Текст книги "Невидимый страж"

6

На кладбище было не протолкнуться. Люди оставили все свои дела и даже закрыли магазины, чтобы присутствовать на похоронах. Слух о том, что Айноа, возможно, не первая девочка, ставшая жертвой этого убийцы, стремительно обежал толпу. Во время отпевания, состоявшегося двумя часами ранее в приходской церкви Святого Иакова, священник упомянул в своей проповеди, что в долину, похоже, проникло зло. В результате среди столпившихся у открытой могилы людей царило уныние, и обстановка была напряженной и зловещей, как будто над головами собравшихся нависло проклятие, от которого не было спасения. Тишину нарушали только прерывистые вздохи брата Айнои. Все его тело содрогалось от рыданий, которые, казалось, рвутся из самой глубины души. Стоявшие рядом родители его как будто не слышали. Они обнялись и молча плакали, поддерживая друг друга и не сводя глаз с гроба, в котором лежало тело их дочери. Хонан снимал всю церемонию, забравшись на высокий древний склеп. Монтес расположился позади родителей и наблюдал за группой людей, стоявших перед ним, возле самой могилы. Помощник инспектора Сабальса занял место у ворот и из замаскированного автомобиля фотографировал всех входящих на кладбище, включая тех, кто направлялся к другим могилам, а также тех, кто вообще не входил, оставаясь за оградой.

Амайя увидела тетю Энграси, державшую под руку Роз, и задалась вопросом, где ее бездельник зять, тут же решив, что, по всей вероятности, еще в постели. Фредди не привык утруждаться. Ему было всего пять лет, когда умер его отец, и мальчик остался на попечении безбожно баловавшей его истеричной матери и толпы престарелых теток, которые его окончательно испортили. В последнее Рождество он даже не явился к ужину. Роз и не прикоснулась к еде. Она сидела с посеревшим лицом, неотрывно глядя на дверь и беспрестанно набирая номер Фредди, чей мобильный был отключен. Все, за исключением Флоры, не удержавшейся от едких комментариев в адрес этого негодяя, пытались делать вид, что ничего особенного не происходит. В конце концов, Флора и Роз поссорились. Роз ушла, не дожидаясь окончания ужина, а Флора и безропотно подчиняющийся ей Виктор сделали то же самое сразу после десерта. С тех пор отношения между ее сестрами стали еще хуже, чем раньше.

Амайя дождалась, пока все присутствующие подойдут к родителям, чтобы выразить им свои соболезнования, прежде чем приблизиться к могиле, уже накрытой толстой плитой из серого мрамора, на которой еще не было высечено имя Айнои.

– Амайя.

Она еще издалека заметила приближающегося к ней Виктора, который прокладывал себе путь сквозь толпу прихожан, окруживших родителей погибшей девочки, подобно паводку. Она знала Виктора с тех пор, как была маленькой девочкой, а он только начал встречаться с Флорой. Ее сестра рассталась с мужем два года назад, но для Амайи Виктор навсегда останется зятем.

– Привет, Амайя, как дела?

– Хорошо, насколько это возможно в данных обстоятельствах.

– Ну да, конечно, – произнес Виктор, с потерянным видом оглянувшись на могилу. – Но я все равно очень рад тебя видеть.

– Я тоже. Ты пришел один?

– Нет, с твоей сестрой.

– Я вас не заметила.

– А мы тебя видели…

– И где же Флора?

– Ты же ее знаешь. Она уже ушла. Не обижайся на нее.

По посыпанной гравием дорожке к ним шли тетя Энграси и Роз. Виктор тепло их поприветствовал и зашагал к выходу с кладбища. У ворот он еще раз обернулся и помахал им рукой.

– Я не знаю, как он ее терпит, – заметила Роз.

– Он этого уже не делает. Ты забыла, что они расстались? – напомнила ей Амайя.

– Чего он уже не делает? Флора ведет себя, как собака на сене. Сама не ест и другому не дает.

– Да, эта поговорка как раз о Флоре, – поддержала ее тетя Энграси.

– Буду иметь это в виду. Мне как раз необходимо с ней повидаться.

Открывшаяся в 1865 году кондитерская «Бисквиты Саласар» была одним из самых старых цехов по производству сладостей в Наварре. Им владели шесть поколений семьи Саласар. Но именно Флора сумела дать производству толчок, необходимый для того, чтобы вывести его на качественно новый уровень. На фасаде сохранилось высеченное в мраморе оригинальное название кондитерской, но широкие деревянные ставни сменились толстыми дымчатыми стеклами, не позволяющими заглянуть внутрь. Обойдя здание, Амайя подошла к двери магазина, которая в рабочие часы всегда была открыта, и постучала костяшками пальцев. Внутри она увидела группу упаковывавших печенье и о чем-то оживленно болтавших рабочих. С некоторыми из них она была знакома. Она поздоровалась и направилась к кабинету Флоры, вдыхая сладкий аромат муки, смешанной с сахаром и растопленным маслом. Много лет это был ее собственный запах. Он пропитал ее одежду и ее волосы, подобно стойкому генетическому признаку. Ее родители начали, а Флора уверенно довела модернизацию производства до конца. Амайя увидела, что старые печи сменились новыми, а вместо старинных мраморных столов, на которых замешивал тесто ее отец, теперь тут стояли столы с крышками из нержавеющей стали. Различные зоны цеха разделяли сверкающие чистотой стеклянные перегородки, и, если бы не вездесущий аромат сиропа, можно было подумать, что Амайя вошла не в кондитерскую, а в операционную. Но что ее действительно удивило, так это обстановка кабинета Флоры. Занимавший целый угол дубовый стол являлся единственным офисным предметом мебели. Большую часть кабинета занимала большая кухня в деревенском стиле с камином и стол с деревянной столешницей. Этот неожиданно уютный ансамбль завершали цветастый диван и современная кофеварка.

Флора готовила кофе, расставляя чашки и блюдца. Казалось, она ожидает гостей.

– Я тебя ждала, – произнесла она, не оборачиваясь на звук отворившейся двери.

– Наверное, это единственное место, где ты вообще умеешь ожидать. С кладбища ты убежала едва не бегом.

– Дело в том, сестра, что я не могу позволить себе попусту терять время. У меня есть работа.

– Как и у всех, Флора.

– Не совсем так, сестра. Некоторым приходится работать больше, чем другим. К примеру, у Роз, а точнее, у Розауры, как она предпочитает, чтобы ее теперь называли, времени предостаточно.

– Я не знаю, зачем ты это говоришь, – отозвалась Амайя, одновременно удивленная и обеспокоенная пренебрежением, с которым Флора отзывалась о ее старшей сестре.

– Видишь ли, я это говорю, потому что у нашей сестренки снова проблемы с этим ничтожеством Фредди. Она теперь не расстается с телефоном, пытаясь его найти, а в остальное время ходит с распухшими, как тесто, глазами. Все плачет по этому дерьму. Я пыталась с ней поговорить, но без толку… Более того, недели две назад она вообще перестала приходить на работу под тем предлогом, что она плохо себя чувствует. Я бы сказала тебе, чем она заболела… Ее болезнь – это этот чемпион игровых приставок, который только и способен, что спускать деньги, которые зарабатывает Роз, играть на приставке и до одури обкуриваться травкой. Одним словом, неделю назад королева Розаура снизошла до того, чтобы появиться здесь и попросить у меня расчет… Как тебе! Она заявила, что больше не может со мной работать.

Амайя молча смотрела на сестру.

– Да, вот так твоя сестрица и поступила. Вместо того чтобы отделаться от этого ублюдка, она является ко мне и требует расчет. Расчет, – возмущенно повторила она. – Вот так она отблагодарила меня за то, что я терпела все это дерьмо, все ее жалобы, слезы и физиономию святой мученицы. Этот ее страдальческий вид и эти ее терзания… Как будто она не сама их на себя накликала. И знаешь, что я еще тебе скажу? Что я даже рада. У меня двадцать работников, и теперь мне не надо никому вытирать сопли. Еще посмотрим, станут ли там, куда она отправится, ей платить хотя бы половину того, что она получала у меня.

– Флора, она твоя сестра… – прошептала Амайя, делая глоток кофе.

– Ну, конечно, и в обмен на эту великую честь я должна ей все спускать с рук.

– Нет, Флора, не должна, но сестры должны быть добрее друг к другу, чем посторонние люди.

– Ты думаешь, что я не была к ней добра? – воскликнула Флора, с оскорбленным видом вздергивая подбородок.

– Возможно, тебе не помешало бы быть немного терпимее.

– Видишь ли, у всякого терпения есть предел.

Она фыркнула и принялась наводить порядок на столе.

Амайя продолжала:

– Когда она целую неделю не появлялась на работе, ты к ней заходила? Ты узнавала, что у нее случилось?

– Нет, я у нее не была. А ты? Ты заходила к ней, чтобы поинтересоваться, что с ней такое?

– Флора, я ничего об этом не знала. А если бы знала, можешь быть уверена, я бы это сделала. Но ты не ответила на мой вопрос.

– Нет, я ни о чем ее не спрашивала, потому что знала ответ: ей плохо из-за этого куска дерьма. Зачем спрашивать о том, что и так всем ясно?

– Ты права. Когда было плохо тебе, мы тоже знали причину твоих страданий. Но мы обе, Роз и я, были тогда рядом с тобой.

– Я могла обойтись и без вас. Я решила эту проблему единственно возможным способом – отрезала по живому.

– Не все люди такие сильные, как ты, Флора.

– Женщины нашей семьи всегда были сильными, и вы тоже не имеете права на слабость, – произнесла Флора, с треском разрывая лист бумаги и бросая обрывки в корзину.

В этих словах прозвучало такое возмущение, что Амайя поняла – Флора считает их слабыми и неполноценными созданиями и смотрит на них сверху вниз, испытывая в их адрес смешанное чувство презрения и жалости, лишенное малейшего намека на сочувствие.

Пока Флора мыла чашки из-под кофе, Амайя обратила внимание на крупноформатные фотографии, выглядывающие из брошенного на стол конверта. На снимках была запечатлена ее старшая сестра, одетая в белый халат кондитера. Она улыбалась в объектив и замешивала какое-то маслянистое тесто.

– Это для твоей новой книги?

– Да, – несколько смягчившимся голосом ответила Флора. – Это варианты обложки. Мне их только сегодня прислали.

– Насколько я понимаю, предыдущая книга пользовалась успехом.

– Да, она продавалась довольно неплохо, так что издательство хочет продолжать работать в том же направлении. Ну, типа, простая выпечка, с которой без особых затруднений сможет справиться любая хозяйка.

– Не скромничай, Флора. Твоя книга есть почти у всех моих подруг в Памплоне, и все они ее обожают.

– Если бы кто-нибудь сказал мамочке, что я прославлюсь, рассказывая, как выпекать кексы и пончики, она бы не поверила.

– Времена меняются. Сейчас к домашней сдобе относятся как к чему-то экзотичному и эксклюзивному.

Ей было ясно, что Флоре хорошо известен вкус успеха и похвала доставляет ей удовольствие. Она улыбнулась, глядя на младшую сестру с таким выражением, как будто сомневалась, делиться с ней своим секретом или нет.

– Никому ничего не рассказывай, но мне предложили сделать программу о выпечке на телевидении.

– О боже, Флора! Это изумительно, я тебя поздравляю! – воскликнула Амайя.

– Вообще-то я еще официально не дала своего согласия. Они прислали договор моему адвокату. Как только он его просмотрит и одобрит… Я только надеюсь, что нам не помешает весь этот скандал вокруг убийств. Месяц назад погибла девушка, которую убил ее парень, а тут еще эта девочка.

– Я не знаю, как это все может отразиться на твоей работе. Эти преступления не имеют к ней ни малейшего отношения.

– Разумеется, не имеют, если говорить о самом рабочем процессе. Но мне кажется, что мой имидж, а также имидж «Бисквитов Саласар» неразрывно связан с Элисондо, и ты не будешь отрицать, что такие события не могут не влиять на жизнь города, на туризм и торговлю.

– Подумать только, Флора! Ты, как всегда, демонстрируешь необыкновенную широту души. Хочу напомнить тебе, что убиты две девочки, разрушено две семьи. Я не думаю, что сейчас подходящий момент для того, чтобы думать о том, как эти события повлияют на приток туристов.

– Кто-то должен об этом думать, – провозгласила Флора.

– Вот для этого я и нахожусь здесь, Флора. Чтобы поймать того, кто это сделал, и позволить Элисондо обрести прежнее спокойствие.

Флора бросила на нее пристальный взгляд и скептически поморщилась.

– Если ты – это лучшее из того, чем располагает полиция Наварры, нам остается только уповать на Господа и Его милость.

В отличие от Розауры, Амайю нисколько не задели попытки Флоры ущемить ее самолюбие. Видимо, три года в полицейской академии в окружении мужчин и тот факт, что она стала первой женщиной, удостоившейся чести получить должность инспектора отдела убийств, научили ее хладнокровно относиться к насмешкам и зубоскальству, не позволяя им пошатнуть ее внутреннее равновесие. Тем не менее, Флора была ее сестрой, и ее злобные выпады не могли не тревожить Амайю. Каждый ее жест и каждое слово были нацелены на то, чтобы ранить и наносить как можно больший вред. Она заметила, что Флора слегка поджимает губы в недовольной гримаске, когда на все ее провокационные высказывания Амайя реагирует спокойно и насмешливо, как будто имея дело с капризным и дурно воспитанным ребенком. Она собиралась ответить старшей сестре, как вдруг зазвонил ее телефон.

– Шеф, у нас уже есть фотографии и видеозаписи с кладбища, – произнес в трубке голос Хонана.

Амайя взглянула на часы.

– Отлично. Через десять минут я буду у вас. Собери всю группу. – Закончив разговор, она с улыбкой обернулась к Флоре: – Сестра, мне пора. Как видишь, несмотря на всю мою бездарность, долг зовет.

Ей показалось, что Флора хотела что-то сказать, но передумала и промолчала.

– Не грусти, – улыбнулась Амайя. – Я завтра вернусь. Мне необходимо с тобой кое о чем посоветоваться, уже не говоря о том, что я мечтаю о твоем восхитительном кофе.

Выходя из цеха, она чуть не столкнулась с Виктором, который входил в дверь с огромным букетом красных роз.

– Спасибо, зятек, но не стоило так беспокоиться, – рассмеялась Амайя.

– Привет, Амайя. Цветы для Флоры. Сегодня у нас двадцать вторая годовщина свадьбы, – произнес Виктор, широко улыбаясь в ответ.

Амайя молчала, не зная, что сказать. Флора и Виктор уже два года не жили вместе. Хотя они не оформили развод, она осталась жить в их общем доме, а он переехал в великолепную усадьбу, ранее принадлежавшую его родителям и расположенную где-то в окрестностях Элисондо. Виктор почувствовал ее растерянность.

– Я знаю, о чем ты думаешь, но мы с Флорой по-прежнему женаты. Я не развожусь, потому что все еще люблю ее, а она говорит, что не признает разводы. Да мне все равно, почему она не хочет разводиться. Как бы то ни было, это дает мне основания надеяться. Ты согласна?

Амайя положила ладонь на его руку, сжимающую букет роз.

– Конечно, зять. Желаю удачи.

Он улыбнулся.

– С твоей сестрой удача мне не помешает.

7

Новый комиссариат Элисондо представлял собой современное здание, более уместное на улицах Памплоны или Туделы и резко контрастирующее с архитектурой этого небольшого городка и долины в целом. Его сложенные из белесого камня стены и толстые стекла, расположенные в два прямоугольных яруса, один из которых нависал над другим, придавали ему сходство с авианосцем и делали это сооружение поистине уникальным в своем роде. Под выступом были припаркованы две патрульные машины, которые наряду с камерами слежения и зеркальными окнами делали очевидным полицейское назначение здания. Во время краткого визита в кабинет комиссара Элисондо снова прозвучали заверения в поддержке и сотрудничестве, которые он уже произносил накануне, наряду с обещанием любой необходимой Амайе и ее людям помощи. Фотоснимки крупного разрешения не обнаружили ничего, чего они не заметили бы на кладбище. Как обычно бывает в таких случаях, похороны были очень многолюдными. Люди пришли целыми семьями. Многих из них Амайя знала с детства. В толпе она узнавала как одноклассников, так и своих бывших школьных подруг. Здесь были все учителя и директор школы, а также несколько членов муниципального совета и одноклассники погибшей девочки. Подруги Айнои сбились в кружок и плакали, обнявшись. Вот и все. Никаких уголовников, никаких педофилов, никаких подозрительных личностей, объявленных в полицейский розыск, никаких одиноких мужчин, кутающихся в черный плащ и хищно облизывающих губы, обнажая острые волчьи клыки. Амайя устало бросила пачку фотографий на стол, думая о том, сколько разочарований приходится преодолевать полицейским в ходе любого расследования.

– Родителей Карлы Хуарте не было ни в церкви, ни на кладбище. Не пришли они и на поминки в дом Айнои, – сообщил Монтес.

– Вам это кажется странным? – поинтересовался Ириарте.

– Во всяком случае, заслуживающим внимания. Семьи знали друг друга, хотя и не были близки. Принимая во внимание этот факт, а также обстоятельства смерти обеих девочек…

– Возможно, они хотели избежать расспросов и разговоров. Не будем забывать, что все это время они считали убийцей дочери Мигеля Анхеля… Наверное, им трудно смириться с тем, что у нас ничего на него нет и к тому же он выходит из тюрьмы.

– Возможно, – согласился Ириарте.

– Хонан, что ты можешь мне сообщить о семье Айнои? – спросила Амайя.

– После похорон в их доме собрались почти все, кто был на кладбище. Родители убиты горем, но вели себя очень мужественно и все время держались за руки, не расцепив их ни на мгновение. Их сын выглядел гораздо хуже. На него было больно смотреть. Он в полном одиночестве сидел в кресле и принимал соболезнования, не отрываясь глядя в пол. Родители не удостоили его ни единого взгляда. Бедняга.

– Они винят его в смерти дочери. Парень действительно был дома? Он мог поехать и забрать сестру? – спросил Сабальса.

– Он был дома. С ним все время были двое его друзей. Судя по всему, они выполняли какое-то школьное задание, а потом переключились на игровые приставки. Позже к ним присоединился еще одни парень, сосед, который пришел сыграть пару партий. Я также поговорил с подругами Айнои. Они не переставая плакали и говорили по мобильному телефону. Удивительное сочетание. Все они в один голос говорят одно и то же. Они вместе провели вечер в центре, гуляя по городу, а потом зашли в бар, расположенный на нижнем этаже дома, в котором живет одна из девочек. По их словам, они немного выпили. Некоторые из них курят, что объясняет запах табака в волосах и одежде жертвы, хотя сама она не курила. Рядом с ними пили пиво какие-то парни. Но когда Айноа ушла, все они остались с девчонками. Судя по всему, она должна была возвращаться домой раньше всех.

– Ее это не спасло, – вздохнул Монтес.

– Некоторые родители считают, что, заставляя дочерей возвращаться домой пораньше, они оберегают их от опасности, хотя важнее было бы позаботиться о том, чтобы они не возвращались в одиночку. Вынуждая их отделяться от компании, они сами подвергают девочек риску.

– Быть родителем очень трудно, – прошептал Ириарте.

8

Амайя пешком шла домой, удивляясь, как быстро сгущаются сумерки в этот холодный февральский вечер. Ее не покидало странное ощущение обмана. Темные зимние вечера всегда вызывали у нее чувство тревоги. Казалось, в наступающей темноте притаилось что-то зловещее. Она дрожала от холода в своей тонкой ветровке и тосковала по теплому пуховику, в который пытался одеть ее Джеймс и который она отвергла в полной уверенности, что похожа в нем на пузатого пупса.

Жаркая атмосфера дома тети Энграси быстро избавила ее от лоскутов зимы, которые она принесла на своем теле. Аромат пылающих в камине дров, укрывающие деревянный пол пушистые ковры и беспрестанное бормотание телевизора, который, несмотря на то что его никто не смотрел, всегда был включен, как в прежние времена, ласково окутали Амайю. В этом доме существовали вещи, куда более интересные, чем телевизор, и, тем не менее, он всегда создавал некий фон. Однажды она поинтересовалась у тети, зачем она включает телевизор, и в ответ услышала:

– Это эхо мира. Ты знаешь, что такое эхо? Это голос, который слышится, когда истинный источник звука уже стих.

Джеймс взял ее за руку и подвел к камину, тем самым выдернув из воспоминаний и вернув в реальность.

– Ты совсем замерзла, любимая.

Она улыбнулась, уткнувшись носом в его свитер и вдохнув запах его кожи. Из кухни вышли Роз и тетя Энграси. Они несли бокалы, блюда, хлеб и супницу.

– Амайя, я надеюсь, что ты проголодалась, потому что тетя приготовила еды на целую армию.

Походка тети Энграси стала, возможно, несколько более грузной, чем на Рождество, но ее ум был таким же острым и ясным, как всегда. Амайя с нежностью улыбнулась, отметив эту деталь, на что тетя немедленно отозвалась:

– Не смотри на меня так. Это не я неуклюжая, а эти чертовы тапки, на два размера больше, которые мне подарила твоя сестра. Если я не буду шаркать, то рискую свалиться. Вот и приходится ходить, как будто я обмочилась.

За ужином они оживленно болтали. Джеймс рассказывал всевозможные истории, казавшиеся еще более забавными из-за его американского акцента и метких замечаний тети Энграси. Но от внимания Амайи не ускользнуло то, что Роз избегает встречаться с ней глазами, а за ее улыбкой скрывается глубокая, граничащая с отчаянием грусть.

Когда Джеймс с тетей собрали посуду и понесли ее на кухню, Амайя задержала сестру всего несколькими словами.

– Я сегодня заходила в кондитерскую.

Роз подняла на нее глаза и снова села на стул. На ее лице отразилась досада, смешанная с облегчением, которое обычно испытывает человек, когда его разоблачили, тем самым избавив от какого-то тяжкого бремени.

– Что она тебе сказала? Или, точнее, как она тебе это рассказала?

– В свойственной ей манере. Так же, как она делает все остальное. Она сказала, что скоро выходит ее вторая книга, что ей предложили сделать программу на телевидении, что она опора семьи, образчик добродетели и единственный человек в этом мире, которому известно значение слова «ответственность», – монотонно и с пафосом продекламировала Амайя, вызвав улыбку на губах Роз. – …И еще она мне сказала, что ты больше не работаешь в цеху и что у тебя серьезные проблемы с мужем.

– Амайя… Мне очень жаль, что ты так об этом узнала. Наверное, я давно должна была тебе все рассказать. Но я постепенно решаю эти проблемы, и я хочу все сделать сама, тем более что мне следовало заняться этим раньше. Кроме того, я не хотела тебя тревожить.

– Глупышка, ты же знаешь, что я умею отлично справляться со всякими тревогами. Это моя работа. Что касается всего остального, то я с тобой согласна. Я не представляю себе, как ты выдержала столько времени. Я бы вообще не смогла с ней работать.

– Думаю, меня заставила жизнь. У меня не было выбора.

– Что ты хочешь этим сказать? У всех есть выбор, Роз.

– Не все такие, как ты, Амайя. Мне кажется, с самого начала подразумевалось, что мы будем продолжать работать в кондитерской.

– Ты меня упрекаешь? Потому что, если это действительно так…

– Пойми меня правильно, Амайя, я тебя не осуждаю. Но твой отъезд мне действительно не оставил выбора.

– Но это не так. Он был у тебя тогда, точно так же, как есть сейчас.

– Когда умер айта[7]7
  Отец.


[Закрыть], ама[8]8
  Мама.


[Закрыть] начала вести себя очень странно. Наверное, это были первые признаки Альцгеймера. Очень скоро я оказалась в ловушке чувства ответственности, о котором любит вещать Флора. Я разрывалась между кондитерской, выходками амы и Фредди… Хотя тогда брак с Фредди казался мне настоящим спасением.

– И что изменилось сейчас? Что позволило тебе принять то решение, к которому ты пришла? Ты кое о чем забываешь, Роз. Я говорю о том, что, хотя Флора и ведет себя, как владелица кондитерской, цех принадлежит тебе точно так же, как и ей. Я выдвинула это условие перед тем, как отказаться от своей доли. Ты не хуже ее способна руководить семейным предприятием.

– Может, ты и права, но в настоящий момент дело не только во Флоре и работе. Я ушла не только из-за нее, хотя ее поведение сыграло свою роль. Я вдруг почувствовала, что мне нечем дышать, что я задыхаюсь, каждый день слыша ее бесконечные жалобы. Это в дополнение к моим личным проблемам стало совершенно невыносимым. Я поняла, что сыта по горло и больше не могу ходить туда каждый день и заново выслушивать, как она заводит все ту же шарманку. Я поняла, что физически больна от беспокойства, а в придачу измотана морально. И, тем не менее, мой мозг был ясен и спокоен, как никогда. Есть такое слово – решимость. Внезапно надо мной как будто разверзлись небеса и я совершенно отчетливо поняла: мне незачем туда возвращаться. И я не вернулась и не вернусь больше, во всяком случае пока.

Амайя подняла руки на уровень лица и начала медленно и ритмично аплодировать.

– Браво, сестренка, браво.

Роз улыбнулась и присела в реверансе.

– И что теперь?

– Я работаю на предприятии по выпуску алюминиевых изделий. Я веду отчетность, заполняю ведомости, составляю графики работы, организовываю собрания. По восемь часов каждый день с понедельника по пятницу. Выходя с работы, я тут же о ней забываю. Это, конечно, не бог весть что, но это именно то, что мне сейчас необходимо.

– А как обстоят дела с Фредди?

– Плохо, очень плохо, – ответила Роз, сжав губы и низко наклонив голову.

– Поэтому ты живешь здесь, у тети? – Роз молчала. – Почему ты не скажешь ему, чтобы он убирался? В конце концов, это твой дом.

– Я ему это уже говорила, но он и слышать не хочет о том, чтобы уходить из дома. С тех пор как я ушла, он все дни напролет валяется то на кровати, то на диване, пьет пиво, играет на приставке и курит косяки, – с отвращением произнесла Роз.

– Флора так его и назвала – «чемпион игровых приставок». Где он берет деньги? Ты же не стала бы…

– Нет, с этим покончено. Деньги ему дает мать, а друзья снабжают всем необходимым.

– Если хочешь, я могу к нему заглянуть. Ты же знаешь, что, как говорит тетя Энграси, хорошо накормленный и напоенный мужик может очень долго продержаться без работы, – рассмеявшись, предложила Амайя.

– И она, как всегда, права, – улыбнулась Роз. – Спасибо, Амайя, но это именно то, чего мне хотелось бы избежать. Позволь мне самой все решить. Я все скоро улажу, обещаю.

– Ты же не собираешься снова к нему возвращаться? – спросила Амайя, пристально глядя сестре в глаза.

– Нет, я к нему не вернусь.

Амайя мгновение колебалась, но тут же поняла, что ее сомнения, скорее всего, отражаются у нее на лице и что она уподобляется Флоре, которая не умеет верить в то, что кто-то, кроме нее самой, на что-то способен. Она заставила себя широко улыбнуться и как можно искреннее произнести:

– Я очень рада, Роз.

– Эта часть моей жизни осталась позади, и это то, чего не в силах понять ни Флора, ни Фредди. То, что я в свои тридцать пять лет решила поменять работу, выше понимания Флоры. Но я не желаю провести остаток жизни под гнетом старшей сестры. Я больше не в силах выслушивать каждый день одни и те же упреки, одни и те же ядовитые замечания и комментарии и быть свидетелем того, как она изливает злобу на весь мир. А Фредди… Думаю, его нельзя ни в чем винить… Я очень долго считала, что он ответ на все мои вопросы, что в нем заключена некая магическая формула, некое откровение, которое научит меня жить иначе. Он был не таким, как все, и казался мне бунтарем, умеющим противостоять обыденности и так отличающимся от амы и Флоры. И еще меня восхищала его способность выводить ее из себя…

Роз лукаво улыбнулась.

– Это точно. Парень умеет портить Флоре нервы, и за одно это он мне нравится, – ответила Амайя.

– Но потом я поняла, что на самом деле Фредди не так уж и отличается от всех остальных. Его бунтарство и нежелание соответствовать общепринятым в обществе нормам – это не более чем ширма, за которой прячется трус, никчемный человек, способный только пространно рассуждать о пороках общества потребления и тянуть деньги с меня и своей матери, до одури обкуриваясь косяками. Я думаю, что это единственное, о чем мы с Флорой сходимся во мнениях: Фредди – чемпион игровых приставок. Если бы за это платили деньги, он сколотил бы одно из самых громадных состояний в стране.

Амайя нежно улыбнулась сестре.

– В какой-то момент я решила идти одна и в другом направлении. Я знала, что хочу жить иначе. Я не желала проводить все выходные за кружкой пива в баре Ксанти. Ну и, конечно, самым главным остается вопрос о детях. Как только я решила изменить свою жизнь, желание завести ребенка превратилось в первоочередную необходимость, настолько безотлагательную, как будто от этого зависит вся моя жизнь. Амайя, я ведь не бесчувственная дура. Я не хотела зачинать ребенка в клубах наркотического дыма. И, тем не менее, я перестала принимать пилюли и начала ждать, как будто все должно было свершиться по плану, начертанному для меня судьбой. – Ее лицо омрачилось, как будто кто-то выключил свет, озарявший изнутри ее глаза. – Но ничего не произошло. Амайя, похоже, я тоже не могу иметь детей, – прошептала она. – Мое отчаяние росло по мере того, как проходили месяцы, а забеременеть мне не удавалось. Фредди говорил мне, что, возможно, это к лучшему, что нам и так хорошо. Я ничего ему не отвечала, но ночь напролет, пока он храпел рядом со мной, я слышала внутренний голос, который кричал:

– Нет, нет, нет, мне так не хорошо, нет!

Голос не умолкал, когда я одевалась, чтобы идти на работу в кондитерскую, когда принимала по телефону заказы, осматривала приготовленный к отправке товар и выслушивала нескончаемые потоки жалоб Флоры. И в тот день, когда я вешала в шкаф свой белый халат, я уже знала, что больше не вернусь. Когда Фредди проходил очередной уровень в «Резиденте Эвил», а я разогревала суп к ужину, я также знала, что моя жизнь с ним окончена. Вот так все просто и произошло, без криков и слез.

– Тут нечего стыдиться. Иногда слезы необходимы.

– Это правда, но для меня время слез осталось позади. Мои глаза высохли, я выплакала все, что могла выплакать, пока он храпел рядом. Я плакала от стыда и понимания, что я стыжусь его, что я никогда не смогу гордиться человеком, с которым живу. У меня внутри что-то сломалось. То, что до этого момента было отчаянием и стремлением во что бы то ни стало сохранить наши с ним отношения, превратилось в жалобный вопль, который рвался из самой глубины моего существа и который его отвергал. Большинство людей считает, что достаточно одного мгновения, чтобы любовь превратилась в ненависть, что любовь умирает внезапно и что это похоже на разрыв сердца. Как они ошибаются! У меня все было иначе. Моя любовь не умерла внезапно. Зато я внезапно поняла, что моя душа истерта и изношена, как будто в результате медленного, но неумолимого процесса шлифования: вжик-вжик, вжик-вжик, день за днем. И в тот день я поняла, что уже ничего не осталось. У меня как будто глаза открылись на реальность, которая всегда находилась прямо передо мной. Приняв эти решения, я впервые за долгие годы почувствовала себя свободной. Что касается меня, все могло пройти легко и без осложнений, но ни сестра, ни супруг не были расположены отпустить меня без борьбы. Ты удивилась бы схожести их доводов, их упреков и насмешек… А они действительно насмехались надо мной, знаешь ли, и, к тому же, одними и теми же словами. – При воспоминании об этом Роз горько усмехнулась. – Куда ты пойдешь? Ты думаешь, что найдешь себе что-то лучшее? И последнее: кому ты нужна? Они бы в это ни за что не поверили, но, несмотря на то что все их насмешки были нацелены на то, чтобы подорвать мои силы, они достигли прямо противоположного эффекта. Я увидела, какие они трусливые и мелочные. На фоне их ничтожества я поверила в то, что все возможно и что, сбросив эту ношу, я добьюсь всего, чего захочу. Я не знала, что меня ждет, но у меня был ответ на этот последний вопрос. Я нужна себе. Я сама смогу о себе позаботиться и буду себя любить.