Текст книги "Дом огней"

Джербер не стал строить фантастических предположений – зачем лишний раз растравлять себе душу. Хотя воспоминания нагнали на него тоску, он в принципе мог быть доволен собой и убрал айпад, ни на секунду не сомневаясь, что разоблачил воображаемого друга Эвы. Надо признаться, оставались кое-какие сомнения, но только потому, что исчезновение малыша его до сих пор глубоко затрагивало. Разум видит то, что хочет видеть, часто повторял синьор Б. И слышит тоже.

Если ты нам не веришь, он не будет с тобой говорить.

Фраза Эвы теперь обрела смысл.

Было чуть за полночь, и Пьетро Джербер ощущал приятную усталость. Завтра он найдет по возможности мягкий способ с помощью гипноза войти в психику девочки и поможет ей освободиться от обмана, который она сама создала и из которого не в силах выбраться. Он просто обязан ей помочь – ведь если все остальное придумано, синяк, который доктор заметил на ее запястье, настоящий. И раз Эва ради подкрепления собственной истории даже способна причинить себе боль, она в серьезной опасности.

Хорошая мысль пришла ему в голову – не возвращаться домой, а зайти сюда, в кабинет. Одного вечера хватило, чтобы расставить все по своим местам, истолковать с точки зрения здравого смысла и избавиться от глупых суеверий. Он устал, но поработал не зря. День выдался насыщенный, и теперь он хотел одного – вернуться к себе в квартиру и выспаться, вознаградив себя за бессонную ночь, которую провел накануне из-за письма Эвы. Тем временем по радио Эрик Сати сменил Мендельсона, зазвучали сладостные ноты «Гимнопедии № 1». Перед тем как погасить огонь в камине, Джербер решил дослушать эту вещь и налил вина еще на два пальца, чтобы вознаградить себя за отличную работу, проделанную этим вечером. Он это заслужил.

Поднося бокал к губам, он услышал свист.

И оцепенел. Первая мысль родилась невольно, нечто вроде безусловного рефлекса, связанного с воспоминаниями детства.

Восковой человечек ищет меня.

Такую несуразную мысль он тут же выкинул из головы, но спешно выключил приемник. Во внезапно наступившей тишине его беспокойство усилилось. Свист был коротким, но продлился достаточно, чтобы Джербер разволновался. И сделал то, что делают все, когда нечто необычное и, на первый взгляд, безобидное неожиданно вторгается в привычный ход вещей: прислушался, дожидаясь повторения. Но не дождался.

Поскольку свист мог доноситься только от входа в мансарду, Джербер, едва опомнившись, поставил бокал и выглянул в темный коридор. Он чувствовал себя дураком, но все же был уверен, что ему не послышалось. Набрался храбрости. До приемной было шагов десять, он прошел их вслепую, прислушиваясь к каждому постороннему звуку. Добравшись до цели, увидел, что все креслица пусты. Но комнату заливал неяркий лунный свет, проникавший через слуховое окно на лестнице.

Дверь в студию была неплотно прикрыта.

Не раздумывая, почему так вышло, Джербер вознамерился с силой захлопнуть ее, бросая вызов окружающей тьме.

Но что-то мешало.

Он опустил взгляд: на полу лежал какой-то предмет. Джербер наклонился, чтобы его подобрать. Когда разглядел, что это такое, все его построения обрушились. В лунном свете сверкала, словно в насмешку, его авторучка.

9

На следующий день Пьетро Джербер явился в имение Онельи Кателани с пакетом, перевязанным ленточкой.

К кофе синьора Ваннини подала песочный пирог с вишнями, который сама испекла. Одного ломтика не хватало: его домоправительница отнесла Эве на полдник.

– Я и витамины положила ей на тарелку, – сказала женщина. – Эта паршивка всегда находит способ не принимать их: надеюсь, на этот раз примет, иначе я ей покажу. – Ваннини размахивала руками, и браслет с дикобразами угрожающе звенел.

Перед тем как встретиться с девочкой, Джербер снова пообщался с Майей Сало, сидя за тем же дубовым столом на просторной кухне. В тот день девушка надела свитер с высоким воротом, подвязала рыжие волосы и немного подкрасила глаза. В другое время доктор спросил бы себя, не для него ли она старалась, но в тот день никак не получалось польстить своему самолюбию.

Они поболтали о том о сем: занятия в университете, диплом о Чимабуэ, разница в стиле жизни между Тосканой и Финляндией. Время от времени и синьора Ваннини вступала в разговор: жаловалась на троих своих сыновей, которые терпеть не могли ходить в школу.

В эти полчаса Джербер старался вести себя непринужденно, но думал совсем о другом. Твердил себе без конца, что ночью ничего не случилось. Что ручка, найденная на пороге центра, просто выпала из кармана плаща, когда он вынимал ключи, чтобы открыть дверь. Что свист, который предшествовал появлению ручки, был всего лишь звоном в ушах или радиопомехой во время передачи концерта классической музыки.

Неизвестно почему, хотя эти объяснения звучали убедительно, он не в силах был унять тревогу.

Перед тем как солнце начало клониться к горизонту, он распрощался с женщинами и, прихватив подарок, стал подниматься в комнату Эвы.

Хотелось понять, что происходит в этом доме. Единственный способ – сделать вид, что не происходит ничего.

Девочка сидела за секретером, перед включенным компьютером. На мониторе устаревшей модели Джербер узнал «Супер-Марио», одну из первых версий видеоигры.

– Привет, Эва, – поздоровался он, скинул плащ и повесил его на подлокотник кресла, где накануне как будто бы сидел воображаемый мальчик.

Эва, в том же темном платьице и красных бархатных тапках, была полностью поглощена игрой.

– Привет, – сказала она, не оборачиваясь.

– Я тоже в нее играл, когда был маленький, – проговорил Джербер, пытаясь пробудить в ней любопытство. – У меня даже здорово получалось, – добавил он. – Хочешь, потом попробуем загрузить последнюю версию?

– Интернет не работает, – сообщила Эва.

Неправда, мысленно возразил ей Джербер. Иначе откуда бы ты взяла сведения обо мне. Но психолога восхищало, как связно девочка вела свою роль, ни в чем себе не противореча.

До поры до времени, подумал он, будучи уверен, что рано или поздно ребенок запутается.

– Я тебе кое-что принес, – объявил он, показывая перевязанный ленточкой пакет.

Эва поставила игру на паузу и наконец посмотрела на доктора. У нее точно ледышки в глазах, подумал Джербер.

Маленькая пациентка встала из-за стола и подошла к нему. Взяла подарок обеими руками, осмотрела его и, даже не сказав спасибо, уселась на ковер, чтобы снять упаковку. Психолог наблюдал, как она вынимает из коробочки стеклянный шар.

– Нравится?

Девочка подняла выше сферу, наполненную водой, чтобы получше рассмотреть. Внутри был домик, а в окошках – маленькие зеркала, в которых отражался тот, кто заглядывал внутрь; если шар перевернуть, начинал идти снег.

– Знаешь, кто изобрел это чудо? – спросил Джербер, присаживаясь на корточки рядом с ней. – Его звали Эрвин Перци. Больше ста лет назад, в Вене, он хотел улучшить освещение в операционных больниц, и ему пришла в голову идея наполнить шар водой, смешанной с кусочками разных материалов, отражающих свет. Изобретение не сработало, но Перци заметил, что внутри сферы как будто идет снег. И он стал вкладывать туда маленькие пейзажи.

Эва слушала внимательно, однако Джербер не был уверен, что рассказ ее захватил. Другие пациенты восхищались, но на лице этой девочки нельзя было ничего прочесть.

Потом она встала с ковра и направилась к полке с мягкими игрушками. Поднялась на цыпочки и пристроила шар со снегом среди зверушек.

Вряд ли психолог подкупил ее этим подарком; оставалось надеяться, что хотя бы навел мосты.

– Теперь поиграем в игру, когда нужно спать? – спросила девочка.

– Именно, – подтвердил Джербер. Потом велел ей лечь на кровать под балдахином, лицом вверх.

Эва сделала, как он сказал. Положила голову на подушку, и волосы рассыпались золотистым ореолом.

– Я не устала, – предупредила она.

– Знаю, – ответил Джербер, складывая ей руки на груди. – Ты не просто… уснешь, – пояснил он. – Все будет совсем по-другому, вот увидишь. Ты станешь легкая-легкая, как перышко.

– Мне что-то приснится? – спросила девочка, наконец-то заинтересованная.

– Полагаю, да, – заверил он, сам на то уповая.

Потом Эва наморщила лоб.

– А страшно не будет?

– Я всегда буду рядом, не оставлю тебя одну, – пообещал доктор. – Теперь ты закроешь глаза и откроешь, когда я скажу, хорошо?

Девочка подчинилась.

– Теперь я хотел бы, чтобы ты дышала вместе со мной, – сказал Джербер и положил руку ей на грудь, чтобы задать ритм.

Когда ее дыхание выровнялось, гипнотизер отошел и снял с полки стеклянный шар. Повернул донышко, и зазвучала музыка.

Грустная мелодия: «Славянские танцы, опус 72, номер 2 в ми минор» Антонина Дворжака.

Джербер приготовился: вынул из карманов плаща черный блокнот и ручку, потом присел на кровать рядом с Эвой. Завод заканчивался, звуки замирали. Еще до того, как музыка стихла, Эва погрузилась в транс.

– Как тебя зовут?

– Эва, – ответила та совершенно спокойно.

– Сколько тебе лет?

– Десять.

– Что ты сегодня ела на полдник?

– Пирог с вишнями.

– Вкусный?

– Да, очень.

– Ты приняла витамины, которые синьора Ваннини положила тебе на тарелку?

– Они горькие, я их спустила в унитаз, – призналась девочка.

Предварительные вопросы нужны были Джерберу затем, чтобы проверить, искренне ли говорит пациент, и то, что Эва не солгала, было хорошим знаком. Он сделал запись в блокноте и продолжил:

– Это ты взяла коралловые бусы, помаду и теннисную туфлю Майи?

Эва ответила не сразу. Психолог пристально смотрел на нее, держа ручку наготове.

– Да.

Гипнотизер чуть было не вздохнул с облегчением: фарс, не только свидетелем, но и жертвой которого он стал, начинал трещать по швам. Но простого подтверждения было недостаточно.

– Зачем ты это сделала?

– Он сказал, чтобы я их стащила.

Такой ответ убил в Джербере зародившуюся было надежду. Похоже, в Эве действительно развилась вторая личность. Иначе она бы не проявилась под гипнозом. У психолога вновь укрепилось подозрение, что у девочки какая-то форма шизофрении. Но пока доктор решил эти ее слова проигнорировать.

– Откуда у тебя синяки на ногах и на руках?

Снова пауза.

– Он злится, когда я не хочу делать то, чего он просит.

Нанесение вреда себе – худшее из того, что творилось с Эвой: вторая личность уже стала доминирующей.

– Кто – он? – снова спросил психолог, ведь в их первую встречу этот вопрос остался без ответа.

На этот раз девочка как будто его и не слышала.

– Он говорит, что я – его единственная подруга.

– Чего он от тебя хочет? – подыграл Джербер, надеясь понять, что заставило Эву вызвать личность мальчика, который причиняет ей боль.

– Он ничего от меня не хочет, – ответила та. – Просто хочет, чтобы ему кто-нибудь поверил.

Если ты нам не веришь, он не будет с тобой говорить.

Именно это сказала Эва в прошлый раз.

– Поверил во что? – Психолог хотел посмотреть, как далеко зайдет пациентка.

На лице девочки появилась легкая гримаска. Эва склонила голову набок, будто вслушиваясь в чьи-то слова.

– Никто не знает, что он здесь, – сказала она наконец. – И он был один так долго, та-а-ак долго.

И снова Джербер заметил, что интервалы между фразами таинственного друга и словами, произносимыми Эвой, выдержаны идеально, будто она на самом деле слушает и передает его ответы. Гипнотизер решился.

– Я хотел бы спросить у него кое-что, но ты должна все передать слово в слово.

– Он говорит: хорошо, – сказала девочка. – О чем ты хочешь спросить?

– Пусть расскажет свою историю.

10

Я помню ветер. Ветер, вот что я помню. И солнце.

Помню, как ветер дует в открытое окошко. Воздух горячий, и мне это нравится. Как меня зовут, не помню, хватит об этом спрашивать.

Я уже не знаю как.

Все остальное тоже потихоньку уходит, нужно поторопиться и рассказать эту историю, пока она не исчезнет целиком. Не знаю, важные ли вещи я припоминаю. Иногда это просто вещи. Они маленькие, и я их ловлю на лету, пока они не унесутся прочь, как мошкара. Но я все равно расскажу о них.

Так вот… Ветер, который дует в открытое окошко, пахнет морем. А еще соснами, душицей, скошенной травой, бензином, кремом от солнца, пончиками, жареной рыбой. Вот бы высунуть голову наружу, как это делают собаки, но я знаю, что так нельзя, это опасно. И потом, мне немного не по себе. Я в шортах, и кожа прилипает к сиденью, тогда я подкладываю руки под вспотевшие ляжки, а ноги болтаются. Я в первый раз еду на переднем сиденье. Это неправильно, мне не хватает роста. Но может быть, я уже большой.

Ветер растрепал мне волосы. Они слишком отросли. Мама каждый день твердила, что нужно отправиться в парикмахерскую, прежде чем ехать на море, а потом стало поздно, и придется ходить так до сентября. Мама говорит, что могла бы и сама меня подстричь, но я ей не доверяю. Однажды она подстригла моего брата, он старше меня. Было похоже, как будто кто-то положил ему на голову дохлую кошку.

Машина синяя.

Так себе машина. Похожа на мусоросборник. Во-первых, жутко дымит. Приборная доска вся трясется, дребезжит так, что радио не слышно. Сейчас передают песню, которую часто ставят на пляже. Она веселая, под нее все танцуют.

…Ты как утро зо-о-олотое, ты как море го-о-олубое…

Папа часто поет ее маме, но всех слов не помнит, поэтому вставляет ля-ля-ля. От мамы пахнет марсельским мылом. От папы – кремом после бритья. От старшего брата воняет. От синьора, который ведет синюю машину, тоже плохо пахнет. Знаю, что так говорить нельзя, это невежливо. Но мне не нравятся его зубы. Такие желтые. И, я же говорю, от него воняет, табаком. Он курит сигарету за сигаретой. И не моется. На нем серая майка, вся в масляных пятнах. Широченная, а сам он – кожа да кости. Руки в волдырях. Наверное, комары искусали или слепни. То и дело он чешет голову. Ногти у него грязные.

Где, интересно, щенок, которого он хочет мне подарить.

Я думал, что где-то близко, можно пешком дойти. Поэтому согласился. Но когда он открыл дверцу машины, я просто не знал, что делать. Но наверное, нужно сказать, чтобы он отвез меня обратно, ведь друзья ждут меня, мы должны закончить игру.

Но потом представляю, как они удивятся, когда я вернусь со щенком. Уверен, папа разрешит его оставить. Он еще зимой обещал мне собаку. Но он все время занят на работе, и мы так и не съездили в питомник.

Мы подъезжаем к воротам, над ними – заржавевшая надпись. К-е-м-п-и-н-г. «Е» почти отвалилась, а «Г» висит вверх тормашками. Я не знаю, что такое «кемпинг». Синьор вылезает из синей машины, открывает ворота. Мы въезжаем внутрь на машине, он снова вылезает, чтобы закрыть ворота, потом опять садится за руль. Мы едем по дорожке, заросшей сорняками, они выше меня и царапают по стеклу.

– Где мы? – спрашиваю я: это не похоже на питомник.

Он не отвечает.

– Мы уже приехали?

– Сиди тихонько, ладно? – бурчит он, объезжая колдобины.

Мы паркуемся среди трейлеров без колес: они стоят на бетонных блоках. Из одного выходит синьора, у нее желтые волосы шипами, скрепленные заколкой с красным пластмассовым цветком. Она тоже очень худая, на ней длинная белая майка, довольно грязная. Под майкой только розовые трусы. Босая, на спине и на шее сплошные татуировки. Она что-то говорит и курит сигарету.

– Это еще что за сопляк?

Синьора с татуировками говорит обо мне, хотя на меня не смотрит и очень сердится на синьора с волдырями от комариных укусов на руках.

– Уймись, – говорит тот, выходя из синей машины. А я остаюсь на месте и наблюдаю за ними в зеркало заднего вида.

– Что это – одна из твоих гениальных идей? – нападает женщина, показывает на меня пальцем и, будто дракон, извергает изо рта клубы дыма.

– Сбавь обороты, я сейчас тебе все объясню.

Наверное, синьора не хочет отдавать щенка. Я ее понимаю, я бы тоже не захотел на ее месте.

Мне сказали ждать в трейлере, в спальне, которая похожа на коробку. Там галактический бардак, как говорит папа, когда входит в мою комнату или в комнату брата. Все вверх дном. Простыни и подушки раскиданы, будто ими дрались. На полу полно мусора. Окурки, банки из-под пива сплющены или катаются по заляпанному ковру. Рядом с дырявым носком – резинка вроде той, какие крепят на рогатках, шприц с иглой, гнутая ложка, зажигалка и кусок обгорелой оловянной фольги.

Озираясь, я слышу, как синьор и синьора продолжают ссориться. Голоса слышно и внутри трейлера, но они звучат смешно, так бывает, когда говоришь в стеклянную банку. На самом деле скандалит она, а он пытается ей что-то объяснить. Похоже на бабушку с дедушкой. Вот только эти двое все время говорят плохие слова. Думаю, синьора с татуировками и синьор с волдырями – муж и жена. Хотя отсюда мне их не видно, я пытаюсь понять, почему они ссорятся.

– Ты объяснишь наконец, что втемяшилось в твою тупую башку?

– Я ездил на машине, искал, чем поживиться, что толкнуть за пару монет… Думал так: день воскресный, жаркий, все на море или дрыхнут, можно залезть в какой-нибудь дом, и никто не заметит… Случайно заехал туда, где виллы с бассейнами, и решил: вот где живут богачи. Проезжал мимо домов, смотрел, что в садах делается, но, кроме купальников, полотенец да каких-то газонокосилок, ничего такого, ради чего стоило бы рисковать. И потом, как-то не подумал, что многие из проклятых жлобов держат сторожевых собак… Уже хотел отступиться, как вдруг из-за куста выходит этот малец.

– Растолкуй-ка мне, пожалуйста: ты что, мальца хотел стащить и потом толкнуть?

– Я сказал себе: повожу его немного в машине, куплю мороженое. Тем временем родители задергаются, станут его искать, а я к вечеру привезу его домой в целости и сохранности, и в знак благодарности мне что-нибудь да перепадет.

Не покупал он мне никакого мороженого, подумал я. А синьора с татуировками еще больше взбесилась:

– Дерьмовый план, тебе не кажется?

– Я все продумал: расскажу его родичам, что малец потерялся, а я ему помог. – Это он старался ее утихомирить.

– И ты не учел, что маленький говнюк расскажет, как было дело?

Тот умолк. Видно, и правда не учел.

– И как тебе пришло в голову привезти его сюда?

– Бензин кончался, – слышу я; он говорит тоненьким голоском, точно как мой брат, когда набедокурит. Наверно, еще и смотрит себе под ноги.

– Живо отвези его обратно, пока они там не забили тревогу и не вызвали полицию!

– Лучше сначала сам съезжу посмотрю, чтобы меня не застукали с сопляком в машине.

На этот раз синьора с татуировками согласилась:

– Поезжай давай, да поскорее.

– Ладно, только ширнусь сначала, не то начнутся вертолеты…

Эй, я хочу собаку: вертолет у меня и так есть!

Чуть позже я выглядываю в круглое окошко и вижу, как они делят между собой шприц с каким-то лекарством. По мне, так у них диабет, как у бабушки. Ложатся на пол, закрывают глаза, улыбаются. Такие счастливые.

Потом синьор с волдырями уходит. Со мной остается только синьора с татуировками. Я прошу у нее стакан воды, мне ужасно хочется пить, и она наливает из пластиковой канистры, потом велит лежать тихо-тихо на скамеечке, которая стоит в этой вроде бы как гостиной, там же и кухня, и туалет. Сама ложится на кровать, утыкается носом в подушку и начинает храпеть.

Не знаю почему, но они так и не спросили, как меня зовут. И я их имен не знаю. Знаю только, что синьор с волдырями от комариных укусов на руках болеет за «Фьорентину», как и я. Это первое, что он сказал, когда мы встретились. Я начинаю думать, что насчет щенка меня надули. Наверное, мне нужно вернуться домой. Но пока что мне просто скучно. Нечем заняться, в трейлере без колес даже телевизора нет.

Сам того не заметив, я тоже засыпаю на жесткой скамейке.

Когда я просыпаюсь, уже темно. Сперва не понимаю, где я. Меня разбудил шум мотора. Наверное, муж вернулся, а жена вышла ему навстречу. Я взбираюсь на скамейку, становлюсь на колени и выглядываю в окошко, наблюдаю за ними в просветы между планками жалюзи.

– Ты была права: всюду полно полицейских, – говорит синьор с волдырями. Он явно озабочен.

– Вот дерьмо! – ругается она. – Говорила тебе не влипать в неприятности!

– Пошло оно все в жопу! – Он дает пинка синей машине – она и так куча хлама.

– Влипли по самое не могу… – Синьора с татуировками закуривает.

Синьор с волдырями ходит взад и вперед, чешет голову и всхлипывает, как маленький.

– И что нам теперь делать?

Синьора встает у него на пути, обхватывает руками его лицо, заставляет смотреть ей в глаза.

– Я скажу тебе, что делать: соплячок останется здесь.

Муж пыхтит, поднимает глаза к небу.

– Хорошо, а дальше что?

Жена отвечает не сразу.

– Дальше будет видно… – наконец произносит она совершенно спокойно.

Я не могу здесь оставаться, думаю я. У меня ведь и пижамы нет.

– Что ты имеешь в виду?

Синьора с татуировками ухмыляется.

– Что идея попросить денег была не такой уж плохой… Подождем несколько дней, посмотрим, как повернется дело, и, может быть, позвоним…

Синьор с волдырями успокаивается, но не до конца.

– А если станут искать его здесь?

Синьора с татуировками снова пристально на него смотрит.

– А кто тебе сказал, что его найдут?

Авторучка Джербера застыла над страницей черного блокнота в ожидании продолжения. Рассказ Эвы внезапно прервался.

– И что случилось потом? – подстегнул ее доктор.

Дыхание пациентки стало учащенным. Она что-то пробормотала с досадой в голосе.

– Сегодня больше не хочу говорить, я устал, – проговорила она, продолжая играть роль мальчика.

Гипнотизер решил, что и в самом деле для первого сеанса достаточно. Вложил ручку в блокнот для записей, встал с кровати под балдахином и вернулся к полке, где стоял хрустальный шар, который он подарил Эве. Снова завел музыку: крохотный домик с зеркальными стеклами ожил вместе с мелодией Дворжака.

– Когда музыка закончится, ты откроешь глаза.

Он стоял и смотрел, как девочка выходит из состояния транса. Одновременно обдумывал услышанное.

Откуда она выкопала эту историю? Где-то прочла, несомненно. Или смотрела какой-то фильм, и ее богатая фантазия переработала сюжет. Надо проверить.

Появились другие точки соприкосновения с событиями, касавшимися Дзено Дзанусси. Летний воскресный день. Скопление вилл, напоминающее Порто-Эрколе. Неоконченная игра. Старший брат. Младший болеет за «Фьорентину».

Как меня зовут, не помню, хватит об этом спрашивать. Я уже не знаю как.

Вполне вероятно, что его маленького дружка заманили, пообещав, например, щенка, и он попал в руки безмозглого наркомана.

Вот почему история воображаемого друга Эвы казалась Джерберу ужасающе реальной.

Ряд самых обыкновенных событий, которые превращаются в темные факты полицейской хроники. Такие дела десятилетиями остаются нераскрытыми. Хотя истина зачастую гораздо банальнее, чем можно вообразить.

Мужчина с волдырями от комариных укусов. Женщина с татуировками.

Синьор Б. всегда говорил, что следует больше бояться дураков, чем монстров, ибо дураки сами не знают, насколько они опасны.

Музыка смолкла, и Эва распахнула глаза.

– Я вернулась, – провозгласила она, словно проделала долгий путь.

Джербер положил ей руку на плечо, поскольку девочка сразу хотела встать.

– Погоди, не сейчас, – остановил он ее. – Помнишь, где ты была?

Девочка на минуту задумалась.

– В кемпинге, – ответила она и умолкла.

– Хорошо; ты молодчина, – похвалил доктор и налил воды из кувшина, стоявшего на тумбочке. Помог ей сесть и протянул стакан.

– Спасибо, мне было очень жарко и страшно хотелось пить, – заявила девочка, осушив стакан.

– Я вернусь завтра, и мы еще раз сыграем в эту игру, согласна?

Задавая вопрос, Джербер надеялся, что Эва не заметит, насколько он взволнован. В действительности ему меньше всего хотелось возвращаться.

Эва хотела было ответить, но вдруг уставилась на что-то за спиной доктора, и он это заметил. Снова смотрит на кресло с подлокотниками рядом с белым шкафом, подумал он.

– Он говорит, было здорово поболтать с тобой, доктор Джербер. И если хочешь, завтра мы продолжим.

– Конечно, – заверил психолог, заодно забирая плащ и засовывая в карман черный блокнот и авторучку.

– Ты нашел свою красивую ручку, – удивилась девочка.

Джербер обернулся. Эва не сводила с него своих неподвижных глаз.

– Откуда ты знаешь, что я ее потерял?

Девочка не ответила.