Текст книги "Безразличные матери. Исцеление от ран родительской нелюбви"

Излишне вмешивающиеся матери воспринимают естественный и нужный процесс разделения как потерю и предательство и каждый раз стараются притянуть вас обратно, как только вы пытаетесь повзрослеть, отдалиться или уйти.

Такие вынужденные изменения, как переезд дочери из дома в общежитие колледжа, часто вызывают у матерей проявления синдрома пустого гнезда (родительской депрессии. – Примеч. пер.). Когда Триш окончила школу (впрочем, и задолго до этого), у Дженис было много возможностей улучшить собственную жизнь. Она могла вернуться на курсы, поехать в отпуск или пойти на консультации брачного психолога для себя и своего мужа. Ничто ее не сдерживало. Но к этому моменту она так привыкла ради заполнения собственной пустоты обращаться к дочери, что продолжила вкладывать в нее свою энергию.

Триш: «Мне было неловко, когда я уезжала в колледж. Мое решение учиться в другом штате стало для нее проблемой государственного значения. Этот конфликт помогло прекратить лишь то обстоятельство, что ее сестра жила в том же городе, где находился колледж, и мама могла использовать свои визиты к сестре как предлог, чтобы контролировать меня. У мамы была раздражающая привычка “заглядывать” ко мне и звонить в любое время дня и ночи. Бывало, я приходила поздно, а телефон звонил. Это всегда была она, интересовалась подробностями моего последнего свидания. Слава богу, тогда не было мобильных телефонов. Сейчас, особенно когда родился ребенок, она не отрывается от телефона: постоянно звонит, пишет сообщения, предлагает пообщаться по скайпу. Плохо так говорить, но у меня такое чувство, что она всегда рядом и следит за мной. Мама – как навигатор: всегда знает, где я нахожусь».

Такие матери, как у Триш, могут постоянно повторять: «Я так рада, что мы сделали это вместе» и «Я так рада, что смогла составить тебе компанию», но они редко спрашивают, желанна ли их компания. Они оформляют собственную эмоциональную зависимость и ограниченный мир, придуманный только для вас двоих, как «особенный подарок», о котором другие дочери должны только мечтать. И дочки таких матерей усваивают, в чем состоит их задача: в том, чтобы делать мать счастливее, постоянно находясь с ней рядом и относясь к ней как к центру своей жизни.

Стейси: поймана на ниточки, привязанные к маминым подаркам

Как бы ни было тяжело под таким давлением, иногда вмешательство кажется проявлением любви – по крайней мере, какое-то время. Внезапно, когда вам больше всего это требуется, излишне вмешивающаяся мать может предложить деньги, помощь или опыт, что может показаться манной небесной.

Но всегда есть подвох.

Ее подарки, иногда очень щедрые, неизбежно вызывают не только чувство обязательства перед ней, но и зависимость от нее, что может оказать негативное влияние. Препятствуя вашей самостоятельности, она делает себя незаменимой. Это может стать предлогом, чтобы вмешаться в вашу жизнь и взять все в свои руки, иногда в буквальном смысле.

Стейси, спортивная тридцатисемилетняя женщина, недавно вышедшая замуж за владельца небольшой строительной компании и работающая у него, чтобы помочь выйти из затруднительного положения, пришла ко мне, потому что муж поставил ей ультиматум насчет постоянного вторжения ее матери Бэверли в их жизнь. Стейси не понимала, чем он недоволен, ведь ее мать всегда помогала им. Их строительный бизнес был в плачевном состоянии, а им нужна была стабильность. Ситуацию усугубляло наличие двух детей – восьмилетнего сына Стейси и шестилетней дочери от предыдущего брака Брента. Меньше всего супругам нужны были трения.

Стейси: «По сути, муж сказал мне, что я должна выбрать между ним и мамой: он не ожидал, что женится сразу на двух женщинах. Он сказал, что очень любит меня и не хочет разрушать брак, но она сводила его с ума, и он не мог выносить, как в ее присутствии я становилась кроткой и почти невидимой. Он и сам терпеть не может, когда злится и раздражается. Я люблю их обоих, но нахожусь будто между молотом и наковальней».

Я попросила Стейси рассказать, как до этого дошло.

Стейси: «Наверное, решающим фактором стало то, что мама купила дом по соседству с собственным. Она в то время много зарабатывала риелтором и предложила сдавать его нам по сниженной цене. Мы тогда только начали жить вместе, и было тяжело, так как доходов от компании Брента и моего заработка еле хватало на оплату счетов. А тут мама покупает такой красивый дом, и мы можем снимать его за копейки. Я подумала: “Отлично!” Дальше – больше, она говорит: “Я могу помочь с готовкой и быть дома с детьми, когда они возвращаются из школы. Это сэкономит вам кучу денег”. В тот момент это казалось отличной идеей. Кроме того, она будет меньше чувствовать себя одинокой, если мы поселимся рядом. Они с папой окончательно расстались, а мои братья давно переехали в другие штаты, так что мы с Брентом и детьми были всем, что осталось от семьи. Было видно, что она места себе не находит после выхода на пенсию. Казалось, все выиграют от этого: она будет счастлива, а мы получим передышку, которая была нам так нужна. Брент был против того, чтобы мы жили по соседству, но я умоляла его, и он в конце концов согласился».

Несмотря на то что сожительство двух поколений редко заканчивается благополучно, в данном случае это могло принести положительные результаты, по крайней мере временно, если бы Бэверли уважала личное пространство и желание молодоженов побыть наедине. Но она сделала все наоборот.

Стейси: «Она находится у нас постоянно. Мы стараемся быть вежливыми, потому что она много помогает, но сейчас мы как три мушкетера. Если мы отправляемся куда-нибудь поужинать и не зовем ее, то она может часами не разговаривать с нами. Мы дали ей ключ от дома, чтобы она смогла войти, пока мы на работе, но она заходит в любое время дня и ночи. Я вся сжимаюсь, когда слышу: “Приве-е-ет! Кто-нибудь дома? Сегодня покажут отличный фильм, и я хочу посмотреть его с вами…” К себе она возвращается только поздним вечером. К этому времени мы так устаем, что просто ложимся спать. Мы женаты меньше двух лет, а наша сексуальная жизнь уже ни к черту».

Стейси наконец начала понимать, что низкая арендная плата и помощь с готовкой и детьми выходят ей боком. Бэверли практически переселилась к ним, и брак Стейси и Брента находился на грани развала.

Как все излишне вмешивающиеся матери, Бэверли вела себя так, будто у Стейси не было собственных эмоциональных потребностей. Став жизненно необходимой для дочери, как она поступала и раньше, она поселилась у той в гостиной и влезла в ее брак. Бэверли могла говорить и себе, и дочери, что она лишь по-матерински заботится и помогает молодой семье в трудные времена. Помощь была настоящей, но для матери и дочери это также служило логичным объяснением необходимости постоянных контактов. Чем больше Стейси была «обязана» матери, тем больше она винила себя за естественное право взрослого на самостоятельную жизнь. А Бэверли, наоборот, считала своим долгом взять руководство над жизнью дочери.

История стара как мир. Бэверли и Стейси уже давно были связаны крепкими нитями зависимости.

Стейси: «Со мной всегда были проблемы в детстве. Я плохо училась в школе класса до шестого, когда мы узнали, что у меня легкая форма нарушения обучаемости. Мама думала, что я ленивая, и старалась мотивировать меня или найти новые вспомогательные методики. Можно сказать, я была ее проектом. Она многое за меня делала, иногда даже мои домашние задания. Она оказывала огромную поддержку, но всегда относилась ко мне так, будто я совсем ничего не могу сделать сама, хотя, к примеру, спорт у меня шел хорошо. Она была слишком сосредоточена на том, чего я делать не могу, и на том, чтобы меня исправить. Я знаю, это было необходимо, и благодарна маме за то, что она была рядом, но у меня возникало ощущение, что без нее мне не справиться. “Ты действительно хочешь в театральный кружок? Тебе придется читать сценарии”. Я чувствовала себя так глупо! Наконец один из моих учителей предложил мне пройти тест, и так мы узнали, что у меня дислексия (неспособность к чтению. – Примеч. пер.). Это было огромным облегчением. Мне дали репетиторов, перевели на специальную программу обучения, и это помогло. Поскольку чтение вызывало трудности, мама продолжала относиться ко мне так, будто я не могу ничего сделать самостоятельно. Она настолько сильно меня опекала, что я бы не удивилась, если бы она пошла гулять со мной и моими друзьями и читала бы мне меню, чтобы заказать пиццу».

Матери нелегко смотреть, как ее ребенок сталкивается с препятствиями, и абсолютно естественно, что она приходит на выручку и делает все возможное, чтобы помочь. Но в здоровых отношениях главная цель всегда – независимость. А из-за всей этой материнской помощи Стейси выросла с чувством собственной несостоятельности, всегда акцентируясь на слабостях, а не на поиске способов развития своих сильных сторон.

Привитое дочери чувство «я не справлюсь сама» сдерживает ее и создает огромный пробел в уверенности, который вмешивающаяся мать спешит заполнить. Порой даже не осознавая этого, мать может получать такое удовлетворение от чувства гордости и своих полномочий, возникающих при «спасении» дочери, что она упускает из виду, что ребенок – живой человек. Как заметила Стейси, она стала проектом для матери, птичкой со сломанным крылом, которую всегда придется носить на руках. Чем больше они обе продолжали развивать свои отношения подобным образом, тем меньше шансов было у Стейси построить полноценную самостоятельную жизнь.

Для Стейси мало что изменилось, когда она окончила школу. Мать убедила ее жить дома, посещая занятия в местном колледже, и подсуетилась с работой в своем агентстве недвижимости, когда Стейси провалила первый семестр и решила бросить учебу. Она держала свою дочь под защитным колпаком, не позволяя ей совершать собственные ошибки. А Стейси так и не научилась проявлять упорство, бороться с трудностями и подниматься после падения.

Стейси: «Когда я устала от работы с мамой, наконец настал мой час. Меня совсем не интересовала недвижимость, и поездки по городу на просмотры объектов для продажи не были пределом моих мечтаний. Я устроилась в спортивный зал и стала работать персональным тренером, что всегда хотела попробовать. Там я познакомилась с парнем, одним из клиентов, и если коротко, то мы вскоре поженились. Я думала, что наконец заживу по-своему, и была очень счастлива по этому поводу. У нас было много общего, и нам было хорошо какое-то время. Но родился Тайлер, и у нас появились проблемы. Все началось с того, что я сказала мужу, что он мало занимается домом. Он воспринимал меня как должное и все чаще стал выходить из себя. По глупости я поговорила об этом с мамой. Конечно, она была на моей стороне, и чем больше я с ней говорила, тем меньше понимала позицию Марка. А мама все повторяла: “Просто возвращайся домой. Ты не обязана это терпеть”. В результате пузырь лопнул, и кончилось тем, что я дважды забирала ребенка и переезжала к матери. Она говорила, что мы можем оставаться сколько захотим, и помогала деньгами. Второй раз Марк был в ярости и сказал, что мы с мамой его достали. После этого мы так и не наладили отношения».

Когда брак развалился, Бэверли вернула дочь под свое крылышко. У Стейси была черная полоса в жизни, но недавно она сообщила мне, что смогла преодолеть этот кризис. Брент, ее второй муж, понравился матери, и Стейси вздохнула с облегчением, когда та пришла на выручку с домом.

Но надежды не оправдались. Хотя бы потому, что Брент чувствовал себя третьим лишним в этом взаимозависимом танго матери и дочери. А Стейси, столкнувшаяся с реальностью собственного желания угодить обоим самым главным взрослым людям ее жизни, застыла в нерешительности, что обычно и случается с дочерьми излишне вмешивающихся матерей. От кого она готова отвернуться: от матери или от мужа? Молодая женщина чувствовала, как ее разрывают на части, перетягивая в разные стороны, как канат, и борьба идет не на жизнь, а на смерть.

Стейси: «Теперь, будучи уже взрослой, я понимаю, что большая часть моих главных решений в жизни основывалась на том, чтобы угодить матери, сделать ее счастливой. Я также осознала, что иногда ставила мать прежде мужа – это ненормально! Так получилось с первым браком, и сейчас на краю пропасти второй».

Я заверила Стейси, что помогу ей отойти от края, но сначала она должна захотеть стать состоявшейся и отстаивающей свои права женщиной. Как многие дочери, опутанные своими матерями, она застряла в состоянии «наполовину ребенок, наполовину женщина».

Лорен: учимся принимать неприемлемое

Лорен, недавно разведенная сорокашестилетняя женщина, воспитывающая двух девочек-подростков и работающая брокером, пришла ко мне, так как тяжело переживала развод, все сложности жизни матери-одиночки и стресс на работе. Однако вскоре она обнаружила, что стресс идет из другого источника: по давней традиции ее мать игнорировала планы и личную жизнь дочери.

Лорен: «В течение недели меня часто одолевает тревожное состояние, а к выходным оно усиливается. По субботам я обычно занимаюсь с детьми и вечером иду на свидание или встречаюсь с подругами. А вот в воскресенье… У нас с мамой есть одна традиция, существующая с давних времен, еще когда я была в браке. Мы вместе обедаем, а потом она остается до ужина. Мой отец умер от рака около восьми месяцев назад, а она так ничего и не поменяла в жизни. Она говорит, что живет только для меня и моих девочек. Она “как штык” приходит ровно в полдень. От одной мысли о приближающихся выходных меня начинает трясти. Тревожность наполняет меня уже в субботу утром, так что ее визиты портят мне все выходные. Она будто высасывает весь воздух из комнаты своей потребностью в психологической поддержке».

Я попросила Лорен привести пример.

Лорен: «Это случилось в прошлое воскресенье. Мама, конечно, уже пришла. Я являюсь членом общества, которое собирает средства для филармонии Лос-Анджелеса, и меня пригласили на совершенно потрясающее мероприятие, которое должно было там состояться. Я готовила на кухне, а мама как обычно шныряла по комнате и, конечно, увидела приглашение на моем столе. Я планировала пойти одна, потому что была уверена, что увижу там интересных мужчин, но поняла, что все пропало, когда она вошла в кухню, размахивая пригласительным билетом».

Сьюзан: «Минутку. Почему она рылась в твоих вещах?»

Лорен: «О, она это делала с самого моего детства. Полагаю, я привыкла к этому».

Лорен добавила, что ее мать всегда настаивала на том, чтобы между ними не было «секретов». В общем и целом это означало отсутствие личного пространства.

Лорен: «Не знаю, почему она так себя вела, но я часто слышала от нее: “Никаких секретов!”. Я не раздумывала об этом особо, когда была маленькой. Но поняла, насколько для меня это важно, когда в четвертом классе у меня появилась моя первая лучшая подруга Анна. Мы практически жили друг у друга, и однажды мы болтали о глупостях и хихикали, потому что ей прислал записку мальчик, который ей нравился, и я закрыла дверь. Через несколько минут мама распахнула дверь и громким неестественным голосом, как у воспитателя в садике, сказала: “Не закрывай дверь, спасибо большое!” Она зашла и стала рыться в пластинках, которые мы слушали, и в играх, в которые мы играли. А потом села на кровать и притворилась, что хочет присоединиться к нашей беседе. В конце концов я сказала, что мы поедем кататься на велосипедах, только чтобы удрать из дома. Мы с Анной посмеялись над этим, но она стала реже приходить. Я почувствовала себя такой маленькой с этим “не закрывай дверь”. В этом вся моя мама… Ее раздражало, когда я в детстве шла в ванную и не оставляла щелку, чтобы она могла “со мной разговаривать”».

Границы между Лорен и ее матерью размывались не один год, и я сказала Лорен, что одним из первых ее заданий будет «отвыкнуть» от того, чтобы позволять матери, совавшей нос в жизнь дочери без приглашения и смущения, читать себя как открытую книгу. Лорен заявила, что в тот вечер, найдя приглашение в филармонию, ее родительница ни секунды не сомневалась, как надо действовать.

Лорен: «Она говорит: “Отличный будет вечер. С тех пор как умер твой отец, меня больше не приглашают на такие интересные мероприятия. Ты знаешь, как я люблю быть в культурном обществе… Прошу, не лишай меня удовольствия”. А потом продолжает: “Разве не замечательно будет пойти вместе?… Знаешь, дорогая, только мы, девочки”. Она приобняла меня и сказала: “Я так счастлива, что у меня есть ты”.

Она поймала меня врасплох, а я, глупая, сказала ей правду, что собиралась идти одна. Надо было сказать, что иду с кавалером, но мне трудно ей лгать… К тому времени меня уже заело чувство вины, и я не могла ей отказать, да и никогда не могла… Я взяла ее с собой, и вечер прошел паршиво. Она ни на шаг меня не отпускала. Ей только поводка не хватало. Я чувствовала, как она душит и манипулирует. У меня нет собственной жизни. Каждая частичка меня просит свободы, но я просто не могу сопротивляться. Что со мной не так, Сьюзан?»

Я сказала Лорен, что с ней лично все в порядке, но вот ее отношения с матерью во многом неправильны. Она позволила матери поглотить свою жизнь и сейчас должна была учиться отказывать ей.

Используя «близость» в качестве карт-бланша, вмешивающаяся мать распоряжается вашим пространством и временем. Она может прятаться за пустыми словами о неприкосновенности личной жизни, но сама же будет их нарушать. Она воспринимает себя вашей «лучшей подругой», поэтому полагает, что имеет право читать документы на вашем столе, просматривать ваш гардероб, приходить на ваши вечеринки, напрашиваться с вами в бар и даже заходить к вам без предупреждения.

Ее вмешательство может быть еще масштабнее, если она вдова или разведена и, соответственно, страдает от печали, огорчения, злости, унижения или отвергнутости. Она ждет, что именно вы скрасите ее одиночество и компенсируете пробелы в общении, фактически заменив мужа.

Она изобретает собственный язык любви, переплетая свою жизнь с вашей. И это не просто слова. Приглядевшись к тому, какая модель поведения скрывается под ее фразами «Я люблю тебя», «Мы так близки» и «Ты – моя лучшая подруга», вы обнаружите целый список условий, ограничений и правил, не имеющих отношения к любви, но подразумевающих стирание вашей отдельной личности.

Для поглощающей матери любовь значит:

• Ты – мое все, поэтому отвечаешь за мое счастье.

• Ты не можешь жить без меня, я не могу жить без тебя.

• Ты не имеешь права исключать меня из своей жизни.

• Тебе непозволительно иметь секреты от меня.

• Ты никогда не должна любить кого-то больше меня.

• Если ты не хочешь того, что хочу я, ты меня не любишь.

• «Нет» значит «Ты меня не любишь».

По большей части ее любовь наполнена отчаянием, навязчивостью и запретами. Именно такую любовь вы знаете и ожидаете. Вы усваиваете, что любовь нужно заслужить, давая людям, что они хотят, нравится вам это или нет, и забываете о собственных желаниях и потребностях вместо того, чтобы понимать: любовь – это непринужденный обмен поддержкой, поощрением, благожелательным отношением, симпатией и возможностью свободно дышать.

Излишне вмешивающаяся мать редко позволяет отношениям с дочерью выходить за пределы правил, которые диктует она. Для нее очень важно, чтобы ваши роли не менялись и вы не переросли свою готовность принимать полное поглощение матерью. Она изо всех сил держится за традиции, укрепляющие ее положение матери и ее власть над вашей жизнью, а «сохранение порядка вещей таким, каков он был всегда» дает ей чувство спокойствия, комфорта и собственной значимости.

Традиции сами по себе, безусловно, не несут вреда. Повторяющееся поведение дает приятное ощущение чего-то знакомого и близкого. Например, обычай готовить индейку на День благодарения, регулярно ходить в церковь или планировать семейные посиделки по важным событиям – все это доставляет много радости, когда делается по собственному желанию. Однако если подобными вещами заниматься механически, руководствуясь чувством вины, то жизнь начинает казаться тюрьмой.

Лорен: «Каждый вечер мне нужно отметиться у мамы и отчитаться за день. Она всегда расстраивается и обижается, если я пропускаю хоть один вечер, потому что занята, и мне проще позвонить, чем потом долго объяснять, почему я этого не сделала. Это обязанность, от которой нельзя отлынивать… Я обещала себе, что выскажу ей все и начну ставить рамки, но почему-то пальцы сами нажимают на телефоне кнопку вызова каждый вечер, и я возвращаюсь в старую колею».

Почти невозможно отказать тому, с кем вы связаны такими традициями, а связь укреплена не только нормальной любовью, но и страхом, обязанностью и виной. Эта дьявольская комбинация – обычное дело для вмешивающейся матери, и от дочерей часто можно услышать такие фразы, как «Меня гложет чувство вины, если не сделаю то, что она хочет» или «Это обязанность, от которой нельзя отлынивать».

Если верить, что смысл любви в том, чтобы делать другого человека счастливым любой ценой, то любить – значит отказать себе в праве на собственные желания. Следуя этому курсу в ваших отношениях, вы активируете страх, обязанность и вину. Страх, что вы потеряете любовь и расположение вашей матери. Чувство, что вы обязаны делать все, чтобы она была счастлива, потому что такова роль дочери. Вина в том, что каким-либо своим поступком вы можете задеть ее чувства или обидеть ее, в том, что выражаете собственные настоящие чувства, в том, что выражали недовольство и сопротивлялись давлению.

Эта гремучая смесь – истинный суперклей, удерживающий дочерей рядом с их поглощающими матерями.