Текст книги "Приключения Джонни на рубеже огней"

Drost
Приключения Джонни на рубеже огней

© Drost, текст, 2020

© Дьяченко А. А., иллюстрации, 2020

© Издательство «Союз писателей», оформление, 2020

© ИП Суховейко Д. А., издание, 2020

Приключения Джонни на рубеже огней

 
Земля – под мутной пеленой…
Не зная, где конец напасти,
Идём мы скользкою тропой,
Чтоб разорвать кольцо на части.
 

Каждый шаг за шагом – как мазок по бумаге. Сверкая, блестя или затухая, они то нежили, как алые губы, то терзали, вонзаясь, как лезвие ножа, то терялись в бесцветных, сумрачных днях и числах, проявляясь иногда яркой вспышкой во чреве ночей и уносясь вдаль, лишь оставаясь в памяти на прощание.

Как билось – так и жилось: являлось, вилось, смеялось, кружилось, любилось или же – наоборот: грустилось, мучилось, не жилось, не смеялось, не любилось.

Каждый шаг за шагом – это путь по большому счёту – счастливому, золотому или же дорога в никуда – к голому болоту, без счёта и без роста?

Шёл Джонни и не знал ответа на этот вопрос, как не знал и того, что с ним случится.

Джонни помнил своё милое, беззаботное детство, когда он гулял, резвился, как нежный распустившийся цветок, плыл белым облаком и рисовал многообразные фигуры: машинки, рыбок, змеек, картинки…

Мир забавных огней, незаметно обратившись в тучку и пролившись серебристыми дождинками, растаял без следа, лишь оставив на прощание воспоминание о маленьком дружке, беззаботно катающемся летом на велосипеде, зимой – на санках, прыгающем на скакалке, развлекающемся с заводными машинками; воспоминание о бабушках и дедушках и о многом другом, ушедшем безвозвратно, канувшем навсегда…

Джонни в детстве не был первым номером, высокой жирафою на скором коне, скорее – отстающим. Как второгодник, он всё время догонял то девочек, то мальчиков – своих одноклассников, гогочущих гусынь и гусаков, теряя годы и расстояния. Лишь к четырнадцати годам Джонни окреп, но ростом всё равно был со свою невысокую маманю. И всё же ему многое удавалось: он легко держался в воде, не боясь утонуть, бегал быстрой ланью, обгоняя даже взрослых зайцев, не плутал в лесу, уходя далеко вглубь, был настолько храбрым, что не боялся даже волков!

Но однажды с Джонни случились невероятные приключения, о чём и пойдёт наше повествование.

…Было жаркое июльское оранжевое лето, купающееся в голубых речных просторах. Полупрозрачные зеркальные воды с благодушным дуновением освежающего ветра манили к себе мальчишек и девчонок, разлёгшихся на песчаном берегу и купающихся в разлившейся речушке Камышловке.

 
Камышловка, Камышловка,
Искупай меня, плутовка!
Может, горькой угостишь
Или – царской золотой?
 

Купающиеся в воде дружно держались поплавками, а ныряющие с плотика, как рыбки, – терялись, удалялись, бесхвостые двуногие. И Джонни не отставал: нырнул «ласточкой» – бултых! – и, оставив все сомнения позади, скрылся невидимой рыбкой, решив пересечь водную глубину, доплыть до удалённого берега и удивить своим подвигом плавающую ватагу ребят.

Джонни плыл и плыл и не появлялся на поверхности. Вокруг же ничего не менялось, как при замедленной съёмке. Прошло достаточно много времени, кто-то досчитал уже до ста. Может, переплыл парнишка и вышел на другом берегу, но его не видно и не слышно!

Встревожилась команда:

– А где же Джонни? Джонни! Джо! – горланили, надрывались.

Не слышно и не видно смельчака.

Не кинулись товарищи его искать в этой многоцветковой оранжерее. Лишь бродячее облако сжалилось над ним и, опустившись, сжавшись колечком, глядя невидимым глазком, голосило изо всей силы неслышным голоском:

– Джонни! Джо!

А поплавок-рыбка вынырнула как-то раз, а её бум по голове, словно рыбак-бородач глушил, лупил дубиной рыб. Попалась наудачу золотая, большущая, необыкновенная!

«Ох, горе мне, горе!» – и оглушённая дубиной по голове «рыба» погрузилась ещё глубже и забилась отчаянными гребками рук и ног, стараясь выбраться из страшной западни рыбака. Силы таяли, как у измученной тяжёлым грузом лошадки. Пловец не мог долго держаться на плаву. Сто чертей набросились на крупную добычу – и вторая попытка выбраться из глубины-ловушки оказалась безуспешной.

– Джонни, Джо! Где ты?!

Но Джонни не слышал, не откликался. Он боролся с чёрной мглою, глухая безжизненная стена стояла перед ним, а за нею – мертвенная пропасть. Всего один шаг отделял его от бесконечности. Подкараулили дьяволовы слуги мальчишку-глупышку, расставив непроходимые, непролазные сети! Подводное царство отзывалось на его нечеловеческие усилия в борьбе за жизнь глухим молчанием.

Время безжалостно бежало, но Джонни всё не было и не было.

А Джонни в это самое время прощался с жизнью, вспоминая отца, утонувшего в 1983 году. И вот, наконец, подошла и его очередь. Дождались, подкараулили…

Однажды Джонни всё же удалось вырваться из плотных тисков плена, избежать сурового наказания за свою самонадеянность. Ещё десятилетним мальчишкой он заплыл слишком далеко, а на обратный заплыв не хватило сил. Прохладная прудовая вода судорогой пробежала по худеньким членам, остужая слабые конечности, сковывая неокрепшую фигуру мальчишки. Уставшие руки и ноги вскоре занемели, обездвижились. Тело потеряло плавучесть и погружалось всё глубже и глубже. Казалось, водная глубь неотвратимо поглотит ослабленную, бессильную человеческую плоть. Тишина и безмолвие, отчуждённость вокруг, ни глотка воздуха и свободы, помощи ждать неоткуда. Мрак тёмной маской закрывал глаза, ещё не успевшие повидать и испытать много хорошего.

Ведь совсем недавно Джонни было так хорошо! Маковое светило мило вплеталось в его судьбу неувядаемым бодрящим источником жизнелюбия. Хотелось любить, дружить, играть, пинать мяч, собираться с друзьями, раскладывать игры. Нет, так несправедливо: ещё не успев повзрослеть, возмужать и построить свой замок, так скоро и нелепо закончить жизнь! Нет, так нельзя!

И, зашевелив пальцами и открыв глаза, он с яростью попытался вырваться из тисков чуждого, бездушного, лишённого чувств тёмного мира. Лишь один миг борьбы с безуспешным результатом – и снова тишина, безмолвие окутали Джонни. Смертельно усталый, он закрыл глаза и опустил руки.

Всё же в последнюю секунду кто-то невидимый почувствовал или же услышал его горький отчаянный порыв. И горькое желание превратилось…

Вдруг на речном дне как будто вырос небольшой округлый валун, словно маленький спасательный островок протянул Джонни свои добрые руки! И, опёршись об него, мальчик смог вынырнуть, отдышаться и, набравшись сил, заново поплыть. А сзади кто-то как будто бережно его подталкивал, торопя, приглядывал за ним до самого берега и приветливо улыбался: «Будь счастлив, мальчик Джонни!»

 
Островок, голубок,
Как хорош и мил дружок!
Сшило небо бережок
И спасло меня от гроз.
 

Выходит так, что трудности, неожиданные колкости загадочного мира препятствуют восхождению молодого деревца. Точно оскалившись, некая неведомая гора взрывается от ярости и изрыгается пламенем, ощеривается пропастями, ледниками, ураганами и бросается на жертву, вцепившись в неё когтями, зубьями, и обескровливает на пути к знаменосной вершине, перед которой не стыдно и победителю свою голову склонить…

Вторая трагическая проказа в подводном царстве жгучей язвой обожгла свою новую жертву. Исход борьбы с ней мог быть фатальным: две попытки выбраться из плена закончились неудачно. А сколько здесь погибло, пропало, покалечилось, утонуло! Настоящее поле сражения водной стихии со своими жертвами. И горе тому, кто отчаивается, сдаётся, впадает в оцепенение в минуты ослабления, не борется до последнего вздоха, теряясь, распростёршись лапками кверху, как заяц, загнанный хищником.

Силы у Джонни ещё оставались, а вот живительного воздуха… Но он не сдаётся, как легендарный лётчик Алексей Маресьев в трудную минуту. Мозги заработали с удвоенной силой, и он решил изменить ход событий: а что если развернуться и поплыть в противоположном направлении? И, напрягшись, словно упругая пружина, Джонни толчком вылетел, как пробка из закрытой бутылки, высвободившись из грозных пут и будто заново родившись.

А что же произошло на самом деле?..

 
Неужели тени-ведьмы виноваты,
Исказив лицо родной реки?
Или мир перевернулся,
Как ушёл пловец на дно
И, заплыв под плотик-норку,
В плен попался в сети ведьм?
 

Какие ещё приключения ждали нашего неутомимого альпиниста, ступающего по горным ступеням ввысь, по скользкой тропе дремучего леса, повествуют следующие главы.

* * *

Джонни часто вглядывался в часики. Его завораживало размеренное, целенаправленное движение бегущих вперёд стрелок – не останавливаясь, не оглядываясь назад, не опаздывая, без суеты и шума, без лишних движений, в бесконечное счастливое будущее. И Джонни представлял это счастливое будущее открытой дорогой, по которой можно стремиться вперёд без горечи и поражений, не волочась, как телега по сугробам, не срываясь в пропасть, а легко и свободно, во все стороны света. Он следовал этому правилу и передвигался так легко и бесшумно, что не слышала даже мама, как он к ней подходил.

Однако дорога оказалась не столь гладкой, чтобы по ней можно было бежать, не оглядываясь, не спотыкаясь, не падая и не разбивая нос. В действительности было по-другому: можно ждать и не дождаться, стучать и не достучаться, пойти и потеряться, потерявши – не допроситься. Порой дорога – грязная и шаткая, как помойная копилка с мёртвым ископаемым животным. Забросить бы в яму и не вынимать наружу эту грязную лужу! А получалось так, что сам скатываешься в эту яму – и невозможно найти бесценное, любимое.

Потерялась любимая бабушка, и старший брат Дмитрий неожиданно смертельно заболел и уже не вернулся из больницы. И всё хорошее осталось за тенью, а горькое нахлынуло, точно прорвав плотину и затопив благодатные цветущие низины. Да и сам Джонни не раз попадал в перестрелку с хулиганами, его кусали собаки, он падал с велосипеда, болел и страдал. И каждый раз прибавлялись раны всё больше и больше, рассеиваясь по телу колючими жалами, изничтожая его кровь и плоть, словно после штурма неприятельской крепости.

В один из прекрасных июльских дней лето вовсю разгуливалось, прихорашиваясь, как девица перед зеркалом, готовясь выйти на люди. Сияло радужной улыбкой, радуя бесконечными красивыми бубенчиками георгинов, цикория, гортензий, ромашек, васильков, анютиных глазок. Джонни, весёлый и довольный, отправился на прогулку в ближайший парк по хоженой не раз дороге. Он любовался видом золотой рощи, распустившимися золотыми венчиками, длинными шеями-стебельками, вытянувшимися к великому магическому существу, точно приготовившимися пожать ему благодушную руку за прекрасное тёплое лето. Набегающий ветерок, не унимаясь, шаловливо обнимал и целовал каждую травинку.

Дорожка, по которой вышагивал Джонни, пролегала вдоль небольших построек, в основном двухэтажных домов, ничем не примечательных, серых, однообразных жилых кварталов Компрессорного поселка. А под ногами, как обычно, серо-буроватой полосой пролегала утоптанная дорога, порой поблескивая игривой маской ослепляющих блестящих серёжек, не нарушающих общей картины. И вдруг… тропинка резко оборвалась, словно провалилась от тяжёлых ступней, раскрывшись горловиной громадного змея. Игра сошлась обманкой, открывшись наизнанку. И всё произошло так стремительно, что Джонни не осознал, как очутился в глубоком подземелье, где воздуха не глотнуть и дна не достать, барахтаясь и извиваясь, словно пиявка, в замкнутой пещерной улитке. Лишь наглотавшись противных склизких водорослей, он осознал, что очутился в глубокой яме с вонючей водой. Уже привычный к подобным ситуациям, парнишка быстрыми, сноровистыми, собачьими движениями с трудом выкарабкался из грубого помойного мешка.

 
Неужели тени-ведьмы виноваты?
Заманили парня в западню,
Нос разбили, измарали, ну а дальше?
Вылез малый из засады –
Им сожрать не удалось!
Легче мамонта поймать,
Чем ловкого молодца!
 

Джонни шёл и шёл вперёд по жизни. И не знал он о превратностях судьбы, поджидающих его на каждом шагу, точно свора волкодавов, стерегущих на скользкой тропе, спрятавшись в тени. Он шёл и падал, падал на коньках и без коньков, в гололёд и в дождь, на лошадках и в ненастье, спотыкаясь, разбивая нос и зубы. Подросший Джонни как не был труслив, так и не был искушён в сложной паутине многоступенчатой лестницы жизни. Сталкиваясь и сражаясь, ему приходилось жертвовать собой, ждать и отбиваться, простаивать в длинной очереди, отступать и страдать. Волнение, смятение, страх, всегда сопутствующие необычным суровым обстоятельствам, которые не согласуются со здравым смыслом миролюбивого существования… Сколько их, бесовых полей: солитёров, собачьих свор, зубастых крокодилов, лживых костров, подводных камней, кровавых войн, пожаров, землетрясений, ураганов, наводнений. Сколько их, срывающих бег вперёд, на высшую точку пьедестала! Сколько их в великой истории человечества с её огромной летописью…

* * *

«Жигуль», расправив крылья, рванулся вперёд, отбирая у плотоядной дороги важные рубежи, оставляя за собой разлёгшиеся, с душистыми коробочками, поля, овраги, холмы, бегущие речушки, прячущие в зеркалках любопытные глаза, горы-великаны, похожие на суровых стражников, хранителей тишины и покоя, дома, встречающие и провожающие огнями, подсвечивающими весёлый, лёгкий путь. И легко набирает «Жигуль» очки у плотоядного зверя, разлёгшегося гладкой зеркальной нитью, словно взлетая с разбега по взлётной полосе и ускоряя взлёт.

Но, бывает, заупрямится дорога-зверь, растопырится бычьими рогами – шишками, наростами, ямами; тогда не жди от шалого подарка: боль и кровь, груда дров. Задёргается «Жигуль», засморкается, как больной, забитый насмерть, разболится до хрипоты и рёва, поползёт едва шаркающей походкой, припадая, хромая, как старая калоша с набухшими опалёнными ноздрями, клубящимися горячим огненным варом. Вот-вот развалится от натуги, словно от пуза нагружённая лошадка! Так и случилось: ремнём избило, пинком поддало, как непослушное дитя – и все шишки на макушке повыскакивали. И старая калоша, не выдержав страшного удара бычьих рогов, застонала, затрещала, припала, выпуская клубы удушливых злодеек из-под капота. Словно в топке дрова загорелись и дымящая сигарета пролилась алой жгучей кровью, разлившейся рекою.

Проклятье! Удар пришёлся прямо в сердце, и, сознавая, что остановить кровотечение невозможно, Джонни выскочил из кабины и потухшими глазами взирал на любимое детище и прощался с ним. Ещё один укол – и кончено: плеснёт горючей слюной, и бешеная огненная лава растечётся повсюду, проглотив на своём пути и пока ещё «живую» покалеченную лошадку.

Джонни вспомнил, как неудачно разложившийся пасьянс, случай, произошедший год назад. Тогда он остановил машину на стоянке с не выключенной передачей, а сам вышел. Через некоторое время мотор вдруг взревел, точно взбесился от дурного бега, и прерывистыми толчками и с дымящимся капотом «Жигуль» побежал вслепую искать одному ему ведомую стёжку. Наглотавшись ненароком выпавшей свободы, он тут же остановился, точно укушенный.

 
Неужели тени-ведьмы
Виноваты?
Расплодились, как назло!
Колья, вилы расставляли,
И дороги обрастали
Клыками и рогами,
Волдырями и червями.
Горькое прольётся,
Золотце найдётся!
Горюшком разжиться,
Сладостью напиться!
 

Видно, чья-то добрая рука распутала сети, словно добрый волшебник нажал на тормоза. Это невидимый стерегущий глаз, сгорев, остановил кровотечение.

* * *

Пожар – страшное, ужасающее зрелище. Он набрасывается боевыми снарядами с нарастающей силой разбушевавшегося зверя. Словно происходит беспощадное избиение слугами дьявола малолетнего ребёнка или непокорного взрослого до грубого уничтожения всего и вся, дотла, остаётся лишь голая разграбленная пустошь. Горят поля, леса горючей смолью, горят корабли, дома коптящей гарью и всё бесценное, живое, оставляя чёрную всасывающую пропасть, могилу без возврата. Горели Москва, Казань, Псков, Нижний Новгород, Ярославль, Тюмень, Тверь, Парадайс, Помпеи, Зимний дворец в Петербурге…

Разбушевавшегося огненного змея остановить практически невозможно, пока он не поглотит свою последнюю жертву. Лишь решительным и смелым действиям человека, не отступающего ни шагу назад, противостоящего с глазу на глаз и не позволяющего разбежаться и набраться силушки свирепому змею – от маленького, ещё слабого до большого, уже могучего, – сопутствует победа над грозным противником.

Джонни ослепила ударная волна взорвавшейся бомбы от раскалившейся печи на потолочную нишу. Огонь стремительно расползался, облизываясь жалящими языками, по верхнему ярусу. Не теряя ни секунды, словно быстрая гончая, Джонни метким выстрелом охотника полоснул водою из ведра, стоявшего поблизости, и первая ударная волна погасла. Нужно скорее подняться наверх, на чердак, чтобы не дать очагу набрать силу и разбежаться до ослепительного жара!

Джонни по-обезьяньи вскарабкался с тремя пятилитровыми бутылями воды и от души искупал развязавшийся сноп грозы. Казалось, синицей взлетевший дымящий вал исчез, утих, покорно успокоился, и Джонни расслабился, освобождаясь от налёгших сердечных переживаний. И это была его ошибка, что и подтвердили последующие события. Затаивший дыхание коварный зверь воскрес и осмелел. Взбунтовавшись, он бросился с новыми силами, разрастаясь до могучего хищника и намереваясь поглотить верхние ярусы. На этот раз не растерявшийся Джонни окончательно добил зверя, не оставив ему ни единого шанса на выживание, удалив и уничтожив оставшиеся тлеющие кусочки ядовитого жала.

А ведь на авось брошенные людьми в лесу на привалах, пикниках, ночлегах непогасшие окурки, тлеющие угольки разгораются, превращаясь в огромные огненные смерчи, пожирающие всё на своём пути – от столетних красавцев-великанов до молодого племени, растущего и жаждущего жизни.

 
Неужели злюки-ведьмы
Виноваты?
Кострище разжигают
И леса сжигают,
Солнышко погубят,
Горюшко раздуют?
 

* * *

Не раз приходилось Джонни сталкиваться с жестокостью напрямую, когда личина срывалась и обозначалось настоящее – свирепое и безжалостное – лицо.

Защищаясь «дипломатом» от пасти разъярённой овчарки, Джонни нокаутирующим ударом головы противника был сбит с ног и лежал с распластавшимися конечностями, с беззащитной плотью, обречённый – как мышь перед кошкой. Оставалось лишь одно мгновение, последний взмах палача, чтоб вырвать поверженному Джонни горловину, остановив навеки его часы. Но что-то отвлекало взбесившегося воина, мешало ему нанести смертельный поражающий удар. А зубы впились, кромсали, мучили, рвали кроличью головку, легко поддающуюся отточенным челюстям, разлетающуюся маленькими нежными кусочками по сторонам. Упавшая шапка с обнажённой головы подверглась неиссякаемому наплыву ярости, спасая спрятавшуюся, трепещущую золотую жилку от взбесившегося пса. И лишь подоспевший хозяин унял грозного воина, рвущегося повергнуть в небытие беззащитного, зашедшего на чужую усадьбу незадачливого гостя, заблудившегося тропою.

 
Неужели тени-ведьмы виноваты?
Зубы овчаркам отточили,
Их рассердили и взбесили,
И рыскать по полям пустили?
 

Что же позволяло Джонни противостоять злым силам и проноситься по раскалённой кровавой реке, ощерившейся жалами смертоносных орудий, подстерегаемым удавами – и выходить сухим из воды, не падать духом, спасаясь самому и не расставаясь с каретой? Помогала золотая рубашка с защитным щитом или ангелы-хранители? Получая множественные раны, которые осколками впивались в тело и скапливались в нём, Джонни с тревогой поглядывал вперёд, гадая, надолго ли ещё хватит волшебства, потрёпанного временем ангельского щита, отражающего многократные колющие удары взбесившегося зверя…

Однажды поздним вечером по опустевшей улице Джонни возвращался домой. Лишь одинокие фонари, озирающие с высоты, искоса бросали взгляды, как часовые на посту, и летящими огневыми снарядами охраняли свои искомые владения. Непроглядная ночь поспешно отступала от фонарей, зорко стерегущих границы, и жизнь, заглушённая ночною мглой, вновь оживала суетливо кружившимися у фонарей мотыльками, Казалось, ничто не предвещало обагриться лучинке до горьких слезинок. В это время в сторону Джонни посыпались камни с устрашающей силой, напрашиваясь на ответную передачу. Джонни подошёл к толпе ребят, двое из которых – великовозрастные верзилы, остальные – покуривающие разболтанные малолетки, как пчёлки возле матки.

– В чём дело? Что за разговор – камнями, как с дикарём?

– Пойдём в сторонку, там и разберёмся.

Джонни и двое парней-верзил зашли за угол больничного корпуса. Один из незнакомцев, переросток лет шестнадцати, на полголовы выше, выглядел бойцевито, вооружённый стеклянной бутылкой. Второй был пониже, но плотный и крепкий, точно вылитый из бронзы, видно, только что отслужил в воинских частях.

Без предварительного диалога началась потасовка. Первым ударил служивый неожиданным ножевым выпадом головы, раскровив Джонни губы. Джонни, темноволосый, с вьющимися колечками кудрями, с голубыми мечтательными глазами, правильными чертами лица, роста выше среднего и спортивного телосложения, был не робкого десятка. Злость обуяла его до основания, раскалив докрасна заступную пружину, воплотившись ловкой, изворотливой пантерой. Закружился вихрь рукопашной битвы сражающихся стервятников. Ничто не мешало получить ранение любому ломовому. С быстротой урагана мелькали руки, ноги, бутылка, но ни одной из сторон не удавалось поразить противника. А затем началось поспешное отступление вояк, начавших поединок.

 
Неужели злюки-ведьмы виноваты?
Змеев распустили,
Камнями, копьями бросались
И мечами злобно бились?
 

* * *

Разрывая ветер на части, словно гвардия в битве при Ватерлоо, бегущая со штурмом крушить, рубить врага, защищая подступы родины, мчался Джонни по склону на скором двухколёсном коне. Ветер посвистывал и трясся от неожиданной встречи и в панике отступал от всесильной напористой штурмующей группы. А гвардия, набирая быстроту в наступлении, мчалась, не чувствуя себя – дух скорой победы владел ею всецело! Но… не рассчитала последнего шага: вдруг железного коня повело, раскачав по сторонам собственным весом «боевого» снаряжения, приложенного к раме. Потеряв равновесие, Джонни вылетел из кабины, словно прошитый пулемётной очередью, с рваной раной на голове, и простёрся ничком на обочине.

Сколько пролежал Джонни в остановившемся времени – неизвестно, лишь камнем на сердце лежала грубая подложка и призрачные четырёхколески, разбегающиеся как мышки от очередной пулемётной очереди. Безнадёжность и беспомощность накатывала холодным приступом из бесконечного немого пространства, точно с дымящихся развалин после прошедшего разрушительного урагана. Видно, судьба крепко привязала Джонни к беспомощному высохшему дереву, затаившему дыхание, безмолвному, холодному, уходящему в историю в обломках мёртвому миру.

 
Неужели ведьмы-злюки
Виноваты?
Тени загустели,
Небо почернело,
Реки помертвели,
А Земля – молилась.
 

Лишь ветерок, успокоившись, нежно обдувал и лизал, скрепляя обломки, а выглянувшее из облаков зорюшко вытянуло свои длиннющие руки, утоляя боль и снимая кровоподтёки, освежая целебной водой, открывая сомкнутые веки и расправляя крылья. А часы отстукивали – тук-тук-тук! – новое время.

– Поднимайся, Джонни! Борьба продолжается. Ждут тебя новые испытания в битве за право отстоять и сохранить добрые реки и светлое будущее!

Как после глубокой анестезии, поднимался Джонни. Произведя несколько пробных осторожных движений, онемевшие конечности вновь приобретали подвижность. День не кончался, он продолжался! Откуда-то справа издали доносились близкие сердцу голоса. И, направляясь по зову сердечного порыва, Джонни остановился у родных ворот.

– Что с тобой случилось, Джо? Тебя так долго не было!

– Всё, что случилось, лучше бы не было, Наталья! Как много ещё накопилось осадка, осевшего жгучим комком. Немой, холодный, с гнилою червивой средой, бездушный мир грубых чинуш – напыщенных индюков. И быть для них каждый час, каждый день бельмом на глазу – это невыносимо! Сердечных желаний, повелений ждать неоткуда. Надеяться не на что. Лишь единицы, освободившись от грязи, встречают рассветы с восходящей зарёю. А сколько потерянных скоротечных жизней, скользнув, как лыжнёю, исчезнут бесследно…

– Но это невозможно! Добро, человечность воспитываются с малолетства. Добрый Добрыня, Василиса Прекрасная, Дед Мороз, Робин Гуд… Куда же всё девается?

– Хорошая сказка быстро кончается, стоит только переступить за порог – и река сохнет, осушается, исчезает, рассеивается, как песок, не подкрепившись водами притоков. Капля за каплей пополняя водоёмы и делая реки полноводными, мы спасаем хорошую сказку.

– А есть ли надежда на выздоровление?

– Надежда всегда имеется, пока жив не закрытый тяжёлыми облаками человек – окрылённый, разумный, перед всевидящим взором которого открывается полная панорама мира, поднимающаяся всё выше и выше.

 
Под нежным куполом – земля.
Я, я… кричала: «Я – звезда!
Не выпускай из рук меча!
Погибну Я! А со мной – земля!»