Текст книги "Как написать зажигательный роман. Инсайдерские советы одного из самых успешных литературных агентов в мире"

Практические задания

Переломные моменты: внешний и внутренний

Шаг 1: Выберите сцену. Найдите в ней внешний переломный момент – ту самую минуту, когда все меняется в жизни вашего протагониста или рассказчика.

Шаг 2: Отмотайте время на десять минут назад. Напишите абзац о том, как ваш протагонист или рассказчик видит себя в этот момент – перед тем, как все изменится.

Шаг 3: Перемотайте время вперед – на десять минут позже переломного момента. Напишите абзац о том, как ваш протагонист или рассказчик чувствует себя в этот момент.

Шаг 4: Придумайте три видимые или слышимые детали о переломном моменте из шага 1. Сделайте одну деталь непримечательной. Например, изобразите что-то такое, что можно будет заметить, только если присмотреться поближе или заново проиграть запись.

Шаг 5: Объедините результаты шагов 2, 3 и 4 во фрагмент, в котором обрисовываете и детализируете внутренний поворотный момент вашего протагониста или рассказчика.

Резюме: Случалась ли в вашей жизни внезапная перемена? Например, когда вы узнавали по телефону обескураживающую новость? В такой момент вы понимаете, что ваша жизнь больше не будет прежней. Но как нам, читателям, узнать о нем, наблюдая вас со стороны? Никак. Внутренний переломный момент можно запечатлеть, только если проникнуть вглубь персонажа и в деталях описать произошедшую перемену.

Пересоберите диалог

Шаг 1: Найдите в своей рукописи любую беседу между двумя персонажами. Выберите диалог, который занимает примерно страницу.

Шаг 2: Выкиньте из него все уточнения («он сказал», «она сказала») и несущественные действия.

Шаг 3: Полностью перепишите этот диалог в форме обмена оскорблениями.

Шаг 4: Перепишите этот диалог так, чтобы получился динамичный обмен короткими репликами максимум из 1–5 слов.

Шаг 5: Перепишите этот диалог так, чтобы один из персонажей сказал только одну реплику, а второй отреагировал бы на нее без слов, жестом (например, выразительно пожал плечами).

Шаг 6: Не глядя на первоначальную версию, перепишите диалог заново, включая в него лучшие наработки из предыдущих шагов.

Резюме: Заметили ли вы, что после переработки диалог стал более емким? Вы использовали меньше уточнений? Вы избавились от несущественных действий, которые утяжеляли этот эпизод? Хорошо. Динамику диалогу задают именно реплики. Все остальное только мешает.

Наметьте цель и препятствия на пути к ней

Шаг 1: Запишите, чего хочет ваш протагонист или рассказчик в данной конкретной сцене.

Шаг 2: Разместите в этой сцене три намека на то, что протагонист или рассказчик добьется желаемого. Также придумайте три повода счесть, что он не достигнет того, чего хочет.

Шаг 3: Напишите несколько абзацев, которые демонстрируют результаты шагов 1 и 2. Переписывая сцену в следующем упражнении, добавьте в нее эти абзацы. Максимально сократите все остальное.

Резюме: Как зачистка диалога помогает задать тон сцене, так и сокращение сцены до нескольких весомых движений в сторону цели или от нее придает ей мощь и законченность. Многие писатели бесконечно переписывают сцену, пытаясь вслепую нащупать цель. Поступите наоборот. Начните с цели и развивайте сцену, исходя из нее.

Сцены, без которых не обойтись

Шаг 1: Выберите любую сцену и проработайте ее с помощью трех предыдущих упражнений.

Шаг 2: Закройте на компьютере первоначальный вариант сцены или уберите в стол рукопись. Не обращайтесь к оригинальному тексту.

Шаг 3: Напишите новое первое предложение для сцены. А также новое последнее предложение.

Шаг 4: Опишите пять деталей обстановки. Задействуйте те, которые никто обычно не замечает, например:

• границы (стены, ограды, горизонт)

• характеристики света

• температуру

• запах

• ориентиры на местности

Шаг 5: Не заглядывая в первоначальную версию текста, перепишите эту сцену. Начните с нового первого предложения и закончите новым последним предложением. Используйте неочевидные детали, которые только что придумали. Включите в сцену внутренний и внешний переломные моменты, более компактный диалог и движение в сторону цели, определенной вами ранее, или от нее.

Резюме: Переделанная версия сцены лучше первоначальной? Я не удивлен. Сцены, написанные в обычном режиме накопления страниц, могут быть годными, но зачастую им недостает динамики. Зато добавление ключевых элементов способно придать сцене форму, накал и мощь.

Эффект торнадо

Шаг 1: Выберите крупный сюжетный поворот.

Шаг 2: Опишите, каким образом это событие влияет на каждого рассказчика или значимого персонажа истории. Как оно меняет каждого персонажа? В чем они чувствуют себя иначе или как по-другому воспринимают окружающих?

Шаг 3: Опишите событие не с одной точки зрения, а со всех возможных. В каждый такой фрагмент включите то, что получилось у вас в шаге 2.

Резюме: Эффект торнадо – действенный инструмент, способный усилить значимость и без того крупных сюжетных явлений. Впрочем, чтобы он сработал, каждый персонаж, который с ним столкнется, должен испытать его эффект – некую ощутимую трансформацию.

4
Мир вашего романа

В некоторых произведениях декорации оживают с первых же страниц. Такие места кажутся не только правдоподобными, они еще и динамичны. Они меняются. Они влияют на персонажей истории. Они превращаются в метафоры, иногда даже играют в драме собственную роль.

Убедительно выписанный антураж живет собственной жизнью. Но как же добиться такого эффекта? «Сделайте антураж участником истории» – так звучит распространенный совет для тех, кто пишет художественную литературу, но при этом никто не может точно сказать, как это сделать, за исключением рекомендации задействовать все пять органов чувств при описании ландшафта.

Вы когда-нибудь пропускали описательные фрагменты в романах? Я тоже. Понятно, что одного только описания, как все вокруг выглядит, звучит, пахнет и ощущается на ощупь и вкус, недостаточно, чтобы оживить картинку. Нужно нечто большее. Выбранная вами обстановка необычна, экзотична или непредсказуема? Если так, то вам будет просто. Нужно всего лишь найти на Земле местечко, в котором прежде не происходило действие романа. Как насчет пустыни Гоби?

Увы, пустыня Гоби не годится, если ваш роман рассказывает о покорении американского Запада, о взрослении в 1950-е в Миннесоте, провинциальной тоске или вампирах. Если это ваши темы, вам придется изобрести новые Дуранго, озеро Вобегон, Левиттаун[28]28
  Дуранго – город в Мексике, названный в честь одноименного города в испанской Стране Басков; озеро Вобегон – небольшой вымышленный городок из радиосаги Гаррисона Кейлора «Компаньоны»; Левиттаун – городок в штате Нью-Йорк, типичный представитель «одноэтажной Америки», состоящий из социального жилья – небольших и недорогих деревянных каркасных домов.


[Закрыть] или источающие ауру секса ночные клубы. Люди уже бывали в тех местах, где происходит действие вашего романа, и, возможно, их уже колонизировали.

Поспорит ли кто-то, что прибрежная местность Северной и Южной Каролины – это королевство Пэта Конроя? Существуют ли безумцы, которые после «Принца приливов» (The Prince of Tides, 1986) или «Пляжной музыки» (Beach Music, 1995) осмелятся разбить пространство собственного романа на той же уникальной территории с садами Чарльстона, диалектом галла[29]29
  Креольский язык, на котором говорит народ галла, проживающий в прибрежных районах Северной и Южной Каролины.


[Закрыть] и зарослями камыша в заводях? Но Конрой все же далеко не единственный современный писатель, которому с успехом удалось развернуть сюжеты своих романов на отмелях обеих Каролин. На ум навскидку приходят как минимум Сью Монк Кидд, Мэри Элис Монро и Дороти Бентон Франк. То, что Конрой разместился там раньше их, никак не повлияло на продажи книг этих писательниц и не помешало им использовать эти места в качестве полотна для своих романов.

Фокус заключается не в том, чтобы найти новую точку на планете или неизбитый способ изобразить всем известную местность, а в том, чтобы понять, почему выбранное вами место является особенным для ваших персонажей или для вас самих. Для того чтобы вплести обстановку в саму ткань жизни ваших персонажей, нужно заглянуть дальше внешних описаний, дальше здешнего диалекта и местной кухни.

Другими словами, вы должны вселить дух этого места в сердца своих персонажей и заставить их противостоять ему так же, как они противостоят своим насущным проблемам и врагам. Но как это сделать? Придется потрудиться, но в целом базовые принципы создания впечатляющего антуража не так уж сложно освоить.

Давайте разберем их на примерах.

Связь деталей и эмоций

Существует ли особенное место, которое ассоциируется у вас с детством и летними каникулами? Дача на взморье или домик у озера? Место с богатой историей, куда ваша семья приезжала из года в год, где живут бадминтонные ракетки, антикварные подстаканники и проржавевшая газонокосилка?

Для меня таким местом была ферма двоюродного дедушки Роберта у холмов неподалеку от Ридинга (штат Пенсильвания). Мы звали дедушку дядей Локером и были уверены, что он сразу родился старым. Он обожал свой древний трактор «Джон Дир» и недолюбливал детей – особенно после того, как мой младший брат уронил жестяное ведерко в колодец во дворе.

Дядя Локер разводил овец. Он заполнил пруд в низине радужной форелью. Он соединил бревенчатый дом времен войны за независимость с фермерским домом Викторианской эпохи, возведя между ними гостиную с высоким потолком, огромными окнами и кирпичным фундаментом. В этой гостиной стояло блюдо, которое волшебным образом каждый день само по себе заполнялось конфетами M&M’s. (Сейчас я подозреваю, что эта волшебная сила скорее принадлежала двоюродной бабушке Маргарет.)

По вечерам дядя Локер читал местную газету на застекленной веранде, а из его портативного радиоприемника звучали классические симфонии, потрескивая, когда летние зарницы сверкали над долиной. По сей день эта картинка для меня остается воплощением абсолютной безмятежности. Я расслабляюсь, когда слышу помехи на радио во время грозы. Вспоминая дядю Локера, я испытываю острую тоску.

А вот теперь позвольте спросить: не заглядывая в то, что вы только что прочли, перечислите, что из описанного мной вам больше всего запомнилось? Какие-то детали: ведерко, M&M’s, зарницы? Или чувство безмятежности, которое у меня ассоциируется с грозой? Каким бы ни был ваш ответ, готов поспорить, что вы запомнили все это не из-за яркости самих деталей или эмоций, которые они во мне пробуждают, а благодаря тому, что в тексте присутствуют и детали, и личные переживания.

Иначе говоря, живым место делает сочетание деталей обстановки и связанных с ними эмоций. Антураж оживает отчасти в мелочах, отчасти в виде чувств, которые испытывают в нем персонажи. Оба элемента по отдельности тоже работают, но вместе они создают единое ощущение места.

Отец Эндрю Грили, ирландско-американский католический священник, – плодовитый автор примерно шестидесяти книг, которые включают «Грехи кардинала» (The Cardinal Sins, 1981), фантастический роман «Игра Господа» (God Game, 1986) и детективы об ирландско-американском католическом священнике (позже епископе) «Блэки» Райане. Стоит ли говорить, что отцу Грили приходилось описывать самые разные места, хотя Чикаго и Ирландия встречаются в его работах чаще всего. Впрочем, в одном из его романов главным местом действия становится озеро, окруженное летними домиками.

Герои романа «Лето у озера» (Summer at the Lake, 1997) – трое друзей: римско-католический священник «Пэки» Кинан (американец ирландского происхождения), университетский секретарь Лео Келли и та, кого оба они любили в юности, – женщина по имени Джейн Дэвлин. Разменяв шестой десяток, эта троица возвращается к озеру, возле которого одним летом их жизни и любови были разрушены трагедией – неслучайной аварией, подстроенной ради гибели Лео, в результате которой Джейн вышла замуж (неудачно) за водителя злополучного автомобиля.

Узнав, что Джейн, ныне разведенная, собирается на озеро, Лео приезжает туда, чтобы повидаться с ней, узнать правду о той аварии и наконец (как он надеется) упокоить с миром призраков того волшебного и загадочного лета, навсегда изменившего его жизнь.

Примерно в середине романа Лео размышляет об озере, точнее, о домах, его окружающих:

…Все, что мне помнится, это виды Озера, виды, возможно навеянные ностальгией по лету 1948 года, когда мы с Джейн полюбили и потеряли друг друга.

Нашу сторону Озера, как я ее прозвал, хотя ничто в ней не было лично моим – за исключением друзей, накануне нового века заселили первой, начав с нашего конца. Некоторые из просторных викторианских особняков с их фронтонами, башенками, крылечками и балконами, построенные еще до Всемирной Колумбовой выставки в 1893 году теми, кто раньше других решил завести себе здесь летнюю резиденцию, стояли тут едва ли не с конца 1880-х или начала 1890-х. У каждого из Старых Домов, как их все называли, была своя безупречно подстриженная лужайка, которая спускалась с холма к Озеру и свежевыкрашенной беседке и пирсу – обычно с каким-нибудь моторным судном на приколе, поначалу с паровым двигателем, позже – внутреннего сгорания (и без него в годы войны). Перед домом обычно был разбит палисадник, тщательно обустроенный и ухоженный, огороженный кованым забором и воротами, всегда с фамилией владельцев, выбитой на воротах, а иногда и на заборе. Некоторые дома украшали бассейны в стиле ар-деко с колоннами, портиками, фонтанами и статуями классического вида – но только не дом Кинанов. («Кому нужен бассейн, когда под окнами есть озеро, достаточно теплое на протяжении трех месяцев?» – говаривал Том Кинан.)

…

Прежде я думал, что те дома были самыми элегантными в мире, того же рода, о каких я читал в английских детективах или фантастических рассказах. Позже я понял, что они представляли собой чудовищное дурновкусие (и что люди, жившие в них, по большей части были нуворишами). Еще позже – счел их интересными музейными объектами времен Позолоченного века и Пурпурной декады[30]30
  Позолоченный век – эпоха быстрого экономического роста в США и соответствующего быстрого обогащения предприимчивых жителей страны, продолжавшаяся с 1870-х примерно до 1900 г. Пурпурная декада – период с 1890 по 1900 г., названный в честь пурпурно-лилового цвета, особенно модного в те годы благодаря изобретению анилинового красителя.


[Закрыть].

Существуют ли более яркие ассоциации с летом, чем викторианские дома с их просторными верандами, широкими лужайками, пряничными фасадами и яркими расцветками? Мечты о бадминтоне, садовых вечеринках и кружевных зонтиках от солнца возле таких домов, вероятно, заставили пустить деньги на ветер куда большее количество домовладельцев, чем любой другой архитектурный стиль.

Во фрагменте выше Грили вызывает в памяти викторианскую элегантность в энциклопедических деталях, быстро перескакивая от «фронтонов, башенок, крылечек и балконов» к датам и перечислению архитектурных стилей. Описания он дает, на мой взгляд, довольно общие: «кованые» ворота и ограды, «классического вида» статуи. И хотя я с нежностью отношусь к американской жилищной архитектуре и обожаю определять ее стили, как некоторые определяют деревья или птиц, мне этот отрывок кажется суховатым.

Меня скорее впечатляют не познания Грили в стилях Позолоченного века, а то, как меняется отношение Лео к Старым Домам у озера. Некогда роскошные и романтичные, позже они кажутся ему вульгарщиной, а еще позже – «интересными» с академической точки зрения. Последовательность чувств, которые Лео испытывает к домам у озера, отражает перемены в его личной жизни – эволюцию от молодого обеспеченного посетителя роскошного курорта к покинутому возлюбленному, а позже – к отстраненному университетскому функционеру.

Центральная точка в романе Сьюзен Виггз «Дом у озера» (Lakeside Cottage, 2005) – летний домик в духе эпохи «Искусств и ремесел». В этой истории о возвращении в родной дом – в данном случае летний домик – журналистка из Сиэтла Кейт Ливингстон привозит своего непростого сына Адама на лето в родовое гнездо – дом, некогда бывший «полной чашей», который достался Кейт от ее рассеявшейся по свету семьи. В этом доме Кейт дает приют сбежавшему подростку и пытается (вроде как) сопротивляться растущему увлечению своим загадочным соседом Джей Ди Харрисом – медиком, который скрывает свой героический поступок, прославивший его на всю страну и лишивший беднягу частной жизни.

Когда Кейт и Аарон приезжают на озеро Кресент на полуострове Олимпик (штат Вашингтон), Кейт перебирает в памяти драгоценные воспоминания о том, как когда-то проводила здесь лето с родными:

За те годы, что они приезжали сюда, у них выработались некоторые традиционные ритуалы, уходившие корнями в древние, мистические знания. Некоторые вещи всегда делались с соблюдением определенных правил. Приготовление маршмеллоу было одним из таких ритуалов. Так, крекеры полагалось брать только медовые и уж никак не коричные, а пастилу следовало закатывать в миниатюрные конфетки М&M’s. Никакие другие варианты не проходили. В тот вечер, когда готовили маршмеллоу, все обязательно разгадывали шарады на берегу. Кейт попыталась мысленно составить список прочих традиционных развлечений и вздохнула – как бы чего не упустить. К ужину непременно созывали ударом в висящий над крыльцом старый корабельный колокол. В начале июля в скособоченном придорожном киоске покупались фейерверки для празднования Четвертого июля. В день летнего солнцестояния из чулана доставали покрытый паутиной набор для крокета и играли ровно до заката, до десяти вечера, причем с таким азартом, словно на кону стояла чья-то жизнь. Если шел дождь, на свет божий извлекалась доска для скрэббла, что не мешало страстям бушевать с неменьшей силой. Этим летом подросшему Аарону предстояло освоить искусство «хартс» и виста, хотя Кейт и сомневалась, что при наличии всего двух игроков у них что-то получится[31]31
  Перевод С. Самуйлова.


[Закрыть].

Вкус воспоминаний Кейт о летних традициях так же сладок, как и маршмеллоу, которые она жарила на костре вместе с семьей. (Да что ж такое с этими M&M’s?) Звук колокола перед ужином, крокет в день солнцестояния, скрэббл в дождливый день… Думаю, вы тоже были бы не прочь провести август в гостях у семейства Кейт, а?

Детали в этом фрагменте так выделяются, потому они очень конкретны: маршмеллоу готовят не как обычно, а согласно фирменному ритуалу Ливингстонов, шарады – не в гостиной, а на берегу, в крокет играют не в течение дня, а именно до заката самого длинного дня в году. Такие детали общими не назовешь. Это вполне конкретные воспоминания протагонистки о том, что когда-то было в ее жизни.

Но как же Кейт Ливингстон относится к этим воспоминаниям? Какими кажутся ей теперь эти далеко ушедшие летние дни? Слишком уж сахарными, сказал бы я. Ностальгия – это мило, но это именно то, чего мы ожидаем от Кейт. А что бывает, когда вскрываются более неожиданные эмоции?

Роман Барбары Делински «Если сердце верит» (Lake News, 1999) – еще одна история возвращения в летний домик в поисках исцеления. Заветное местечко находится возле озера Генри в Нью-Гэмпшире. А возвращаются к нему два протагониста: ресторанная певичка Лили Блейк, несправедливо обвиненная в связи с высокопоставленным священнослужителем и оказавшаяся из-за этого в центре скандала, и Джон Киплинг, выгоревший журналист из Бостона. Лили ненавидит репортеров, а Джон теперь заправляет местной газетенкой. Чувствуете надвигающийся конфликт?

К началу романа Джон Киплинг живет у озера Генри уже несколько лет. Ранним осенним утром перед работой Джон плывет в каноэ по озеру, желая навестить семейство гагар, которые вот-вот улетят зимовать на юг.

Как и положено, восход на озере начался в свое время. Кромешная чернота, к полуночи углубившаяся до синевы, медленными ленивыми шагами направилась к свету. Постепенно прорисовались и верхушка дерева, и крыша дома, и длинный язык старой деревянной пристани. День предстоял ясный. Туман, однако, не спешил рассеиваться, и затянутое им озеро походило на небольшой бассейн из молочного стекла. Берег, в другое время дня сверкавший яркими красками золотой осени, сейчас казался покрытым акварелью – прозрачно-оранжевой, золотистой и зеленоватой. Лишь более явственные мазки клюквенного или темно-синего цвета указывали на то, что здесь стоит дом, но очертания его терялись в тумане, а отражение расплывалось. Воздух был так тих и спокоен, что казалось, будто все вокруг укутано в глухой, мягкий кокон.

В этот чудесный час Джона Киплинга не устраивало только одно: холод. Он еще не успел привыкнуть к тому, что лето уже кончилось, хотя дни стали заметно короче, чем два месяца назад, солнце садилось раньше и вставало гораздо позже, чем в июле, да и ночной холод отступал медленнее. Джон чувствовал это. Его гагары тоже. Та четверка, за которой он наблюдал, – пара взрослых птиц и двое их потомков – останется на озере еще недель пять. Но они уже начали беспокоиться и поглядывали на небо явно не в страхе перед хищником, а в ожидании осеннего перелета.

…

Вскоре ближайшая гагара вытянула шею вперед и издала долгий, низкий, протяжный звук, немного похожий на плач койота. Но Джон никогда не перепутал бы эти звуки. Гагара кричала примитивнее, а вместе с тем изысканнее.

На сей раз птицы начали диалог. Одна взрослая гагара подзывала к себе другую, находившуюся от нее на значительном расстоянии. Но, даже сблизившись до десяти футов, они продолжали свою беседу, почти не открывая клювов и лишь надувая вытянутые шеи, чтобы обменяться «репликами».

По коже Джона побежали мурашки. Вот для чего он вернулся на озеро. Вот почему, прокляв и покинув Нью-Хэмпшир пятнадцатилетним юнцом, в сорок вернулся сюда. Одни считали, что Джон решился на это ради работы, другие – что ради отца, но истинной причиной его возвращения были птицы. Они символизировали для Джона нечто первозданно-дикое, но простое, откровенное и надежное[32]32
  Перевод М. Фокиной.


[Закрыть].

Прошу вас еще раз прочесть этот отрывок. Прежде всего он впечатляет тем, что Делински начинает свой роман с главного табу для вступления – с описания природы. Как ей удается то, за что менее опытные писатели получили бы выволочку от критиков? Делински пишет очень красиво, но обратите внимание, какое напряжение она впускает в свои описания:

Как и положено, восход на озере начался в свое время.

Проанализируйте это предложение. Оно передает ощущение, что озеро живет в собственном природном ритме, но при этом проступает и нота предчувствия, почти нетерпения, которая передается фразой «в свое время». Существует еще чье-то время? Что ж, да. Ритм жизни Джона куда быстрее, чем у озера. Человек не в ладах с природой. Мы подсознательно напрягаемся еще до того, как наш мозг замечает диссонанс. Мы читаем следующее предложение, надеясь найти в нем облегчение.

Смотрите, как Делински продолжает нагнетать напряжение:

Он еще не успел привыкнуть к тому, что лето уже кончилось…

Джон чувствовал это. Его гагары тоже. …они уже начали беспокоиться и поглядывали на небо… в ожидании осеннего перелета.

Вот для чего он вернулся на озеро. Вот почему… в сорок вернулся сюда.

Вернулся сюда в сорок? За чем именно? После крошечной паузы Делински нам это сообщает. Вопрос и ответ. Напряжение растет и ослабляется даже без нашего ведома. Микронапряжение (см. главу 8) – это секретный ингредиент произведения, от которого не оторваться, и Делински использует его здесь, чтобы превратить табу для вступления во фрагмент, который читается на одном дыхании.

Теперь задумайтесь над самим описанием обстановки. Выглядит ли оно общим? Могло бы, но Делински прячет его за утренним туманом, не позволяя нам взглянуть на типичные приозерные пейзажи с осенней листвой, причалом или домиком, и только намекает на их расцветки. Как бы вы кратко описали ощущение от озера туманным утром? Делински называет его «глухим, мягким коконом».

Едва обрисовав непривычную картинку, Делински вписывает в нее и чувства:

В этот чудесный час Джона Киплинга не устраивало только одно: холод. Он еще не успел привыкнуть к тому, что лето уже кончилось…

В сожалении, что лето заканчивается, нет ничего необычного. Если бы это была единственная эмоция в отрывке, мы бы ее и не заметили. Однако Делински на ней не останавливается. Взгляните еще раз на последний абзац:

По коже Джона побежали мурашки. Вот для чего он вернулся на озеро. Вот почему, прокляв и покинув Нью-Хэмпшир пятнадцатилетним юнцом, в сорок вернулся сюда. Одни считали, что Джон решился на это ради работы, другие – что ради отца, но истинной причиной его возвращения были птицы. Они символизировали для Джона нечто первозданно-дикое, но простое, откровенное и надежное.

Смотрите, сколько всего сразу мы узнаем о Джоне Киплинге из нескольких предложений: когда-то он ненавидел озеро, но вернулся сюда в сорок, в прошлом у него были проблемы, а еще он чем-то обязан отцу. Неудивительно, что Джон предпочитает компанию гагар. Гагары просты и понятны в отличие от его запутанной жизни. Ему не хочется сложностей. Семья, перелет, туман, холод, тоска и умиротворение, которого не достичь… На что Делински тут намекает? Просто собирает убедительную сцену? Да, но кроме этого она создает метафору для хрупкого внутреннего состояния своего протагониста.

Что сильнее вас трогает в отрывке из романа Делински – конкретные картинки или сильные эмоции? Я считаю, что автор сумел заставить их работать в связке. Эти элементы не сплавлены друг с другом, а транслируют единение человека и природы, озера и одиночества, тоски и умиротворения. Встретив книгу, которая начинается с описаний природы, я обычно тянусь за следующей в своей стопке непрочитанного, но Делински в романе «Если сердце верит» удалось моментально оживить мир своего романа.