Текст книги "Пижона – в расход"

– Вы что, не могли даже спросить о причинах? Не могли выяснить, в чем меня обвиняют?

– Если они сочтут, что я должен это знать, Чарли, мне скажут. А не скажут, так лучше и не спрашивать. Это – первое правило, которое мне пришлось усвоить в организации. Если они хотят, чтобы ты знал о чем-нибудь…

– Погодите, погодите, – сказал я. – Погодите-ка. Помолчите хоть минуту.

– Чарли, я только…

– Заткнитесь, дядя Эл.

Он заткнулся. На секунду. Наверное, от удивления. Но потом наставил на меня палец и заявил:

– Я все еще твой дядя, мальчик, и ты…

Я наставил на него пистолет и заявил:

– Заткнитесь, дядя Эл.

Пистолет во все времена был более грозным оружием, чем палец. Дядя Эл заткнулся.

– А теперь я вам кое-что скажу, – произнес я. – Ничего я вашей организации не делал. Они ошибаются. Я ничего никому не говорил, ничего не украл, никаких свертков не терял. Это ошибка, и я только хочу исправить ее.

– Организация не ошибается, – сказал он. – Такая большая организация, как…

– Заткнитесь.

Он заткнулся.

– На этот раз организация ошиблась, – заявил я. – Поэтому мне надо выяснить, в чем меня обвиняют. Тогда я, может быть, сумею убедить их, что это не моя вина.

Дядя качал головой и никак не мог остановиться – Никогда в жизни, – сказал он. – Прежде всего, ты не доберешься до людей, которые отвечают за это задание. Даже я не доберусь.

– Я почти добрался до Фермера Агриколы, – возразил я. – Но он был…

– До кого? – От изумления он стал выглядеть еще глупее, чем был на самом деле. – Что ты сказал?

– Фермер Агрикола.

– Как ты узнал про него? Чарли, во что ты впутался?

– Неважно, – ответил я. – Я не смог с ним поговорить, потому что его убили, но я…

– Что-что? Что?

– Убили, – повторил я. – Соображайте быстрее, дядя Эл, у меня мало времени. Я поехал к Фермеру Агриколе, но застал его уже мертвым, с ножом в спине. Однако мне удалось узнать…

– Фермер мертв? Честно?

– Дядя Эл, у меня мало времени. Да, Фермер мертв. Его шофер и телохранитель думали, что это моих рук дело, но я его не убивал. Я захватил в заложницы его дочь, и теперь нам надо…

– Чарли! – Дядя уставился на меня примерно так же, как Арти, когда я вышел из сарая на ферме Агриколы. – Что на тебя нашло?

– Не знаю, – ответил я. – Можно считать это обеспечением собственной безопасности. А теперь помолчите минутку и послушайте меня. Я узнал имя человека, который занимает более высокое положение, чем Агрикола. Это мистер Гросс. Теперь мне надо поговорить с ним, и вы скажете, где его найти.

– Я? Чарли! Ты не знаешь… ты не можешь… – Дядя начал брызгать слюной и размахивать руками, потом все-таки ухитрился выговорить осмысленную фразу:

– Меня пристрелят, как только узнают, что это я тебе сказал…

– Не хотите говорить мне – скажите тете Флоренс. Она мне поможет, я знаю.

Я попятился к двери, по-прежнему держа дядю на прицеле.

– Чарли, не смей, – взмолился он. – Чарли, бога ради, не говори ничего тете Флоренс!

– Либо вы тотчас же скажете мне, где найти мистера Гросса, либо я позову тетю Флоренс. А если уж я позову тетю Флоренс, то расскажу ей все, с начала до конца.

Многое изменилось с тех пор, как дядя Эл пригрозил тете Флоренс бросить ее, если она забеременеет. Времена были уже не те. Прошло лет двадцать, если не больше, и тетя Флоренс успела научиться держать в узде своего благоверного придурка. До вчерашнего вечера я свято верил в то, что дядя Эл не боится ничего и никого, за исключением тети Флоренс. Теперь-то я узнал побольше, и великие достижения тети Флоренс в деле укрощения дяди Зла уже не казались мне столь невероятными.

Я видел, что дядя Эл отчаянно шевелит мозгами. Он закусил нижнюю губу, уставился в пол глазами страдальца и нервно потирал руки. Кого же он боялся больше – мафиози или тети Флоренс?

Дабы помочь ему выбрать меньшее из двух зол, я сказал:

– Никто не знает, что я тут был, и никому не обязательно знать, что это вы дали мне адрес. Добрался же я до Стейтен-Айленда и фермы Агриколы без вашей подсказки.

– Если они когда-нибудь узнают, мне конец, – сказал дядя.

– От меня не узнают.

– Чарли, ты даже не подозреваешь, о чем просишь.

– Значит, придется попросить тетю Флоренс, – ответил я и взялся за дверную ручку.

– Нет-нет-нет!!! Погоди!

Я остановился.

– Ладно, – сказал он. – Ладно. Делай что хочешь, только меня не подводи. Ты знаешь, что я поддержал бы тебя, кабы мог. Если ты говоришь, что не заслужил черную метку, я тебе верю, я знаю, ты не стал бы мне врать, мальчик, но у меня связаны руки. Ты и сам видишь. Они знают, что ты мой племянник, и думают, будто я подыгрываю тебе. Что же я мог поделать?

– Адрес, – напомнил я.

– Да, да, погоди, сейчас напишу.

Он метнулся в письменному столу, и я сказал:

– Не выдвигайте ящики, дядя Эл.

Дядя с оскорбленным видом взглянул на меня.

– И это мой родной племянник?

– Просто не открывайте ящики.

Дядя обиженно замолчал. Но ящики открывать не стал. На столе лежала записная книжка с набранным в типографии грифом по верху каждой страницы: «С письменного стола Альберта П. Гэтлинга» и стояла вычурная подставка с мраморным основанием. Из нее торчали две перьевые ручки. При помощи всех этих канцелярских принадлежностей дядя нацарапал адрес и вручил его мне.

Я сказал:

– Дядя Эл, если адрес не правильный, я вернусь, можете не сомневаться, и тогда уж отправлюсь прямиком к тете Флоренс.

– Чарли, я не хитрю, клянусь тебе. Я уже говорил, что бессилен тебе помочь, но ты мне как сын, кровь и плоть моя, и если уж я могу…

– Разумеется, – ответил я. – Только не звоните мистеру Гроссу после моего ухода.

– Звонить ему?! Ты свихнулся? Позвонить ему и сказать, что я дал его домашний адрес обиженному ребенку с пистолетом? Чарли, как только ты выйдешь отсюда, мы с твоей тетей Флоренс отправимся прямиком во Флориду.

– Нет. Оставайтесь в городе. Если мне придется обзванивать всю Флориду, разыскивая вас, я буду говорить только с тетей Флоренс, когда дозвонюсь.

– Чарли, позволь мне обеспечить себе алиби!

– Нет. Пока с этим делом не покончено, у меня могут возникнуть к вам новые вопросы.

Когда я уходил, дядя Эл был мрачнее тучи и даже не проводил меня до двери.

* * *

«Паккард» по-прежнему стоял у пожарного гидранта, но теперь на заднем сиденье рядом с мисс Алтеей восседал Арти. Я скользнул на переднее и устроился возле Хло.

– Она опять пыталась бежать, – объяснил Арти.

Сейчас девица угрюмо молчала, забившись в угол, и смотрела в пустоту.

Нас словно и не существовало.

– Она приносит нам больше хлопот, чем пользы, – сказал я. – Может, лучше от нее избавиться?

– Она – наша страховка, – возразил Арти. – Заложница.

Я был отнюдь не уверен, что наличие заложницы помешает мистеру Гроссу и его организации, особенно сейчас, когда отец заложницы уже мертв и не сможет никому пожаловаться. Но если Арти так будет спокойнее – пускай держится за нее. Мне уже начало не хватать Арти – не потому, что надеялся на какую-то конкретную помощь, а просто потому, что мог отвести душу, разговаривая с ним. И мне вовсе не хотелось, чтобы он с перепугу сбежал от меня. Поэтому я сказал:

– Ладно, пусть остается.

– Раздобыл адрес? – спросила Хло.

– Конечно. – Я вытащил листок из кармана и прочитал вслух: Колониел-роуд, 122, Хьюлетт-Бей-Парк, Лонг-Айленд.

– Хьюлетт-Бей-Парк, – повторила Хло. – Где это?

– Наверное, на Лонг-Айленде, – ответил я. – У тебя есть карта?

– Не знаю. Поищи в перчаточном ящике.

В перчаточном ящике не было ничего, кроме пары черных дамских перчаток и пистолета, который я отобрал у мисс Алтеи.

– Нам так и так на заправку заезжать, – подал голос Арти с заднего сиденья. – Там и купим атлас дорог.

– Прекрасно, – сказала Хло.

Мотор уже был включен. Он урчал как новенький, и казалось, он вполне под стать любой гоночной машине. Хло вывернула руль, не обращая внимания на попутный поток транспорта, идущего по 65-й улице, и отчалила от тротуара.

Она придерживалась крайне индивидуалистической точки зрения на водительское искусство, и я не удивился, узнав впоследствии, что штат Нью-Йорк отказался выдать ей водительское удостоверение.

Мы были уже в Истсайде, а посему решили ехать к мосту на 59-й улице, перебраться по нему в Куинс и найти там заправку. Так мы и сделали. Мисс Алтея сообщила служащему бензоколонки, что ее похитили, но мы уже притерпелись к такого рода выходкам, поэтому дружно расхохотались, благодаря чему служитель тоже получил возможность хихикнуть разок-другой. Он вовсе не был похож на того сухаря, который взимал плату за проезд по мосту Джорджа Вашингтона. Арти заломил большой палец мисс Алтеи назад, чтобы та прекратила буянить, и с этой минуты все пошло прекрасно. Я купил карту Лонг-Айленда, расплатился за бензин, и мы поехали дальше.

Хьюлетт-Бей-Парк располагался на южном берегу ЛонгАйленда, посреди беспорядочного скопления населенных пунктов, носивших название Хьюлетт. Тут были Хьюлетт-Харбор. Хьюлетт-Нек, Хьюлетт-Бей, Хьюлетт-Пойнти, даже городок, именовавшийся просто Хьюлетт.

Добраться до Хьюлетт-Бей-Парк от того места, где мы остановились, не было никакой возможности. Впрочем, как и до любого другого Хьюлетта. Все мы, за исключением мисс Алтеи, уткнулись в карту и принялись выдвигать различные предложения Наконец было решено отправиться тем путем, который показался нам самым легким. Преодолев сложный лабиринт улочек, мы доехали от бульвара Куинс до Лонг-Айлендской автострады, а по ней – до Гранд-Сентрал-Парквей, которая привела нас на шоссе Ван-Вик, а оно, в свою очередь, на Белт-Парквей, которая в этом месте почему-то называлась Южной Парковой магистралью. С нее мы попали на шоссе Санрайз, а с него – на Центральный проспект в районе Вэлли-Стрим. Так нам удалось подобраться относительно близко ко всем этим Хьюлеттам. Дальше пришлось спрашивать дорогу.

Провести опрос нам, разумеется, не удалось. Было начало шестого, час «пик» близился к концу, с востока надвигались сумерки, а Хло все путалась в дорожных указателях, поэтому большую часть времени мы блукали. Тем не менее после многочисленных задержек и остановок мы достигли своей цели.

Мы ехали к ней уже полтора часа и добрались до шоссе Санрайз, где остановились перед светофором. Тут мисс Алтея (это было примерно в половине восьмого) застала нас всех врасплох. Перед этим она около часа вела себя тихо, как мышка, но теперь, улучив момент, распахнула дверцу машины и выпрыгнула на дорогу.

– Эй! – завопил Арти и бросился следом за ней.

Девица серной помчалась через шоссе и скрылась в боковой улочке. Арти, как мог, поспешил за ней, крича: «Эй! Гой! Эй!» В «паккарде» остались только мы с Хло, светофор сиял зеленым глазком, и несколько водителей стоявших сзади машин уже корчили зловещие гримасы. Перекрикивая рев клаксонов, я обратился к Хло:

– Трогай! А за светофором прижмись к тротуару и остановись.

Мы, конечно же, ехали в крайнем левом ряду, поэтому только через полмили смогли покинуть его, зарулив на автостоянку перед магазином, торгующим уцененными коврами Тут мы остановились и стали думать, что делать дальше.

Хло с тревогой смотрела в заднее стекло.

– Он же не знает, где нас искать, – сказала она.

– А что если он ее не поймает? – спросил я. – Или наоборот, поймает?

Она ведь будет вопить и брыкаться. Не потащит же он ее вдоль столбовой дороги, забитой машинами.

Хло сощурила глаза и высматривала Арти.

– Что-то не видать его, – сказала она.

– Ничего, появится, – ответил я.

Но Арти не появлялся. Мы напрасно прождали четверть часа. Мне и без того уже обрыдло кататься, а тут еще пришлось просидеть целых пятнадцать минут в стоящей машине, поджидая человека, который и не думал приходить. Я занервничал и сказал:

– Не похоже, чтобы он собирался нас догонять – Придет с минуты на минуту, – ответила Хло, продолжая смотреть в заднее стекло.

– Если бы он хотел вернуться, то уже давно был бы тут, – заспорил я. Либо эта девица убежала слишком далеко, и Арти думает, что уже нет смысла искать нас здесь, либо она как-то ухитрилась сдать его под арест.

– Под арест? – всполошилась Хло. – Мы уже за городской чертой?

– Не знаю. Думаю, да, а что?

– Арти лучше не встречаться с нью-йоркскими полицейскими, – ответила она и не стала ничего объяснять.

– Ладно, – сказал я. – В любом случае он уже не рассчитывает застать нас тут. Он знает, что я тороплюсь, что мне надо спасать свою шкуру, а посему, естественно, решит, что мы поехали дальше. Адрес ему известен.

Может, он будет встречать нас уже на месте?

– Как он туда попадет? – спросила Хло.

– Почем мне знать? Может, возьмет такси. Не удивлюсь, если он доберется до места раньше нас.

– А что если его там нет?

– Значит, встретимся у него дома после того, как я поговорю с мистером Гроссом.

– Ты хочешь идти к этому Гроссу один?

– А я и не рассчитывал, что Арти пойдет со мной, – ответил я. – Не хватало еще, чтобы его прибили из-за меня.

Хло наконец перестала пялиться в окно и пытливо посмотрела на меня.

– Ты это серьезно, Чарли? – спросила она.

– Конечно, – ответил я, и это была правда. Я не надеялся, что Арти пойдет со мной в дом. Думал, он просто посидит в машине и подождет, как ждал возле дома дяди Эла.

– А ты смельчак, Чарли, тебе это известно?

– Никакой я не смельчак, – ответил я. – Будь моя воля, сидел бы сейчас за стойкой бара в Канарси и смотрел телевизор. А такая жизнь не по мне, ты уж поверь.

– Я знаю, – сказала Хло. – Я не это имела в виду.

– Поехали, пожалуй, – предложил я.

– Ты так считаешь? – проговорила Хло, снова выглянув в окно.

– Раз он до сих пор не появился, значит, вообще не придет.

Хло вздохнула.

– Да, наверное. Надеюсь, с ним ничего не случилось. Он чертовски славный парень.

– Знаю, – ответил я.

– Он берет пример с тебя.

Я уставился на нее.

– Арти? Берет пример с меня?

– А что в этом такого?

– Я-то думал, все наоборот.

Хло засмеялась.

– Ты совсем не знаешь себя, Чарли, – сказала она, тронула «паккард» и, забыв посмотреть по сторонам, вклинилась в поток машин.

* * *

Девять часов.

Похоже, никакого въезда в Хьюлетт-Бей-Парк не существовало вовсе. Около часа назад мы подкатили к этому населенному пункту и с тех пор колесили вокруг него, неизменно возвращаясь на одну и ту же улицу – темную, наполовину перегороженную шлагбаумом и снабженную двумя дорожными знаками «кирпичом» и большим щитом с надписью: «Одностороннее движение. Въезд запрещен». Насколько я мог судить, за шлагбаумом начинался Хьюлетт-Бей-Парк, но мы так и не сумели отыскать путь в город.

Когда мы вернулись на это место в четвертый или пятый раз, какой-то кативший впереди «кадиллак» как ни в чем не бывало объехал шлагбаум и двинулся вдоль по улице. Я посмотрел на Хло, а она – на меня, и мы подумали об одном и том же. И шлагбаум, и дорожные знаки были самодельными. Таким образом этот городок для избранных оберегал себя от туристов и прочего сброда.

– Что позволено «кадиллаку», позволено и «паккарду», – изрек я. Вперед!

– Верно, – ответила Хло, и мы миновали шлагбаум.

Здесь была другая планета. Дома, окруженные изгородями высотой в человеческий рост, с вальяжностью богатеев нежились на до обидного обширных участках земли. Уличных фонарей почти не было, но многие подъездные дорожки, мимо которых мы проезжали, освещались голубоватыми или янтарными лампочками.

Тротуары, разумеется, отсутствовали, ибо кто же в этих местах станет ходить пешком? Названия улиц тут были написаны сверху вниз на зеленых щитах, висевших на каждом углу, но не бросавшихся в глаза, а перекрестки обходились без вульгарных светофоров. Мы искали Колониел-роуд десять минут и за это время не увидели ни одной едущей машины.

Дом 122 был под стать улице. Построенный в колониальном стиле, он стоял посреди маленькой плантации. Белые колонны тянулись вдоль белого дощатого фасада, на котором выделялись черные оконные ставни. По обе стороны от широкой парадной двери висели горящие каретные фонари, и точно такие же размещались на столбах вдоль извилистой подъездной аллеи. Дом был окружен обычной высокой изгородью и излишне просторной лужайкой. Окна первого этажа светились, второй этаж был погружен во мрак.

– Давай проедем немножко дальше, – сказал я Хло. – Остановись за следующим углом.

На этом перекрестке был светофор – тусклый, как огонек в коктейль-баре в полночь. Мы проехали мимо него, и Хло остановила «паккард» возле изгороди в темном местечке, куда не доставал свет фонарей.

– Если я не вернусь через полчаса, ты, пожалуй, не жди меня. Попробуй добраться до Арти своим ходом.

– Будь осторожен, – сказала Хло.

– Разумеется, я же не сорвиголова.

Изгородь была так близко, что мне пришлось вылезать из машины слева. Мы с Хло постояли минуту, и тут, похоже, оба испытали некоторое странное чувство, или, во всяком случае, я его испытал. Наконец я сказал:

– Скоро вернусь.

– Пожалуйста, осторожнее, Чарли, – попросила Хло, сделав забавное ударение на слово «пожалуйста».

Я испытал неловкость и ответил:

– Постараюсь.

Хло забралась в машину, и я пошел по улице; миновал островок света на перекрестке, причем ощущение было такое, будто шагаешь по проселочной дороге: темнота и изгороди скрывали все признаки цивилизации. Не было слышно ни единого звука – только скрип моих собственных подошв по гравию. Затылку моему было холодно, потому что волосы встали дыбом.

Правую руку я держал в кармане куртки, сжимая рукоять пистолета, взятого у Тима. Оружие должно было внушить мне чувство спокойствия, безопасности и уверенности, но получилось совсем наоборот: оно служило осязаемым напоминанием о том, что я дурачу не кого-нибудь, а себя самого.

Въезд на участок был в дальнем конце забора. Пригнувшись, я шел вдоль него и смотрел сквозь изгородь на тускло освещенные окна слева. После мрака улицы дорожка показалась мне ярче, чем Таймс-сквер. Она была широкая, и на обочинах стояло четыре или пять машин – новеньких и дорогих.

Есть ли у Гросса собаки? Мне казалось, что в такой усадьбе должны быть псы – здоровенные и прыгучие твари, способные откусить ногу за здорово живешь. Я с минуту постоял, отыскивая их глазами, но не видел ничего, кроме дорожки и фонарей. Уж и не знаю, почему я все время волновался из-за собак.

В конце концов, убить-то меня норовили люди.

Я неохотно ступил на участок мистера Гросса, обошел стороной и дорогу, и все фонари, и приблизился к дому с заднего фасада. Свет, лившийся из окон, помогал мне идти по газону – мягкому, как персидский ковер. Окна были слишком высоко, и я не мог в них заглянуть, поэтому видел только потолки комнат. Оно и к лучшему. Значит, и меня не будет видно, если кому-то придет в голову выглянуть в окно.

На задах дома я тихонько пересек мощенный камнем внутренний дворик, заставленный стальной мебелью. С этой стороны не было освещенных окон, и я шел во мраке, рикошетом отлетая от стальных стульев и столов, будто хитро закрученный бильярдный шар. Продвижение мое было отмечено стуком и скрежетом, поэтому, дойдя до какой-то двери, я просто прислонился к ней и несколько минут слушал благословенную тишину.

Но мне надо было пробраться внутрь. Переведя дух и собравшись с мыслями, я взялся за дверную ручку и обнаружил, что дверь не заперта. С трудом верилось в такую удачу.

Но это была вовсе не удача. Я открыл дверь, бесшумно вошел, и тут вспыхнуло штук сорок ламп.

Я был в маленькой столовой, заставленной секретерами и горками. Посреди громоздился крепкий английский стол. Окна в свинцовых рамах выходили во внутренний двор и, наверное, в сад. Комната была воплощением изысканной элегантности, как кабинет дяди Эла и, точно так же, как и там, единственным не вяжущимся с интерьером предметом были обитатели.

На сей раз это оказались Три Марионетки. Одна из них зажгла лампы – в основном хрустальную люстру над столом. Говоря «Три Марионетки», я, разумеется, имею в виду лишь их имитацию, но чертовски хорошую.

Моу в черной шоферской ливрее, держал в руке пистолет, нацеленный приблизительно в то место, где стоял я. Ларри, в униформе дворецкого, был вооружен бейсбольной битой, а Кэрли, облаченный в белый передник и поварской колпак, высившийся над черной физиономией, помахивал мясницким ножом. Все трое таращились на меня с испуганно-враждебным видом.

Менее всего я ожидал увидеть в доме мистера Гросса таких же любителей, как я сам. В каком-то смысле они были даже страшнее профессионалов. Вроде собак. Вряд ли с ними удастся договориться.

Я поднял руки над головой.

– Не стреляйте. Не бейте меня. Не режьте меня.

Из окна мне были видны аллея, изгородь, светофор на перекрестке. Где-то там в «паккарде» сидит Хло. Но машину я, разумеется, разглядеть не мог.

Марионетки схватили меня, как футболисты во время свалки, бегом потащили вверх по узкой лестнице – то ли черной, то ли служебной, не знаю, как они ее называли, – и подняли на второй этаж, где заперли в одной из спален в передней части дома. Ларри – дворецкий с бейсбольной битой обыскал меня и освободил от взятого у Тима пистолета. Увидев оружие, он пришел в ужас. Затем все трое, пятясь, вышли из комнаты, сталкиваясь друг с другом и глядя на меня круглыми глазами. Я услышал, как они совещаются за дверью.

Наконец было решено, что Ларри и повар Кэрли останутся в карауле, а шофер Моу сходит вниз и доложит мистеру Гроссу об улове.

Ну что ж, я был в доме Гросса, но не существовало никакой вероятности того, что в ближайшее время увижу самого мистера Гросса. А разве не за этим я сюда пришел?

Разумеется, за этим.

Тогда почему я озираюсь в поисках укрытия или пути к бегству? Я ведь не хочу бежать, верно?

По правде сказать, бежать я хотел. Желание это было жалким, безнадежным, но вполне определенным.

Комната, в которой я очутился, судя по всему, служила спальней для гостей. Кровать была высокой, широкой, вычурной и старой. Она стояла под балдахином и занимала почти все пространство На деревянной спинке были вырезаны цветы, гроздья винограда и прочая растительность. Туалетный столик покрывала такая же резьба, равно как и трюмо, и письменный стол, и прикроватные тумбочки. На стенах красовались картины, изображавшие охоту на лис, а на окнах были тяжелые портьеры.

Да, это была комната для гостей: все выдвижные ящики оказались пустыми.

Впрочем, у меня и не было причин думать, что я найду в одном из них Библию.

Тем не менее ее отсутствие удивило меня.

Поворот ключа в замке заставил меня вздрогнуть и в испуге проворно задвинуть ящик. Как будто это имело какое то значение! Вряд ли я рассердил бы мистера Гросса, шаря по пустым ящикам: довольно и того, что я вломился к нему в дом, не говоря уже о поступке, который он мне приписывал и за который хотел прикончить.

Я повернулся. В комнату разом ввалились все Три Марионетки. Они рассредоточились, и вошел мистер Гросс.

До сих пор я думал, что «Гросс» – это фамилия, но теперь понял это было описание внешности. Он выглядел как чудовище, покинувшее пещеру только потому, что сожрало последнюю рыбешку в своем подземном водоеме. Он был похож на большую белую губку, терзаемую тяжкими недугами. На создание, которое не в силах причинить вам зло, если вы покажете ему крест Господень.

На нечто громадное, белое, мягкое. Такую тварь можно обнаружить под помидорным листом в дождливый промозглый день.

Одет он был прекрасно, но совершенно несообразно облику. Лучше бы ему напялить рабочие штаны и грязную байковую рубаху. Черный костюм от дорогого портного, хрустящая белая сорочка, узкий темный галстук, сияющие черные ботинки, золотые запонки, широкая свадебная повязка на рукаве и громадные плоские часы на широченном золотом браслете – все это вместе усугубляло впечатление грузности, бледности и болезненности, контрастируя с теми деталями, которые торчали из ворота и рукавов, будто бугры.

На физиономии Гросса, словно изюмины на торте, выделялись ничего не выражающие глаза. Они смотрели на меня. Толстые губы вдруг шевельнулись, исторгнув надтреснутое сопрано, такое высокое и идиотски-истошное, что я невольно взглянул на Трех Марионеток, пытаясь угадать, кто же из них чревовещатель. Но оказалось, что этот голос исходит из глотки самого мистера Гросса.

– Что тебе тут надобно? Ты взломщик?

– Нет, сэр, мистер Гросс, – ответил я, стараясь смотреть прямо ему в глаза, дабы прослыть честным человеком, но это было совершенно невозможно.

Гросс выглядел отвратительно, и я, естественно, отвернулся.

Опять трескучий фальцет, каким кричат: «Тут-водятся-акулы!»

– Единственное, с чем я не могу смириться, – это с неумением. Как ты мог рассчитывать пробраться в дом, где полно народу?

– Я хотел встретиться с вами, мистер Гросс, – ответил я, глядя на все сразу, как Арти при каждой новой встрече с ним. Вид мистера Гросса резал глаз так же, как фальшивая нота пианино резала слух. Я еще не сказал, что он был лыс? Впрочем, это неважно, если голова выглядит так, будто ее сжали тисками.

Он поднял бледную пухлую руку и показал мне пистолет Тима.

– С этой штуковиной? – Ну что за дурацкий голосок? – Ты хотел видеть меня и принес с собой это?

– Только для самозащиты, – объяснил я.

– У меня мало времени, – ответил он. – Я болван в этом кону. Там три стола, и за ними сидят мои близкие друзья. А ты причиняешь мне неудобства.

– Извините, – сказал я.

– Если хочешь поговорить со мной…

– Геррр-берррт! – закричал кто-то снизу.

Его физиономия задергалась, на ней отразилась нерешительность. Потом он, похоже, что-то надумал.

– Покараульте, – велел он Трем Марионеткам, а мне сказал:

– Я вернусь.

Когда в следующий раз буду болваном.

Он ушел, а Трое Марионеток принялись следить за мной.

– Я не собираюсь бежать, – сказал я им. – Я хочу поговорить с мистером Гроссом.

Но не думаю, чтобы они мне поверили.

Пока они кучкой стояли у закрытой двери, я опять подошел к окну. Внизу ничего не изменилось. Я стоял и смотрел на улицу. Вдруг возле забора в конце дорожки промелькнула тень. Не успел я и глазом моргнуть, как она исчезла.

Трое Марионеток у меня за спиной обсуждали, кому из них отправиться за колодой карт. Наконец за ней отослали Ларри, дворецкого Я смотрел в окно, не отводя глаз. Неужели кто-то движется вдоль изгороди? Сказать наверняка было невозможно.

– Эй, ты, – произнес Моу, шофер.

Должно быть, он обращался ко мне. Я повернулся и ткнул себя в грудь.

– В бридж играешь? – спросил Моу.

– Немного, – ответил я. – И не очень хорошо.

– Ничего. Нам нужен четвертый.

– Ладно.

Но Ларри еще не принес карты. Я отвернулся и опять уставился в окно. На этот раз я ее увидел. Хло кралась по моим следам, приближаясь к дому через лужайку.

– Эй, ты, – позвал Моу, – иди, карты принесли.

* * *

Так уж получилось, что мы стали болванами одновременно. Когда вошел мистер Гросс, я сидел за столом сложа руки и смотрел, как мой партнер повар, которого звали вовсе не Кэрли, а Люк, – выходит, имея на руках пять червей. Я всегда считал себя самым скверным игроком в бридж, но теперь знал по крайней мере трех еще худших.

Я поднялся на ноги, и мистер Гросс сказал:

– Если ты хотел меня видеть, почему не позвонил у парадной двери?

Я сразу понял, что он возобновил разговор с того самого места, на котором нас прервали в прошлый раз. Что же прервет нас теперь? Может, грохот и вопли, свидетельствующие о том, что и Хло тоже попалась? С тех пор как я увидел ее в окно, прошло десять минут, но пока не донеслось ни единого звука.

Прежде я старался сосредоточиться на картах, а теперь заставил себя подумать о том, что же скажу мистеру Гроссу.

– Я боялся, что вы не станете разговаривать со мной. Это дело жизни и смерти.

– Жизни и смерти? – Он скривил губы, выказывая презрение к мелодраме.

Но как такая рожа может не выражать презрения к чему бы то ни было? А свадебная повязка на рукаве? Что же за страхолюдина ждет его там, внизу?

– Чьей жизни и смерти? Моей?

– Нет, моей.

– Твоей? Но ведь это ты явился сюда с пистолетом.

– Только чтобы защититься.

– Вместо того чтобы защищаться, лучше отрекомендуйся, – произнес он, и кривые губы растянулись в ухмылке, будто Гросс радовался собственной шутке.

Зубы его казались пористыми, как хлебный мякиш.

– Моя фамилия Пул, – сказал я. – Чарлз Роберт Пул. Ко мне пришли двое…

Но Гросс знал мое имя. Он отступил на шаг, глаза его расширились, и, не будь физиономия Гросса и так бела, будто рыбье брюхо, она, наверное, побледнела бы.

– Ты пришил Фермера!

– Нет! Нет! Не пришивал я его, мистер Гросс. Я хочу объяснить…

– И пришел сюда, чтобы пришить меня!

– Мистер Гросс…

– Черт! – воскликнул Люк. Наши с ним взятки только что испарились без следа.

– Какую цель ты преследуешь всеми этими убийствами? Думаешь, тебе удастся истребить всю организацию?

– Мистер Гросс, я никого не убивал. Честное слово.

– Геррр-берррт! – снова донеслось снизу.

На сей раз Гросс не обратил на крик никакого внимания.

– Кто же, коли не ты! – воскликнул он. – Кто еще станет убивать Фермера! Кто еще посмеет? Кому еще это нужно?

– А мне и не было нужно. Зачем бы я стал его убивать? Я его даже не знал.

Сидевший за столом Люк шумно тасовал карты. Вся троица смотрела на меня с плохо скрываемым нетерпением. Это присуще любой игре: худшие игроки всегда торопятся раздать по новой.

– Ты разнюхал, что именно он послал Траска и Слейда убить тебя. Дурак, ты думал, что спасешь свою жизнь, убив его.

– Нет, нет, я хотел только поговорить с ним. Я знал, что убивать мистера Агриколу бессмысленно, мистер Гросс. И тех двоих тоже.

– Траска и Слейда.

– Да, сэр, Траска и Слейда. За мной просто начал бы охотиться кто-то другой. И послал бы их кто-нибудь другой, я знал это.

Гросс нахмурился, и щеки его покрылись морщинами, которые, казалось, уже никогда не разгладятся. Он соглашался с моими словами, но я немного опередил события, уверовав в это. Гросс сказал:

– А убив меня, ты, стало быть, надеялся обеспечить себе безопасность?

– Нет, сэр, какая уж тут безопасность. Вся организация начала бы охоту за вашим убийцей.

Тут я попросту льстил ему. Гросс тотчас приосанился.

– Это весьма…

– Герберт! – донеслось на этот раз от дверей.

Мы оба повернули головы. Стоявшая там женщина наверняка имела не меньше шести футов трех дюймов росту, а сейчас к этому надо было прибавить еще и четыре дюйма каблуков. Голенастая блондинка лет под тридцать, похожая на статуэтку, с волшебным телом хористки с Копакабаны и прекрасным скандинавским ликом. Голубые как лед глаза, чуть впалые щеки, широкий рот, мягкие черты. Если вам становится тошно от созерцания уродства Гросса, то красота этой женщины оказывала точно такое же действие: ее было слишком много, излишне много для живого существа. Чтобы забраться с нею в постель, мужчина должен обладать непоколебимой уверенностью в себе. Или, возможно, грудой денег. Свадебная повязка, несомненно, была напялена в честь этой дамы.