Текст книги "Последнее слово. Речи подсудимых на судебных процессах эпохи Путина"

Алексей Улюкаев

Алексей Валентинович Улюкаев (род. 23 марта 1956, Москва, СССР) – российский государственный и политический деятель, доктор экономических наук.

Министр экономического развития Российской Федерации с 24 июня 2013 года по 15 ноября 2016 года. Действительный государственный советник Российской Федерации 1 класса. В 2000—2004 годах – первый заместитель министра финансов Алексея Кудрина. Соратник Егора Гайдара, был его советником в ельцинском правительстве при проведении экономических реформ 1990-х годов, а затем заместителем в институте Гайдара.

С 15 ноября 2016 года – обвиняемый в вымогательстве взятки в размере 2 миллионов долларов США у исполнительного директора компании «Роснефть» Игоря Сечина. 15 декабря 2017 года суд приговорил Улюкаева к восьми годам лишения свободы в колонии строгого режима и штрафу в 130 млн рублей. Приговор вступил в законную силу 12 апреля 2018 года.

«Я постоянно говорил о том, что я невиновен во вменяемом мне преступлении, я категорически отклоняю предъявленные мне обвинения. Подтверждаю это в своем последнем слове.

Ни одно свидетельское показание, ни один из материалов дела, документов или иных материалов, которые были изучены в ходе судебного следствия, не содержит никаких доказательств моей причастности к совершению преступления – вымогательству взятки. Более того, они неопровержимо свидетельствуют – извините, что я уподобился государственному обвинителю и использовал слово «неопровержимо», я его исключу, – оно просто свидетельствует, что против меня была совершена чудовищная и жестокая провокация.

В ходе прений я рассказывал о странностях событий 14 ноября 2016 года. Но не меньше странностей обнаруживается и в ходе самого судебного следствия. Это удивительное следствие: в нем потерпевший сначала превращается в свидетеля, а потом фактически утрачивает даже этот статус – превращается в мнимого свидетеля, который, затерявшись где-то в просторах между Ханты-Мансийском и Римом, растворился. Так же растворился, как растворился пресловутый синергетический эффект для бюджета от приобретения компанией «Роснефть» акций компании «Башнефть». Растворился, только запах серы в воздухе остался. Мнимый свидетель, притворный свидетель, какой-то подпоручик Киже.

Процесс, в котором организатор так называемого оперативного эксперимента, младший оперуполномоченный исчезает в длительной командировке, так и не дав никаких свидетельских показаний. Может, он тоже существует лишь в воображении государственного обвинителя?

Процесс, в котором важнейшие материалы следственного дела отправляются следователями за ненадобностью по принадлежности, так сказать, то есть в небытие. Тоже растворяются. Где государственный обвинитель, который в другом процессе, также в статусе государственного обвинителя, объявляет определенные действия, например использование средств частных лиц, преступлением и провокацией взятки, считает теперь это нормальным элементом оперативного эксперимента. Одним за такое действие полагается длительный тюремный срок, другим – повышение по службе. Ну что у нас, в самом деле что ли, закон что дышло?

Данный процесс вызвал очень большой интерес публики, похож на цирк. Такой немолодой, пенсионного возраста гладиатор картонным мечом отмахивается от таких вполне реальных орудий, а публика в удобных креслах за этим наблюдает, готовая палец вниз, палец вверх поднять, спрашивает, как там на суде? А что ему светит, какой срок получит? А ведь уже порядком давно было сказано: не спрашивай, по ком звонит колокол, он звонит по тебе. Он может зазвонить по любому из зрителей.

Теперь это стало очень легко: сумка, корзинка, плохо снятый видеоролик – три клика, и готово. Представьте ситуацию: вот есть у вас знакомый чиновник, который почему-то перестал вам нравиться. Вы приглашаете его на прогулку и говорите: «Подержи, пожалуйста, портфель, у меня шнурок развязался». И не успеет шнурок завязаться, как уже добры молодцы из кустов выхватывают, берут под белы руки этого бывшего приятеля и направляют его в следственный изолятор. Нет человека – нет проблемы. Однако ящик Пандоры открыть легко, а вот закрыть его будет значительно труднее.

Это процесс, в котором государственный обвинитель строит свое обвинение на весовых характеристиках предметов. На том, что сумка уж больно тяжела, что может быть в тяжелой сумке, как не деньги, – это точное воспроизведение аргументов, которые приводились в бессмертном романе Ильфа и Петрова «Золотой теленок». «Пилите, Шура, гирю». А если там не золото? А что же там еще, по-вашему? Что же еще, по-вашему, может быть в тяжелой сумке, кроме как деньги? Или обвинение полагает, что очки подсудимого оборудованы рентгеновской оптикой специальной?

Раз сумка тяжелая, значит, там деньги. А если сумка коричневая, а подсудимый почему-то этого не помнит, то именно это и доказывает его преступный замысел. Вышинский отдыхает, а мог бы и подарить гособвинителю свой портрет с надписью: «Победителю-ученику от побежденного учителя». Действительно побежденному: у того хоть царицей доказательств признание вины было, а тут только сплошное «не мог не знать» да «не мог не понимать». Это удивительный криминальный опыт чтения мыслей не только на расстоянии, но и во времени.

Ну и интересный вопрос, который здесь уже затрагивался: откуда все-таки взялись эти доллары, которые гособвинитель так и сяк раскладывал на столе?

Один из организаторов провокации, Феоктистов, показал, что $2 млн ему дал некий частный инвестор. Так это инвестиция! То есть вложить $2 млн просто так, на неопределенное время, без гарантии возврата, под нулевую ставку – это инвестиция. Какая-то прямо повесть об эффективном инвесторе. Надо бы Росстату подсказать, чтобы включил эту инвестицию в свою статистику.

И никого не заинтересовало, в отличие от аналогичных дел о провокации взяток, истинное происхождение этих денег. Не свидетельствуют ли они о существовании в «Роснефти» черной кассы, так называемой неучтенной; о незаконном обналичивании денежных средств или подобных деяниях?

Обвинение абсурдно. Доказательства абсурдны. Но во всяком абсурде, как известно, должна быть своя система. Она есть и в этом абсурде. Его краеугольный камень – это жестокость и вседозволенность провокаторов. Ну и, так сказать, материальная часть, о которой я уже говорил в прениях. Без домыслов и вымысла, только факты. Кому выгодно? Выгодоприобретатель этой чудовищной провокации очевиден. Все это надо расследовать, и все это, несомненно, рано или поздно будет расследовано. Уверен, что этим преступным действиям будет дана должная оценка.

Провокаторы потратили немало сил и средств для того, чтобы оклеветать невинного человека, заманить его в ловушку, осуществить расправу. Следствие и обвинение вместо того, чтобы разобраться в существе дела, поспешило сшить дело белыми нитками. Черное дело шито белыми нитками.

Надеюсь и верю, что суд поднимется над завесой инсинуаций и лжи и защитит попираемое право и справедливость, не позволит отнять у престарелых инвалидов-родителей их сына, единственную опору в старости, а у маленьких детей – отца, который должен поставить их на ноги и помочь идти по тернистому жизненному пути. Моей маме 85 лет, папе – 86, сыну 12 лет, дочери – 7. Трудно им будет без меня.

65 лет назад, выступая на процессе по сфабрикованному против него делу, Фидель Кастро сказал: «История меня оправдает». Могу лишь повторить эти пророческие слова. Жернова истории мелют медленно, но неумолимо. И муку хорошую делают. Уверен, что так будет и на этот раз.

В понедельник, когда я сказал, что мне было весело слушать речь государственного обвинителя, многие удивились. Кое-кто, возможно, решил, что у меня от переживаний крыша поехала. Зря, крыша на месте и еще послужит. Просто я вспомнил слова непопулярного ныне Маркса о том, что человечество, смеясь, расстается со своим прошлым. А следствие и обвинение по методике Вышинского – это, конечно, наше прошлое, позорное прошлое. И мы с ним расстаемся. Слишком медленно, правда, но расстаемся.

Хочу здесь высказать слова признательности моим товарищам, которые в эти трудные месяцы поддерживали меня и мою семью. Их немного, но они есть, эти благородные люди. Хочу поблагодарить и тех простых неизвестных мне людей, которые просто на улице во время моих прогулок подходили, желали удачи, подбадривали, передавали слова поддержки через моих родственников.

И последнее. Хочу здесь сделать заявление, что признаю себя виновным. Виновным, конечно, не в том абсурдном обвинении, которое мне с упорством, достойным лучшего применения, предъявляют государственные обвинители. Очевидно, что ничего общего с угрозами и вымогательством взятки я не имею. Я виновен в другом.

Конечно, на протяжении многих лет я как мог служил гражданам России. Старался делать свою работу как мог хорошо, приносить пользу. И дело не в полученных наградах и орденах, почетных званиях, которых было немало, а в том, что в самом деле кое-что удалось сделать на благо людей. Но как известно, для родины сделано недостаточно, если не сделано все. Того, что я делал, – недостаточно. Прискорбно мало.

Я виновен в том, что слишком часто шел на компромиссы, выбирал легкие пути, карьеру и благополучие зачастую предпочитал отстаиванию принципов. Крутился в каком-то бессмысленном хороводе бюрократическом, получал какие-то подарки, сам их делал. Пытался выстраивать отношения, лицемерил. Только когда сам попадаешь в беду, начинаешь понимать, как тяжело на самом деле живут люди, с какой несправедливостью они сталкиваются. А когда у тебя все в порядке, ты позорно отворачиваешься от людского горя. Простите меня за это, люди. Я виноват перед вами.

Я много передумал за этот год. Как ни сложись моя дальнейшая судьба, остаток жизни я посвящу отстаиванию интересов людей.

Хочу также попросить прощения у своих родных и близких за ту тревогу и боль, которые им невольно принес. Ничего, будет и на нашей улице праздник.

Ну что ж, как сказал в аналогичной ситуации Сократ, вот уже время идти отсюда. Мне – чтобы умереть, вам – чтобы жить. А кто из нас идет на лучшее, это сейчас никому не ясно. Конечно, со времен Сократа много воды утекло, сейчас времена гораздо более «вегетарианские». Но тем не менее десять лет строгого режима для человека 62 лет от роду не сильно отличаются от смертного приговора.

Ну и наконец, чтобы закончить на более светлой ноте. У нас впереди Новый год. Хочу всех поздравить с наступающим Новым годом, пожелать веселого праздника, всего самого доброго, будьте здоровы, живите долго и счастливо.»

Антон Носик

Антон Борисович Носик (4 июля 1966, Москва, СССР – 9 июля 2017, посёлок Пирогово, Московская область, Россия) – российский и израильский стартап-менеджер, журналист, общественный деятель и популярный блогер. Многими журналистами и интернет-деятелями назывался одним из «отцов Рунета».

В конце 2015 года в отношении Антона Носика было возбуждено уголовное дело по части 1 статьи 282 УК РФ (возбуждение ненависти или вражды) за статью о Сирии. По версии следствия, 1 октября 2015 года Носик опубликовал в сети Интернет статью с заголовком «Стереть Сирию с лица Земли», в которой, по данным лингвистической экспертизы, были обнаружены «признаки возбуждения вражды по отношению к сирийцам, выделяемым по национально-территориальному признаку».

19 сентября 2016 года гособвинение попросило признать Носика виновным и назначить ему наказание в виде двух лет лишения свободы. 3 октября 2016 года Пресненский суд Москвы признал Носика виновным и приговорил его к штрафу в размере 500 тысяч рублей. 15 декабря 2016 года Мосгорсуд снизил штраф до 300 тысяч рублей.

«Уважаемый суд, уважаемые присутствующие,

Хочу рассказать об одном случае из советской истории, который в свое время произвел на меня очень сильное впечатление, когда я прочел о нем в мемуарах писателя Ильи Эренбурга.

Экономист Николай Николаевич Иванов до декабря 1940 года работал советским поверенным в делах во Франции. Вскоре после возвращения в Москву он был арестован за «антигерманские настроения». Арест случился в те времена, когда еще действовал пакт Молотова-Риббентропа, по которому стороны обязались прекратить враждебную пропаганду по отношению друг к другу. Чтобы доказать Гитлеру, что обязательства соблюдаются, Сталин распорядился обеспечить в СССР аресты и посадки за «антигерманскую пропаганду». Но советский дипломат Николай Иванов приговор Особого совещания – пять лет лагерей – получил в сентябре 1941 года. В Москву он смог вернуться лишь через 13 лет после вынесения приговора.

«Трудно себе это представить: гитлеровцы рвались к Москве, газеты писали о ««псах-рыцарях»», а какой-то чиновник ГБ спокойно оформлял дело, затеянное еще во времена германо-советского пакта; поставил номер и положил в папку, чтобы все сохранилось для потомства…», – напишет об этом деле Илья Эренбург в своих воспоминаниях.

Трудно не вспомнить эту историю в связи с моим сегодняшним делом. Ни для кого не секрет, что происходит сегодня в сирийском городе Алеппо. Город с населением в полмиллиона взят в осаду войсками правительства Сирии и Корпусом стражей исламской революции при поддержке российской авиации. Бомбардировке с воздуха подвергаются больницы, жилые кварталы, гуманитарные транспорты ООН. В городе нет электричества, перекрыты все пути доставки продовольствия, воды, лекарств. Официальный ультиматум властей Сирии гласит: блокада жителей Алеппо будет снята лишь после того, как боевики сложат оружие и покинут восточные кварталы города.

И в то самое время, как российские войска активно участвуют в штурме Алеппо, в столице России меня судят за поддержку действий этих самых войск. В моем уголовном деле можно прочитать заключение некоего эксперта управления по защите конституционного строя ФСБ о том, что бомбардировки Сирии, которые я поддержал больше года тому назад, являются преступлением экстремистской и террористической направленности.

И в это же самое время в городе Тюмени с июня сидит в СИЗО мой коллега, блогер Алексей Кунгуров. То же самое управление по защите конституционного строя ФСБ возбудило против него уголовное дело за пост в ЖЖ «Кого на самом деле бомбят путинские соколы», опубликованный тоже в октябре 2015 года. В отличие от меня, Кунгуров не поддерживал, а критиковал действия ВКС РФ в Сирии. И если я за свою поддержку обвиняюсь по «мягкой» 282-й статье, то Кунгурову шьют «террористическую» часть 1 статьи 205.2 УК РФ: публичные призывы к осуществлению террористической деятельности или публичное оправдание терроризма. Хотя он ни к чему такому не призывал, а всего лишь заметил, что города Хама и Хомс, которые бомбит наша авиация, расположены в сотнях километров от позиций ИГИЛ.

Впрочем, мы здесь так долго уже обсуждаем Сирию, что пришла пора поговорить про Россию.

И мне, и моим коллегам, пришедшим сегодня освещать процесс, хочется думать, что приговор по этому делу будет вынесен именно сегодня, и что аргументы из моего последнего слова будут в нем как-нибудь учтены. Но если посмотреть сюжеты, вышедшие на федеральных телеканалах «Россия-24» и «Россия-1» за прошедшую пару недель, то там телезрителям уже успели сообщить, в передачах от 20 и 27 сентября, что вопрос о моей виновности судом уже решен. И даже рассказали, как именно он решен. «Антон Носик признан судом виновным в экстремизме», – сообщила зрителям корреспондент «России-24» Анастасия Ефимова в вечернем выпуске новостей от 27 сентября. А неделей ранее в эфире программы «Вечер с Владимиром Соловьевым» гости передачи, большие гуманисты, сошлись во мнении, что совершенно зря меня приговаривают к двум годам лишения свободы, когда можно было бы ограничиться штрафом, условным сроком, исправительными и обязательными работами.

Формально коллеги, конечно, погорячились. И я, наверное, мог бы напомнить им про 49-ю статью Конституции, где сказаны хорошие слова про презумпцию невиновности. Но если посмотреть на статистику судебного департамента Верховного суда РФ, то их забывчивость станет понятна. В целом по России судами первой инстанции выносится не более 0,2% оправдательных приговоров. И каждый третий из таких приговоров отменяется по апелляции обвинения. За весь 2015 год, по всем статьям, входящим в 29-ю главу Уголовного кодекса («Преступления против основ конституционного строя и безопасности государства»), вынесено не 2 промилле, а ровным счетом ноль оправдательных приговоров. На ноль, как известно, делить нельзя.

Обвинительный уклон российского правосудия – тенденция не новая, пресса пишет об этом давно. Я очень хорошо помню, как однажды президентом России стал юрист-теоретик Дмитрий Медведев, и он собрал по этому вопросу целое совещание, на котором спросил экспертов, какой процент оправдательных приговоров выносится судами. Ему ответили: 0,7% (на дворе стояли гуманные нулевые годы). «Это не может быть правдой!» – воскликнул президент нашей великой страны.

Всякий раз, когда я задавал людям, близким к правоохранительной системе, вопрос о причине такого перекоса в судебной практике, слышал один и тот же ответ. Мне рассказывали, что у нас очень тщательно ведется предварительное следствие. Так что в суд попадают только стопроцентно доказанные обвинения.

Раньше мне трудно было проверить состоятельность этого утверждения. Зато сегодня у меня появился личный опыт, о котором стоит рассказать.

Обвинение в моем деле не предприняло ни малейшей попытки доказать, что я имел преступный умысел, как сказано во первых строках обвинительного заключения. Откуда им известно об этом умысле? Может, они представили свидетелей, с которыми я этим умыслом делился? Или перехватили какие-то мои сообщения, письма, черновики, на которых основано суждение о моем намерении подорвать основы конституционного строя России? А может, в расследовании дела участвовал опытный телепат, который залез в мою голову и прочел там преступные мысли? Я готов допустить и такое, но почему-то в двух томах моего уголовного дела нет заключения от этого ценного специалиста. Так что отмечу: субъективную сторону преступления обвинение вообще не сочло нужным доказывать. Ни в этом зале, ни на этапе предварительного следствия такой вопрос вообще не поднимался.

В статье 14 действующего УК РФ сказано, что для квалификации любого действия как уголовного преступления необходимо, чтобы оно носило характер общественно опасного деяния. В чем состоит общественная опасность поста в моем ЖЖ или моей беседы с коллегами в эфире «Эха Москвы»? На 420 листах своего уголовного дела я не нашел ни ответа на этот вопрос, ни самого вопроса. В ходе судебного следствия и прений обвинение тоже обошло его молчанием. Где те читатели и радиослушатели, в душах которых я возбудил ненависть либо вражду к национально-территориальной группе «сирийцы»? Где те «сирийцы», жизнь которых изменилась к худшему после моего поста и выступления на радио? Почему обвинение их не пригласило для дачи показаний – ни в зале суда, ни на стадии предварительного следствия? Может быть, потому что их не существует в природе? Хочу напомнить, что бремя доказывания общественной опасности моих деяний лежит на стороне обвинения. И это бремя, как все мы видели, оказалось для нее непосильным.

Меня обвиняют в том, что я опубликовал пост экстремистской направленности. Пытаются уверить суд в том, что само размещение этого поста угрожает основам конституционного строя и безопасности российского государства. Лично я так не думаю, но, допустим, что сторона обвинения в это верит. Так почему же за целый год, прошедший со времени публикации моего поста и его перепечатки в целом ряде СМИ, ни один защитник основ конституционного строя не предложил убрать этот материал из открытого доступа? Об этом можно было попросить меня, можно было обратиться с таким требованием в администрацию «Живого журнала», в Роскомнадзор, в те российские издания, где текст перепечатан. Можно было бы войти в суд с иском о признании моего поста экстремистским. Точно так же можно было потребовать от видеохостинга YouTube или от Роскомнадзора заблокировать все копии видеозаписи с «Эха Москвы», если кто-то считает, что они представляют угрозу для основ конституционного строя и безопасности РФ. Как мы знаем, ничего подобного сделано не было. Ни прокуратурой, ни Следственным комитетом, ни Департаментом по защите конституционного строя, офицеры которого еще год назад отметились в расследовании этого дела.

Думаю, я достаточно тут сказал о качестве доказательной базы, представленной обвинением. Но один эпизод просто вынужден вспомнить, раз уж заговорил про обвинительный уклон и вспомнил о презумпции невиновности. Когда уголовное дело было возбуждено, и я был еще в статусе подозреваемого, следствие заказало комплексную психолого-лингвистическую экспертизу и моего поста, и моего выступления на радио. Ее делали больше месяца, в ней участвовали трое экспертов Московского исследовательского центра, в тексте их заключения больше 40 страниц. Эта экспертиза есть в моем деле, выводы ее даже оглашались здесь прокурором.

Все три эксперта МИЦ единогласно заключили, что признаки экстремизма в моих высказываниях отсутствуют начисто. Они разобрали и пост, и эфир «Эха Москвы» по пунктам, привели развернутую аргументацию, ссылались на использованную специальную литературу. Когда я ознакомился с выводами этого исследования, то был воодушевлен наглядным свидетельством беспристрастности экспертов. Но радоваться мне пришлось недолго. Следственный комитет подшил акт экспертизы к делу и пошел искать каких-нибудь других экспертов, которые на те же самые вопросы дадут другие ответы. Я до сих пор не понимаю, в свете 49-й статьи Конституции РФ, как такое вообще возможно. Следствие само выбрало экспертов Московского исследовательского центра. Само поставило им вопросы. Оплатило, надо думать, их труды. И отказалось верить акту той экспертизы, которую само же и заказало. Мне кажется, для этого нужны были какие-нибудь весомые основания, но в деле я их не нашел. Следователь не стал спорить с данными экспертизы, он их просто проигнорировал. Хотя, казалось бы, они составляли то самое неустранимое сомнение в моей виновности, о котором сказано в Конституции.

Я уже почти все сказал, что собирался, осталось две вещи: один анекдот и одна просьба. Анекдот – потому что сегодня мои соотечественники и единоверцы во всем мире поздравляют друг друга с новым еврейским годом, с новым еврейским счастьем, и куда уж тут без еврейского юмора.

Этот анекдот мне рассказали в те самые 1980-е годы, когда трое моих учителей иврита отправились по приговору валить в Мордовии лес. Итак, разговаривают два советских судьи. Один спрашивает другого:

– Коллега, вы могли бы отправить за решетку невиновного?

– Ну что вы, ни в коем случае, я осудил бы его условно.

Из анекдота прямо вытекает моя просьба. Я прошу вас отнестись к вопросу о мере наказания со всей серьезностью. Если вы считаете, что я своей жизнью, трудом, общественной деятельностью не заслужил на шестом десятке лет клеймо уголовника – то просто оправдайте меня. А если считаете, что заслужил – не идите на поводу у Вовы Соловьева и его гостей, требовавших каких-то символических полумер, мы же взрослые и серьезные люди, не боимся ни начальства, ни друг друга, ни Мосгорсуда. Назначьте, пожалуйста, реальный срок, пусть и у Катерины Сергеевны сегодня будет праздник, не только у евреев.

Разумеется, ваша честь, я рассчитываю на беспристрастное рассмотрение моего дела. Но, с учетом статистики, о которой уже сказал раньше, оцениваю свои шансы реалистично, и сумку с теплыми вещами уже собрал. В любом случае, благодарен и вам, и моей защите, и стороне обвинения за долгое время, потраченное на рассмотрение этого простого, как мне кажется, дела.

Спасибо за внимание.»