Текст книги "История запорожских казаков. Борьба запорожцев за независимость. 1471–1686. Том 2"

Глава 8

Преемник Лободы и Кремпского Христофор Нечковский и поведение его в отношении поляков и низовых казаков. Смена Нечковского и назначение вместо него Тихона Байбузы. Преданность Байбузы польскому правительству; восстание против него низовых казаков и избрание ими старшим казака Полоуса. Действия Полоуса против Байбузы и его есаула Семена Скалозуба. Образование в Запорожье двух партий и открытая вражда между ними. Назначение старшим Семена Скалозуба и гибель его на море. Преемник Скалозуба Самойло Кошка. Походы Кошки с запорожцами в Молдавию и Ливонию. Кончина Кошки и преемник его Таврило Крутневич. Преемник Крутневича Иван Куцкович. Поведение казаков в Инфлянтской земле, взятие ими города Витебска и уход Куцковича из войска. Одновременные действия низовых казаков в Крыму и на Черном море в 1601–1607 годах. Жалобы на казаков польскому королю со стороны Турции. Столкновение запорожцев с татарами у Корсуни и распоряжения гетмана Григория Изаповича

После печального для казаков дела под Солоницей и после ухода Кремпского и Подвысоцкого на Запорожье старшим войска запорожского признан был со стороны польского правительства, в том же 1596 году, Христофор Нечковский. Нуждаясь в казаках против татар, польское правительство поручило Нечковскому охрану границ Речи Посполитой от татарского набега. Как выполнил это поручение Нечковский, неизвестно; так же как неизвестно, каким образом держал себя новый старшой казацкий в отношении поляков и казаков. По-видимому, он был скорее на стороне казаков, чем поляков, и, оставаясь признанным со стороны польского правительства казацким старшим, в то же время не переставал показывать свое расположение к низовым казакам. Так, в этом же, 1596 году каменецкий кастелян Якуб Претвич особым письмом, писанным 10 июля к пану Нечковскому и панам молодцам запорожским, просил передать Каспару Подвысоцкому о том, чтобы он ничего не боялся (за участие в походах Лободы и Наливайко), так как Претвич пишет письмо до гетманов коронного и польного и берет Каспара под свою охрану и покровительство[184]184
  Listy Zolkiewskiego, 83.


[Закрыть]. Но возможно, что именно это сношение с низовыми казаками и было причиной смены Нечковского и назначения, в 1597 году, в качестве нового старшого казацкого Тихона Байбузы. Байбуза оказался человеком совершенно преданным польскому правительству и потому вполне ненавистным казачеству. Недовольные управлением Байбузы, многие из украинских казаков ушли на Кош и там объявили своим старшим некоего Полоуса, соратника Наливайко. Обо всем этом и о последующих действиях Полоуса сообщал сам «старшой с атаманьей и всем войском запорожским» коронному гетману Станиславу Жолкевскому. Упомянув о том, что обязанность войска запорожского, находящегося на границе с татарскими кочевьями, – стоять на переправах Днепра, охранять крест святой от неприятелей, не пропускать в королевскую землю ни малых, ни больших татарских «куп» и собирать всякие сведения о движении орды, Байбуза сообщал, что 9 ноября казаки ходили на крымские поля, под самый город Перекоп, на урочище Терен-Ориш, и там, помощью Бога и счастием короля, неприятельские отары и улусы погромили и вежи разорили. Извещая обо всем этом, Тихон Байбуза вместе с этим извещал и о том, что произошло в Запорожье после прихода туда Полоуса и избрания его старшим казацким. Забрав в свои руки челны, продовольствие и казну, принадлежавшие казацкому старшому, Полоус сперва ушел на море и там взял турецкий городок, а потом, возвратившись с моря, обратился с другими казаками, наказанными старшим за бунт против властей, на самого Байбуза и на есаула его Семена Скалозуба. Скалозуб послан был со ста двадцатью конными людьми на Низ, к Бургуну, для добывания татарского языка. Полоус, узнав об этом, напал ночью на Скалозуба и побил его людей, а вместе с ними забрал и истребил посланцев Байбузы и стражу, бывшую на переправах. Не довольствуясь этим, Полоус поднялся со своей «купой» вверх по Днепру и напал там на товарищество Байбузы, шедшее с новыми продовольственными запасами и деньгами от великого князя Литовского, и, разгромив товарищество, хлеб и деньги забрал себе[185]185
  Listy Zulkiewskiego, 86–90.


[Закрыть].

После этого в самом Запорожье образовалось две партии: партия мира, которая осталась за порогами, и партия войны. Последняя выбрала себе предводителем некоего Метлу и вместе с ним и его товарищем Гедройцем отправилась из Запорожья в заселенные места против польских панов. Но в городах Метла был убит, а его соучастник, Гедройц, был пойман живым. Партия Метлы, однако, заняла все дороги и стала не пропускать в Запорожье хлебных припасов. Зато противная этой партии, партия мира, стала просить короля дать казакам «из своего раменя» нового старшого и настаивала на увозе из Запорожья армат и гаковниц, которых там было числом около ста и присутствие которых будто бы способствовало своеволию казаков, «потому что как только та армата за порогами настала, тогда намножилось там всякого своевольства». Об этом сами казаки донесли князю Кирику Ружинскому, прося у него совета, как им унять своеволие в Запорожье, а князь Ружинский, 3 ноября 1598 года, сообщал о том каменецкому старосте, Якову Потоцкому[186]186
  Там же, 86.


[Закрыть].

Дело это, по-видимому, окончилось с назначением в 1599 году нового старшого, Семена Скалозуба. Но Семен Скалозуб недолго управлял казаками и, воюя на море с турками, был ими разбит и потонул. Преемником Скалозуба был Самойло Кошка, называемый иначе Кушкой или Кишкой и прославленный народной казацкой думой «Самойло Кишка».

О времени жизни Самойла Кошки источники говорят весьма различно: одни, например Боркулабовская летопись, «заставляют» его умирать в 1601 году, другие, например летопись Самовидца, – в 1620 году. Нет сомнения только относительно начала деятельности Кошки: он становится известным, в качестве старшого запорожских казаков, в 1600 году. В этом году Кошка принимал участие с казаками в походе поляков, под предводительством Замойского, в Молдавию; а в следующем году ходил походом, по призыву польского правительства, в Ливонию для войны со шведами. Находясь в походах, Самойло Кошка вел переписку с коронным гетманом Польши, и письма его, в числе шести штук, дошли до нашего времени. Первое письмо помечено 1 августа 1600 года за подписью Яна Орышовского, «Самуила Кошки старшого и всего войска запорожского» из Белобережья, на шесть миль ниже Черкасс. Получив приказание от коронного гетмана Станислава Жолкевского «у Ревучего [Ненасытецкого порога] на Днепре» выступать в молдавский поход не позже 16 июля, Орышовский и Кошка отвечали, что за дальностью расстояния приказание гетмана слишком поздно пришло к ним и потому не может быть своевременно выполнено. Кроме того, и сами казаки опоздали с выходом: они шли вверх по Днепру против течения, навстречу противному ветру, и должны были едва ли не через каждый камень каждого порога тянуть канатами свои челны, ставя от того от 200 до 300 человек у каждого каната и трудясь таким образом до кровавого пота. Тем не менее Орышовский и Кошка обещали в первое воскресенье от 1-го числа августа быть в Каневе, откуда по истечении недели, когда к ним съедутся из пограничных городов все охотники до войны, располагали двинуться через Белую Церковь и Брацлав к Кременцу, прося коронного гетмана обождать их прихода и обязуясь известить его о выходе с места. Тогда коронный гетман, 19 сентября того же 1600 года, из обоза под Сочавой отправил казакам письмо, в котором извещал «добрых молодцев» о том, что против врагов королевской милости поднялась вся Седмиградская земля и что гетман послал туда 3000 человек войска и просил казаков, выбрав три или две тысячи молодцов, возможно скорей, пока стоит хорошая погода, послать их с 3000 польских воинов на помощь восставшим.

Чем кончился этот поход для казаков и Самойла Кошки, неизвестно. Но в 1601 году Кошка был в Ливонском походе заодно с поляками. Однако, прежде чем выступить в поход, Самойло Кошка отправил 22 января к Белой Церкви послов Ивана Радкевича, Ивана Макаровича и есаула Андрея Комыша – к коронному гетману с письмом и, предлагая через них полную готовность свою служить королю и Польской республике, вместе с тем просил, ввиду зимнего времени, а также ввиду того, что казаки и голы и нищи, похлопотать перед королем о присылке им денежного жалованья и сукон. Обещая вести себя в коронных землях и прилично, и тихо, Кошка просил короля назначить запорожскому войску ежегодное жалованье, как было установлено раньше того времени; возвратить им город Терехтемиров «сообразно дарованию королевской милости»; восстановить грамоту «славной памяти» короля Стефана Батория насчет казачьих выморочных имуществ, чтобы они не доставались никому, кроме казаков или тех, кому умирающие сами назначат из своих друзей; не дозволять в казацких судах никому, кроме казацкого старшого и королевского комиссара, судить казаков; запретить королевским чиновникам во время прихода войска в украинские города брать взятки с казаков; и, наконец, совсем уничтожить так называемую баницию, то есть изгнание или ссылку из государства.

1 декабря того же 1601 года из Новой Мызы Самойло Кошка отправил двух своих посланцев, Федора и Ивана Брынзу, с письмом к гетману Яну Замойскому и с извещением о том, что, согласно приказу гетмана, казаки держат усердно сторожу на дорогах дерптских, фелинских и пернавских против Карлового войска для наблюдения за движениями неприятелей, но вместе с тем терпят большую нужду в крае и потому просят похлопотать у короля о выдаче им жалованья, которого они не получают, прослужив несколько недель уже сверх четверти года, да и к тому же считают, что вообще положенное казакам королевское жалованье слишком недостаточно. Не получив по этому письму никакого удовлетворения, Самойло Кошка через 23 дня после этого из той же Новой Мызы доносил гетману о том, что казаки, терпя большую нужду и не видя себе от короля помощи, снимают стражу, которую они держали, и собираются уходить на Украину. Вместе с этим Кошка сообщал о действиях какого-то шведского начальника войска Граффа, который 22 декабря был с четырехтысячным отрядом у Гермеса, поймал там несколько человек казаков и, узнав от них о том, что Карлсон (побочный сын шведского короля Карла IX) уже в руках казаков, повернул назад от Гермеса; за ним вышел из Гермеса, кроме нескольких десятков человек, и весь народ. После этого казаки захватили в свои руки замок и теперь предлагают его сдать гетману. Подписываясь под этим письмом, Самойло Кошка сообщал, что вместе с «низовым рыцарством» при нем было 15 хоругвей (польских). Однако начало января 1602 года застало Кошку и казаков все в том же Ливонском походе. 2 января Кошка извещал гетмана, что тронуться к мызе Ринген и расположиться у нее табором, как приказывал ему гетман, он не может, так как все лошади у казаков слишком плохи, провизии, несмотря на все поиски со стороны войска, нигде не оказалось, земля слишком замерзла и строить на ней куреней нельзя; к тому же во всем крае нет ни одного дерева, да и вообще весь край очень пустынный и, кроме двух-трех хворостяных «халупок», в нем ничего нет, а потому и ходить туда казакам не для чего. По всему этому Кошка просил гетмана дозволить казакам или двигаться вперед, или свернуть в сторону и расположиться в хлебном краю и добывать там себе пропитание. 18 января того же 1602 года Самойло Кошка написал последнее письмо коронному гетману, в котором извещал, что хотя казакам и доставлен через Даниловича приповедный лист на получение за последнюю четверть жалованья, но все-таки этого жалованья нет, и казаки, терпя большой недостаток, больше служить не хотят; еще в прошлом году, после того как казацкое товарищество стало разъезжаться, казацкий старшой на раде хотел было остановить это движение, но не мог; теперь же, если бы он попытался еще что-нибудь сделать в этом роде, то казаки могли бы побить его камнями[187]187
  Listy Zoikiewskiego, 114–117.


[Закрыть].

Таким образом, не получая ниоткуда продовольственных запасов и видя упадок дисциплины между казаками, Самойло Кошка под конец очутился в очень затруднительном положении и не знал, на что ему решиться. Правдоподобность безысходного положения казаков в Ливонии, вследствие крайнего недостатка в продовольствии, подтверждает и секретарь Замойского, Райнольд Гейденштейн[188]188
  Heidenstein. Dzieje polski, Petersburg, 1857, II, 448.


[Закрыть].

О дальнейшей деятельности Самойла Кошки известий не имеется никаких. Относительно кончины и места его погребения рассказывается различно: в Боркулабовской хронике говорится, что Самойло Кошка, отправившийся с четырьмя тысячами казаков в Швецию, был там убит в 1601 году и там же погребен[189]189
  Кулиш. Материалы для истории воссоединения Руси, I, 77.


[Закрыть]. Но этому противоречит то обстоятельство, что Самойло Кошка в 1602 году, 18 января, писал письмо из казацкого табора в Ливонии коронному гетману. В приложениях к летописи Величко о времени кончины и месте погребения Самойла Кошки рассказывается иначе: Самойло Кошка при коронном гетмане Жолкевском и во время турецкого султана Османа Гордого участвовал, в 1620 году, в польско-турецкой войне, при урочище Цоцоре; но был ли он взят в плен турками, и если был взят в плен, то выкуплен ли на свободу, как выкуплен Богдан Хмельницкий, – это неизвестно; подлинно известно лишь то, что Кошка погребен в украинском городе Каневе, чему свидетельством служит его гроб, находящийся в этом городе[190]190
  Величко. Летопись. Киев, 1864, IV, 155, 156.


[Закрыть]. В других малороссийских летописях о Самойле Кошке передается, что он, вместе с коронным гетманом Жолкевским, участвовал в Цоцорской битве поляков с турками и был взят последними в плен[191]191
  Краткое описание Малороссии в летописи Самовидца, 216; Летописи Белозерского. Киев, 1856, III, 131; Грабянка. 25, 260.


[Закрыть]. Из современных же исследователей украинской старины и народных малороссийских произведений Науменко склонен допустить, что пленение турками Кошки – факт исторический и он мог совершиться около 1620 года[192]192
  Киевская старина. 1883. Июнь, 232: Происхождение думы о Кошке.


[Закрыть]. Антонович склонен верить и верит, что пленение Кошки турками произошло гораздо раньше означенного года; что он, пробыв в плену около 25 лет, вернулся во время Семена Скалозуба, в 1599 году, на Украину, а потом, совершив походы в Молдавию и Швецию, 1600–1602, в начале 1602 года, во время сражения со шведами, был убит и препровожден для погребения в Киев.

Так или иначе, но в марте 1602 года Самойла Кошки в Ливонии уже не было, и в это время вместо него писал письмо к коронному гетману Гаврило Крутневич. В этом письме Крутневич извинялся перед гетманом за то, что он не может, вопреки гетманскому приказанию, рушить с войском под замок Фелин «сегодняшнего дня (то есть 24 марта), во вторник», как вследствие болезни многих из товарищества и порчи дорог, так и вследствие разъезда казаков за добыванием пропитания, а просит разрешения двинуться в четверг и назначить казакам предварительно место, где бы они могли стать кошем. Подписывая свое имя и фамилию в письме, Крутневич не прибавляет к ним, как всегда делал Самойло Кошка, титула «старшого» и потому наводит на мысль, что он вовсе не носил этого звания, а только временно управлял казаками[193]193
  Listy Zoikiewskiego, Krakow, 1868, 117.


[Закрыть].

В начале декабря того же 1602 года во главе казацкого войска, бывшего в Ливонии, стоял уже Иван Куцкович, «старшой всего рыцарства запорожского», называемый иначе Куцкой; при нем, по сообщению летописца, было 4000 человек казаков. Не получая жалованья и продовольствия от польского правительства, казаки по-прежнему крайне нуждались в первых предметах пропитания и потому, возвращаясь из «Инфлянской земли» и проходя по городам и волостям Белоруссии, предавались большим грабежам и опустошениям. Так, они брали «приставство» с Боркулабовской и Шупевской волостей – 50 коп грошей, 500 мер жита – и делали всякие бесчинства; а когда к ним приехал посланец от польского короля и радных панов с увещанием прекратить всякие насилия по селам и городам, то к польскому посланцу, как пишет о том Соловьев, явился какой-то мещанин и принес на руках шестилетнюю полуживую, изнасилованную казаками, девочку[194]194
  Соловьев. История России. М., 1888, X, 82.


[Закрыть]. Но насколько было правдоподобно обвинение казаков в последнем злодеянии, неизвестно, потому что остается неизвестным то, что отвечали на подобное обвинение сами казаки. Сами казаки, однако, находили оправдание своих поступков в крайне стесненном материальном положении своем и во враждебном настроении против них местных жителей. Так, 4 декабря старшой казацкий Иван Куцкович писал письма к великому канцлеру литовскому, Льву Сапеге, и в нем винился перед «милостивым господином» за то, что сделано было казаками на Витебском тракте в имении Сапеги, Островне.

Проезжая по этому тракту, казаки, в числе нескольких десятков конников, заехали в имение канцлера и, вследствие необходимости остановиться здесь на некоторое время, стали просить у управителя имением харчей для себя и для коней: «Хотя и следовало минуть и сохранить имение вашей милости, как лица, которое издавна оказывает свое благоволение запорожскому войску; однако нас принудили так поступить господа витебские мещане, которые, не желая добровольно дать нам в своих домах куска хлеба, обильно облитого нашею кровию, насмерть убили нескольких, отправленных вперед, товарищей наших и обнаружили недоброжелательство ко всему войску нашему. Но все это мы отдаем на суд Господа Бога и Его святой справедливости. Что касается ущерба, причиненного имению вашей милости, нашего милостивого господина, то мы уверены, что ваша милость постараетесь покрыть его вашим высоким прощением, зная, что без этого не может обойтись никто из живущих войной»[195]195
  Киевская старина. 1883. Июнь, 380.


[Закрыть]. Еще пространнее писал о бедственном положении казаков в Белоруссии тот же Куцкович в конце декабря (20-го числа) коронному гетману Яну Замойскому из самого города Витебска. В этом письме Куцкович заявлял, что недостатки, нужда и потери казаков так велики, что они сами взывают о себе к коронному гетману, и если рассказывать о них человеку, не видавшему положения казаков, то он и веры тому никакой не даст. Прежде всего о сукнах и обещанном жалованье казаки и «знать не знают», и все, что они добыли себе саблей до войны, все это съела Инфлянская земля, – долго будет памятна запорожскому войску инфлянская служба! Во время этой службы казаки дошли до того, что потеряли всякую разницу между собой и какими-нибудь латышами, и если король не пожалует их своей милостью, то они явятся к своему товариществу «в триумфе настоящих оборванцев». Затем, не видя нигде сочувствия к себе, казаки встретили в городах Белоруссии одну лишь вражду и недоброжелательство. Начало этой вражды обнаружилось уже с тех пор, когда запорожское войско оставило Инфлянскую землю и вступило во владение великого литовского канцлера. В это время канцлерские чиновники, собравшись вместе с хлопами, захватили нескольких человек казаков на открытой дороге, шедших позади войска, и одних из них в воде потопили, других без всякого сожаления убили, а когда об этом доведено было до слуха канцлера, то он не обратил на это никакого внимания. Кроме этого было немало и других примеров, когда местное население выказывало вражду к казакам, но особенно это проявили мещане города Витебска. Не желая своим присутствием опустошать целую местность и имея в виду дать отдых своим лошадям, казаки вознамерились с частью своего войска войти в Витебск и для этого послали раньше себя к городу есаула с несколькими десятками конников для переписи домов. Витебские мещане сперва пообещали им вполне свободный вход, но когда передовые казаки вошли в город, то горожане ударили в набат и, бросившись на них со страшным ожесточением, одних потопили в Двине, других убили насмерть, третьих выгнали вон из города, забрав себе их лошадей и имущество. Казаки, искренне сожалея о невинно пролитой крови своих товарищей, но, вместе с тем, избегая еще большого кровопролития, хотели презреть обиду, дали присягу не мстить за убитых товарищей, но просили жителей, чтобы они допустили войско на некоторое время в свои дома для отдыха, так как казаки на то имеют приказ от королевского величества. Но мещане и после этого, ссылаясь на «какия-то вольности свои», не соглашались впустить казаков в свои дома. Тогда казаки обращались к ним с увещательными письмами, прибегали и к посредству шляхтичей, но мещане не сдавались, решив расправиться с казаками войной во что бы то ни стало. Казаки, видя, что они напали на людей, ни Бога не боящихся, ни короля не почитающих, решили отразить насилие насилием и приблизились к городу. Мещане, взяв с собой знамя, сделали вылазку из города и вступили с казаками в бой, но потерпели жестокое поражение, убив лишь несколько сверх десятка человек из казацкого войска. Во свидетельство верности всего рассказанного казаки ссылались на показания витебских шляхтичей и на собственные «протесты». В заключение просили коронного гетмана быть заступником за казаков перед королевской милостью и прислать войску сукна и жалованье, которое заслужено было ими за три четверти года и которого они намерены были ожидать в городе Могилеве[196]196
  Listy Zoikiewskiego, Krakow, 1856, 118–121.


[Закрыть]. Но, должно быть, и на этот раз казаки не дождались ни сукон, ни жалованья от короля. По крайней мере, в половине 1603 года Иван Куцкович, не находя возможным успокоить казаков, сдал свое начальство в городе Могилеве Ивану Косому, а сам ушел из Белоруссии. Иван Косой и привел казаков назад. Возвращаясь на Низ, казаки везде причиняли большие убытки городам и селам, брали много лошадей, женщин, девиц и детей. Как пишет Соловьев, на одного казака приходилось от 8–12 лошадей, от 8–4 женщин или девиц и от 3–4 детей, – все они забирались, разумеется, ради выкупа их потом родными[197]197
  Соловьев. История России. М., 1888, X, 83.


[Закрыть].

В то время, когда одна часть казаков находилась в Швеции, другая часть их подвизалась на низовьях Днепра, и, очевидно, с большим успехом для себя, но с великим ущербом для мусульман, о чем можно думать на основании жалоб со стороны крымцев на казаков. Так, в 1601 году главный советник крымского хана, Ахмет-калга, заявлял жалобу польскому послу Лаврину Пясочинскому о чинимых запорожцами нападениях на владения Крыма. Но на жалобу советника польский посол отвечал тем, что низовые казаки не находятся в подданстве польских королей и представляют собой сброд всяких народов и языков, с которыми хан может поступать, как ему угодно. В следующем, 1602 году низовые казаки, в числе двухтысячного конного войска, стояли за Брацлавом над Каменкой и предлагали свои услуги волошскому господарю; но господарь отклонил это предложение, и после этого, 12 мая, низовые казаки, выйдя из Днепра на Черное море на 30 чайках, по 50 или по 60 человек в каждой чайке, напали близ Килеи на турчина Хасан-Агу, плывшего по морю на галере, и побились с ним. После этого боя, 15 мая, казаки подошли к Белограду и остановились у Бугаза, там, «где Днестр впадает в Черное море с Овидовым озером». Здесь они напали на турецкий корабль, плывший из Кафы и везший нескольких человек греков и турок, и взяли его с боем, но турки, бывшие на нем, успели спастись, а грекам казаки даровали жизнь, хотя и ограбили их. Однако вследствие неблагоприятного ветра казаки два дня простояли на месте с большой опасностью от турок. Но и жители города были в опасности от казаков: они, как пишет Кулиш, каждую ночь перебирались из города в замок и всякий раз трепетали за свою жизнь. Наконец, 16 мая, подул благоприятный ветер и казаки, подняв паруса, ушли в Днепр[198]198
  Кулиш. История воссоединения Руси, II, 173.


[Закрыть].

После отхода казаков турки и татары потребовали от польского посла Пясочинского, чтобы он через своего короля заставил казаков вернуть взятую ими галеру и захваченный на ней товар. На это требование Пясочинский снова отвечал, что казаки своевольные люди, что они не слушаются воли короля и что сам посол боится их не менее как белогородцы.

Не добившись положительного ответа от польского посла, Порта решила послать против казаков войско и истребить их на море. Против казаков отправлены были из Царьграда на четырех галерах янычары, обязанностью которых было перевозить татар из Очакова в Белоград для похода в Венгрию. Но янычары, желая расторговаться столичными товарами, привезенными на кораблях в Белоград, подкупили белогородского санджака, чтобы он сам вышел в море и сделал вид, будто гоняется за казаками. Санджак исполнил просьбу янычар и, выйдя в море в то время, когда казаки успели уже подняться в устье Днепра, простоял день и две ночи и возвратился в город, как бы не успев догнать казаков[199]199
  Там же, 175.


[Закрыть].

После этого на польского посла посыпались упреки со стороны послов крымского хана и чиновников санджака. Послу доказывали, что казаки вовсе не сброд, что они люди князей Острожских, Збаражского и других польских панов, подданных короля. Но посол отвечал им прежними словами: «Казаки – сбор всякого народа, хотя в их рядах есть и беглецы из польских владений. Что же? У вас, в самом Константинополе, при всей вашей бдительности, случаются беспорядки, а на Белом (Мраморном) море Бурат-Райза держал разбой и угрожал самому государю. Так и у нас казаки города и волости разоряли, людей мучили, в полон брали… Да если бы все казаки были из Польского государства, то их можно было бы укротить, а то они собираются отовсюду. Да казаки ж и моря не знали, пока ваши же турки не показали себя и не научили их мореплаванию, а потом сами заодно вас воюют. Сами виноваты, что таких учителей им дали»[200]200
  Рукопись ими. публ. библиотеки, польск., f, IV, № 71; Костомаров. Богдан Хмельницкий. СПб., I, 54–56; Кулиш. История воссоединения Руси, II, 171–177.


[Закрыть].

Что делали казаки после этого в течение 1604 и 1605 годов – указаний на этот счет не имеется, но в январе 1606 года стало известно, что ногайский султан Бухар вторгся со своими ордами под город Корсунь. Тогда гетман коронный Станислав Жолкевский известил о том запорожских казаков, и казаки оттеснили Бухара от Корсуни с большим для него уроном[201]201
  Записки гетмана Жолкевского. СПб., 1871, 264.


[Закрыть]. В том же 1606 году казацкий старшой Григорий Изапович, называвший себя «гетманом всего рыцарства запорожского» (Hetman wszitko ricerstwa zaporozskie), оповещал своим универсалом украинские уряды, что в исходе декабря, когда Днепр станет на своих обыкновенных перевозах, крымский царевич, старший сын хана, имеет намерение сделать нападение на владения польского короля, пана казацкого; вследствие этого «гетман, как верный слуга его милости короля и Речи Посполитой» доносил украинским урядам о басурманском замысле и приглашал их к защите края против неприятелей. По просьбе Изаповича универсал его записан был в градские Владимирские книги[202]202
  Архив Юго-Западной России, ч. III, т. I, 152.


[Закрыть].