок, которые мне так нравились. Если рассудить здраво, у вас вообще ничего нет, кроме халата, в котором вы сейчас сидите на койке, да и он – принадлежит больнице. Зато у вашего положения есть свои плюсы…

– Катя? Катя?!

– …а именно то, что ваша супруга жива, здорова, переселилась в Подмосковье, нашла работу и сохранила большого кота норвежской лесной породы, который нравится мне даже больше, чем рыбки. Она ждала вас после того, как пришло известие о вашем исчезновении. Она бывала тут раз двадцать, но вряд ли вы могли ощутить ее присутствие…

Присутствие моей Стрекозы я ощутил несколько часов спустя.

Издалека это выглядело как поединок котенка и сенбернара, в котором уверенно выигрывает котенок. Бу-бу-бу, бу-бу-бу, бу-бу-бу! – долетали до меня сердитые голоса.

Хорошо знакомый мне «сенбернар» пятился, изрыгая ритуальные фразы об отсутствии культуры, дисциплины и всякой совести – как будто у совести есть ассортимент и, хорошенько присмотревшись, можно заказать не всякую совесть, а весьма особенную, узкого диапазона! Стояла позднь, редкие энтузиасты изо всех сил старались не задремать у телевизора при входе на этаж. Прочие укладывались спать или давно спали, освещения нам убавили. В этом вечернем пейзаже далеко разносился сенбернарий лай.

Котенок, по внешней видимости миниатюрный, с тонким девичьем голосочком, упорно продвигался вперед, отпугивая неприятеля грозным взмякиванием.

На медсестру зашикали:

– Да пропустите вы ее! Спать людям не даете! Без вас тише было бы!

А она отругивалась направо и налево:

– А бессоветов обойдусь! Без ваших тут мне советов!

Но, чувствуя, что «болельщики» поддерживают не ее, медсестра неотвратимо сдавала позиции.

– Катя! – крикнул я, – сюда!

– Не пущу! – разоряется медсестра, растопырив руки.

Уж как моя Катька проскользнула – между ног у нее, что ли? – не ведаю, но вот она уже за спиной у противницы. А вот – в двух шагах от меня. Глаза огромные, грудь вздымается, руки дрожат.

– Тим… ты стал вдвое тоньше, чем был… Я боюсь прыгать на тебя.

– Я цел, не поломан и заждался те…

Она прыгнула.

Класть ей с прибором на приличия!

Это был очень длинный, невероятно длинный, как жизнь длинный, как расстояние отсюда до Плутона длинный и как смерть крепкий поцелуй. А потом мою Стрекозу начали стаскивать с меня за ноги. Сенбернарша привела тумбы-с-коммодом-с-бейболкой.

Тумбы-с-коммодом отдирали от меня Катю сноровисто, – как на лесоповале высококлассный сучкоруб превращает дерево в бревно.

– Опять, мля, этот… Одни от тебя проблемы!

Катя успела спросить:

– Когда выписываешься?

– Послезавтра.

– Позвони. Приеду за тобой!

– А завтра?

– А завтра с работы меня не отпустят. Сегодня едва вырвалась…

Что, блин, за работа у Катьки такая? Уходил в Зону, так она еще в аспирантуре училась… Надо будет резкость навести.

Я лежал, смотрел в пятно на матрасе верхнего постояльца и испытывал счастье. Мой мир возвращался ко мне.

Как только Стрекозу выпроводили вон, к моей койке приперлась охранница.

– Слышь, ты ж москвич?

– Москвич.

– От вас, москвичей, всем одни проблемы. Ни рожна от вас нет, кроме проблем. Психи вы. Нормальные люди так себя не ведут.

– От меня, москвича, тебе, чудо, зарплата. За то, что ты ко мне жену мою не пускаешь. Охраняешь меня от нее.

Тетка вяло всхрюкнула.

– Самый умный он… Хорошо, что Москва твоя мандой накрылась.

– Мечтай. Не будет там Зоны. По сантиметрику выжжем.

Она всхрюкнула погромче и удалилась.

Мне снилась июньская ночь в парке Сокольники.

Свет фонарей, скупо разлитый меж деревьями и увитый асфальтовыми лентами. Мышиные шорохи в высокой траве. Робко зацветающая липа. Иероглифы тропинок, начертанные на бумаге покоя.

Два или три соловья ведут бесконечный турнир поэтов. Один из них – то ли самый талантливый, то ли самый матерый – выдает всё время по четыре коленца, но каждый раз их набор меняется. И я становлюсь в сердце парка, одевшись теменью, и слушаю его. Поэма «Безмятежность» строфа за строфой вливается в меня. Когда я поворачиваю к тропинке, ведущей к выходу, он на прощание выдает строфу из пяти коленец, великолепнейшую.

А под утро – опять черные туннели, тени и уродцы. Но на сей раз недолго…

Перед завтраком я делаю три комплекса упражнений. Один – разновидность зарядки. Второй – по особой военсталкерской методике привожу в порядок мышцы, давно отвыкшие от работы. Худо. Но исправимо. Третий – проверяю, всё ли меня будет слушаться. Если придется здорово ускорить ритм движений. Голова кружится… Никуда.

Повторяю третий комплекс. И еще раз. И еще. Пока на меня не начинают коситься. Иду на завтрак изнеможденным. Но, кажется, не всё так плохо, как казалось вначале.

После завтрака является Михайлов. Берет табуретку, усаживается рядом и вынимает из визитки небольшой пакет. Из пакета извлекается старенький айфон.

– Берите, Тим, теперь это ваш служебный. Вот здесь, – он показывает на экранчике, – файл с самыми необходимыми номерами: вашей Катерины, моим и десятком людей, которые могут понадобиться вам по работе. Ибо со вчерашнего дня вы восстановлены в должности.

Жмет мне руку. Я благодарю его.

О, у меня уже есть одно новое сообщение: «Доброе утро, король сталкеров, доброе утро, мой родной».

– Здесь же ваш новый адрес. Блок в массиве временного проживания неподалеку от железнодорожной платформы «Радонеж» по Ярославской дороге.

– А что это такое – блок в массиве временного проживания?

– Увидите. По нынешним временам этот вариант – несказанное везение.

Он морщится так, что у меня отпадает всякое желание когда-нибудь увидеть свой новый дом.

Из того же пакета выпархивает мой паспорт. Какое счастье, что я никогда не брал его с собой в Зону! Убился бы восстанавливать… Ну, вы понимаете… сами, небось, сто раз пробовали на вкус, каково у нас бумажку оформить, переоформить или, не дай бог, восстановить.

В паспорт вложено новенькое служебное удостоверение. Хм.

У нас на сто процентов гражданская организация. Зачем? Кому предъявлять? Никогда у нас не водилось удостоверений.

– Потом поймете, – комментирует Михайлов.

И я очень хорошо вижу: мой босс не просто устал. Вся его жизнь перевернулась, и худо ему приходится при новых обстоятельствах. Но он держится.

– А теперь странный вопрос…

– Могу ли я работать? Прямо сейчас? Да, могу.

– Собственно, это был чисто риторический странный вопрос… Итак, всё снаряжение пропало в Зоне. И никаких записей. Во всяком случае, если за ними не отправится кто-то другой. Для начала опишите, Тим, как подступиться к тайнику, где вы всё это оставили.

Он достает новейший айфокус, включает его в режиме диктофона и кладет рядом со мной на тумбочку.

Я описываю со всеми подробностями. Где и какие приметные ориентиры, где очаг аномальной активности по соседству, а где удобно встать на ночевку во время ходки.

– Превосходно. Надеюсь, нам удастся хоть что-то вытащить. Теперь второй вопрос. Помимо той записывающей аппаратуры, которой вы засеяли просторы Зоны, у вас имелась и другая – та, что в голове. Или амнезия убило и ее?

Тут я задумался.

– Подождите, Дмитрий Дмитриевич…

Медленно и основательно я прошелся по дням, неделям, месяцам, проведенным в Зоне. Никаких серьезных про́пусков. Я помнил довольно много. В том числе и такое, чего совсем не хотелось помнить.

– К сожалению, нет. Не вижу признаков амнезии.

Он посмотрел на меня внимательно, однако лишних вопросов задавать не стал. Очевидно, его уже просветили насчет рабов Зоны и того, какие эпизоды лучше бы схоронить в их памяти навсегда.

– Тогда прошу вас, ответьте на два вопроса. Первый: что с вами произошло до того, как вы попали в рабство. Второе: не хотите ли вы сообщить о чем-то особенном, новом для меня. Хотелось бы подчеркнуть: любые сведения о состоянии рабства… только добровольно. Не стану вас принуждать.

– Спасибо, Дмитрий Дмитриевич. Кое о чем…

– Тогда начнем с первого вопроса, – суховато прервал меня он.

Кажется, Михайлов от усталости едва держался на табуретке. Под глазами у него набрякли черные мешки.

Я пункт за пунктом доложил о своем маршруте. Опрос того-то. Контакт с тем-то. Подслушанный разговор в баре. Отработанная анкета. Работа шла в обычном ритме, ничего сверхъестественного.

Если кто не понял, мы не разведчики, ребята. И не контрразведчики. И под прикрытием я ни разу в жизни не работал. Натура у меня такая: не люблю трудиться в военизированных конторах, потому что любая военизированная контора предполагает несправедливость в чудовищной концентрации.

Подавно, мы никак не связаны с трафиком артефактов. Всего раз в своей жизни я совершил сталкерскую ходку и вышел с хабаром. Самый первый мой рейд. Мне тогда дико повезло выйти из Зоны живым… С тех пор я работаю на Михайлова. И мы вообще стараемся не связываться с артефактами. Все «хабарники», по какой-то причине оказывающиеся у сотрудников Михайлова, очень быстро сдаются государству по твердым тарифам.

Мы всю это уголовщину на бую вертели.

Мы – Центр гуманитарных исследований Зоны.

Нас в Зоне интересуют только люди. В первую очередь – сталкеры. Мы изучаем всё, что с ними связано. Откуда они приходят в Зону. Почему они приходят в Зону – помимо бабок, естественно. Как часто они совершают рейды. Их возраст. Их семейное положение. Их легенды. Правила и запреты их кланов. Как одни остаются незаметными каплями бесконечного сталкерского потока, а другие выходят в авторитеты. Как отпетые сталкеры устраиваются в жизни за пределами Зоны. Кто из них выживает лучше иных. Кто чаще гробится.

Иначе говоря, наша работа – подробное описание Зоны как общественного явления. Своего рода социальная аналитика.

И… парни, если кто-нибудь скажет вам, мол, он знает Зону лучше ребят из Центра Михайлова, смело плюйте уроду в рожу и растирайте плевок каблуком. Лучше нас Зону не знает никто. Даже спецслужбы.

Никто!

Это я вам говорю.

– Отлично. Перейдем ко второму вопросу.

Я честно рассказываю Михайлову кое-что. Аккуратно. Он слушает, пишет, а потом вдруг задает вопрос:

– Внимание, Тим. Есть ли у тебя что-нибудь новенькое по одной узкой теме. А именно, по трафику между Москвой и чернобыльской Зоной? Прежде всего, барыги, склады, точки скупки и продажи… Или нет… возьмем шире: все, кто входил в инфраструктуру сталкерского потока. Обеспечивал серьезных людей информацией, снаряжением, оружием, давал кредиты…

Смотри-ка, проблема крепко его беспокоит. Иначе он не перескочил бы на «ты». А если бы перескочил, то сейчас же поправил бы себя и извинился. Любопытно.

– Дмитрий Дмитриевич, вы сами знаете: барыги – самые закрытые персоны во всей Зоне. Только косвенная информация. За открытые расспросы могут и голову открутить.

Я поднапрягся и вспомнил кое-какие мелочи. Он вынул блокнот, сделал пару пометок и резюмировал:

– Негусто.

Пытаюсь добыть из недр памяти еще хоть что-то. Оп! А, пожалуй, не так уж и пусто.

– Вот еще: помните, был некий поставщик информации Лодочник? В свое время он считался довольно крупной фигурой.

– Насколько я знаю, он уже на том свете… – и Михайлов со всевозможными подробностями пересказывает историю перехода этой незаурядной персоны из здесь-и-сейчас в чистилище для сталкеров. Человек-энциклопедия, ничего не забывает!

– Верно, – говорю я. – Гробанулся. В точности так, как вы рассказали. Но, как выяснилось, существует «наследство Лодочника». И оно имеет самое прямое и непосредственное отношение к Москве. Очень, я скажу вам, любопытное наследство.

Знаете, парни, как охотничья собака стойку на зверя делает? Видел кто-нибудь? Нет? Многое потеряли.

Вот такое же с Михайловым и произошло. Он аж привстал чуток, наклонился вперед и так взглядом своим вцепился в меня, будто Лодочник спрятался у меня под ребрами или под черепом. Маленький такой Лодочник…

Зверя почуял Дмитрий Дмитриевич.

– Неужели этот тип был такой уж крупной фигурой на Зоне? Я-то с ним не общался. Он вообще до меня гробанулся.

– Да вы представить себе не можете, до какой степени, Тим… Оч-чень любопытный персонаж. Знал всё про всех. А откуда – Бог весть. Мы с вами только-только подбирались к вещам, которые для него были открытой книгой. Помню, странным юмором отличался покойный, мало вы потеряли, что не общались с ним… Авось Лодочник и после смерти отмочит шуточку – нам на пользу.

Кто такой Михайлов? Помимо степени доктора исторических наук, звания профессора и фееричного списка публикаций по истории и социологии Зоны, он еще числился в сталкерском сообществе авторитетом высшего уровня. Полноватый дядька сорока пяти лет с залысинами и вальяжной неторопливостью в движениях, Дмитрий Дмитриевич, сколько я его помню, всегда отличался подчеркнутой вежливостью и фантастически спокойным характером. Очень любил хорошее мясо и хорошее вино. Обожал котов и мог впасть в ступор при виде особенно крупного или особенно мохнатого экземпляра. Порой даже принимался с ними разговаривать… Казалось бы, сугубо мирный человек, кабинетный ученый. Тем не менее, я, с моими восемью рейдами в Зону и кое-какой репутацией у серьезных людей, выглядел как микроб по сравнению с ним.

Во-первых, за Михайловым числилось больше двадцати ходок в Зону. Во-вторых, он считался живым талисманом. Те, что шел вместе с ним, всегда возвращались живыми и почти всегда – невредимыми. В-третьих, я за всю свою жизнь не видел стрелка лучше него. В-четвертых, когда-то он выполнил норму кандидата в мастера спорта по самбо. В-пятых, обладал из ряда вон выходящей интуицией. Не только на пакости Зоны – на всё.

И сейчас его интуиция сообщила: здесь что-то есть.

Надо соответствовать…

Я изложил дело со всеми подробностями, какие только мог вспомнить.

Итак, чем любопытен этот самый Лодочник… Имелась у него одна особенность… он вообще, кажется, состоял из одних особенностей, и юмор его странный – так, мелочь, по сравнению со всем прочим. Коллекционировал фотографии толстушек в бикини. Одевался как оборванец, имея счет в швейцарском банке. Изобрел удочку с электроразрядником для ловли мелких мутантов в приграничных водоемах Зоны. Но это всё нас не касается. Любил человек толстушек, ну и прекрасно! Чем плохи толстушки? Была у меня когда-то, лет десять назад, одна толстушка… о-о-о! Чудо, а не толстушка… В общем, сегодня нам до чудачеств Лодочника дела нет. Кроме одной стороны его многогранной натуры. Он не доверял компьютерной технике. Возможно, потому что родился еще в докомпьютерную эпоху. А возможно, слишком капризно вела себя электроника на подступах к Зоне. Как человек, сидевший на информации и живший на доходы от ее продажи, Лодочник привык беречь ее как зеницу ока. А потому вел, кроме записей в компьютере, еще две рукописных – заметьте! – именно рукописных секретных книги: «Хроники Зоны» и «Союз сталкеров». В первой рассказано о Зоне в первые годы ее существования, там сохранено множество тайн. Чистое золото для истории Зоны: уникальный источник, содержащий такие сведения, какие больше добыть негде. Люди, древнейшие артефакты, аномалии, каких сейчас нет, войны кланов, массовая гибель мародеров первой волны, проект «Хармонт» – не понимаю, что такое, но хотел бы узнать… А вторая – вроде бы, не очень интересная: в Москве когда-то образовался «Союз сталкеров», они создали группировку, которая имела собственные склады артефактов, каналы сбыта, подкупленных чиновников и нанятых боевиков.

Тут он прервал меня:

– Что-что-что? Московская группировка до возникновения московской Зоны? Не просто нитка трафика, а именно организованная группировка в столице? Сознательное концентрирование больших масс артефактов?

Ну да, раньше мы считали, что самый мощный канал трафика идет через Украину. В Москве, по нашим прикидкам, действовали главным образом малые группы, «филиалы» кланов, кое-какие крохи доставались бандосам, кое-где грели руки чиновники. Ну, допустим, теперь мы знаем, что имелась и большая сталкерская организация, а стало быть, и «лепесток трафика» – нешуточный. Но к чему от этого на стенку лезть? Не врубаюсь, ребята.

– Насчет второй книги… ерунда, Дмитрий Дмитриевич, уголовщина. В ней имеются, конечно кое-какие сведения по московским связям. Люди, базы…

Михайлов нетерпеливо хлопнул в ладоши, останавливая меня:

– Да вы даже представить себе не можете, какую рыбу выловили! Склады, вы говорите?

– Да. Целый раздел о складах.

– Так.

Он вскочил и принялся потирать подбородок. Сейчас отключится от меня и начнет размышлять на свои теоретические темы, уйдет в глубины – не вытащишь… Объяснять ничего не станет. Такое уже не раз случалось.

Но нет. Поворачивается ко мне:

– Вставать можете? Ходите легко?

Видел бы он, как я с утра комплексы отрабатывал!

Встаю.

– Дорогой Тимофей Дмитриевич. Нужно место, где не будет посторонних ушей.

О! Раз до обращения по имени-отчеству дошло – дело серьезное.

Веду его к лабораторному блоку. Приема здесь в такое время не бывает, людей почти нет. Мы садимся на банкетку, и профессор Михайлов включает широкое вещание.

– К настоящему моменту, уважаемый Тимофей Дмитриевич, существует несколько теорий, объясняющих появление зон. После относительно недавнего рейда группы Лазарева – Шелихова…

– Шелихов… это Серый, что ли?

– Да, сталкер-одиночка Серый, внеклановик. Сейчас не следует меня перебивать.

Я поднимаю обе ладони, я растопыриваю пальцы в знак того, что осознал свою неправоту и перебивать больше не стану.

– Итак, после относительно недавнего рейда группы Лазарева – Шелихова возобладала гипотеза, согласно которой возникновение Зоны является результатом неких флюктуаций информационного поля Земли. Ни больше – ни меньше. Теории, творцы которых отстаивали версии провалившегося эксперимента военных или заговора злонамеренных советских консерваторов, отставлены в сторону. На мировую закулису и какие-то там комбинации больших финансовых домов планеты еще кивают отдельные личности, но в научном сообществе подавляющее большинство приняло вариант с флюктуацией информ-поля как приемлемый. Сразу оговорюсь: вы знаете, я не физик и не математик, обоснованность этой теории я проверить не могу. Как гуманитарий я в лучшем случае понимаю философскую составляющую базовых дефиниций информ-поля. Не знаю даже, насколько адекватно само это название. Подозреваю, что физики в очередной раз придумали звонкий термин для обозначения мистического явления. Но, допустим, насчет информ-поля физики правы хотя бы отчасти. Допустим. Есть там свои аргументы…

Остается очень серьезный вопрос: а что провоцирует эту самую флюктуацию в данном конкретном месте? Проще говоря, харм случился в Москве, какие-то предхармовые, мнится, феномены отфиксированы в Киеве, Львове, Минске, Питере, Воронеже и Челябинске. Сообщают о первых признаках аномальной активности в Хельсинки, Таллине, Чернигове, Коростене, Мозыре и Гомеле. Почему именно там? Что влияет на активность этого самого информ-поля или уж как его там… Наличие крупных электростанций? Объект атомной энергетики? Какая-то разновидность научных экспериментов? Состав и качество населения? Грубо говоря, не то, где и сколько лежит радиоактивных веществ, а как структурирована инфосфера, чем забиты СМИ? Мы пока этого не пониманием.

Ваш покорный слуга выдвинул предположение: возникновение Зоны стимулируется одним базовым фактором, а именно концентрацией фрагментов старой Зоны за ее пределами. А фрагменты Зоны за ее пределами это прежде всего артефакты и мутанты. С первыми всё понятно без комментариев. Мутантов вывозили из Зоны в виде тушек, частей тушек, а относительно недавно принялись вывозить и живьем. В частных зверинцах они не приживались, поскольку без энергетической подпитки Зоны начинали просто разваливаться на куски. А вот для скоротечных экспериментов годились вполне. Несколько суток тело мутанта способно поддерживать жизнедеятельность даже вне Зоны. Итак, артефакты и мутанты. Хотя и очаги некрупных аномалий уже научились переносить… Но с этой точки зрения очередного харма надо было ждать в Киеве. Прежде всего – в Киеве, а не где-нибудь еще. Там схроны с артефактами такие, что от их реализации можно скупить пол-Европы… А грохнуло-то не там, а в Москве. Киевлянам, весьма вероятно, еще придется пережить очередной харм. Но мы пострадали первыми. Почему? Ваши сведения позволяют предположить: мы ошибались, оценивая объемы киевского трафика. Видимо, московский оказался объемнее, гораздо объемнее всего, что мы могли предположить на сей счет. Крупная организация, наладившая постоянные связи с московским преступным миром, могла тут ворочать колоссальными потоками… А создание значительных «схронов» запустило механизм катастрофы. Ту самую флюктуацию, если использовать терминологический арсенал физиков.

Весь вопрос в том, насколько обоснованно это предположение. И, разумеется, можем ли мы локализовать упомянутый «Союз сталкеров». Теперь с ним надо работать, оч-чень работать. И не только нам, но и людям намного серьезнее нас. Скажите, книги – у вас?

– Нет. И никогда не были.

– Утрачены в Зоне? Находятся в том самом тайнике?

И тут до меня дошло.

Если разом уменьшить в Москве массу аномальных объектов, например, уничтожить их на месте, возможно, Зона перестанет сама себя воспроизводить. Это ведь, прикиньте, якоря Зоны. Она через свои якоря привязана к конкретной локации, к нашей, стало быть, реальности. А убрать их, и она не удержится. Так? Так. Появляется шанс вернуть Город. Правда, это пока еще призрачный шанс. Гипотеза Михайлова да мои кстати пришедшиеся сведения, и больше ничего. А для такой операции потребуются полки, если только не дивизии. Легионы научников, центурии сталкеров-проводников…

– Вы, часом, не задремали, Тимофей Дмитриевич? Объясните толком, откуда у вас эти сведения? Вы хотя бы видели эти книги? Держали их в руках?

– Нет… нет… просто задумался. Я разговорил одного старого знакомого. А он и видел, и в руках держал, и даже изучил со всевозможной подробностью.

– Знакомого по имени?

– Имени у него нет. Ни в исследовательских, ни в милицейских базах ФИО не зафиксировано. По жизни он – Синоптик. Все его так называют.

– Да-да, – задумчиво откликнулся Михайлов. – Синоптик. В какой-то степени преемник Лодочника. Только поглупее и попроще. Не того масштаба фигура. О своем предшественнике он действительно мог знать весьма много. Это уж определенно. Но дальше-то? Синоптик, к вашему сведению, тоже мертв. Получил пулю от бандитов далеко за пределами Зоны. Вы об этом знать не могли, поскольку, когда это произошло, счастливо путешествовали по чертогам Морфея. Значит, рано я обрадовался?

– Насчет книг: тут всё очень непросто… хотя надежда их раздобыть – есть. Синоптик сообщил мне следующее: книги от Лодочника перешли к нему. А вот он продал их кому-то очень крутому. До того крутому, что Синоптик даже назвать его побоялся. Тот передал книги на хранение некому сталкеру и барыге Шишаку. Он, вроде, тоже московский человек. Но я с ним дела не имел никогда.

Я еще договорить не успел, а Михайлов переключил свой навороченный айфокус с диктофонного режима на поиск в базах данных.

– Шишак… Шикак… то есть, Шишаков Сергей Сергеевич… начинал как мародер первой волны… продолжил как бандит… перешел в сталкеры… был в клане «Свобода» звеньевым… подозревался в убийстве… заметьте, в убийстве вне Зоны… разругался со «Свободой», стал одиночкой-внеклановиком… поднялся на чем-то – нет сведений… опять подозревался в убийстве, но уже своего напарника в Зоне… держал подпольную сбытовую базу в Чернигове неподалеку от аэропорта, близ сквера Богдана Хмельницкого… зверски избил такую-то… смотри-ка, до чего брутальный персонаж… перебрался в Брянск… предположительно, и там имел базу скупки и сбыта артефактов… так… вот оно.

Михайлов торжественно зачитывает:

– Создал филиал арт-трафика в Москве, поссорился на этой почве с кланом «Техно». Убил сталкера Фирса. Это уже в дни, когда в городе начался харм. При попытке задержания убил сотрудника московской полиции Галаняна. Хм, тут уже не подозревается, а просто: убил. Скрываясь от полиции, перешел на постоянное жительство в московскую Зону. В настоящий момент является содержателем подпольного сталкер-бара «Хабар» в помещениях бывшей станции метрополитена «Университет». Колоритная личность…

Не, ребята, так жить нельзя. И я, и Михайлов понимаем на всю катушку: этот самый Шишак – упырь кряжистый, он свою выгоду знает. Наука для него – сборище хлюпиков, которых приятно нагнуть и с которыми нет резона разводить базлы. Ничего он просто так не отдаст. И выкупить у него что-нибудь – та еще задачка. Попробуй выкупить принцессу у дракона… Стало быть, такая мне буетень выпадает: отвести в Зону, где я ни разу не был, банду государственных громил со стволами, найти Шишака, изъять у него – за деньги или уж как получится – книги, а потом вывести всех, кто останется в живых, наружу. Именно мне, а не кому-нибудь другому, раз уж Михайлов решил ввязаться в это дело. Притом в самом начале карьеры на новой Зоне… Вот ходочка-то будет: сплошные краснознаменные песни и пляски. Небось, на первой минуте знакомства старлей или капитан из сопровождения скажет привычную фразу: «Давайте раз и навсегда выясним, кто тут кому отдает приказы!» Они ее все время говорят…

– Извините, Тим, мне надо кое с кем потолковать.

Михайлов набрал чей-то номер, сначала говорил спокойно, потом принялся нажимать голосом – он этого не любит, но знает как, – потом называл людей, с которыми не стоит связываться. Дмитрий Дмитриевич умеет своего добиваться. В конце концов его соединили с кем-то важным. Он принялся расхаживать по больничному коридору. До меня долетали ошметки фраз: особая ценность… в связи с началом проекта… гарантирую одобрение… немедленно готовить группу… особо опасный преступник-рецидивист… открывается абсолютно реальная возможность… значительный фонд ценных аномальных объектов… да-да, так называемых артефактов…

Хорошо, что у меня босс выработал в себе очень поганое, но и очень полезное умение – разговаривать с людьми власти на их языке. Я вот никогда не умел. Мне всегда хотелось как-то попросту, по-мужицки, по-русски… и если выпадало мне большое везение, то в последний момент я все-таки сдерживал себя и никому не бил рожу.

Потому и денег у меня, парни, отродясь больших не водилось. А если они, паче чаяния, появлялись, то сейчас же расходились на какую-нибудь хрень, потом и не вспомнишь, на какую именно.

Минут двадцать он так ходил – туда-сюда. То журчал по телефону, то рокотал, то к одному ключик подбирал, то к другому. А потом вздохнул тяжко, вырубил айфокус и сказал мне:

– Счастлив наш Бог, Тим. Есть одна контора, очень заинтересованная в данной тематике… Поэтому сейчас фи-ли-грань-нень-ко каждую мелочь, каждую глупость об этих книгах. Слушаю вас внимательно.

И мы говорили. Говорили очень долго – пока я мог выжимать из себя новые нюансы дела. А на телефон мне сыпались смс-ки:

«Доброе утро, король сталкеров. Я так скучаю по тебе!»

«Ну кто тебе разрешил не быть сейчас со мной? Знаешь, какое за это полагается наказание?»

«Я очень тебя ждала. Очень-очень. Очень-очень-очень. Я чуть не рехнулась тут без тебя».

«Хочу прилететь к тебе. А ты хочешь прилететь ко мне?»

«Всё размышляю, залюбить тебя до смерти или поберечь пока? И, кстати, как ты относишься к этому виду расставания с жизнью? Если что, ты ведь не против, да?»

«Тимка, извини, пожалуйста, что я про расставание с жизнью. Это я не серьезно, ты же понимаешь?»

«А может, и серьезно».

Иногда я говорил Михайлову:

– Дмитрий Дмитриевич, извините, мне надо ответить.

И набирал:

«А я еще больше по тебе скучаю, Стрекоза».

«Вот когда будешь рядом, в смысле совсем рядом, тогда и определим, какое именно полагается мне наказание».

«Стрекоза, я тебе потом расскажу: ты меня с того света вытащила один раз, хотя сама не знаешь, как. Не было бы тебя у меня, так я бы не выбрался».

«Я вообще удивляюсь, почему тебя до сих пор тут нет. Шасси повредила при попытке взлета?»

«Еще кто кого залюбит».

«Напрасно. Стоило бы попробовать разочек».

«Я вообще-то тоже серьезно. Я серьезен, как никогда».

«Эй, ты где? Уже спишь? А я нет. Думаю о тебе».

Поздно вечером она позвонила. Я услышал в телефоне ловкое подражание тому звуку, какой довольные коты издают, когда чешешь им за ухом. Потом Катька сказала: «Знаешь, Тим, такая штука… Я не могу без тебя жить. Я без тебя не жила, а… так, неизвестно что. Только ты не задавайся», – и отключилась.

Этой ночью мне спалось хуже.

Сокольники… Небось, превратились в заповедник мутантов…

Всё на свете пропало. Дома у меня больше нет. Средств к существованию – тоже. И город мой любимый, родной мой город сожрала проклятая Зона.