Текст книги "Эмоциональная память"

4

Некоторые пьесы Русского цикла:

«Пушкин»

«Гоголь»

«Рыбак у озера Тьмы».

«Русская пьеса»

«Эмоциональная память»

«Распутин»

«Мандельштам».

5

В своем знаменитом эссе «Сколько детей было у леди Макбет», Л.Ч.Найтс утверждает, что рассуждения о жизни персонажей вне произведения искусства неуместны и сродни идиотизму. Но чуть ли не все хорошие актеры пытаются представить себе жизнь персонажей, которых они играют, вне границ слов и действий по ходу пьесы. И одна из главных идей постмодернизма состоит в том, что произведение искусства протягивает щупальца своей значимости далеко за границы, описанного в нем и даже дальше понимания автором того, что он создал. Отчасти это чушь, отчасти – истина. И ты проводишь жизнь, пытаясь понять, что есть что. При этом чушь вдруг становится истиной и наоборот.

6

При постановке «Власти тьмы» Станиславский и актеры ездили в имение Толстого, чтобы изучить поведение крестьян. Почерпнув так много из наблюдений за ними, Станиславский решил привезти двоих (актеры называли их «бабка» и «дедка») в Москву в качестве советников, чтобы гарантировать, что все детали неотличимы от реальности. И «бабку» так зачаровали репетиции, она с таким энтузиазмом показывала актерам, что и когда надо делать, что Станиславский решил дать ей роль старухи, которая дает яд. То есть старой крестьянке было предложено сыграть себя. Казалось бы, что могло быть более естественным, таким, как в реальной жизни. Проблема возникла в другом: она абсолютно отказывалась следовать тексту. Придумывала свои реплики. Иногда очень даже неплохие, да только другие актеры не знали, как ей отвечать. Еще она часто говорила штампами и грязно ругалась. Она получилась такой настоящей, что Станиславскому пришлось уволить ее. И что это доказывает? Ничего. Потому что искусству не нужно ничего доказывать. Как и жизни. Но когда старуха давала ему яд, это впечатляло. Кровь застывала в жилах. Вот тут искусство становилось самой жизнью. И такие моменты очень важны. И режиссеру, и актеру, и зрителям. За них театру надо сказать отдельное спасибо.

7

Я пытаюсь проживать жизнь в персонаже. Иначе я никто. Я мертвее мертвого. Я стою перед зеркалом и задаюсь вопросом, кто этот клоун, который смотрит на меня? Стоит упасть в бездну театра, из нее уже не выкарабкаться.

8

Когда я начинаю что-то писать, очень редко мне сразу понятно, о чем пойдет речь. Я, возможно, знаю, кто мои персонажи, но это совсем другое. Именно в процессе написания я узнаю, о чем, собственно, речь. Но даже тогда мне трудно говорить об этом, потому что процесс обсуждения – а о чем пьеса? – в какой-то степени представляется мне предательством процесса ее написания. И я обнаруживаю, что об этом немалая часть моей работы: о предательстве. Чехов предает Лику, не отвечая на ее любовь, позволяя упасть в объятья Потапенко, а потом вновь, рассказывая об этом в «Чайке». Чехов и сам предан, отчасти Станиславским, отчасти самим процессом театральной постановки. Прекрасный мир, рожденный его воображением, трансформировался в нечто такое, что он едва узнает, что его ужасает. Сначала, в Александринском, полный провал. Потом, в Московском художественном, оглушительный успех. Но в обоих случаях постановка – предательство того, что сложилось в голове Чехова. Насилие, которое ощущает Чехов, наблюдая, как его пьеса превращается в гротескную карикатуру сродни насилию, которое ощущает Лика, когда Чехов отказывается принять ее любовь, потом наблюдает, как она падает в объятья Потапенко и, наконец, пишет об этом пьесу. Цепь предательств продолжается и в этой пьесе, которая, по своей сути, предательство личной сферы Чехова, личной сферы Лики, да и всех остальных. Писать о человеке все равно, что предать его. Любое театральное действо – предательство истины. Парадокс в том, что хотя театральная постановка – гротескное предательство реальности, мы приходим в театр, чтобы понять эту самую реальность.

9

Да Винчи на смертном одре: «Скажи мне, сделал ли я хоть что-то стоящее?..»

10

Фрейд связывает творческий процесс художника с техникой психоанализа, позволяющей сознанию исторгать из себя образы, которые оно естественным образом продуцирует, и просто пытающейся описать их, и цитирует Шиллера, который в 1788 г. написал другу, пожаловавшемуся на психологический блок, мешающий писать, что блок этот – результат слишком интенсивного мышления, направленный на контроль за потоком образов, что и приводит к блокировке этого потока. Шиллер указывает, что блок этот – некие ворота в подсознание, и предполагает, что они остаются открытыми до тех пор, пока мы не пытается взять поток образов под контроль здравомыслия. Он говорит, что наше дело – не мешать изливаться этому потоку, а потом решать, что делать с этими образами. Я совершенно с этим согласен, и именно это пытаюсь объяснить другим. Для Фрейда процесс этот аналогичен тому, через который должен пройти пациент по ходу психоанализа, черпая из того же мощного и бесконечно богатого хранилища образов.

11

Прошлое продолжает есть нестоящее, поглощая его при каждом нашем вздохе. Не обращай на это внимания, и ты обречен повторить прошлое. Восхваляя это, ты заключаешь союз со смертью. Искусство создано из прошлого. Прошлое смиряет нас. Оно побеждает всех. Но если мы уделим ему время, но начнем замечать определенные закономерности, и это поможет нам лучше понять процесс, который неизбежно ведет к нашему уничтожению в будущем. Прошлое – лабиринт, по которому мы бродим, заполненный кривыми зеркалами. Спросите десять человек о 1958 г., и вы услышите десять разных историй. Хороший год. Плохой. Триумф. Катастрофа. Любовь. Предательство. Отчаяние. Создавая произведение искусства, ты слоями, словно воском, заливаешь эти противоречащие друг другу свидетельства, создавая коридоры лабиринта. Каждое написанное произведение – еще элемент лабиринта, который строит искусство. Путешествие по этому лабиринту – поиск истины, и для каждого он продолжается до тех пор, пока его не пожирается монстр, поджидающий в центре лабиринта, где есть все или ничего. Мы бредем по одной воображаемой тропе к другой, и на ходу одновременно строим и перестраиваем лабиринт. Театр – лабиринт из плоти и крови. И даже в своем самом малом проявлении искусство всегда стоит больше тех, кто его уничтожает. Всякая правда также и ложь, но искусство – это лучшая ложь, потому что, по крайней мере, в удачный вечер, оно способно оживить идеи, которые трогают душу, которая сама по себе является соображаемой конструкцией. Ты смотришь в зеркало и видишь отражения других зеркал. Призраки, которые мы видим в этих зеркалах, тоже мы.

Перевел с английского Виктор Вебер

Переводчик Вебер Виктор Анатольевич

127642, г. Москва Заповедная ул. дом 24 кв. 56. Тел. 499 473 40 91. E-mail: [email protected]